Проклятая топь
Любовь Александровна Давиденко
История о девушке, которой суждено стать священным даром лунному духу. Но сначала придется пройти испытания одиночеством, разочарованием в любимом человеке, ну и, конечно же, испытанием новых чувств. Как понять себя, свои желания и выбрать правильный для себя путь. Даже если он ведет тебя к неминуемой гибели.Но это лишь начало истории. Истории о черной крови.И впереди еще будут новые проклятья и новая любовь.
Любовь Давиденко
Проклятая топь
Глава 1 смутное время
Часть 1 что было…
***
Времена смуты всегда наполняли суеверия о волшебстве. О великих колдунах и о богах, хранящих наши жизни и души. Так Ярило – божественное солнце – вселяло в души людей веру в то, что следующий день, что будет наполнен солнечными лучами, принесет нам новые достижения, новое счастье, новый мир. И люди верили в то, что, пока светит солнечный свет, пока он играет переливами на легких волнах бегущей по своему руслу реки, жизнь будет иметь свое продолжение и будет мир на земле и будут наполнены добротой людские сердца и заботой о близких и любящих людях. Но, увы, это всё предрассудки, и, как прежде, мир вечным быть не может. Всегда найдутся люди, чье сердце, съеденное злобой и тоской, ненавистью к окружающим, захочет изуродовать, извратить чужое счастье. Сжечь дома, убить жен и детей, мужей и стариков. Сжечь всё дотла, уничтожить, не оставить и следа. И так ведь бывало не раз. И так будет всегда! Ведь мы люди! Существа, склонные к злобе, к уничтожению, к разрушению самих себя, и, увы, наша суть неизменна, и из века в век земли будет покрывать огонь. И будут поля политы кровью, а не водой. И будут слышны крики страха и отчаянья вместо пения птиц. И, пока будет так, будет жить и черна кровь…
***
В те старые времена еще не было таких больших мегаполисов, съеденных выхлопными газами и едким дымом фабрик и заводов, убивающих нашу природу и атмосферу. Всему тому, что поклонялись наши предки. И расстояния, что мы сейчас уже считаем близким, добираясь от дома до работы на другой конец города, раньше заменял дни, а не часы. Да и городом раньше считалось то, что сейчас принято называть в наши века центром, а вокруг него небольшие деревеньки да поселки, именами которых теперь зовутся спальные районы. Районы, в которых мы живем. И все эти поселки преграждали путь к главному городу, вынуждая армии врагов терять время и силы в пути и тем самым увеличивая время приближения своих войск, увеличивая шанс победы. Не то, что в наше время, когда города, разрастаясь, поглощают в себя даже маленькие города, что находились поблизости. И вот уже, еще не успев приблизиться к МКАДу, ты уже попадаешь в столицу страны. И что тут говорить, есть же люди, у которых в паспорте место жительства и город стоит «город в городе». Простите за каламбур. И за свое женское виденье военных действий. Я всё-таки рассказываю истории о любви и проклятии, а не о войнах. В этом уж пусть разбираются знающие люди. Да и романов о войне достаточно, зачем их множить. Одним словом, «Я не люблю войну!», но и понимаю, что в мире жить невозможно. Всегда найдется кто-нибудь, кого не устроит или образ жизни, или правительство, или что-нибудь еще.
Но, в общем, о чем я? Ведь история моя совсем о другом. Она не связана ни с городами, ни с их ростом и именами. И произошла она очень давно. И так получилось, что в те годы шла война. Жестокая, беспощадная, утаскивающая в муки ада всё живое. Армии врага сжигали города и деревни в желании завоевать всю страну. И так ведь было не раз.
Недалеко от окраины леса, чуть дальше зеленью выстеленных земель, что изредка разрезали собою берёзки, находилась тягучая топь. Зеленое, мрачное болото, заросшее колючими ветками кустарников и торчащими наружу корнями дубов, тянулось длинной широкой полосой, занимая обширную часть леса. А на окраине того леса стоял небольшой городок, чье название утеряно теперь навек. Люди боялись ходить в тот лес, боялись увязнуть в болоте, остаться там навсегда, хотя изредка некоторые девушки, набираясь смелости, ходили к топи собирать чернику и прочие ягоды, растущие у кромки болот.
В тот год в город пришла беда. И черной тучей армия врага подошла к деревянным стенам. И приняли люди бой, но не хватало им силы, чтобы победить. Гибли воины, погибали женщины, взятые в плен, и ярким пламенем вспыхивали деревянные крыши, и завладевал дым небом, поглощал солнце, опускал на город тьму.
Но в момент, когда уже все силы были на исходе и уже не было веры в спасение, и оставалось лишь ждать поражения, с топких болот пришел человек, облаченный в черные одежды. И сказал человек князю, что знает, как одолеть темную армию, что знает путь к победе и спасению. И тогда человек заключил с князем договор и провел он оставшихся в живых через топи к старому, выстроенному из камня двухэтажному дому, а сам, вернувшись в город, предстал перед армией. Главарь злодеев посмеялся тогда и, вызвав человека на бой, казалось, победил его на мечах, и сбежал человек, бросился прочь к топям, стараясь перебраться через болото. Армия, что ринулась следом, уже нагоняла, ловко перебираясь через топь. Но вот уже где-то посередине болота человек остановился, и, подняв кверху руки, лишь улыбнулся, и тогда все увидели, как бешено блестят его глаза, и в тот же миг гнилушки засияли ярким светом, и опустилась на болото тьма. А когда человек опустил руки вниз, твердая земля словно растаяла под ногами врагов, поглощая их в тягучую липкую топь. В течение нескольких минут болото поглотило враждебную армию без остатка, словно их не было вовсе. И смогли спасенные горожане вернуться в свой город, восстановить дома. И понял тогда князь, что заключил договор с очень сильным колдуном и что расплата за спасение будет жестокой. И оставалось лишь подчиниться его воле, смириться с грядущим наказанием.
И тогда, наполненный страхом, князь предложил колдуну награду за спасение, готовый дать ему столько золота, сколько тот попросит. Но колдун отказался от денег. И потребовал он в награду иного вида богатство. И наказал колдун князю приводить к едким топям болот прекрасную, нетронутую девушку каждые пять лет. И должна она будет, облеченная лишь в белую, тонкую рубашку, пересечь болото и войти в тот самый, сделанный из камня, дом и отдаться воле колдуна без остатка. И станет она его служанкой на пять лет, до тех пор, пока не пройдут пять лет и настанет время новой жертвы, и новая девушка займет её место. И уснет она тогда вечным сном, и поглотит её тело едкая топь болот.
Страшно было князю! Отдавать своих дочерей, прекрасных дев, злобному колдуну, отправлять на верную гибель. И страшно было представить, что будет происходить с ними эти пять лет. Какие еще извращенные фантазии мог таить в своих мыслях этот странный человек. Но что делать? Человеческий страх не раз подвергался подобному испытанию, и не каждому удавалось его побороть. Вот так страх и князя, и всех остальных заставлял молчать, и никто не возразил, никто не встал против колдуна, согласились на страшный обряд. И стали они отправлять, дев прекрасных на гибель каждые пять лет, как и требовал колдун, до тех пор, пока в один прекрасный день не случилось невероятное. Дева, что была послана на смерть, вернулась в город. Она рассказывала всем, что колдун её прогнал. Сказал, что он больше не хочет жертв, что болото уже насытилось досыта и что они могут спокойно существовать еще сто лет. А когда пройдет сто лет, он вернется и снова потребует своё. Он сказал, что люди сами поймут, когда болота позовут к себе. Потребуют плоть и кровь.
Ту девушку казнили, повесили на старом дубе у болота. Вырываясь, она кричала. Стремилась вырваться из цепких рук мужчин и убежать, скрыться где угодно, даже в тех самых болотах, что так сильно боялась всегда. Но участь была неизбежна, и тяжелым грузом петля упала на её тонкую шею, и, медленно сдавливая кожу, впивалась грубыми нитями, оставляя красные кровоточащие следы. Девушка молила о пощаде, о прощении, продолжая надеяться на спасение в изгнании, но всё тщетно! Толстая верёвка дернулась, натянувшись струной. Она всхлипнула! Лишь миг. Резким треском сломались шейные позвонки.
И что вело их? Наверное, сознание того, что их время истекает и они уже не увидят новое пришествие колдуна. А что до поколения, так пусть думают о себе сами. Слишком уж страшно им было вспоминать о проклятых ритуалах колдуна. Но всё же люди помнили пророчество и ждали. Они ждали, когда колдун вернётся и снова потребует возвращения ритуала.
И вот когда прошло сто лет, начались происходить странные вещи. То медведь в город забредёт, да кого-нибудь убьёт, то волки всё стадо овец задерут. То лиса кур передушит. А потом люди стали пропадать. Пойдет ребёнок в лес по грибы да по ягоды, да домой не вернётся. День нет, второй. Искать пойдут. Аукают, аукают, зовут. Да найти не могут. Пропал, будто и не было вовсе. И сказал тогда самый древний из рода княжеского, что настало время. Что неспроста пришли бедствия в их город. Что это всё – знаки колдуна. Что он снова свою плату требует за те сто лет, что провели люди в беспечности, без войны, без потерь.
И возродился старый обряд. И начали люди снова отправлять молодых дев через болото. И снова белый цвет тонких рубах, что казался мрачным загробным саваном, стал самым страшным образом для молодых девушек.
Часть 2 Что стало…
Так началась новая темная эра. Время страха перед грядущим событием. Настало время, когда матери начинали оплакивать своих дочерей уже в момент их рождения.
Первой «невестой», так называли люди девушек, что отправляли колдуну, стала старшая дочь князя – Мирослава, как было велено предками. Дабы отдать долг колдуну и показать народу свою верность и веру в то, что девушки, обреченные на гибель с другой стороны болот, несут спасение всего города.
И жертва, правда, оказалась ненапрасной. Нападения лесных тварей прекратились, и люди снова зажили спокойной жизнью. И лишь иногда вспоминая Мирославу, считали годы в ожидании новой кровавой свадьбы.
Вот уже четвёртый год шел к завершению, и пришло время выбора новой «невесты». Новой невинной, юной красавицы, готовой пересечь болото, чтобы продлить спокойствие в городе еще на пять лет.
Выбор пал на дочку старого одинокого травника. По иронии судьбы, девушку тоже звали Мирослава. —Моя маленькая Мира! – так называл её отец, и князя это приводило в бешенство. Он уж очень хотел её гибели. Быть может, потому, что она напоминала ему его дочь. Или, может, потому, что сам был не прочь обладать её юным телом. Ведь Мира была очень красива. Её длинные шелковистые волосы цвета льна, заплетённые в тугую косу, будоражили его воображение. Обволакивая тонкими волосками узкую длинную шею, слегка щекотали бледную кожу. Пухлые розовые губки словно умоляли впиться в них своими губами и замлеть от долгого поцелуя. А глаза! Ох! Сколько он видел в них похоти, наглости, глубины быстрых голубых вод могучей реки. Изредка он любил, спрятавшись за широкой кроной деревьев, наблюдать за нею. За тем, как, плавно пригнувшись, она присаживалась на корточки и собирала тонкими пальцами рук ягодки земляники. Ягодку за ягодкой аккуратно укладывая их в небольшую корзинку, периодически отправляя земляничку в рот, придерживая её двумя пальчиками. И как же ему хотелось в тот момент стать той самой земляничкой и коснуться её губ. Но оказалось, что князь был не единственным, кто любил наблюдать за Мирой. Было и еще одно существо. Дух лесной, очарованный красотой девушки, мечтающий обвить своими руками, словно ветвями дикого винограда, её тонкую талию. И получилось так, что накануне обряда Мира вот так же ушла в лес на рассвете за грибами и, вернувшись уже под ночь, вся помятая и измученная, рассказывала странную историю, что с ней произошла.
Она рассказывала о страшной большой птице, что напала на неё, и что эта птица, огромных размеров филин, обернувшись мужчиной, силой овладел ею, измучил и бросил на лесной опушке. Как она, очнувшись, долго не могла поверить в произошедшее, не могла набраться смелости и вернуться в город. Но что было делать? Куда идти? Она не знала ответов на эти вопросы, так же, как и на то, кем было то существо, что так жестоко над ней надругалось. И она плакала, умоляя простить её, словно она была виновата сама в том, что с нею произошло.
А когда настало время обряда, стало известно, что Мира беременна, и уже было трудно скрыть хоть и небольшой, но уже сформировавшийся животик. Отец её к тому времени тяжело захворал, умер, и она, оставшись одна, решила отречься от людей, в общем, так же, как и люди отреклись от неё. Князь изгнал Миру из города, запретив ей приближаться к людям, что всё равно украдкой ходили к ней за травами.
Обосновавшись в заброшенном домике лесника у дальней лесной опушки, Мира, наверное, впервые почувствовала себя свободной от всех страхов и волнений, от того проклятья, что пожирал город. И, наверное, впервые её не интересовало, кто же станет новой «невестой» колдуна с болот. Опираясь на палочку, она прогуливалась по кромке леса, собирая грибы и ягоды, засушивая их на солнышке, заготавливая запасы на зиму.
А по весне, в начале мая, она родила дочь и, скукожившись от нестерпимой боли, она пряталась под ветками плакучей ивы, что скрывала их от любопытных глаз. Радостно улыбаясь измученной улыбкой, сжимая в руках маленький комочек, внимая каждому всхлипу и бурчанию, назвала дочь Ивой.
Солнечные дни наполняли Миру новым счастьем и радостью при каждом новом достижении малютки. Она и собирала полевые цветы, и, украшая ими кроватку, напевала мелодию колыбельной, что пела ей мама в детстве. И сожалела она лишь о том, что не могла никак вспомнить слов. Но и это не мешало укладывать малютку спать. —Вот так, моя милая. Пусть тебе приснятся сладкие сны! – промурлыкала Мира, прикрыв малютку одеялом.
– Чудесный голос. – Послышался мужской голос, и Мира, обернувшись, посмотрела в сторону открытого окна, но, ужаснувшись, отшатнулась, сделав несколько шагов назад, закрыв ладонью рот, словно боялась издать звук, разбудить дочь. —Что такое, милая? Ты будто призрака увидела? – ухмыльнулся мужчина, ловко запрыгнув в окно, приблизился к женщине почти вплотную и, отодвинув прядь запутанных светлых волос, оголил тонкую шею. —Ты всё так же прекрасна! – на вздохе проговорил он, восхищаясь. И, приклонившись, не отрывая взгляда от её напуганных глаз, приподнял ладонь девушки, слегка коснувшись губами бледной кожи. Но вдруг еле слышное чмоканье отвлекло его внимание, и мужчина снова выпрямился, вытянув шею, он заглянул за спину женщины. —А что у нас здесь? – проговорил он переполненным любопытства голосом, ухмыльнувшись и отодвинув Миру, приблизился к колыбели, взглянув на ребёнка, внимательно разглядывал, словно изучая.
– Не подходи к моей дочери! – слегка повысила голос Мира, сделав шаг вперёд, но, резко остановившись, затряслась.
– Разве это не мой ребёнок? – снова ухмыльнулся мужчина, продолжая разглядывать младенца, опустил в колыбель руку и, слегка коснувшись кончиками пальцев щечки малышки, сказал: Она очень похожа на тебя. Такая же красивая, кроткая, нежная. Так и хочется обнять, и приласкать! – Говорил он, не отрывая взгляда от ребёнка. —И всё же это мой ребенок. Её запах иной. Не такой, как у людей. Ты сама это знаешь. От неё пахнет кровью, не молоком. Моей кровью.
– Я не отдам тебе дочь! – Мира сделала еще один шаг вперёд, нервно дернувшись. Её голос осип, задрожал, прерываясь сухими нервными нотками.
– Даже в мыслях не было. – Снова улыбнулся мужчина, всё так же разглядывая ребёнка. —Я лишь хотел её увидеть и тебя. – Вздохнул тут он глубоко и как-то резко загрустив, отошел от колыбели, вернувшись к окну. Казалось, он хотел улететь прочь, обернувшись птицей, но не мог. Словно что-то его держало, не позволяло расправить крылья.
– Скажи! Ты и есть тот колдун, что держит в страхе весь город? – тихо, почти неслышно произнесла Мира и, словно стараясь не смотреть на мужчину, прятала глаза. Опустив взгляд, она приблизилась к колыбели и, окинув взглядом сладко посапывающую дочь, слегка улыбнулась нежной и кроткой улыбкой.
– Нет! – немного равнодушно и твёрдо ответил мужчина, словно заставляя женщину поднять на него глаза. И Мира, словно подчинившись, обернулась, окинув его взглядом, полным тоски и непонимания. Она разглядывала его лицо, такое мужественное и в то же время достаточно юное, отчего его возраст становился стертым, неразборчивым. Большие карие глаза переполняла пустота и безразличие, а волосы, что местами съедала седина, клоками торчали во все стороны. —Я лишь дух лесной. Демон, не более. – Тогда мужчина облокотился о подоконник, всем своим видом показывая, что собирается покинуть её дом, так же, как и зашёл. Но не торопился, смотрел на неё, казалось, выжидая момента, некой реакции или поступка. Не отрываясь от её взгляда, он ухмыльнулся, заметив, как заиграла легким блеском слезинка на её глазах. —Что-то ещё спросить хотела?
– Я лишь хотела понять, почему ты так поступил? Почему со мной? Зачем мне жизнь покалечил? Опозорил? – в тот миг голос Миры задрожал, наполняя нервной судорогой кожу на лице.
– А была бы у тебя жизнь, если бы не было меня?! – мужчина разозлился и, спрыгнув с подоконника, быстрым шагом подошел к ней. —Если бы не я, твоё тело уже давно бы жрали черви. А так ты жива, ты всё так же красива, и ты мать самой прелестной малышки во всём мире! – тут он успокоился и, глубоко вздохнув, слегка коснувшись кончиками пальцев руки её подбородка, приподнял голову, словно упрашивая посмотреть в его глаза. —Я наблюдал за тобой так же, как он. Я любовался твоей красотой. Восхищался твоими повадками. Тем, как ты, наполняясь стеснением, словно боясь, что кто-то заметит, засмеёт, благодаришь лес поклоном за те дары, что он тебе давал. Я знал, что князь так же, как и я, мечтал коснуться твоей кожи, утонуть в синеве твоих глаз. Но я видел в нём лишь похоть, не более. О связи с безродной могла ли быть речь? Я знал, что он лучше отдаст тебя колдуну, нежели иному другому мужчине. Ведь он не мог даже представить себе, что ты можешь испытать счастье в объятьях другого мужчины. Стать чьей-то женой, матерью. И когда я прочел в его мыслях это, я не сдержался. Я знал, что князь уже не сможет принести тебя в жертву, ведь колдуну нужна девушка с чистым, наивным сердцем. С ещё не израненной душой, не изуродованной муками любви, не извращенной. Главное для тебя, для меня – то, что ты жива. А те, кто тебя изгнал, не стоят и крохотной твоей слезинки. Так забудь о них, изгони из своих мыслей и из своего сердца! Живи ради дочери! – Тогда умолкнув, мужчина улыбнулся слегка, стерев с лица Миры, тянувшиеся тонкими струйками к уголкам губ слёзы, и, крепко обняв, прислонил её голову к своей груди, провёл ладонью по блестящим светлым волосам. —Я бы хотел попросить у тебя о малости. О крохотной услуге! – нежно и ласково тянулся его голос звонкой игривой струной. —Позволь мне хоть изредка видеть дочь… и тебя! – еще нежнее протянул он, немного оборвав фразу.
– Я позволяю! – тихо ответила Мира, прижавшись к крепкой мужской груди, обвивая его крепкий стан руками. —Я позволяю тебе всё, что бы ты мог возжелать, приходя в мой дом! – тогда она приподнялась, слегка коснувшись кожей губ его щеки, нежно улыбнувшись, и мужчина, улыбнувшись в ответ, впился губами в её губы. И, крепко прижав к себе, поднял на руки, сделав пару шагов, и, словно уронив на кровать, забрался сверху, нависая, отодвинул прядь растрепанных, запутанных светлых волос, всосавшись губами в нежную гладкую кожу тонкой шеи, смакуя каждое прикосновение.
– Я схожу с ума от твоего запаха, от твоих кокетливых, наивных глаз! Я люблю тебя! – прошептал он, снова поцеловав её в губы.
– Постой, постой! – останавливала его Мира, нежно касаясь пальцами рук его лица, словно заставляя оторваться, больше не касаться её кожи. —Сперва скажи мне своё имя! Я хочу знать твоё имя! – шептала она, касаясь пальцами его губ, продолжающих бродить по бледной коже.
– Я рождён из земли и огня в те века, когда имена не имели значения. Я лишь дух, древний, сильный, жаждущий снова отведать человеческой крови, желающий завладеть наивной, невинной душой. – Шептал он ей на ухо, прижавшись своею щекой к её щеке. —Но тебе не надо бояться, я не причиню тебе вреда.
– Совсем имени нет? – еще тише произнесла Мира и, слегка улыбнувшись, обвила мужчину руками. —Теперь понятно, почему такие существа, как ты, живут вечно.
– Ну, это как посмотреть. – Улыбнулся он в ответ и, наконец, оторвавшись от её кожи, успокоился, присев на краю кровати, подогнув одну ногу под себя. —В мире нет ничего вечного, и всегда всему приходит конец рано или поздно. И мне тоже. Не знаю, когда и где она меня настигнет, но это случится обязательно.
– Но как-то ведь тебя называют другие, подобные тебе? – Мира подползла к нему и, обвивая, словно змейка, прилегла к нему на колени, вытянувшись и коснувшись руками его головы, погрузив пальцы в пряди густых, твердых, как проволока, волос, разглядывала узковатое лицо. Наполненные непонятным блеском почти стеклянные, как у кукол, пустые карие глаза. Его слегка расширяющиеся при дыхании ноздри. —Ты же не единственный такой на белом свете.
– Филин. – Ухмыльнулся мужчина, пожав плечами. —Этим существом я оборачиваюсь, чтобы скрыться от любопытных глаз. Слиться с лесом, раствориться в нём.
– Значит, филин! – улыбнулась в ответ Мира, крепче обняв мужчину. —Вот и имя тебе нашлось.
– А меня тут вдруг разобрало любопытство… – проговорил мужчина, приподняв женщину и усадив её поудобней к себе на колени. —Как ты назвала нашу дочь? Ведь ты уже дала ей имя?
– Ива. – На вдохе произнесла женщина, положив голову мужчине на плечо. —Под этим деревом она родилась.
– Ива. Красивое имя! Лесное и нежное. – Снова слегка улыбнулся мужчина и, взяв за руку Мирославу, поцеловал её ладонь. —Ты словно чувствовала её уникальность, особенность. —Тогда он отпустил её руку и, сняв с колен, поднялся с кровати, казалось, собрался уходить, но что-то, казалось, его еще держало, заставляя замереть на месте посередине комнаты.
Теперь Мирослава не боялась поднять на мужчину глаза, разглядеть как следует его стройную подтянутую фигуру, его немного сухое лицо, спадающие до плеч торчащие в разные стороны черные, изъеденные тонкими линиями седины волосы. —Филин. – Окликнула его Мира, заставив обернуться. —Не уходи… – протянула она, стыдливо опустив глаза. —Останься с нами. Со мной хоть на чуток.
– Ты правда этого хочешь? – удивлённо спросил мужчина, не двинувшись с места, на что женщина ответила кивком, почти незаметно подняв правый уголок рта.
Прошло восемь лет с тех пор, и с каждым годом Ива становилась всё больше похожа на свою мать. Те же ровные черты лица и тот же слегка задранный кверху носик и ясные, словно небо, голубые глаза. Вот только кудри волос наполнялись чернотой с легким отблеском белых, еле заметных прядей.
Она любила гулять в поле возле их с мамой домика и, собирая сухую поросль полевой травы, мастерила себе куколок и, играя в них, представляла себя взрослой, красивой и очень нужной кому-то, кроме её матери. Быть может, потому что ей было очень одиноко. Или, быть может, потому что её никто не замечал, а городские ребятишки в шутку называли её чучелом и не разрешали с ними играть. От чего она еще сильнее осознавала то понимание, что дано не каждому в её годы. И она уже не старалась бороться, понимая, что это бессмысленно. Что она – изгой.
– Ива, милая, ты что тут сидишь совсем одинокая? – проговорил Филин, приземлившись рядом с девочкой, полностью погрузившись в полевую высокую траву.
– Просто не хочу никого видеть. – Нахмурив носик, ответила девочка и, всхлипнув слегка, прижалась к мужчине, ткнувшись носом в белоснежный рукав его рубахи. —Дядюшка Филин, скажи, почему люди такие злые? – спросила вдруг она, отстранившись от мужчин и принявшись набирать в пучок траву, соорудила новую куклу.
– Не знаю! – пожал он плечами в ответ. —Видно, это в них заложено природой. Остается только пожалеть их.
– Понятно. – Глубоко вздохнула девочка, продолжая сооружать новую куклу, еще одну, даже не заметив, как мужчина, поднявшись на ноги, пошел к домику.
– Здравствуй, Мира. – Тихо произнёс мужчина, проскользнув в небольшое помещение сквозь приоткрытую дверь. —Я скучал по тебе. – Подошёл он вплотную к женщине и протянул ей букет из полевых цветов.
– Не похоже! – хмыкнула в ответ Мира, положив букет на стол, продолжая мелко резать свежую зелень одуванчика.
– Ива меня дядюшкой называет. Почему? Ты ей так и не сказала, что я её отец? – немного начиная злиться, проговорил Филин, словно заставляя своей интонацией Миру отвлечься от своих дел и обратить на него внимание, поговорить. —И поставь, наконец, цветы в воду, они же умирают!
– Она бы, может, назвала тебя отцом, если бы ты появлялся чуть чаще, чем пару раз в полгода! – более грубо ответила Мирослава, положив нож на стол и достав с верхней полки кувшин, налила в него воды из большой деревянной бочки, что стояла возле выхода, и, пересекая комнату, слегка задела мужчину плечом, опустила стебли цветов в воду, поставив кувшин на столе у окна. —Ты обещал, что не покинешь нас! Ты обещал, что будешь заботиться и защищать нашу дочь, а сам исчезаешь! Я не хочу больше так жить. Понимаешь! – громко говорила она, стараясь сдержать свой голос, что желал перерасти в крик. —Если мы не нужны тебе! Если ты не хочешь жить с нами как с семьёй, любящей тебя всем сердцем, то уходи насовсем и не морочь голову! Я не девочка уже, я стабильности хочу!
– Я понял! – глубоко вздохнул он и, сильно обняв женщину, закопался носом в её светлые кудри. —Я совсем забыл, что значит человечность, что значит любить, забывая себя. Прости меня, родная! – еле слышно говорил Филин, поглаживая её волосы, словно успокаивая. —Я прошу тебя, дай мне два дня. Всего лишь два дня, и я приду к вам навсегда. Я назову тебя женой и никогда. Слышишь?! Никогда больше не уйду!
– Если бы ты знал, как сильно я тебя люблю! – вздохнула она, успокоившись, обвила мужчину руками. —Но, если ты меня обманешь. Если ты не придёшь ко мне через два дня, то сделай одолжение, забудь ко мне дорогу! – А мужчина в ответ лишь улыбнулся слегка, крепче сдавив её в объятьях на прощанье и отстранившись слегка, обернулся большим филином. Расправив крылья, словно разминаясь, встрепыхнулся, немного распушив перья, и улетел.
Этим днем она не могла найти себе места, периодически бросая в сторону леса печальный взгляд. Второй день уже истек наполовину, а Филина все не было. Она вышла из дома, облокотившись плечом о ствол дерева, что держал навес над крыльцом, наблюдала за тем, как беззаботно играла в поле её дочь.
Наполнив воздух дорожной пылью, что тянулся шлейфом, поднимаясь выше и рассеиваясь над порослью полевой травы, возле её дома остановились лошади. —Эй, травница! Принеси-ка воды! – мужской твердый голос привлёк её внимание, и Мира, приподняв глаза на лошадей, принялась разглядывать их наездников.
– Мирослава? – удивленно произнёс второй и, спрыгнув с коня, подошел ближе к женщине. – Как ты изменилась! Похорошела! – говорил он, восхищаясь, а женщина просто смотрела на него, разглядывая богатые одежды. – Как прежде прекрасна!
– Я не понимаю, о чем вы говорите, мой князь. – Тихо проговорила Мира, опустив глаза и отстранившись от мужчины, вошла в дом и, зачерпнув металлической кружкой воды из большой бочки, развернулась, чтобы отдать её князю.
– Какая ты хитрая! – снова проговорил князь, войдя в дом следом за женщиной и прижавшись вплотную грудью к её спине, коснулся ладонью её щеки. —Заманила меня в дом. Такая соблазнительная у тебя, очень нежная кожа!
– Что Вы, князь?! – голос Миры задрожал тонкой струной, а по телу пробежал холодок, от которого всё тело свело, словно судорогой. —И в мыслях не было…
– Не надо строить из себя недотрогу! – князь продолжал настойчиво обнимать женщину и, развернув её к себе лицом, впился в пухлые губы, заставив её тело сильнее дрожать, отчего Мира, выронив кружку из рук, что с характерным звоном ударилась о деревянный пол, а вода разлилась по полу.
– Что Вы делаете, князь? Прекратите! – стараясь оттолкнуть от себя мужчину, громче проговорила женщина, сдерживая его руками на расстоянии, не позволяя ему снова впиться в её губы. – Не надо.
– Ты безумно красива! – не сдавал своих позиций князь. – Хочешь, я в жёны тебя возьму? Ты станешь княгиней. Весь город падёт перед тобою на колени! – наполнялся страстью мужчина, с силой сдавливая запястья женщине, стараясь прижать её к себе, слиться с нею. —Иди же ко мне!
– Я сказала – нет! – выкрикнула она, вырвавшись из его рук и замахнувшись в порыве влепить пощёчину, но резкий удар оглушил её, и, упав, Мира ударилась головой об угол стола.
– Что ты сделал?! – недовольно проговорил князь, бросив суровый взгляд на своего спутника.
– Эта ведьма хотела Вас ударить, мой князь! – тихо ответил второй мужчина и, нагнувшись над женщиной, молча и абсолютно без эмоций наблюдал, как медленно расползаясь в стороны, образуя багрового цвета лужицу, из раны течет кровь. —Нам пора уходить. – более громко сказал он, выпрямившись и поспешно покинув дом. Князь вышел следом.
Солнце медленно опускалось, озаряя ярким заревом небосвод, отражаясь на стройных колосьях пшеницы, наполняя их ещё зелёные тонкие стволы оранжевым отливом. Длинными полосами тени от деревьев тянулись к домику, словно что-то зловещее желало в нём поселиться. —Что ты сидишь здесь? Почему совсем одна? – проговорил Филин, появившись словно ниоткуда, присев на одно колено перед с грустью опустившей в пол глаза девочкой. Она молчала и, казалось, совсем не обращала внимания на мужчину, погруженная в свои мысли. —Ива? – снова окликнул её мужчина, и девочка, подняв покрасневшие, словно от слёз, глаза, заплакала, поднявшись со ступеньки крылечка. —Ива, где твоя мама?
– Мама в доме, ей нехорошо. – Тихо ответила девочка и, отшатнувшись в сторону, пропустила мужчину в дом.
Филин вошел в дом, медленно вышагивая по комнате, продвигаясь вперед, а Ива, аккуратно пробравшись следом, остановилась возле бочки с водой. —Мира? – прерывисто произнес мужчина, обнаружив бездыханное тело женщины на полу. —Что же случилось с тобой, любимая моя? – присел он рядом с телом на колени, слегка коснувшись пальцами руки светлых волос. —Вот я пришел к тебе, как обещал, и всё равно потерял. Я опять тебя потерял. Моя маленькая, хрупкая девочка. – Тогда он поднял тело Миры на руки и вынес её на улицу, а после, вернувшись, вытер с пола кровь старой тряпкой, что валялась в дальнем углу у печки, и, взяв лопату, снова ушел.
Ива издали наблюдала, как мужчина, выкопав яму недалеко от леса под старой берёзой, погрузил в неё труп её матери, а после, закопав, вернул лопату на место.
– Ты прости меня, Ива! – проговорил он, обняв девочку, усадив её на кровать. —Мне надо уйти на время. Появились неотложные дела. Я обещаю, что найду того, кто способствовал смерти твоей матери, и накажу его. Ты не бойся одиночества, не бойся темноты и лесных тварей. Я буду оберегать тебя. Буду всегда рядом, даже если меня не будет видно! Не забывай этого! – Тогда, поцеловав девочку в лоб, мужчина покинул дом. Исчез в ночной темноте, будто его и не было вовсе. Ива лежала на кровати, накрывшись с головой одеялом, и никак не могла уснуть, а в голове всё рисовались изображения прошлого дня. И всё стоял перед её глазами тот жуткий стеклянный взгляд матери, померкший и неживой. И красные пятна крови, казалось, до сих пор оставались на полу.
