Девочка без имени
Ирина Владимировна Исаева
Жить можно счастливо даже после травмы! В своей книге автор, гештальт-терапевт и преподаватель с более чем двадцатилетним опытом работы, рассказывает про этапы появления травмы, способах выживания и путях выхода из нее.Книга носит автобиографический характер и основана на реальных событиях.Она написана для тех, кто пережил или переживает домашнее насилие со стороны близких людей. Для тех, кто задается вопросами: «Есть ли жизнь после травмы? Возможно ли исцеление? Можно ли перестать выживать и как начать жить по-человечески?» Возможно, кто-то узнает себя в историях, поверит в себя и возможность выздоровления. Ведь именно это и есть цель данного издания.
Ирина Исаева
Девочка без имени
«Рева-корова, дай молока», или Вместо предисловия
Жила-была Девочка, которая не знала своего имени. Ну как не знала, лично к ней по имени и не обращался никто. Так получилось, что дети во дворе, да и сестра, чаще звали: «Эй!», «Эй ты!» Отец ее никак не называл, либо дразнил: «Плакса! Рева-корова! Давай!» Бабушка всегда путалась в именах, и приходилось ей напоминать, как зовут Девочку, но в следующий раз она опять перебирала разные имена, чтобы вспомнить имя внучки. Мама избегала звать ее по имени и обращалась безличностно либо косвенно: «Ирка-то что у меня учудила» Так Девочка узнала, что ее имя – Ирка. Но именно к Девочке Мама не обращалась по имени, не говорила ей «Доча, Ира». В школе же было принято детей называть по фамилиям или в сочетании с именем и фамилией.
Одним из развлечений ее Отца было моральное унижение Матери. Когда ему надоедало издеваться над ней, он привлекал к этому Девочку:
– Доча, Мать ведь у нас дура! Смотри, какая она дура! Скажи ей: «Мама, ты – дура! Ты – дура! Ты – дура!» Давай споем ей песенку: «Распустила Дуня косы, а за нею все матросы: “Эй, Дуня, Дуня – Я, Дуня – ягодка моя!”»
Девочке было непонятно, почему эта песня про Маму, ведь у той всегда были короткие волосы, и косы она никогда не плела. Матросов Девочка вообще никогда не видела в поселке, и кроме имени Дуня про Мать в песенке ничего не было. Но Отец так настойчиво заставлял ее это говорить и петь, что она, переборов любовь к Матери, научилась со злостью говорить эти слова и залихватски петь песенку. Отцу это очень нравилось, он ее подбадривал, и Девочка входила в роль. Иногда Отец еще ее подзуживал:
– А ты ее еще ударь! Чего это она тебе конфеты не дает!
Отец старался довести Мать до слез, и когда та, наконец, начинала плакать, безудержно хохотал, сажал на колени Девочку, целовал ее в губы крепко, с язычком, и качал на коленях:
– По кочкам, по кочкам, по маленьким дорожкам, в ямку – бух!
При этом он так делал на слове «бух!», что Девочка иногда прикусывала язык или ударялась головой об его колени, или он ее отпускал, и она со всей высоты падала на пол.
Так издевательства переносились с Матери уже на Девочку. Кочки становились все выше, приземления больнее, а когда Девочка кричала: «Хватит! Больно!» – Отец еще больше заводился и продолжал это делать до тех пор, пока Девочка не начинала сильно плакать.
Еще Отец любил щекотать Девочку. Здесь он тоже не мог себя сдерживать и щекотал ее до тех пор, пока та не начинала икать и терять чувствительность тела, а иногда и сознание.
Но самым излюбленным развлечением для Отца была игра «в Москву». Он спрашивал: «Хочешь увидеть Москву?», Девочка наивно отвечала: «Да! Хочу!» Тогда Отец с размаху хлопал ее своими большими ладонями по ушам так, что в уши набиралось сразу очень много воздуха, и они начинали болеть, как при снижении самолета, и одновременно с этим поднимал Девочку за голову высоко над полом, а Матери при этом говорил, гогоча:
– Смотри, она как голубь сейчас! У нее шея, смотри, какая тоненькая становится! Если ее хорошенько тряхнуть, то можно, как голубю, свернуть шею или оторвать от тела!
У Девочки дух захватывало от страха и боли, и уже не оставалось ни сил, ни слез, чтобы плакать или вырваться из лап этого чудовища. И только когда Отец опускал ее на пол, она изредка пыталась ударить его своими маленькими кулачками, но чаще забивалась в угол подальше, стараясь сделаться как можно меньше и тише, чтобы Отец ее не услышал, и плакала. Плакала долго и горько, пока не начинала кружиться и тяжелеть голова, и тогда она засыпала, иногда прямо на полу.
Однако спустя какое-то время Отец опять задавал вопрос: «Хочешь увидеть Москву?», но к тому моменту из ее памяти удивительным образом стирались боль и ужас того, чем заканчивается эта игра, и все повторялось вновь и вновь.
Еще одна «забава» начиналась так. Отец говорил: «Глаза закрой, а рот открой!» Девочка послушно исполняла его приказание и, бывало, долго стояла с открытым ртом, или Отец вставлял в открытый рот либо леденец, либо печенье, либо что-то горькое, либо палец, либо свой член. Иногда игра заканчивалась тем, что Отец делал «саечку» – захлопывал со всего размаху снизу и сверху челюсть Девочки. И тогда из ее глаз летели искры, болели зубы, в голове начинало шуметь, и она опять забивалась в угол. А через некоторое время опять забывала, что случилось, и все повторялось вновь и вновь. Отца забавляло, как Девочка попадалась на одно и то же, он считал ее дурой, а Мать удивлялась, что она так часто попадается на одни и те же уловки, и тоже говорила, что она дура. Вскоре у Девочки появились имена – Ирка-пырка-растопырка, Ирка-дурочка-пиздурочка. Так в семье она стала зваться Дурой.
И почему-то никого не удивляло, как этой Дуре удалось быстро научиться читать, считать, писать без единой ошибочки диктанты, запоминать после третьего прочтения длинные стихи, решать сложные задачки. Она приносила из школы пятерки, но в семье уже закрепился ее статус Дурочки, а Отец только и говорил: «Дура-дурой, а из школы пятерки приносит».
Однажды Отец пребывал в хорошем расположении духа и решил поточить карандаши, а, может быть, ему захотелось что-то написать, а карандаш оказался тупым. Он делал это так быстро и так красиво! Карандаши получались острыми, с красивыми ободками на деревянной части, он вошел во вкус и заточил сразу несколько карандашей из коробки сестры. Тогда Девочка, увидев, как ему нравится, что все его хвалят, как он мастерски это делает, принесла свою коробку с карандашами и попросила: «Папа, мои тоже поточи!» Но Отец ответил: «Я вам что, точильная машина, что ли? Не буду я твои карандаши точить! Бери нож и учись!» Девочка, пряча слезы, взяв острую бритву, начала точить свои карандаши и порезала себе палец. Так в Девочке начало закрепляться убеждение, что она сама должна все уметь делать и не просить никого о помощи.
Девочка точно не помнила, сколько ей было, когда она себя потеряла. Кажется, пять или шесть… Но помнила, что это случилось там, возле стола, когда отец отказался защитить ее от соседа-педофила, который недавно вернулся из тюрьмы. Вместо защиты он обвинил ее в том, что она дура, потому что пошла к соседу в гости. В этот момент что-то внутри нее оборвалось, она словно рассоединилась со своим телом, мир вокруг нее рухнул, и она не знала, на кого ей можно опереться. Все отказались от нее. И она подумала, что она плохая, грязная и недостойная, что никто с ней теперь не будет общаться. Тогда девочка стала очень послушной, тихой, молчаливой, забитой и перестала с кем-либо делиться тем, как она живет внутри своего тела и о чем думает.
А ведь до семи лет Девочка росла драчливой, сильно кусалась, царапалась, щипалась и постоянно плакала, за что ее прозвали Плаксой и пели про нее песенку: «Рева-корова, дай молока, молока не хватит, Ирочка заплачет!» Но когда она пошла в школу, то превратилась в застенчивую, тихую, молчаливую, скромную Девочку, из которой слова не вытащишь, и плакать она стала с каждым днем все меньше и меньше.
Постепенно, день за днем, Девочка скрывала от окружающих все больше своих чувств. К четырнадцати годам она их так глубоко спрятала, что перестала чувствовать сначала все хорошее, что ее окружало, а потом и плохое. К шестнадцати она разучилась плакать. Осталась только дежурная улыбка на лице, жившая с ней постоянно и везде, даже когда она оставалась наедине с собой. Эта улыбка означала: «Мне хорошо всегда!» Если ее обижали, унижали, оскорбляли, ругали – девочка улыбалась. Если ее хвалили, говорили о любви, делали приятное – она улыбалась той же улыбкой. Понять, что для нее хорошо, а что плохо, было сложно не только окружающим ее людям, но и ей самой.
Впервые она почувствовала ночной, леденящий душу и тело холод, когда Отец уже ушел от Матери и жил с Валентиной. Однажды он привез ее погостить в свою новую семью. Девочка уснула на раскладушке и вдруг проснулась от шепота и шуршания за шторкой, которая отделяла кровать, где спали Отец и его Валентина. Девочка лежала под тонким одеялом и не могла найти в себе силы, чтобы сказать, что ей холодно, или встать и пойти за своим стареньким пальтишком, чтобы им укрыться.
Неведомый страх мешал ей попросить помощи, в голове проносились мысли: «А что они скажут, если я им крикну, что мне холодно, что я замерзла? А вдруг я их всех разбужу?» Эти мысли превращали в лед ее тело, и оно окоченело, затвердело. Она как будто умерла. Кое-как замотавшись в тонкое одеяло и свернувшись калачиком, тихо поплакав от того, что ей холодно и одиноко, а им там, за шторкой, тепло, под утро она все-таки уснула.
С тех пор страх высказать свою потребность в заботе тоже застыл внутри ее тела, и ей еще долго пришлось отогревать его, чтобы она смогла вслух заявить о том, что ей нужна помощь.
В семье Девочки теперь появился Отчим, к тому же алкоголик, но для нее почти ничего не изменилось, кроме появившейся злости. Девочка изредка пыталась обрушить на него свой гнев, когда тот угрожал ножом, топором или швырял в нее трехлитровую банку. В ответ она материла его и однажды, когда тот случайно упал, чуть не растоптала его ногами в порыве ярости. Мама говорила: «Ты что делаешь, что ты такое говоришь? Разве так можно? Что подумают соседи?» Тогда Девочка решила внутри себя, что она плохая, а пьяница-отчим – хороший. И то, что он ночами не дает спать ей и всему подъезду пятиэтажного дома, потому что бьет Мать смертным боем, а та вопит что есть силы, – это нормально. А то, что Девочка матерится, кричит, потому что ей больно и страшно, бьет пьяного мужика – это неправильно. Взрослые могут бить и издеваться над ней, а она не имеет на это права. Главная вина, которая появилась у Девочки, – вина за ее враждебность.
Девочка росла, росла и выросла с виду во взрослую женщину, а внутри все еще жила девочка. К сорока годам она вдруг почувствовала, что в ее жизни что-то не так, и впервые задумалась, кто она, чего она хочет, что для нее хорошо, а что плохо. Стала она сильно мерзнуть и в летний зной спала под двумя, а иной раз под тремя одеялами. И даже иногда включала обогреватель.
Решила она разобраться, что же с ней такое происходит. А тут как раз добрые люди подсказали, что поможет ей в этом вопросе Психология. Пришла к ней выросшая Девочка-женщина и спросила: «Что со мной не так? Как так получается, что все ко мне относятся, как к ребенку?» Рассказала ей тогда Психология: «Все девочки вырастают в женщин, если получают достаточно любви и поддержки, чувствуют себя в семье в безопасности, если девочкам дают выбор и принимают такими, какие они есть».
Девочка-женщина растерялась и попросила помощи у Психологии, а та в ответ дала ей волшебный клубочек и напутствовала такими словами: «Все, что с тобой происходит, хотя ты можешь и не поверить сразу, – нормально. Так твой организм тебя защищает и пытается обезопасить от невзгод, которые выпали на твою судьбу. Тебе многое пришлось пережить, но все закончится хорошо, если послушаешь мой наказ.
Путь тебе предстоит долгий, сложный, но ты ничего не бойся. Вот, возьми клубочек мой волшебный, брось его на землю и смело иди за ним вперед. Я же всегда буду рядом с тобой. Только не оглядывайся!
На пути своем столкнешься ты с разными уроками и сделаешь важные выводы. И больно будет тебе, и страшно, море слез прольешь, прежде чем выведет клубочек тебя в другой мир, где уже нет ни страха, ни боли. И увидишь ты свою дорогу прямую и понятную.
Но не торопись раньше времени, надо чтобы все ниточки у тебя распутались, но не порвались. Всему свое время. Клубок будет разматываться, а ты все больше и больше будешь понимать, что и почему в твоей жизни именно так происходит. Почему все мужчины, с которыми ты знакомилась, говорили тебе: “Ты – супер! Проси у меня, что хочешь!” А когда ты отвечала: “Я хочу…” или “Мне нужна твоя помощь”, они извинялись: “Обстоятельства складываются таким образом, что нет никакой возможности это сделать!” И бесследно исчезали, прихватив себе на память что-нибудь из твоих вещей. Поймешь ты, наконец, почему они так жестоко тебя обманывали, изменяли с другими женщинами, не скрывая этого, а ты делала вид, что так и должно быть».
Взяла повзрослевшая Девочка-женщина клубочек волшебный да так и шла за ним по жизни, удивляясь, как помогает ей Психология, как проходит она шаг за шагом по запутанным лабиринтам, сквозь туман непонятных ощущений и чувств. На этом сказка Девочки закончилась, и началась реальная жизнь, где все объясняет Ее Величество Психология, наука о душе.
От автора
Приняв решение внутри себя, что «никто никогда не узнает, какая я на самом деле» еще в раннем детстве, не показывая другим свою суть, свое истинное «Я», сама я тоже перестала ее чувствовать. Но все же, где-то внутри меня, всегда жила настоящая «Я». Жила и развивалась. Начала я ее чувствовать, когда стала работать психотерапевтом. Иногда на сессиях задаю клиентам вопросы откуда-то не из головы, а из своего нутра, из истинной сути. Эти вопросы всегда попадают в точку. Почему так происходит? Отчасти потому, что я сама чувствую всем своим естеством, каково это – жить с огромной раной, которую нанесли тебе самые родные и близкие люди.
Но все же жить можно счастливо даже после травмы. Об этом рассказывает не только моя история, но и истории моих клиентов. Можно жить радостной жизнью, даже если остаются какие-то травматические паттерны, а триггеры продолжают реагировать на внешние события. С ними, как с хронической болезнью, можно научиться справляться.
Мой путь исцеления занял двадцать лет, но вам совсем необязательно проходить его так долго – чем раньше вы обратитесь к хорошему специалисту, тем быстрее научитесь справляться со своими состояниями. Это возможно! Сама по себе эта «опухоль» не рассосется.
В своей книге я рассказываю про этапы появления травмы, реакции расщепления при травме, способах выживания и путях выхода из нее. Иногда затрагиваю вопросы эзотерики, что вполне объяснимо, и пусть это вас не смущает. В своем отчаянии жертвы насилия готовы обратиться к кому угодно, лишь бы облегчить состояние, и готовы поверить в сглаз, кармическую отработку, астрологические предупреждения, духовные и энергетические практики. Через все это я тоже прошла и могу точно сказать, что мне магическое мышление помогло выжить в то время, когда опереться было не на кого. Я опиралась на веру в чудо. Верила, что не может быть, чтобы мне никто не помог; верила, что что-то должно произойти, чтобы это прекратилось.
Сейчас я знаю – человек может многое. Достоевский был прав, когда писал в романе «Бедные люди», что человек ко всему привыкает. В детстве я привыкла к тому, что меня окружало, потому что другого родители не могли предложить. Теперь я выбираю привыкать к хорошей жизни, выбирать тех, рядом с которыми мне хорошо и безопасно. В моей жизни попадались хорошие, добрые люди, происходили какие-то знаковые события, и я благодарна себе, что не пропустила их мимо.
Вера является одной из фундаментальных мотиваций человека – наступило время, когда и я поверила в себя, поверила, что справлюсь со своей жизнью, что могу сделать ее такой, какой вижу, и хочу жить так, как мне подходит. И я оставляю себе привычку обращаться к непознанному – молитве, астрологии, мантре, аффирмациям, таро, нумерологии и тому подобному – которое поддерживает меня, если я теряю на какое-то время опору внутри.
Моя книга написана для тех, кто пережил или переживает домашнее насилие со стороны близких людей. Для тех, кто задается вопросами: «Есть ли жизнь после травмы? Возможно ли исцеление? Можно ли перестать выживать и как начать жить по-человечески?» Возможно, кто-то узнает себя в историях, поверит в себя и возможность выздоровления. Для кого-то станет открытием то, что любая реакция на травму, будь то: диссоциация, паническая атака, психосоматика и тому подобное – нормально с точки зрения организма и его защитных свойств.
Мы не в состоянии заказать себе жизнь, в которой не было бы места ни горю, ни боли. Но мы можем решить стать свободными, спастись от прошлого и, невзирая на то, что выпало на нашу долю, объять все возможное. Свобода означает, что мы набираемся смелости и разбираем свою тюрьму по кирпичику. И я приглашаю вас сделать выбор в пользу свободы.
Эдита Ева Эгер, «Выбор»
Часть I. Что такое травма и как она устроена
Дайте скорби слова; печаль, которая не выражает себя, врастает в сердце и разбивает его на куски.
Уильям Шекспир, английский драматург, «Макбет»
В 2014 году я приняла участие в разработке и обсуждении проекта Федерального Закона «О предупреждении и профилактике семейно-бытового насилия» в составе Рабочей группы при Координационном совете Минтруда России по гендерным проблемам в качестве психолога-эксперта Постоянной комиссии Совета по социальным правам.
До сих пор хорошо помню свое волнение, когда читала проект Закона, делала заметки и дополнения к нему. Затем последовало выступление в Москве, в Мраморном зале на Старой площади, во время которого меня трясло не от волнения, а от осознания, что девочка, на глазах которой почти каждый день издевались над ее матерью, сестрами и братом, издевались над ней самой, стоит сейчас перед людьми, небезразличными к судьбам женщин и детей, подвергающихся насилию в семье. И мы вместе думаем над тем, как помочь и обезопасить их от насильников.
Прошло много лет, проект Закона до сих пор почти каждый год выносят на обсуждение, дорабатывают и вновь возвращают на доработку. Мнение участников этого обсуждения разделилось на две противоположные позиции: одна сторона вообще против принятия закона, вторая – выступает за усиление мер противодействия семейно-бытовому насилию, обозначенных в документе.
Будто бы существует какое-то общественное мнение – ничего не делать с травмой, с насилием, потому что они никогда и никуда не исчезнут. Можно только поговорить об этом, посетовать, отреагировать чувствами и – забыть. Сделать вид, что ничего не происходит.
Одновременно страшно и удивительно наблюдать такое пассивное поведение людей и осознавать, что оно – реакция на травму, которая срабатывает даже у профессионалов от психологии и социологии. Присутствующие, голосующие за принятия закона, вполне вероятно сами когда-то пережили травмы, и последствия заставляют их молчать. Почему?
Учеными доказано, что 95 % населения проживало однажды травму в своей жизни, 80 % из них с этим ничего не делали. Так как травма осталась, большинство решений в жизни принимаются людьми с учетом наличия травмы внутри. И бессознательно травма становится серым кардиналом наших выборов, часто деструктивных. Как психолог я это понимаю, но как человек, однажды сделавший выбор в пользу свободы, не могу оставить все как есть. Такая безысходность и обреченность в обществе и побудила меня написать книгу, чтобы хоть как-то начать говорить о травме.
Хочу верить, что, делая шаг навстречу своему страху говорить о травме, я помогу тем, кто этого сделать пока не может.
Хочу верить, что помогу сделать первый шаг в том числе и тем людям, которые сидели в том зале, и тем, кто голосовал против принятия закона о семейно-бытовом насилии.
Верю, что нам всем вместе следует выбрать свободу. А закончить свое обращение к вам, дорогие читатели, хочу цитатой из книги «Выбор» Эдиты Евы Эгер, бывшей узницы концлагеря: «Мы не в состоянии заказать себе жизнь, в которой не было бы места ни горю, ни боли. Но мы можем решить стать свободными, спастись от прошлого и, невзирая на то, что выпало на нашу долю, объять все возможное. Свобода означает, что мы набираемся смелости и разбираем свою тюрьму по кирпичику. И я приглашаю вас сделать выбор в пользу свободы».
Глава 1. травма, горевание, посттравматическое стрессовое расстройство
В отличие от политиков, все известные психологи мира посвящали время исследованию влияния травмы на психику человека и придавали этому большое значение. И сейчас я хочу продемонстрировать краткую ретроспективу изучения данного вопроса.
Первое упоминание о психотравме принадлежит историку Геродоту[1 - Геродот Галикарнасский – древнегреческий историк и географ.], жившему в 484–425 гг. до н. э., который рассказал об афинской войне и Эпизелосе, ослепшем от переживаний после Марафонской битвы. Впервые на реминисценции (отсроченное воспроизведение вытесненного события) как основной элемент травматического невроза у воинов указал Лукреций[2 - Тит Лукреций Кар – римский поэт и философ.] в I веке до н. э. В более близком обозримом прошлом, в 1917 году, выходит в свет работа Зигмунда Фрейда[3 - Зигмунд Фрейд – австрийский психолог, психоаналитик, психиатр и невролог, основатель психоанализа. Оказал значительное влияние на психологию, медицину, социологию, антропологию, литературу и искусство XX века.]«Печаль и меланхолия», в которой положено начало научному изучению горя. Результатом исследования стало отделение горя от депрессии и выделение его в особое психическое состояние, которое предохраняет психику от чрезмерных раздражающих переживаний. Также Фрейд ввел термин «работа горя» как внутренний психический процесс. По его мнению, существует два формата проявления реакции на психотравмирующее событие – вытеснение травмы и фиксация на ней.
В 1929 году Ганс Селье, известный канадский биохимик, будучи студентом-медиком, обратил внимание на то, что у всех пациентов, страдающих от самых разных заболеваний, возникает ряд общих симптомов: потеря аппетита, мышечная слабость, повышенное артериальное давление, температура и утрата мотивации к достижениям. На основании этих наблюдений он сформулировал и ввел понятие стресса как «неспецифичный ответ организма на любое предъявленное ему требование». В 1954 году он предложил различать конструктивный и деструктивный аспекты стресса. То есть стресс становится вредным после прохождения точки оптимального уровня. До этой точки стрессовая активация может быть положительной, мотивирующей силой.
Десятилетием ранее, а именно в 1944 году, Эрих Линдеманн[4 - Эрих Линдеманн – немецко-американский психолог. Профессор психиатрии Гарвардской медицинской школы и Стэнфордского медицинского центра. Специалист по проблемам социальной психиатрии.] в своей работе «Клиника острого горя» представил мировому сообществу исследование реакций людей в состоянии острого горя. Он выявил разные его формы и первым ввел в обиход стадии переживания утраты. В это же время закрепляется идея о «нормальном» и «патологическом» горевании.
В 1958 году была сформулирована «Теория привязанности» Джона Боулби[5 - Джон Боулби – английский психиатр и психоаналитик, специалист в области психологии развития, психологии семьи, психоанализа и психотерапии, основоположник теории привязанности.], которая также находит применение в понимании горя и травмы, связанной с потерей. Во время исследования он и его коллега Колин Мюррей Парксоб[6 - Колин Мюррей Парксоб – британский психиатр, автор многочисленных книг и публикаций о горе.] заметили четыре стадии горя:
• шок и онемение;
• тоска и поиск;
• отчаяние и дезорганизация;
• реорганизация и восстановление.
Боулби вводит понятие «хронической печали», которая проходит через определенное время. Весь процесс горевания – отражение феномена потери объекта привязанности: от попыток его вернуть до смирения с безвозвратностью утраты.
В 1969 году психологом Элизабет Кюблер-Росс[7 - Элизабет Кюблер-Росс – американский психолог швейцарского происхождения, создательница концепции психологической помощи умирающим больным и исследовательница околосмертных переживаний.] была предложена модель, знакомая современному читателю и состоящая из пяти стадий проживания неизбежного. Согласно данной модели, те, кто испытывает горе, проходят серию эмоций: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Модель Кюблер-Росс опиралась на исследование эмоционального состояния неизлечимо больных людей или людей, потерявших своих близких.
В 1982 году вышло первое издание книги «Консультирование и терапия горя» Дж. Вильяма Вордена[8 - Вильям Ворден – доктор философии, член Американской психологической ассоциации, Американского совета профессиональной психологии, преподает в Медицинской школе Гарварда и школе психологии в Роузмид (Калифорния, США).], в которой он описал теорию «задач горя». Основной ее смысл заключается в том, что каждый человек неповторим, поэтому формы процесса горевания, его проявления всегда индивидуальны, но основное «содержание горя» – потеря близкого человека – едино для всех. Следовательно, возвращаясь к нормальной жизни, адаптируясь в непривычной для себя ситуации «без него (нее)», человек последовательно должен решить для себя четыре задачи горя.
1. Признать факт потери.
2. Пережить боль потери, пережить все сложные чувства, которые сопутствуют утрате.
