– В этом нет нужды! – отрезал он. – Снимите с Валери Мартель оковы, проводите наверх и распорядитесь, чтобы монахини помыли, обработали раны и накормили ее. Будет справедливо, если свою последнюю ночь она проведет за молитвой в более щадящих условиях.
– А если сбежит? – спросил епископ, изумленно уставившись в бесстрастное лицо инквизитора.
– Я буду молиться с ней до утра и не позволю ведьме подняться с колен, – невозмутимо ответил Лафонтен, в темных глазах мелькнуло мрачное предвкушение. – К тому же, келью легко можно запереть, как изнутри, так и снаружи.
* * *
Утром следующего дня, под возгласы возбуждённой толпы Валери Мартель в деревянной клетке протащили через весь город и доставили на центральную площадь перед готическим собором с высокими сверкающими в лучах солнца шпилями, где должна была совершиться казнь. Девушку коротко остригли и одели в серую длинную рубаху. Запрокинув голову, она сидела на полу своей клетки, сложив на коленях руки с израненными запястьями и изувеченными пальцами. В спину ей упирались крепкие прутья, холодный осенний ветер нещадно бил в лицо. Дети местных жителей поднимали с земли камни и бросали в несчастную, но, к их огорчению, так ни разу и не попали в цель. Камни отлетали от прутьев клетки и падали обратно в пыль. Епископ Фортье и священник Бастьен возглавляли процессию горожан, выкрикивающих призывы сжечь ведьму. Они следовали за повозкой, на которой мерно покачивалась клетка с безучастной к происходящему Валери Мартель. Она словно не слышала ожесточенных кровожадных криков беснующихся людей, в последний раз греясь в остывающих лучах солнца и вдыхая свежий воздух полной грудью.
Инквизитор Андре Лафонтен ехал верхом на своем породистом жеребце сбоку от повозки и его отороченный мехом черный плащ развивался за спиной, подобно черным крыльям самого Дьявола. Мрачный, тяжелый взгляд наездника был прикован к лицу отрешенной узницы, но Валери так ни разу и не взглянула на него. Широко распахнутыми глазами она смотрела на плывущие в небе грязно-серые облака, гонимые ветром; на птиц, что, сбиваясь стайками, с криком взмывали в голубую высь и разлетались в стороны; на колышущиеся кроны деревьев, изредка попадающиеся вдоль дороги; на увядающие цветы и поблёкшие осенние краски, готовящейся к зиме природы. Ее распухшие губы, истерзанные «молитвами» инквизитора беззвучно шевелились, прощаясь с этим прекрасным и жестоким миром, который так безжалостно отверг то, что она могла подарить ему. Валери знала, что ее ждет, но ни одной слезинки не скатилось по бледной щеке, ни тени страха не закралось в чистую, неоскверненную душу девушки. В чем-то Лафонтен оказался прав. На все воля Господа. И если ее время подошло к концу, то она готова принять свою судьбу достойно. Промозглые порывы ветра забирались под тонкую рубаху, но девушка не дрожала, ей был приятен холод, остужающий раны, нанесенные на ее тело во время последней исповеди. Все скоро закончится. Она глубоко вздохнула и закрыла глаза.
Процессия остановилась в центре площади, где на помосте был установлен высокий столб. Сухие ветки и солома лежали горой у его подножия. По периметру площади за ночь выставили деревянные скамьи для многочисленных зевак, жаждущих кровавого зрелища. И теперь они в нетерпении свистели, улюлюкали и топали ногами, требуя скорейшего наказания ведьмы. Для предотвращения самосуда и линчевания осужденной, вокруг помоста выставили стражников, зорко следящих за соблюдением порядка.
Двое монахов в черных сутанах сняли клетку с повозки и поставили на землю. Они удивленно переглянулись, когда взглянувшая на них узница улыбнулась, и тут же в страхе отпрянули, посмотрев в колдовские глаза. Осенив себя крестом, один из них громко выкрикнул:
– Ведьма! Исчадье ада. У нее глаза Дьявола.
– Выведите ее, – заняв свое место за высокой трибуной, громко приказал епископ Фортье. Справа от него с темным лицом стоял преподобный Бастьен, сжимая обеими руками запястье на груди и вслух читая молитвы. Лафонтен спешился с коня и вышел уверенно вперед, хмурым взглядом наблюдая, как двое монахов под руки выводят Валери Мартель из ее последнего пристанища. Внушающие суеверный ужас, глаза Валери равнодушно прошлись по лицам обвинителей. Скользнули дальше, заметив в орущей толпе тех, кто свидетельствовал против нее и снова вернулись к Лафонтену, обдав его леденящим холодом. Расправив широкие плечи, инквизитор хищно прищурился, поджав губы. Складки капюшона скрывали истинное выражение его лица. Алчный взгляд инквизитора опустился на ее скулы и шею, покрытые нанесенными его пальцами отметины. Он знал, что под колышущейся на ветру грубой рубашкой сохранилось много других следов, оставшихся после самой длинной в его жизни «исповеди». Лафонтен не испытывал раскаяния или вины за то, что до самого утра терзал несчастную узницу, не внимая слезам и мольбам. В нем клокотал гнев за то, что она не утолила его жажду, а только разожгла ее. А на подобное не способна ни одна женщина. Только ведьма. Сдвинув брови, коротко кивнул, давая знак монахам отпустить девушку. Оставшись без поддержки грубых рук, Валери пошатнулась, но смогла удержаться на ногах. В ее глазах мелькнула спокойная уверенность и инквизитор явственно ощутил аромат жасмина, который снова наполнил все пространство вокруг него, пропитал одежду, просочился под кожу. Лафонтен тогда еще не знал, что этот запах будет преследовать до конца его недолгой жизни.
– Во имя Господа нашего Иисуса Христа. Аминь, – подняв перед собой распятие и перекрестившись, Лафонтен громовым голосом начал зачитывать приговор. – Мы: инквизитор Андре Лафонтен, епископ Эмиль Фортье и Святой отец Поль Бастьен установили путем расследования и суждений свидетелей, выслушанных в судебном порядке, что ты, Валери Мартель, виновна во вменяемых тебе преступлениях. Ты обвиняешься в отречении от Господа, в ереси и колдовстве. Ты обвиняешься в сговоре с Дьяволом и сношениях с оным. Ты обвиняешься в причинении смерти Себастьяна Ларуш и Марии Бастьен при помощи магических действий. Твоя вина считается нами полностью доказанной. Сознаешься ли ты, Валери Мартель, в содеянном и готова ли отречься от Дьявола во имя спасения своей души?
За спиной девушки возникла огромная фигура палача Бенуара. Местные знали его в лицо. Здоровяк с пустыми глазами, лысым черепом и жутким шрамом, тянущимся от уха до подбородка. Его отец, дед и два брата тоже были палачами и вели вполне зажиточную жизнь, так как работы для них хватало с лихвой. За плечами Бенуа насчитывались десятки жестоких казней, и в народе за ним давно закрепилось прозвище «Бенуар-мясник». Он никогда не брал у приговоренных к казни плату за облегчение страданий, в отличие от других падких на наживу палачей. Ему доставляли удовольствие предсмертные мучения жертв, и он не собирался отказываться от них ни за какое вознаграждение. Беснующаяся толпа зашумела, поднялся крик, стражники с трудом сдерживали одичавших горожан. Инквизитор поднял вверх руку, призывая собравшихся к тишине. Его мрачный, тяжелый взгляд, казалось, заглянул в глаза каждому и он не опустил руки, пока толпа не успокоилась.
– Господа, мы собрались здесь, чтобы совершить благое дело, – снова заговорил инквизитор. – Но чтобы оно свершилось так, как угодно Господу нашему, ведьма должна сознаться и покаяться в своих грехах! – его взгляд остановился на запрокинутом лице девушки, хранящем отрешенное выражение. – Валери Мартель, моли Бога о прощении. Раскайся или ты будешь гореть в аду.
– Я невиновна, – произнесла она, с трудом пошевелив губами. Над площадью повисла гробовая тишина. Все жадно вслушивались в слова ведьмы.
– Суд приговорил тебя к смерти через сожжение, – сжав челюсть, гневно пророкотал голос инквизитора. – Именем Господа, призываю тебя, ведьма, покайся и отрекись от Сатаны или умрешь в муках. Дьявол не защитит тебя. Только Господу под силу облегчить твои страдания.
– На страдания меня обрек не Бог и не Дьявол. Это сделали люди, – отозвалась Валери и ее тихий, мелодичный голос, подобно пению райских птиц пролетел над головами притихших горожан. Валери неожиданно сделала шаг вперед к изменившемуся в лице Андре Лафонтену. Он хотел остановить ее, но не смог пошевелиться. То же самое происходило и с остальными. Двое крепких монахов, которые выводили девушку из клетки, застыли, выпучив глаза, в ужасе открыв немые рты. Даже «Бенуар-мясник» словно оцепенел, не сводя глаз с хрупкой фигурки Валери Мартель. Она сделала еще один шаг в сторону Лафонтена. Резкий порыв ветра скинул капюшон с его головы, и толпа ахнула, увидев молодое, красивое лицо инквизитора с правильными, благородными чертами, что могло бы вызвать восхищение, если бы не жесткая линия губ и безжалостный свирепый взгляд. В черных глазах, обращённых на девушку, полыхало пламя, значение которому знала только она одна.
Валери смотрела на него без страха. Он больше ничего ей не сможет сделать. Время «исповеди» закончилось с рассветом. Ветер снова зашелестел между ними, бросив на сурово насупившийся лоб инквизитора тёмную прядь. Он хотел дернуть головой, но даже такое простое движение оказалось ему не под силу. Валери Мартель на глазах изумлённой толпы неожиданно подняла руку и изуродованными под пытками пальцами убрала прядь волос с лица инквизитора, легко скользнула по щеке, не отводя спокойного, уверенного взгляда от горящих глаз Лафонтена.
– Ты никогда меня не забудешь, инквизитор, – проговорила она тихо и ее голос плотным туманом оседал в его голове, оставляя кровоточащие стигматы на гулко бьющемся сердце. – Сколько бы жизней тебе ни было отведено, ты будешь помнить. И гореть в Священном огне.
– Ты проклинаешь меня, ведьма? – хрипло уточнил инквизитор, с трудом проговаривая каждое слово.
– Ты сам себя проклял, – она покачала головой. Короткие, неровно торчащие волосы не смогли испортить совершенства ее безупречного лица, красота которого причиняла боль и пробуждала животную жажду. Лафонтен яростно стиснул зубы. Только колдунья способна обладать такой силой. Она заворожила их всех своими ведьмовскими чарами. – Из нас двоих, Дьявол – ты.
– Я слуга Господа, ведьма. И если ты отказываешься от покаяния, то это тебе гореть на Священном ог… – Лафонтен осёкся, когда ее ладонь вдруг опустилась на его грудь, поверх плаща и сутаны, но даже сквозь плотные слои ткани, инквизитор почувствовал, как обжигающий жар проник в его сердце, впиваясь в него раскаленными иглами. Дыхание сбилось от адской боли, пронзившей одновременно все тело. Дурман с прикусом жасмина на губах поглотил его разум.
– Ты человек, а значит, у тебя есть душа, – прошептала Валери и каждое ее слово тяжелым камнем опускалось на могучие плечи застывшего инквизитора. – Тело умрет, но душа будет помнить, и она будет платить, пока не искупит твои грехи, – с этими словами она опустила руку и резко отступила на пару шагов назад.
Оцепенение схлынуло, рассеивая массовое помешательство, в которое ввергла всех собравшихся Валери Мартель своими колдовскими чарами.
– Сжечь ее! На костер ведьму! Пусть горит дьявольская шлюха, – закричала ожившая толпа. Инквизитор набросил капюшон, отступая за трибуну и вставая между епископом Фортье и преподобным Бастьеном.
– Приступайте к исполнению наказания, – приказал он севшим голосом, кивнув двум, все еще пребывающим в растерянности, монахам. Переглянувшись, они с осторожностью взяли Валери под руки и повели к помосту, где их уже заждался палач. Девушке помогли подняться по лестнице и поставили лицом к Бенуару. Палач ненадолго замешкался, разглядывая хрупкую девушку, пока та бесстрашно смотрела на него. Ее глаза не пугали его. В колдовство палач не верил. До этого дня…
– Я могу дать тебе яд и ты не почувствуешь боли, – проговорил он тихо. – Умрешь до того, как огонь доберётся до тебя.
– Благодарю за милосердие, – Валери удивленно взглянула в уродливое лицо Бенуара, в глазах которого видела нерешительность и тревогу. – Не бойся, выполняй свою работу, – сказала она.
Кивнув, Бенуар-мясник взял ее огромными ручищами за плечи и приподняв, словно тряпичную куклу, поставил на деревянный брусок, прижал спиной к широкому столбу. Она не вздрогнула, не дернулась, увидев толстую верёвку в его руках. Палач очень быстро, чтобы не растягивать ее мучения, привязал девушку к столбу. Закончив, он отступил назад и снова вопросительно взглянул в лицо Валери Мартель. Она едва заметно качнула головой, давая ему разрешение. Бенуар спустился с постамента и взял протянутый одним из монахов факел.
– Жги ведьму! Гори в аду! Шлюха Дьявола! Ведьма! – завопили возбужденные горожане и ринулись вперед, чуть не снеся преграду из стражников.
– Последнее слово? – повернувшись к инквизитору, спросил епископ. Лафонтен не взглянул на него, даже не услышал. Сжимая обеими руками распятие, он неотрывно смотрел на Валери Мартель. Грубая верёвка врезалась в ее шею, не позволяя поднять голову, распахнутыми глазами она отчаянно пыталась успеть захватить кусочек неба и скрывшегося за тучей солнца. Пальцы Лафонтена побелели от напряжения, крест впился в кожу ладони, оставляя кровоточащие раны. Он не заметил, как алые капли крови начали монотонно падать на белоснежные, широкие рукава его сутаны.
Тем временем, палач опустил горящий факел к заложенной под помостом соломе. Ему пришлось делать это трижды. Солома вспыхивала и гасла под порывами ледяного ветра. И только с четвертой попытки рыжие языки пламени побежали по дровам и, набрав силу, взвились вверх, сизый дым лизнул доски помоста.
Монахи начали неистово молиться о спасении души нераскаявшейся грешницы. Заворожённые разгорающимся пламенем, горожане притихли. Огонь поднялся выше, добравшись до ступней Валери Мартель и перебросился на подол ее рубашки. Ярко вспыхнул, языки пламени побежали вверх. Столб за ее спиной загорелся. Сизый дым окутал охваченную огнем неподвижную фигуру. Инквизитор пошатнулся, сильнее сжимая распятие обеими ладонями. В висках загрохотало, дыхание сбилось, перед глазами поплыл багровый туман….
– Господи милостивый, – изумленно выдохнул епископ и перекрестился. Костер полыхал вокруг ведьмы, но ее кожа не чернела, покрываясь волдырями, а оставалась девственно-белой и невредимой. Обнаженная нетронутая красота в клубах дыма и пламени. Ни одного стона или крика не сорвалось с губ девушки. Открытые колдовские глаза Валери смотрели на трибуну сквозь огненную стену, заглядывая в душу каждого, кто приговорил ее к мучительной смерти.
– Как такое возможно? – пробормотал в страхе Фортье. – Дьявол охраняет свою шлюху от языков пламени.
Ветер внезапно стих, небо потемнело, как перед грозой. Оторопевшие горожане умолкли, не веря собственным глазам. Иступленные молитвы монахов затихли. Повинуясь непреодолимому порыву, Лафонтен на негнущихся ногах вышел из-за трибуны, сжимая в руке окровавленное распятие. Растолкав упавших на колени монахов, он подошел вплотную к высокому костру. Кровь сочилась с его пальцев, падая на раскаленный песок. Жар пламени опалял кожу, отлетающие искры оставляли тлеющие следы на черном одеянии. Это безумие, наваждение, магия… Невозможно. Но она была там. В центре пылающего кострища. Ее черные, снова длинные волосы струились по плечам, совершенное тело, обласканное языками пламени, исцелилось от ран и парило над прогоревшими досками помоста. Огонь словно расступился, и подняв голову, Лафонтен посмотрел в сверкающие глаза Валери Мартель и провалился в них, как наяву увидев голубое чистое озеро и живописные берега, покрытые свежей зеленью и цветущими, жасминовыми деревьями. Она улыбнулась, поманив его рукой. Скинув плащ, без сомнений Андре Лафонтен шагнул вперед. Потом еще и еще. Стена огня сошлась за его спиной, отрезая путь к спасению, но он и не думал бежать. Ослепляющая свой красотой Валери Мартель, была совсем близко. Ее глаза манили в самое пекло преисподней, наполняя душу блаженством и умиротворением. Инквизитор протянул к ней свои руки и тонкие, белые пальцы девушки мягко обхватили его запястья, пламя соскользнуло с ее ладоней и переметнулось на рукава сутаны Лафонтена.
«Тело умрет, но душа будет помнить, и она будет платить, пока не искупит твои грехи», – прошелестел в голове ее тихий шепот.
Обжигающая, нестерпимая боль пронзила его тело, и Лафонтен закричал нечеловеческим голосом. Тьма сгустилась над головой, опускаясь все ниже, пока не накрыла полностью черным, тлеющим покрывалом. Но даже в кромешной мгле он не обрел покоя. Сотни разрозненных видений кружились вокруг него, показывая жуткие картины пыток и жестоких казней. Он не понимал того, что видел; расплывчатые, пугающие образы, места и лица, которые были ему незнакомы, но Лафонтен ощущал свою причастность во всем царящем вокруг безумии, словно именно он сотворил этот ад. Собственными руками. Нечеловеческие страдания, душераздирающие крики мучеников, смерть, агония, гнев, ярость, реки крови, стекающие с его раскрытых ладоней и боль, живая, пульсирующая, бесконечная боль…
– Лафонтен! Лафонтен, слышите меня? – резкий, взволнованный голос епископа Фортье прогремел в его голове и инквизитор вырвался из колдовского наваждения, которое напустила на него ведьма. Прояснившимся взглядом он увидел почерневшее, дымящееся пепелище, оставшееся на месте казни Валери Мартель и расходящихся по домам людей, удовлетворенных зрелищем. Облака все также ползли в безмятежных небесах, холодный ветер поднимал пыль и пепел с земли, кружась и играя.
– Не надо кричать. Я прекрасно слышу, – хрипло отозвался Лафонтен.
– Что у вас с руками? – спросил преподобный Бастьен. Инквизитор резко опустил голову, дыхание заклокотало в горле, грудную клетку обожгло болью. Он резко выпустил распятие, с ужасом глядя на свои окровавленные ладони с глубокими ранами.
– Не думал я, что вы такой впечатлительный, – вздохнул епископ, похлопав инквизитора по плечу. – Все прошло довольно уныло. Она даже не кричала. Господь, спаси ее грешную душу, – перекрестившись, пробормотал Фортье. – Я, кажется, должен вам плату за оказанную помощь, – епископ достал из складок одеяния бархатный мешочек и подал Лафонтену. – Здесь семь золотых монет. Больше заплатить не могу. Городок маленький, сами понимаете.
Лафонтен ничего не ответил, продолжая смотреть на свои руки, истекающие кровью. Епископ пожал плечами и положил мешочек на трибуну.
– Вы чувствуете запах? – подняв на Фортье вопросительный взгляд, поинтересовался инквизитор.
– Гарью пахнет, – ответил епископ.
– И всё? – нахмурился Лафонтен.
– Ну, не серой же? Ведьму жгли, а не самого Дьявола, – ухмыльнулся Фортье, положив на ладонь инквизитора белый платок. – Перевяжите, иначе воспаления не избежать.
Инквизитор рассеянно кивнул, вдыхая одурманивающий аромат жасмина.
Тем же днем Андре Лафонтен срочно отбыл в Тулузу. Он ни разу не останавливался в придорожных тавернах, спеша добраться до города как можно быстрее. Лафонтен загнал коня до смерти, но все равно не успел. Дома инквизитора ожидали неутешительные вести. Сутки назад его сестра Агнес сбежала из своей кельи, поднялась на колокольню монастыря, сбросилась вниз и разбилась о камни. Монахини передали инквизитору, что Агнес перед тем, как решиться на страшный грех, была очень подавлена несколько дней и просила отпустить ее домой, чтобы увидеться с братом, отчаявшись дождаться его посещения. Девушке отказали…
Сам Андре Лафонтен распрощался с жизнью месяц спустя. Средь бела дня на людной улице его зарезали заезжие разбойники, украв тот самый мешочек с семью золотыми монетами, который заплатил инквизитору епископ Фортье за казнь Валери Мартель.
* * *
Наши дни. Москва. Россия.
– Ты молчишь двадцать минут.
– Что я должен делать?
– Говорить.
– С чего начать?
– С того, что привело тебя ко мне. С основной проблемы.
– Я бы не сказал, что у меня есть проблемы.
– Но ты здесь.
– Логично… Мне снится сон. Один и тот же. Каждую ночь.
– Каждую?
– Кроме воскресенья. Шесть ночей в неделю.
– Ты видишь себя во сне?
– Нет. Девушку.
– Знакомую?
– Нет, но теперь уже да.
– Приятный сон? Или из области кошмаров? Расскажи мне кратко суть и свои ощущения во время сна и после, когда просыпаешься.
– Все начинается приятно. Я вижу залитую солнечным светом лесную поляну и небольшое озеро с чистой, прозрачной водой. Вокруг зеленые деревья, поют птицы, порхают бабочки, дует ветер теплый, очень приятный, я ощущаю его ароматное дуновение на лице. Я бегу вдоль озера…
– Ты говорил, что видишь во сне девушку.
– Да, я бегу за ней. Подол длинного белого платья мелькает впереди и ускользает, как только я приближаюсь. Она играет со мной, удаляясь все дальше, смеется, поднимая вверх руки к солнцу, ветер играет с ее вьющимися волосами. Голые ступни едва касаются зеленой, сочной травы и мне кажется, что она парит над землей.
– Значит, ты все-таки присутствуешь в своем сне?
– Не совсем, скорее, ощущаю себя ветром, который летит за ускользающей девушкой.
– Ты видишь ее лицо?
– Нет. Никогда.
– Звучит очень красиво. Красочный и приятный сон.
– Да, сначала. Но потом все меняется. Словно кто-то гасит свет и я вижу ее лежащей на земле, вокруг кровь и грязь и боль острая, пронзающая все мышцы, словно я сам ее испытываю. Так мощно, что начинаю задыхаться.
– Ты просыпаешься?
– Нет. Не сразу. За минуту до пробуждения я вижу, как она разжимает окровавленный кулак, бросая в грязь монеты. Одну за другой. Ровно семь. Когда падает последняя, я просыпаюсь.
Глава 1
Воскресенье
«Смертными грехами христиане называют основные пороки, лежащие в основе множества других грехов. К ним относятся: Гордыня(тщеславие), зависть, алчность, гнев, похоть, чревоугодие и уныние. Каждый увидит их, если посмотрит внутрь себя».
(с)
Кирилл
– Кирилл… Кирилл Сергеевич, – томно прошептал мне в ухо нежный женский голос. Зарывшись лицом в подушку, я сделал вид, что продолжаю крепко спать. Мне явно не поверили и в следующее мгновение к моему плечу прижались теплые губы. – Кирилл Сергеевич, ваш эспрессо с двумя ложками сахара готов, – и, как назло, бодрящий аромат кофе достиг моих обонятельных рецепторов, отгоняя ленивую сонливость. Давно заметил, что слова обладают мощной связью с восприятием действительности. Промолчи Белевская про этот эспрессо, я бы дальше сладко спал.
– Я знаю, что ты не спишь, – сообщила девушка. Одеяло колыхнулось, и ко мне прильнуло стройное, упругое тело, облачённое в короткий шелковый халатик. Всегда недоумевал, откуда он берется по утрам воскресенья, учитывая, что в моей холостяцкой квартире сроду не бывало женских вещей, а в сумочку Белевской поместиться может разве что мобильный телефон и пропуск. Мистика просто.
– Сколько времени? – спросил я хриплым спросонья голосом и, повернувшись набок, забрался шаловливыми руками под тонкий халатик, сжимая крепкое бедро девушки и только потом открыл глаза, упираясь взглядом в смазливое личико с безупречно наложенным макияжем. Когда она успевает привести себя в «боевой раскрас»?
– А где «доброе утро, Элла?», – Белевская сморщила свой идеальный носик и толкнув меня, перевернулась на спину. Обиженно насупилась, накручивая на палец длинный светлый локон, ожидая от меня, как минимум тех слов, что уже произнесла сама.
– Доброе утро, Элла, – ухмыльнувшись, пробормотал я, опираясь на локоть и наклонившись, поцеловал ее в уголок неестественно-ярких губ. Она мягко отстранилась, игриво пробежав пальцами по моей отросшей за ночь щетине.
– Что тебе снилось? Ты так сладко посапывал, – улыбнувшись голливудской, белозубой улыбкой, за которую, кажется, заплатил я, спросила Элла.
– Ничего, к счастью, – ответил сухо, чувствуя, как настроение резко скакнуло вниз.
Все в Элле Белевской красиво. Волосы, зубы, задница, грудь, ноги от ушей; мозги работают; в постели без комплексов; истерик, сцен ревности не закатывает. Есть один существенный недостаток – напрочь отсутствует женская интуиция, иначе она бы не задавала раздражающих вопросов.
– А я надеялась, что ты меня видел во сне, – вздохнула Элла, словно испытывая мое терпение. В такие минуты сложно контролировать острое желание выставить ее за дверь. Я бы так и поступил, если бы не одно существенное «но». Элла Белевская – многофункциональная и незаменимая помощница, которая выручала меня в самых сложных и непредсказуемых ситуациях. Она двадцать четыре часа в сутки находилась в онлайн-режиме, и Элла первая, кому я звоню, если что-то в моих рабочих планах идет не так. Ее компетентность и скорость реакции невозможно подвергнуть сомнению. Безусловно, эта женщина незаменима.
– Сколько времени? – резковато вернулся к первоначальному вопросу.
Шумно выдохнув, девушка скинула в сторону одеяло и быстро спрыгнула с кровати. Я сел, скользнув взглядом по длинным ногам Белевской, потянулся к прикроватной тумбочке за моим остывающим кофе.
– Напомни, почему я тебя до сих пор терплю? Такого невнимательного хама-потребителя еще стоит поискать. Даже не знаю, за какие прегрешения мне так «подфартило».
– Это ирония или сарказм? – невозмутимо поинтересовался я, делая глоток эспрессо. – Кайф, – выдохнул с наслаждением. – Спасибо, крошка. Хочу напомнить, почему ты меня терпишь, – прищурившись, я наблюдал, как она курит у открытого балкона. – Ты получаешь неплохой оклад, я оплачиваю почти все твои прихоти, включая отпуск с подружками и вечеринки, на которые меня не приглашают.
– Ты сам не ходишь. Я звала и не раз, – с укоризной напомнила Белевская, затягиваясь тонкой сигаретой. Лет через пять, когда ей стукнет тридцатник, дурные привычки начнут сказываться на ее ровной персиковой коже и волосах. Не знаю, почему вдруг подобная мысль пришла в голову. Меня никогда не раздражали курящие женщины. С чего бы? Сам курю, как паровоз. Есть одно золотое правило, и я придерживаюсь его с осознанного возраста: не требуй от других качеств и достоинств, которыми не обладаешь сам.
