Марина Вуд "Очень (не) обычная история"

– Попробуй.

Я достала из кармана пропуск и сунула его охраннику под нос. Он отсканировал его и вернул мне в руки.

– Зато девочки пакости не делают. Это уже большой плюс им в карму, – сказал Виталик, замешкавшись в поисках своего документа.

– И на том спасибо.

– Ничего, время пройдет – и подружитесь.

– Хотелось бы верить. – Я выдавила слабую улыбку.

Мы прошли пост охраны и направились к черному входу. Здесь, вдоль высоченного забора, росли тисовые деревья, которые припорошило легким снежком. Я засмотрелась на эту красоту. Мне очень хочется, чтобы этой зимой было много снега.

– О чем задумалась? – Виталик учтиво придержал входную дверь, пропуская меня вперед.

– Да так. Ни о чем. – Я попыталась изобразить улыбку.

– Ну ладно тогда. Я побежал переодеваться, а то если Пестик придет раньше, то все мозги выест чайной ложкой.

Аркадий Викторович – здешний шеф-повар. Полноватый мужичок, которому уже давно за пятьдесят. А еще он носит смешные усы. Работники кухни за глаза называют его Пестик. И все из-за того, что он абсолютно все приправы измельчает пестиком в ступке.

– Давай. До встречи! – Я махнула рукой и направилась в сторону женских раздевалок.

Там, быстро переодевшись в рабочее платье, я заколола на голове высокий пучок и надела на лицо прозрачную пластиковую маску. Хоть и непривычно ее носить, но зато в ней легче дышать. Из подсобки вывезла огромную тележку уборщицы и отправилась на третий этаж. На часах было ровно три, когда я закончила работу в номерах. Осталось спуститься в прачечную, где меня ждет куча белья, которое нужно отпарить и выгладить на завтра.

Я шла по уже знакомому темному коридору, когда кто-то чуть не снес меня с ног. Я только и успела отпрянуть в сторону и ойкнуть.

– Прости! Не заметил, – сказал Виталик и остановился. Он тяжело дышал.

– Ничего страшного. Ты куда так спешишь?

– Пестик рвет и мечет! Сегодня будет много гостей, а я вино для соуса не взял. Надо быстро принести, пока он не заметил моего отсутствия. А то, если узнает, зажарит меня на гриле.

– Так давай я принесу, – предложила я без какой-либо задней мысли. – Мне не тяжело.

– Да? – Парень на секунду замялся, но такой вариант его явно заинтересовал. – А ты сможешь донести? Мне четыре бутылки надо.

– Смешной ты! – улыбнулась я. – Конечно смогу. Напиши только, какое и где его взять.

– Ага. – Он достал из кармана блокнот и ручку. Черкнул название вина и номер полки, на котором оно хранится. Оторвал листик и протянул его мне.

– Только не перепутай. И вот еще, держи ключ. Обязательно закроешь, когда будешь уходить. Она должна быть всегда закрытой. Поняла?

– Да. Я не забуду. Не волнуйся. – Я взяла ключ и положила его в карман платья.

– Куда идти знаешь?

Пф-ф, еще бы!

– Во второй подвал, погреб, что за комнатой охраны, – сходу отвечаю я.

– Все верно. – Виталик удивленно посмотрел на меня, явно не понимая, откуда у меня такая информация, а затем добавил: – Ну тогда я побежал. Когда поднимешься, напиши мне эсэмэс, я выйду из кухни.

– Угу, – кивнула я, и мы разошлись в разные стороны.

Я быстро пролетаю комнату охраны и спускаюсь по лестнице. Здесь, на минус-первом этаже, намного прохладнее, чем наверху. Градусов десять, не больше. Ну это и понятно, погреб все-таки. Быстрым шагом подхожу к двери и вижу, что она настежь открыта и подперта кирпичом. Наверное, ее просто забыли запереть. Виталик сказал, что она всегда должна быть закрыта. Отодвигаю ногой кирпич и вхожу внутрь.

Погреб, конечно, впечатляет. Он размером, наверное, как вся моя квартира. Несколько рядов стеллажей с винами и шампанским, а вдоль стены стоят настоящие бочки. Под потолком горит одинокая неяркая лампочка; вино – это тот напиток, который должен храниться в темноте. Разворачиваю бумажку и пытаюсь прочитать корявый почерк Виталика. Краем глаза замечаю мелькнувшую тень в конце погреба.

– Кто здесь? – Выжидающе смотрю в темноту и пячусь назад. – Я вас видела!

Страшно, аж жуть! А вдруг это вор? Сейчас как даст по голове. Руки, ноги – отдельно. И на вечную прописку в лес отправит.

– И что, что видела? – отвечает грубый мужской голос, и темный силуэт из глубины начинает приобретать очертания человека. Он медленно приближается ко мне, а я цепенею от страха и не могу с места сдвинуться. Чтобы разглядеть мужчину в этом тусклом свете, мне приходится прищуриться и напрячь и без того не самое лучшее зрение.

– Вы… – Облегченно выдыхаю, когда мужчина приближается, и я узнаю его. – Что вы здесь делаете?

Прикладываю руку к груди и чувствую, как бешено колотится сердце. Еще немного, и я, наверное, получила бы инфаркт миокарда.

– Тот же вопрос, девочка, – зло хрипит он в ответ. – Что ты здесь делаешь? – Громов явно нетрезв. Он слегка пошатывается и держит в руках бутылку с вином. – Сюда можно только работникам кухни и бара.

– Я знаю, – отвечаю я и чувствую внутри какой-то дискомфорт от того, что нахожусь с ним наедине. – Меня просто попросили помочь. Мне на кухню надо отнести вино. Вот. – Протягиваю ему бумажку.

– Кто попросил? – спрашивает он, как на допросе. Хотя откуда мне знать, я же в полиции никогда не была.

– Не скажу, – отвечаю я и прячу листок за спину. Не хочется подставлять Виталика. Хватит того, что Валерия Андреевна Валю отчитывала целую неделю.

– Я все равно узнаю. – Он протягивает ко мне ладонь. – И если я узнаю это не от тебя, то уволю этого человека без объяснений.

Я несколько минут смотрю в глаза Громову и понимаю, что он не блефует.

– Виталик, су-шеф, – с трудом произношу я и отвожу взгляд, злясь на саму себя.

– Виталик, значит, – тяжело вздыхает мужчина и вальяжно разворачивается обратно к стеллажам. – Ладно. – Берет бумажку из моих рук и долго смотрит на нее. – Что за каракули? Как это можно разобрать?

Понимая, что Громов смягчился и ничего плохого сейчас не произойдет, я подхожу к нему ближе.

– Им вино для соуса надо. – Через его плечо заглядываю в бумажку, как ворона в костяшку. – Он там номер полки написал.

Да, конечно, почерк у Виталика как у врача.

– И что из этого цифра? – Показывает пальцем на какие-то загогулины. – Сейчас попробую так найти. Оно явно не самое дорогое.

Пока мы просматриваем стеллажи, я слышу негромкий хлопок, а затем щелчок.

– Что это? – Я вздрагиваю и машинально жмусь спиной к мужчине. А Громов сгибается буквой «г», глядя между полок в сторону выхода.

– Дверь захлопнулась, – констатирует он и наконец-то выравнивается. – Ты что, кирпич убрала? – Его интонация моментально меняется и становится похожей на рык. – И даже ключ в замке не оставила?

Я бегающим взглядом, испуганно смотрю поочередно то на мужчину, то на дверь.

– Не оставила, – говорю, – убрала. А что, нельзя было?

– Нет! У-у-у… – Он издает протяжный стон и запускает пятерню в волосы. – Здесь доводчик сломан. Черт! Говорил же Лерке, что поменять надо.

Лерке? Это кому, Валерии Андреевне? Видимо, у них далеко не рабочие отношения. Мне, конечно, до этого дела никакого нет, но становится почему-то неприятно, и я заставляю себя переключиться на более реальную проблему.

Мужчина подходит к тяжелой дубовой двери и несколько раз дергает за ручку.

– Бесполезно, – заявляет он, – ее разве что танком высадить можно.

– И что теперь будет? Нас же выпустят, да? – с надеждой лепечу я и в ответ получаю многозначительный взгляд.

– Выпустят. Только непонятно когда.

Я цепляюсь хоть за какую-то ниточку надежды:

– А вы охране позвоните, пусть придут.

– Считаешь себя самой умной? Где ты видела связь под землей?

Он отставляет бутылку в сторону и прячет руки в карманы серого пальто.

Блин!

– Кто-то же должен сюда зайти. На кухне ведь вино очень надо.

Я подхожу к двери и тоже дергаю ее. Да. Это действительно бесполезно и больше похоже на агонию с моей стороны.

– Если очень надо, то зайдут, – бесстрастно отвечает мужчина.

– Егор Владимирович, почему это вы спокойный такой, а? – Мой голос срывается практически на крик. Я на нервной почве всегда веду себя слишком импульсивно. Наверное, такая у меня защитная реакция. Сейчас меня и саму удивляет, как это я позволяю себе с ним разговаривать в таком тоне, и еще более странно – почему он от этого не злится.

– А что мне прикажешь делать? – Громов ухмыльнулся одной половинкой губ. – Бегать и кричать, как елейная барышня? Если тебе, конечно, очень надо, то могу ради проформы и покричать. – Затем, прокашлявшись, наигранно поднял руки и тонким голоском закричал: «Помогите! Спасите! А-а!» Замолчал и глянул на меня, приподняв одну бровь, дескать: «Правильно?» А мне от этого ничуть не смешно. В другой ситуации, конечно, стало бы, но точно не сейчас.

– Я не хочу замерзнуть здесь насмерть! – говорю я. Меня начинает бить озноб. От холода, а может, и от нервов в придачу.

– Не замерзнешь. – Он снимает с себя пальто и набрасывает мне на плечи. – Ты почему в одном платье выскочила. Разве не знала, что здесь холодно? – спрашивает, помогая натянуть рукав.

– Знала. Но я ведь не думала, что мы здесь застрянем.

Я поплотнее кутаюсь в пальто, так как уже немного подмерзаю, а первыми делом, в принципе, как обычно, страдают мои голые конечности, от чего я начинаю перетаптываться с ноги на ногу.

Заметив это, Громов смотрит на мои ноги и зависает, словно выпадает из реальности. Взгляд его настолько беспристрастный, что трудно понять, о чем он сейчас вообще думает.

– Ты что, без колгот? – Он нервно сглатывает и поправляет галстук.

Наверное, он так смотрит потому, что мысленно ругает меня за легкую одежду.

– Без, – отвечаю я, не понимая, плохо это или хорошо. – В здании ведь тепло, а когда убираешь, то вообще жарко.

Проходит меньше минуты гробового молчания, повисшего между нами, после чего мужчина приподнимает меня над полом, словно пушинку, и усаживает на одну из бочек. Я охаю и чувствую, как моя пятая точка приземляется на деревянную поверхность.

– Что вы делаете? – спрашиваю я и упираюсь руками ему в плечи, когда его голова оказывается где-то в районе моего живота. Это все выглядит пугающе интимно.

– С пола холодом тянет, – говорит он с тихой хрипотцой в голосе. – Сиди так. – Затем присаживается на корточки, снимает мои балетки и отбрасывает их в сторону, а его теплые руки касаются моих ледяных ступней. Я невольно вздрагиваю. – Не дергайся и держись за меня, а то упадешь. – Он начинает дышать теплым воздухом на мои ступни и растирать их горячими ладонями.

В этот момент по моему телу пробегает разряд тока, от чего я сжимаюсь, словно пружина, совершенно не понимая, что происходит и как на это все реагировать.

– Застегни пальто. – Громов недовольно качает головой.

– Егор Владимирович? – тихо шепчу я, пытаясь одной рукой словить пуговицу, другой держась за его плечо. И осторожно спрашиваю: – А вы Виталика за это не уволите?

– Не уволю, – отвечает он почти рыком и прищуривается. – Хитрая ты лиса.

– Егор Владимирович?

– М-м-м? – Не поднимая взгляда, он продолжает активно согревать мои ноги. И к этому процессу он подходит с такой ответственностью, словно это стратегическое задание на секретном объекте.

Пользуясь ситуацией, что сейчас мужчина ничего не видит, я подаюсь вперед и, прикрыв глаза, наклоняясь над его головой. Втягиваю запах его туалетной воды, которая тут же начинает резать нос.

– У вас очень горький парфюм.

Я открываю глаза, несколько раз моргаю и пытаюсь смотреть куда угодно, лишь бы не на него, но все равно возвращаюсь взглядом к мужской спине в темно-сером пиджаке. Все-таки какие у него широкие плечи. И мышцы такие твердые, их рельеф ощущается даже через толстую шерстяную ткань.

– Не нравится? – Мужчина поднимает голову и смотрит на меня, вопросительно приподняв бровь.

– Нет. И кажется, у меня на него – Апчхи! – аллергия.

– Это подарок. Его мне подарила одна милая особа, – говорит он и смотрит с вызовом, будто ждет от меня каких-то эмоций.

– Значит, у нее дурной вкус, – вылетает из моего рта, и я снова чихаю.

– А может, это у тебя на меня аллергия? – спрашивает он с ехидной улыбкой, прекращая натирать мне ноги.

Я мотаю головой и резко отвожу глаза в сторону. Позор. Просто позор, Аня! Так рассматривать взрослого чужого мужчину, да еще и хамить ему при этом. Человек, можно сказать, спасает тебя от переохлаждения, а ты совсем неблагодарная.

– Ну все. Вроде бы согрелись. – Громов наклоняется, поднимает с пола балетки и надевает мне их на ноги. А мне сразу становится так холодно.

Он что, обиделся? В душе поселяется чувство тотальной потери. Нет, нет, нет. Я не хочу так! Пять секунд назад, несмотря на всю ситуацию, в его руках было так хорошо и уютно. А сейчас так одиноко. Холодно. Я бы даже сказала – грустно.

– Егор Владимирович, – я решаю быстро исправить эту ситуацию, – не отходите и не отпускайте меня, пожалуйста. Я боюсь, что скачусь с этой бочки, – говорю я почти приказным тоном, но при этом смотрю куда-то вниз.

– Она широкая. И если что, я словлю, – хмыкает он и делает шаг назад.

– Нет, – почти вскрикиваю я, наклоняюсь вперед и, хватая его за плечо, нагло притягиваю к себе – осмелела, блин. – Не отходите. Я буду за вас держаться.

Господи, что я творю? Сама себе поражаюсь.