– Студентка, – сказала она и, помявшись, продолжила: – Знаете, еще я встречаюсь с мужчинами… за деньги…
Тривиально. Я, конечно, мог и не спрашивать, проституция – самое подходящее занятие для людей с комплексом жертвы.
– Прошу Вас, не осуждайте меня, это все как-то так сложилось, само собой, – продолжала оправдываться девушка. – Мужчины сами вычисляют меня. Я не знаю, каким образом. Мне очень сложно сказать «нет» мужчинам, я сразу попадаю в зависимость от них, более того, мне просто везет, что они дают мне деньги, я сама не смогла бы попросить, понимаете?
Я все с большим удивлением смотрел на нее, честно, я уже ничего не понимал. Поэтому предложил остановиться в этой исповеди и начать работу – в конце концов, у нее был конкретный запрос. Я взял ее за руку, закрыл глаза и стал настраиваться на нее. Такого мерзкого состояния я не испытывал в контакте давно. Смесь страха, боли, гнева, тоски, одиночества и безысходности сковали меня сразу, да так сильно, что я открыл глаза и отпустил руку девушки.
– Да, тяжелый случай, – пробормотал я, не поднимая глаз на девушку.
– Вы не можете мне помочь?.. Я прошу вас, я могу хорошо заплатить, у меня достаточно денег, пожалуйста, мне нужно знать, – в ее голосе было столько мольбы, что мне стало еще хуже. Я не знал пока, что с ней, но уже понял, что лучше бы ей не знать правды.
– Для вас это может оказаться очень большим ударом. Я обязан предупредить вас. Прошу, подумайте еще раз, может, отложим, и вы придете через неделю, еще раз все взвесив? – я тоже почти умолял ее, мне надо было приготовиться, мне нужно было время, чтобы настроиться на погружение в ее кошмар. Я посмотрел на девушку, ее лицо окаменело, в нем появилась почти звериная жестокость. Точно, обратная сторона жертвы – жестокий тиран, мучитель.
– Нет! – жестко и зло сказала она. – Я. Хочу. Сейчас.
Она вбила эти слова в воздух между нами, и время остановилось. Завороженный холодным блеском ее глаз, я снова взял ее за руку и не сделал даже робкой попытки сопротивляться навалившемуся на меня кошмару. Я пошел, вернее, полетел в глубину ее воспоминаний, ощущение было, словно на скоростном лифте проваливаешься в бесконечность, при этом на секунду застреваешь на каждом этаже. Я ловил лица окружающих людей, тех, кто был важен для нее, там был и ее последний кошмар, мужчина, лицо и повадки которого выдавали в нем крупного функционера. Мне показалось, я узнал его и даже не удивился, он действительно производил впечатление человека с глубокими патологиями. В его случае можно предположить, что во власть и большой бизнес он пришел благодаря им, своим отклонениям. В частной жизни это были извращения, но медаль поворачивалась другой стороной, когда дело касалось политики и бизнеса.
Я видел многое из прошлого своей посетительницы, но ничего такого, что было бы причиной этого напряжения, приводящего к непонятным и тяжелым приступам отключения от реальности.
Я летел все ниже, дав себе одно указание: остановиться там, где надо, там, где важно, в самом начале. Я перестал вглядываться в пролетающие мимо меня подробности, иногда достаточно интересные для анализа, но все-таки с каждым «этажом» мне становилось ясно, что все проблемы этой девушки идут из далекого «далека». «Лифт» остановился, двери открылись, но выйти я не мог. Я держал ее руку и слышал, как медленно, но сильно, разрывая грудину, бухает мое сердце и как быстро и испуганно колотится в ребра – ее. Тишина. Все голоса умолкли. Я стоял и смотрел. Я видел женщину, одетую как попало, с тупым и жестким лицом. В грязной кухне, уперев руки в толстые бока, она стояла над мужчиной и орала ему в лицо: «Ты, чертова скотина, козел и тварь, ты ни на что не способен, сидишь без работы, жрать нечего дома, мне все надоело уже, чтоб ты сдох, дай денег!» Было понятно, что орет она от страха и что мужчина просто позволяет ей проораться, но строго следит, чтобы женщина не перешла границы. На словах «чтоб ты сдох» мужчина медленно поднял глаза на женщину, которая тут же заткнулась от жестокого и холодного взгляда. Он достал несколько купюр, швырнул ей и подбородком показал на дверь. Женщина, странно притихшая, развернулась к двери и уже оттуда, открыв дверь, тихо сказала: «Сделай что-нибудь, чтобы она не орала, соседи уже спрашивали, что мы с дочкой делаем, так она вопит». Мужчина скривил рот, и женщина вылетела, хлопнув дверью.
Мужчина посидел несколько минут, потом поднялся и медленно пошел в другую комнату. Там, на замызганном половичке сидела девочка, лет шести, и играла какими-то странными фигурками из дерева. У них не было лиц, вместо рук какие-то культи, но зато чрезвычайно старательно были выделены мужские гениталии. Девочка подняла глаза на мужчину, и от того ужаса, который появился у нее в глазах, меня чуть не стошнило. Я вылетел в реальность, словно пробка, задыхаясь, кашляя, заливаясь потом и слезами, стал бить кулаками по столу, стараясь вернуться в себя, в свое тело, и выгнать из себя тот ужас, который настиг меня там, в прошлом.
Девушка, побледневшая и встревоженная, внимательно смотрела на меня, словно пытаясь прочитать мои мысли и одновременно боясь того, что она сейчас услышит. Но я покачал головой:
– Я не могу вам это рассказать. Не могу. Это слишком… сложно будет вам узнать. Послушайте, ваша мать, она жива?
– Да. Живет там же, я помогаю ей деньгами, она любит выпить, всегда любила, выпивка для нее была важнее всего. Сейчас, с возрастом, она как-то успокоилась, почти не пьет, но за прошедшие десятилетия пьянки деградировала так, что ее сегодняшнее состояние и жизнью-то назвать нельзя, так, растительное существование. Зачем вам моя мать?
– Ваша мать должна рассказать вам все, что с вами было. Только тогда вы сможете справиться, если расскажу я, вы можете уйти в свой приступ и не вернуться. Это дело вашей семьи, я же помогу вам потом, когда главное произойдет, когда ваш огромный семейный скелет вывалится из шкафа, я помогу вам. Когда вы сможете привезти мать?
– Да я завтра же поеду за ней, или попрошу брата посадить ее на поезд и встречу здесь. Тогда назначим следующую встречу на конец недели?
Прошло несколько дней, и мой ассистент сообщила мне, что звонит Жанна с просьбой принять ее и просит также сообщить, что ее мать уже в Алматы. Я назначил время, и через день, на десять минут раньше назначенного времени, Жанна и ее мать сидели у меня в приемной. Несмотря на то что мать Жанны увлекалась алкоголем и продолжала выпивать, выглядела она очень хорошо.
– Это у нас наследственное, – словно прочитала мои мысли женщина. – У нас в роду все женщины красивы и долго сохраняют молодость. Жаннке вот тоже повезло.
– Да? А я не уверен, что Жанне повезло… Я пригласил вас сюда, чтобы вы помогли своей дочери. Для того чтобы жизнь ее настроилась и Жанна смогла бы стать счастливой, вы должны рассказать ей всю правду, всю правду о том, что творилось у вас в семье, когда Жанна была маленькой.
Женщина закаменела лицом и пробормотала, глядя в угол:
– Глупости какие, что было, ничего не было, что надо от меня? Жили себе как все, ну не богато, денег не хватало, муж мало зарабатывал, я дома сидела, за детьми-то надо смотреть…
И тут я взорвался:
– Хватит, ты, старая корова, давай быстро говори своей дочери всю правду. Расскажи-ка, как ты смотрела за детьми, особенно за ней, за своей дочерью!
Женщина не сдавалась, она уперто смотрела поверх наших голов и молчала, сжав челюсти так, что скулы побелели. Жанна подошла к ней и положила руку на плечо:
– Мама, я прошу, у меня совсем плохи дела, мне кажется, я с ума схожу… У меня приступы участились, я уже боюсь на улицу выходить, в университет не хожу. Мне очень плохо, врачи не могут понять, что со мной, диагноза нет, и если так дальше будет, меня в психушку упрячут. А я хочу замуж выйти и во Францию уехать. Жан говорит, что если ты мне все расскажешь, то я выдержу, если он – то нет, сорвусь, а мне надо выдержать, я уже столько всего выдержала, что было бы обидно сдаваться сейчас. Прошу, скажи, что было такого ужасного в моем детстве?
Мать посмотрела на нее и закрыла глаза, еще немного – и она упала бы в обморок, я это понял по изменившемуся дыханию и закатившимся глазным яблокам.
Я быстро подошел и брызнул ей в лицо холодной водой. Я бы с удовольствием залепил ей пощечину, но этого не понадобилось.
Словно грязный поток, смывающий все на своем пути, не оставляющий шанса ни травинке, ни цветку, пошел ее рассказ о прошлом. Она не стеснялась в выражениях, описывала подробности, подсчитывала дни и разы, и странным образом приходила в себя. У нее порозовели щеки, заблестели глаза, ожило тело и руки. Она начала жестикулировать, от жесткой куклы, сидевшей здесь еще минут пятнадцать назад, не осталось и следа. Зато Жанна, Жанна с каждым новым словом, с каждой новой подробностью теряла каплю жизни, из нее уходили силы, она даже не плакала. У нее заострился нос, проявились скулы, впали щеки, казалось, она постарела на тридцать лет.
Не отрывая глаз, она смотрела на мать, и только иногда слегка мотала головой из стороны в сторону, словно не веря, что слушает свою мать и та рассказывает ей про ее детство, про ее отца-извращенца. Жанна словно смотрела внутрь себя, находила все те болевые точки, которые раньше были необъяснимы для нее, а теперь так страшно и просто получили объяснение.
Все встало на свои места, и эта женщина, которая называла себя ее матерью, которая должна была по материнскому долгу защищать и оберегать свое дитя, мать, предавшая свою дочь и несущая по жизни проклятие предательства, наконец-то исполнила свой материнский долг. Пусть в такой, страшной, форме, но, открыв свое предательство, убивавшее ее дочь столько лет, она, наконец, открыла той путь в собственную жизнь. Она, наконец, отделилась от дочери, отрезалась, оторвалась. Она сделала свою дочь свободной. Жанна встала и, пошатываясь от напряжения, пошла к двери. Я подумал, что сейчас начнется приступ, но нет, она ушла, я слышал, как хлопнула дверь. На женщину, что сидела напротив меня, я даже смотреть не хотел, она была уже бесполезна, она была отвратительна, она была несчастна.
– Я не могу вам заплатить, – испуганно сказала она. – У меня нет денег, Жаннка притащила меня сюда.
– Пошла вон! – я был очень груб, но у меня не было сил изображать благовоспитанность и всепрощение.
Эта женщина настолько жестоко и хладнокровно нарушила Великий жизненный баланс, что церемониться с ней уже ни на этом свете, ни на другом никто не будет.
Ее вина доказана, ее признание получено, о раскаянии она, похоже, и не задумывается, так что случай безнадежный, пусть катится в свой собственный ад. Отрабатывать это преступление она будет бесконечно долго. Такие нарушения одним-двумя перерождениями в крысу или навозного жука – не исправить.
Так что, аллилуйя, и привет твоим персональным демонам, безумная.
Женщина продолжала сидеть. Она недоуменно смотрела на меня и не шевелилась, словно ждала чего-то.
– Чё сидим? – я откровенно демонстрировал свое отвращение. – Пошла отсюда, давай, шевели своей жирной задницей.
Я плюнул ей вслед, еще и книжкой запустил в закрывающуюся дверь. Мне надо было выпустить пар, я беспокоился о том, чтобы в порыве ярости не проклясть ее. Какой бы мерзкой она ни была, она остается матерью Жанны, их связь сакральна, как любая родовая связь. Мое проклятие распространилось бы и на Жанну. Поэтому здесь нужно быть очень осторожным.
Я вышел на балкон и начал восстанавливать дыхание, «заземляться» и возвращаться в «здесь и сейчас». Есть очень простой способ выйти из стресса, из любого негативного состояния, вернуться к себе, вернуться в реальность. Нужно поочередно проверить все пять органов чувств: услышать окружающий мир, выбрать один звук и вслушаться в него. Увидеть окружающий мир, найти один объект и всмотреться в него. Понюхать окружающий мир, найти один запах и «внюхаться» в него. Потрогать окружающий мир и оставить след своей руки на каком-нибудь одном объекте. И наконец, попробовать окружающий мир на вкус, что-то лизнуть, откусить, пожевать. Это одна из рекомендаций далай-ламы по «возвращению в осознанность», а уж далай-ламе можно доверять. Именно эти процедуры я проделал на балконе, пришел в себя и услышал, как звонит телефон, оставленный на столе. Звонила Жанна. Ассистентка дала ей мой прямой номер, и я подумал, что непременно выпишу ей премию. За чувствительность и точное реагирование. Ведь мой прямой телефон знают несколько самых близких людей, давать его посторонним запрещено.
– Жан… Я звоню сказать спасибо, деньги за прием вам завезут сегодня, – голос Жанны был тихим, но очень сильным. Я понял: она в порядке. Она выживет. Я все сделал правильно.
– Жанна, бог с ними, с деньгами, скажите, как вы сейчас? Нам было бы хорошо встретиться еще два раза, чтобы завершить обряд, «собрать» вас, что вы думаете?
– Жан, спасибо, но сейчас – нет, я оставлю эти две встречи с вами в резерве, сейчас я словно родилась заново, и все в этом мире мне «чересчур». Слишком много звуков, света, красок, чувств. Я хочу сама настроиться на жизнь в новом, и таком ярком, мире. Я буду держать вас в курсе своей жизни и буду всегда рада вас видеть. Видимо, скоро уеду с мужем в Европу, подальше отсюда. Очень хочу ребенка, дочку. Получится? – я услышал, как она улыбнулась.
– Жанна, конечно, у вас получится, и самое главное – ваши потомки будут счастливыми. Вы вскрыли страшную тайну, которая могла бы поколениями висеть над всеми девочками вашего рода. Каждая несла бы на себе крест «безропотной» жертвы. Вы изменили это, и жизнь ответила вам благодарностью. Поэтому мир стал ярким!
Жанна помолчала в трубку, потом тихо сказала:
– До свидания, Жан.
Я не успел ответить, она отключилась.
…И вот теперь я смотрел на Аиду и понимал, что не могу, не имею права рассказывать ей эту историю. Но что-то объяснить надо.
– Послушайте, Аида, – начал я. – Тайну Жанны вы не узнаете, разве что она сама вам расскажет ее. Я хочу уверить вас в том, что вы с ней еще увидитесь. Ваша связь с ней сложная, но долгая, это я вижу точно. Я могу вам объяснить, почему она стала такой «ледяной». Объясню именно для того, чтобы, когда Жанна вновь появится в вашей жизни, вы из-за своей обиды не отказали ей в дружбе, понимаете?
Аида заинтересованно кивнула.
– У Жанны действительно была большая трагедия в раннем детстве, она пережила страшные и ужасные события. Для того чтобы выжить, ей пришлось «закаменеть» внутри, заморозить чувствительность. При этом у нее сформировалась внутренняя убежденность в том, что она ничего не может изменить, ее возможности заключаются только в том, чтобы терпеть, а чтобы все терпеть, нужно постоянно и непрерывно все чувства, особенно гнев, ярость, ненависть, злость, держать под контролем, понимаете? Это очень сильное напряжение, с годами оно росло, ее организм, ее тело уже не могло справляться с таким напряжением, поэтому появились ее странные припадки. Она как бы «замораживалась» окончательно, замирала, отключались все функции тела и контроль, организм отдыхал. Набирался сил. Если бы Жанна не разобралась со своей драмой, она в один день просто не вышла бы из этого состояния. Она стала бы «еще одним удивительным случаем» в чьей-то медицинской практике, кто-нибудь написал бы диссертацию на эту тему. Пока писалась бы диссертация, она лежала бы в клинике с висящими на ней датчиками и системами. Потом главврач принял бы решение отключить ее от жизнеобеспечивающих приборов, и Жанна умерла бы, не приходя в сознание.
Но ее желание жить оказалось высоким и сильным, и она начала разбираться, понимаете? И нашла причину и приняла ее, осознала, пережила. И тогда случилось интересное, но правильное. Ее чувства взорвались, мир и жизнь набросились на нее, и, чтобы не взорвать всех вокруг силой своих чувств, Жанна теперь уже сознательно «заморозила» сама себя. Ей нужно было время, чтобы научиться жить с чувствами, научиться их принимать и проявлять, понимаете? Она была как трехлетний ребенок, которого обычно учат родители, объясняя, какие чувства он сейчас испытывает и как нужно их проявить. Например, ты зол? Стукни кулаком по кровати, закричи, заплачь, топни ногой, подыши – вариантов много. Но Жанну никто не учил. И поэтому она отстранилась от всех, кого она любила и кем дорожила, именно потому, что боялась обидеть неправильной реакцией, неверным проявлением чувств. Вы понимаете, о чем я? Она беспокоилась о вас, потому что очень любит вас. Я думаю, что трех лет достаточно для постепенного «оттаивания», так что, не удивлюсь, если совсем скоро Жанна выйдет на связь с нами.
Аида плакала, она вытирала покрасневший нос салфеткой, сморкалась в нее, снова комкала ее, и опять терла нос.
– Аида, чудесно, что вы расплакались, значит, Жанна не потеряла вас как подругу. Хотите еще кофе? И чего-нибудь сладкого, а? Шоколадный торт, да? – я был доволен тем, что удовлетворил Аидино любопытство, сохранив тайну Жанны.
– Да, хорошо, мне многое стало понятно… – Аида постепенно успокаивалась. И дождавшись, когда официант, записав заказ, отошел, продолжила: – А теперь давайте все-таки небольшой эксперимент, а?
Аида стала гораздо мягче, она расслабилась, ее природное живое любопытство взяло верх над ее грустью. Все-таки она очень славная. Я подарил бы ей конную ферму.
– Давайте, Аида, давайте эксперимент, – смирился я, мне и самому стало любопытно, что она предложит в качестве эксперимента, тем более про себя она ничего узнавать не собиралась.
– Смотрите, Жан, я сейчас выйду на улице и одному из прохожих предложу короткое интервью, участие в опросе «Верите ли вы в экстрасенсов?». Разумеется, возьму контакты. Разговор будет идти минут десять. Обзор из окна хороший, но вы можете выйти на улицу и понаблюдать за человеком. Потом Вы мне расскажете все, что вы увидели. А я, под предлогом продолжения беседы или уточнения данных, позже позвоню этому человеку и между делом задам несколько вопросов о том, что вы скажете. Идет? Конечно, об этом эксперименте честно расскажу в статье. Я даже думаю, что это будет серия статей. Потому что после нашей беседы мне кажется, мое отношение к экстрасенсам несколько изменилось. Появилось любопытство и желание разобраться… Вы смотрели «Красные огни» с Де Ниро?
– Да, смотрел, и знаете, я не очень люблю фильмы с подобными сюжетами, и про людей с особенными возможностями. Уж очень все просто.
– А на самом деле? Не просто? – Аида выжигала во мне дыру своим пристальным взглядом.
– Нет, конечно, ни один экстрасенс не сделает ничего в одиночку. На сцене действительно большей частью выступают шарлатаны, есть действительно талантливые люди, которые устали жить в тени, им захотелось славы и денег. Или идеалисты, те, кто хочет помочь этому миру и думает, что вот таким массовым воздействием он это сделает. Когда ко мне приходит человек со сложной ситуацией в жизни, с трагедией, с болезнью – мы работаем в паре. Без его желания дать мне информацию, реальную, о состоянии его дел, здоровья, я не смогу многое узнать, не смогу увидеть. Поэтому подготовительные процедуры, типа рассказов тех, кто у меня побывал, рекомендаций лучших подруг или статей и фильмов про реальную помощь экстрасенса в сложной ситуации – нужны и важны. Человек должен придти подготовленным. В таком случае контакт есть, и я действительно могу помочь.
Аида задумчиво ковыряла ложкой шоколадный торт.
– Пожалуй, я не буду спрашивать, к какой категории вы себя относите. Получается, наш эксперимент не удастся? Человек же не будет знать о нем и не сможет сотрудничать с вами?
– Ну, что-то я могу узнать и без предварительного согласия на контакт, – успокоил я ее.
– Давайте, если вы готовы – начнем.
Аида допила кофе, проверила диктофон и пошла на улицу. Я развернул кресло и стал наблюдать за ней. Мне давно не было так интересно наблюдать за человеком. Я редко встречаю таких азартных и любопытных людей. Ведь ко мне в основном приходят люди уже достаточно измотанные выживанием, сопротивлением, игнорированием собственных желаний и необходимостью исполнять желания других. Запущенные случаи, одним словом. А здесь пока все хорошо, искривления, правда, есть, но незначительные, и если мне удастся убедить эту славную девушку прислушаться к себе и пойти по своему пути, то она проживет долгую, насыщенную и интересную жизнь. В противном случае сопьется, да, точно сопьется к сорока пяти годам. Я задумался о том, как же убедить Аиду поверить мне, и пропустил момент, когда она успела разговорить маленькую, худенькую девушку в черных джинсах и майке. Я собрался, посмотрел на девушку, которую Аида развернула так, что она оказалась лицом ко мне, и сразу ее вспомнил. Это была та самая девушка, которую несколько дней назад я увидел во дворе дома, куда случайно забрел, прогуливаясь после бессонной ночи. Она зацепила меня тогда, но слишком быстро убежала. Я не успел всмотреться в нее, хотя очень хотел. В ней было что-то, да, что-то особенное. И сейчас я опять это понял. Я это почувствовал. Она почувствовала меня и стала смотреть поверх плеча Аиды в мою сторону. Мне захотелось отодвинуться и надеть темные очки. Не она смотрела на меня, а что-то мрачное и очень одинокое, что использует ее для реализации.
Что «ему» нужно? Не могу уловить, нет, так не получится, мне бы за руку девушку подержать и послушать внимательно. Хорошо бы у себя, в тишине приемного кабинета. Послушать, что будет у меня внутри, какие голоса, какие звуки. Посмотреть, что начнется вокруг, когда я возьму ее за руку. Впрочем, что я так уцепился за нее, мало ли вокруг ходит «контейнеров для перевозки темных сил»? У нас эксперимент, и то, что я почувствовал сейчас, вполне Аиду удовлетворит. Она уже записывала телефон девушки, отдавала ей свою визитку, улыбалась, прощалась, что-то говорила вслед. Девушка, не оглядываясь, уходила, а Аида смотрела ей вслед и не спешила возвращаться к столику.
Когда она вернулась и уселась в свое кресло, лицо ее было мрачным, и на меня она не смотрела.
– Аида? Что случилось? – я постарался, чтобы мой голос был спокойным, хотя я странным образом разволновался.
– Что-то у меня пропала всякая охота изучать и проверять ваши способности. Эта девушка, она очень странная, такая молодая, но говорит словно древняя старуха. Сказала, что ей жаль экстрасенсов, они словно маленькие дети, не понимают, куда влезают своими любопытными носами и, точно как дети, верят, что могут что-то изменить. А изменить ничего нельзя. На вопросы мои ответила односложно, у меня было такое чувство, что она все знает про меня, про вас, и вообще – про все. Я катастрофически устала за эти десять минут. Послушайте, у меня сейчас мозг разорвется, вот есть мир, обычный, типа понятный, разложенный до атома, нет, уже кварка, или чего там еще. И все равно, постоянно натыкаешься на что-то, что не укладывается в этот расклад. Я поняла, почему существует этот призыв от всяких гуру и мессий: «Проснись!». Невозможно мозгу человеческому, который с детства настраивают на обычный, очень примитивный режим выживания, осознать и принять все эти странные, необычные явления, мозг впадает в стресс и от стресса засыпает. И спит себе спокойно до смерти. А если сквозь сон услышит призыв, совершит усилие, проснется, то потом еще столько времени напрягаться будет, чтобы снова не уснуть от всего непонятного, страшного, мистического и вообще, просто нечеловеческого! Господи, надо было соглашаться про завод металлоконструкций статью писать, нет же, захотелось чудес, даешь статью про экстрасенсов!
Ничего себе, какая девочка, как она Аиду встряхнула! Хотя и моя заслуга в этом тоже есть. Историей о Жанне я ее здорово растормошил.
– Теперь вы меня, Аида, послушайте, на самом деле все не так страшно, тысячи лет тысячи людей жили без всякого просветления, кто-то лучше, кто-то хуже. Выполняли свои примитивные задачи выживания, как вы говорите, продолжали род человеческий, даже не задумываясь, есть ли смысл в этом продолжении. И так может быть еще тысячи лет. Мы не знаем, какова задача человечества, у нас есть только предположения. С этим надо смириться. Но есть нечто, что зависит от каждого человека в отдельности. Есть одна задача, которая, может быть, не решает задачи всего человечества, хотя, бог его знает, может, и решает… Задача эта в том, чтобы реализовать себя.
Каждому человеку, такому, каков он есть, со всем своим набором личностных качеств, необходимо посвятить свою жизнь тому, чтобы реализовать все эти качества, все свои способности и дарования. По крайней мере попробовать это сделать. Не бояться, не прятаться, а делать! Искать, страдать, учиться, обламываться и снова искать. Да, можно не заморачиваться, можно реально проспать всю жизнь, можно писать статьи о заводах и металлоконструкциях, получать за это деньги, пропивать их и снова писать какую-нибудь лабуду. К концу жизни окончательно одеревенеть, потерять чувства и разум, скончаться от тяжелой и продолжительной болезни… Этот выбор делают тысячи людей. И пусть. Наверное, невозможно требовать от каждого человека, чтобы он все бросил и начал искать себя, свое место, и стал счастливым оттого, что может всего себя раскрыть и существовать в этом мире гармонично. Потому что поиск дело долгое, трудное, особенно если ты от своего пути ушел очень далеко, понимаете?
– Да, – Аида вздохнула. – Понимаю. И получается, что среди тысяч людей находятся люди, которые вдруг в момент несчастья просыпаются и начинают поиск? И, например, приходят к вам, и вы можете их направить дальше? Так?
– Да, ко мне, или к священнику, или еще куда, главное, пусть идут и пусть ищут. Другое дело, что к экстрасенсам люди чаще всего приходят для того, чтобы он помог, вот так, сиюминутно, развел проблему, заговорил, пошептал, поколдовал – терминов много. И в этом есть большая опасность и для людей, и для самих экстрасенсов. Потому что всякая беда, как и болезнь, начинается задолго до того, как проявится во всей красе, понимаете? Не в один момент что-то случается, даже автокатастрофа. Вернее, сама автокатастрофа случается в один момент, а участники ее свой маршрут в точку столкновения задолго до катастрофы начинают прокладывать.
– Получается, каждый шаг важен, каждое слово? – Аида была воплощение внимания.
– По идее, да.
– Но ведь это невозможно, Жан, чего вы хотите от людей? Как это может быть? Отдавать себе отчет в каждой мысли, может быть?!
– А вот это, Аида, в самую точку! Именно, каждой мысли, – я недоверчиво посмотрел на нее. – Аида, ведь об этом пишут столько книг, и все об этом говорят, и столько тренингов и направлений психологических про это. Разве не привычным стало за чашкой кофе об осознанности поговорить? Вы же так возмущаетесь, словно слышите об этом в первый раз.
Аида пожала плечами:
– Я не хожу на тренинги и к психологам, у меня есть один приятель, который медитирует и хочет просветлиться, но как-то его путь у меня доверия не вызывает, да и он особо счастливым человеком не выглядит. Более того, мне кажется, он сейчас гораздо дальше от себя настоящего, чем десять лет назад, когда пытался понять смысл жизнь.
Я ведь на самом деле та самая примитивная самка, которой надо плодиться и размножаться, а для этого найти подходящего партнера. Хочу быть успешной, известной и обеспеченной. За статью о вас взялась по заказу редакции и еще потому, что была та история с Жанной, мне важно было разобраться. Но теперь, после разговора с вами, и еще с этой девушкой, а она ведь младше меня, во мне что-то изменилось. Словно я заглянула куда-то и теперь не могу остановиться, надо не просто смотреть, надо идти…
– Вы, наверное, бросите в меня сейчас тарелкой, но я скажу вам, Аида, что вы неслучайно променяли свои металлоконструкции на меня и мои способности.
Аида посмотрела на меня, и вдруг улыбнулась:
– Вполне может быть. Да, давайте вашу версию про девушку, все-таки эксперимент я доведу до конца, я должна сдать статью.
– С девушкой все просто и все очень сложно одновременно. Она не по своей воле стала своеобразной шкатулкой, хранилищем для сущности, которой непременно нужно в этом мире воплощаться и действовать… М-м-м, не знаю, как вам сказать, боюсь, что вы точно бросите в меня тарелкой. Ну, это что-то из серии ведьм, бабок с дурным глазом, понимаете, о чем я?
Смотрите, она себе не хозяйка, и помочь ей уже нельзя. Тем или иным способом, но она уйдет из этого мира совсем скоро, или умрет трагически, или сойдет с ума, или заболеет тяжелой неизлечимой болезнью. Дар, который в ней, он ее личность подавляет, будете с ней говорить, расспросите о настроении, про желания, про цели. В ответ услышите такие слова, как равнодушие, бесцельность, бессмысленность и пустота. И это будет говорить очень молодая девушка. Точно на сто процентов в ее семье есть большие проблемы, не поддающиеся объяснению болезни, расставания, разрушенные надежды. Прежде чем она умрет, та сущность, что командует ею, хорошенько напитается страданиями этой девушки и окружающих ее людей, поэтому не становитесь ее подругой, чтобы не попасть под раздачу. В момент смерти этой девушки, так как она неосознанно носит в себе этот дар и передать его по согласию она не сможет, сущность перейдет в того, кого уже присмотрела, с кем у девушки есть тесная связь. Наверняка, интуитивно девушка почти перестала общаться со своими родными, от подруг тоже отдалилась, но в ее жизни точно есть кто-то, кто ей дорог. Вот этот человек под угрозой.
Мы расстались вполне дружелюбно и договорились о следующей встрече, на которую Аида должна была принести статью на проверку.
Яна открыла дверь квартиры, тихо зашла в прихожую и прислушалась. Тишина, кажется, дома никого нет. Она собиралась прошмыгнуть в их с матерью комнату, но в дверях кухни появилась Марьям. Она пусто посмотрела на Яну, и это было в первый раз, когда она так отреагировала на ее возвращение. Янка насторожилась, пусть ее уже давно не интересовали семейные дела, ее любовь к родным атрофировалась так же, как и интерес к их жизни, но беспокойство матери о ней было ей важно. Это была единственная веревочка, которая привязывала Янку к этой реальности и не давала ей упорхнуть, улететь, раствориться, растаять во мраке. И вот мать стоит, словно снежная баба, на лице ноль эмоций, и она смотрит на Янку как на кошку, которая пришла, но с тем же успехом могла и не приходить, невелика потеря.
– Мам, ты в порядке? – Янка даже не успела сообразить, что первая начала диалог с матерью. Марьям посмотрела на Янку равнодушно и спросила:
– Есть хочешь?
Они зашли на кухню, мать поставила перед дочерью тарелку с пловом и села напротив.
– Мам, что случилось? Богданчику хуже стало? Или на работе что? – Яна сама себя не узнавала.
– Устала я очень, Яна, все думаю, зачем я живу, зачем я жила, и что будет дальше. Сорок тысяч надо найти Богдану на операцию, Тимур сам не свой ходит, он же в лепешку разобьется, чтобы деньги найти, а врачи пятьдесят процентов дают на успех операции. А потом тащить эти долги и кредиты сколько лет придется? Мне надо решение принять, выбор сделать, а я не могу, страшно. Откажусь от операции, а вдруг она помогла бы Богданчику? И ты вот, сердце о тебе болит, куда ты идешь, как ты живешь, я не знаю, но о тебе даже больше чем о Богдане беспокоюсь, – Марьям заплакала.
Янка положила вилку:
– Мам, ты обо мне не думай, ты обо мне вообще забудь, я уйду от вас. За все, что происходит, бабке надо спасибо сказать, да и тебе тоже. Ты прости, но не может человек всегда жертвой быть, иногда и подраться надо.
Янка вышла из кухни, даже не взглянув на мать. Все, пора, надо уходить навсегда: «А бабка, черт бы с ней, оптимисткой была, до седьмого колена прокляла. Какое тут седьмое, на первом все кончится». Она зашла в комнату Богданчика и Тимура, погладила подушку на кровати Богдана, Тимуру положила на стол брелок с ключами от дома. Брелок ей привезла из Лондона мать Алинки, когда-то лучшей подружки, и Тиме очень он нравился. Это был кельтский крест, довольно крупный, тяжелый и Янка подумала про то, что «каждому свой крест нести».
В свою комнату и заходить не стала, подхватила рюкзак и вышла.
