И опять:
«Прости».
Будто извинение смягчит удар. «Ах, дорогая, я только что убил тебя? Ну, прости, пожалуйста. Я ведь извинился, теперь я хороший, а ты успокоилась, да?»
Она попыталась набрать что-то в ответ, но левая рука – Даша была левшой – мелко и противно тряслась, светлое пятно экрана прыгало перед глазами, пальцы не попадали на нужные буквы… и, в пятый или седьмой раз затерев послание, она поняла, что закончить его не сможет. Да и ни к чему уже. Костик ушёл. Уехал навсегда на своей огромной «Скании». Бросил их с Ксюшей наедине с болезнью, которая затаилась где-то в параллельном измерении и наверняка только и ждёт, чтобы выскочить и нанести удар. Как вот он только что ударил.
Даша не металась по дому с всхлипами: «Нет, неправда, не верю…» И не потому, что давно приучилась сдерживаться. Просто всё это время, эти полгода затишья подсознательно ждала плюхи от судьбы. Не с её-то везением…
Она поморщилась от боли, обручем стянувшей голову. Отбросила на стол погасший мобильник и прихватила правой рукой левую, трясущуюся. Спокойно. Спокойно. Главное – с Ксюшей всё в порядке. Ей она скажет, что папа задерживается в командировке: типа, внезапный карантин… сообразит, что сказать. Костю ведь могло просто перемкнуть. Мужчины бывают слабы, не все справляются со сложностями в семье. Отсидится на стороне, подумает и…
Почему? За что? Из-за Испании? Или Даша стала забывать о муже, полностью уйдя в заботу о ребёнке? Но ведь это же их ребёнок! И Костик – отличный отец, просто идеальный, он ведь…
Ушёл. Бросил.
И сразу вдруг накрыло пониманием, откуда и для чего – вторая сумка, тайно собранная мужем. И почему из дома выходят, не прощаясь и хлопнув дверью.
2.2 Ксю: история болезни. «Дарья, ты только держись»
Всё-таки в удалёнке есть большой и жирный плюс: не надо ходить на работу. Не надо сползать с кухонного диванчика, заглатывать, обжигаясь, лошадиную дозу кофе, дабы прийти в себя. Но главное – не нужно тащиться на окраину города, в опостылевший офис автоколонны и притворяться, будто работаешь. Ага, притворяться. Ибо, если обычно Даша безропотно тащила на себе воз обязанностей – как известно, зам, и не только главбуха, а вообще заместитель, тянет на себе большую часть работы шефа – то сегодня… Никакая она была сегодня. С хрустальной, аж малость позвякивающей пустотой в голове. И от одной мысли, что, если бы не карантин – пришлось бы и в самом деле отрывать пятую точку от насиженного места и куда-то идти, общаться, не говоря уж о том, что ещё и вникать в ежедневные накладные, платёжки, отчёты… становилось дурно.
А ещё – рано или поздно придётся видеть сочувствующие или злорадствующие физиономии малочисленных, но очень отзывчивых и чутких коллег и как-то отбиваться от расспросов. Потому что…
Потому что Костик «поехал не туда». А куда, в таком случае? И на чём? И… оформлял ли вообще командировку? Ах, да, она же вчера сама визировала перечисления на банковские карты. Она в их частной лавочке и бухгалтер, и трудовик, и кассир, одна за всех. Ох, ерунда какая-то в голову лезет, вместо путных мыслей. А думать-то надо в первую очередь о том, что Ксюшке сказать… Ничего на ум не идёт. Или, как учила умница Скарлетт, подумать об этом завтра?
Неожиданно щемящая боль в сердце чуть отпустила.
И в самом деле: у неё ещё есть время всё обдумать. Как аккуратнее сообщить доче обо всём, хоть как-то смягчить, чтобы не… Вот чёрт. Это всё равно, что пытаться зарезать не слишком сильно, не до смерти. Не пугая, ха! Хоть как изощряйся, но когда Ксю поймёт, что папа их бросил…
…Год назад Ксюшка на уроке физкультуры неудачно прыгнула в высоту. По какой уж причине планка оказалась закреплена с одного конца намертво – никто так и не понял, почему, но только дитё зацепилось за неё ногой и рухнуло на маты, основательно подвернув щиколотку. И вроде бы отделалась малым – ни перелома, ни разрыва связок… Отёк, конечно, со всеми прелестями растяжения, но это ж не смертельно! Зато неделю отлежалась дома, отдыхая от школы.
А вот потом, когда покраснение чуть выше щиколотки так и не сошло, напротив – стало наливаться нехорошим багрянцем – Даша забеспокоилась.
Дежурный терапевт в поликлинике неопределённо пожала плечами, послала их на очередной рентген. Обнаружив ещё одно подозрительное пятно, заодно посоветовала сходить к дерматологу.
Через неделю пятен стало пять, а самое первое, разросшись, принялось сжирать кожу, углубляясь в плоть. Язвочка вгрызалась в кость чуть ли не на глазах. И по изменению внешнего вида её новоявленных соседок нетрудно было догадаться, что и они скоро засочатся сукровицей. Областные, а затем и столичные врачи разводили руками, сыпали терминами и диагнозами, один другого страшнее, назначали то один вид лечения, то другой, пытаясь хотя бы остановить процесс, пока тот не дошёл до необратимого и до некроза… Каким-то чудом Даше и Костику, уже вычерпавшим до донышка собственные финансы, удалось через пятых-десятых знакомых достучаться до крупного благотворительного фонда и пробить грант на оплату жутко дорогого курса в Германии.
Но тут «случилась» первая волна пандемии. И границы закрылись. Не уедешь, да что там – лишний раз к врачу на консультацию не сунешься. К тому же гигантские дозы медикаментов вкупе со странной болезнью подрубили Ксюшкин иммунитет на корню: ей теперь приходилось бояться малейшего чиха. Одно хорошо: из столичной больницы их отправили домой: отдохнуть, набраться сил и дожидаться открытия границ.
Ещё в междугороднем такси по дороге домой Дашу скрутила боль где-то в правом боку, то ли в паху, то ли в подреберье – кололо и там, и там. Она на автомате помогла перенести из машины в квартиру дочь, даже сбегала за вещами, даже мысленно ужаснулась бедламу на кухне – впрочем, что поделать, когда мужчина один и надолго остаётся наедине с хозяйством, бывает и хуже! Костик хоть посуду моет, правда, отчего-то не расставляет на полки, а пристраивает, где попало – на столе, подоконнике, даже на поверхности стиральной машины. Неважно, главное – поддерживал чистоту, как мог, да ещё по рейсам мотался. Но, кое-как скинув пальтишко и обувь, отмыв после поездки руки и переодевшись в домашнее, уложив Ксю в постель, Дашка вдруг почувствовала – самым натуральным образом, как внутри живота, почти в паху, лопнуло что-то горячее, обжигая болью… и потеряла сознание.
Очнулась уже на больничной койке, после операции. И пришла в ужас. Там же дочка, одна в квартире, без неё!
Этот могучий страх и поставил её на ноги. Вернее сказать – вздёрнул, поскольку, выйдя из больницы, Даша ещё не особо твёрдо держалась на этих самых ногах, но всё это была фигня. Потому что дома её встретили посвежевшая дочь, повеселевший муж…
И баба Люба.
Приходилась она Костику четвероюродной, а то и пятиюродной тёткой. Степень родства в небольшом селе, каковым числились Курапики, родина мужа, высчитывать было трудно и нудно, да и не нужно: всяк сосед приходился всем прочим соседям каким-то родственником или свойственником. Обычно нелюдимая, баба Люба не особо приваживала городскую родню в лице Костика и семейства, как, впрочем, и односельчан – но не по причине какой-то гордости или вредности, а скорее уж в силу характера. Тем не менее, когда, уже от отчаянья, племянник воззвал к ней, поскольку, только приехал, а, кровь из носу, нужно снова уезжать – он же один пока в семье кормилец – а тут дочка дома, практически лежачая, и жена в больнице после аппендицита… Любовь Павловна появилась на пороге их дома с первым же рейсовым автобусом. Железной рукой спровадила главу семьи туда, куда посылало начальство, освоилась, хоть и по-своему, в чужом хозяйстве, наладила Даше поток передач с соками и всякими мелочами, которые при авральном попадании в больницу с собой, разумеется, не успеваешь прихватить, поскольку не до того.
Но самое главное и потрясающее – за две недели она поставила Ксюшку на ноги. Какими-то пахучими травяными компрессами, обтираниями, настойками… и старинными заговорами. Что интересно: сроду Даша не знала, что мужнина тётка, оказывается, травница. Хоть в доме у той и висели в любое время года пучки-венички «сена», в котором Даша, как городская жительница, не разбиралась, но отчего-то ей и в голову не приходило спросить: а зачем столько? Для душистого чайного сбора на весь год хватит пары мешочков сухого сырья; а им тут все притолоки и стены увешаны! Ни во время редких приездов, ни потом, когда баба Люба увезла их обоих с Ксюшей к себе, «на поправку после больниц», никому и в голову не приходило заговорить на эту тему. Как память отшибало, что ли…
Тот грант, так и не пригодившийся, отдали другому ребёнку. И хорошо, пусть на доброе дело уйдёт! Вот только пришлось ещё поездить по врачам и пройти реабилитационный курс. На этом и баба Люба настояла. Дескать, нечего на неё, бабку деревенскую, рассчитывать, пусть профессионалы всё под контролем подержат. А вот после реабилитационного центра добро пожаловать снова к ней, на лето, всё здоровее будут.
…Притулившись в углу кухонного диванчика с мягкой вязаной сидушкой, Даша машинально помешивала кофе. Спроси её – когда успела сварить? Не скажет. Машинально, наверное. И думала.
Почему она вспомнила о бабе Любе лишь сейчас? Почему, стоило им с Ксюшей и радующимся их возвращению Костиком перешагнуть порог родного дома – и память о нелюдимой, скупой на слова, но добрейшей травнице словно колпаком накрыло? И ведь Дашка разобрала особую сумку с микстурами и настойками, полученную от родственницы как резерв на «всякий случай», но рассовала всё по аптечкам и – забыла. Если бы не сегодняшний переполох.
Вот бы с кем ей поговорить, посоветоваться. И не только насчёт Ксюшиной ноги, а и о Костике поговорить. Что она проглядела, что упустила? Как его вернуть? Вдруг мужика просто закоротило, бывает ведь, а потом опомнится, вернётся…
Что сказать дочери?
«А ничего не говори, – вдруг прозвучал в голове знакомый суровый голос травницы. – Не надо».
Дашкина рука дёрнулась. На полотенце, расстеленном на коленях, стремительно расплылось кофейное пятно.
Даша поняла, что проснулась. Что, похоже, спала с открытыми глазами и даже слышала во сне какие-то голоса. А ещё – что прямо сейчас надсадно тренькает телефон в кармане халата.
Вновь задрожавшей рукой неловко выудила мобильник.
– Костя?
Осеклась, разглядев на аватарке опознавательный знак не кого-нибудь, а директора автоколонны.
– Слушаю, Андрей, – отозвалась голосом охрипшим, со сна каким-то не своим. И опять сердце защемило. Увольняют? Проверка с налоговой? Переделывать баланс?
– Привет, Дарья. Тут такое дело…
Шеф запнулся. Ну, точно, что-то стряслось.
– Ты дома сейчас? Ну да, где ж тебе быть-то с утра… В общем… Плохие новости, я так скажу. Даже и не знаю…
Телефон вдруг затрясся, ударяясь о серёжку в ухе, пришлось переложить его в другую руку.
– С Константином твоим нехорошо, – будто с неохотой выдавил директор.
«Уже знают!» – обречённо подумала Даша.
– В общем… Туман на трассе с утра жуткий. Дорога после дождя скользкая. Ему на встречку бээмвуха вылетела, автобус обгоняла. Дебил, бл…ть, какой-то за рулём, там вообще всё мутно… Короче, «Сканию» нашу повело при повороте и в кювет утащило. Кабину аж развернуло вверх колёсами…
– А Ко-остик? – еле выдохнула Даша.
Директор помолчал. Буркнул:
– Сразу. Насмерть. Держись, Дарья. Я… Мы приедем, всё расскажем. Всё устроим. Ты только держись.
Рыдание застряло в горле.
Даша давно привыкла «не плакать», что бы ни случилось, как бы страшно не было. Справится и сейчас. Иначе завоет в голос и напугает Ксюшу.
У неё ещё нашлись силы ответить:
– Я держусь.
Глава 3. После Дозора: камин и носки от тётушки Джули
Городок Маргитт, Северное побережье Альвиона
Хью Лоутер
«Да уж, леди и джентльмены, после тяжёлого хлопотного дня невольно иначе смотришь на радости жизни!» – любил когда-то повторять дядя Джорджи, устраиваясь возле камина и с удовольствием принимая от ещё крепкого и подтянутого дворецкого Эндрю Осборна кружку с глинтвейном. Старинную, тяжёлую, с откидной серебряной крышечкой. «И знаете, что я вам скажу? На изыски в такие моменты не тянет абсолютно. Хочется самого простого, добротного, для… не постесняюсь этого слова, неприличного в кругу современных политиков – для души!»
Хью Лоутеру, его племяннику, понадобилось не так уж много времени в ссылке, чтобы оценить дядюшкину мудрость. И вот теперь он с наслаждением, следуя сложившемуся ритуалу, вытянулся в старом кресле, помнившем ещё мэтра Гийома, дедушку того самого Осборна, поёрзал… Чего-то для полного комфорта не хватало. Чего бы? А, вот оно! Прогнувшись, дёрнул за угол неудобно лёгшую под поясницу подушку и, наконец, водрузил ноги в тёплых носках на скамеечку перед камином. Тысячу раз прав был дядюшка Джорджи, светлая ему память. После промозглого дня на ветру и под россыпями водяных брызг хочется одного: тепла. Вот она, простая житейская ценность.
А если, отогревшись, вспомнить, что впереди двое суток отдыха – вообще благодать. Больше ничего и не надо.
Простому горожанину, выходящему из дома на службу или по иной надобности, погода показалась бы вполне сносной. Обычная мартовская промозглость, чего ещё ждать от ранней весны? Но обыватель выныривает из родного жилища, как правило, ненадолго, а, покончив с делами, возвращается в свою защищённую от непогоды норку. Пограничный же дозор, в котором Хью тянул лямку – и нечего жаловаться, добровольную! – посменно по восемь часов рыская вдоль береговой полосы, сканируя периметр от первого маячкового столба до последнего, дюжину миль туда и обратно. Добро бы только по песку! Часть маршрута пролегала среди береговых скал, между гранитными глыбами, под каскадами солёных брызг. Волны ибо. И ветер, ветер. Сезон штормов закончился, но море всё ещё неспокойно: бьётся, злобствует…
Плащи с пропиткой из млечного сока гевеи спасали только от воды, но греть упорно отказывались, и даже напротив: охлаждаясь до температуры окружающей среды, превращались в ледяные коконы. Летом оно хорошо, даже приятно, но вот сейчас… Выручал пододетый под новомодную резину меховой жилет, но его защиты хватало ненадолго, к тому же, лишний слой одежды порой мешал: магу нужна свобода движений.
Казалось бы, чего проще: применить согревающие руны! Ан нет, нельзя. Мало ли, кто из морской нечисти вынырнет на вкусный запах магии? Они чувствительны, эти твари, не хуже акул, что распознают каплю крови в толще воды. К счастью, самые разумные из них, кракены, предпочитают отсиживаться в пещерах, ближе к глубоководным Источникам Силы. А вот их мелкая родня вроде каракатиц и осьминогов – та повадилась барражировать прибрежные воды. И пакостить. Однажды натащили водорослей в проход в гавань, узкий, как бутылочное горло; запутали, растянули от скалы до скалы: ни войти, ни выйти. Дозор, обнаруживший сие безобразие, попытался убрать преграду направленным магическим воздействием, но Джуд Фармер, что была за старшую, вовремя почувствовала отток собственной Силы и скомандовала отбой. Похоже, морские тварюшки приманили людей и вынудили их магичить, а потом присосались к даровому источнику магии и пили, пили… чтоб их разорвало! Пришлось растормошить владельцев баркасов и уже с их помощью расчищать море по старинке: баграми.
После этого случая Дозоры перестали поддаваться на провокации, и головоногая мелочь угомонилась. Так, вредила исподтишка, но без особых последствий. Хуже, когда, отожравшись на ворованной магии, она затевала брачные игры! На белёсые икряные тучи, вспухавшие в воде, незамедлительно подтягивались из океана треска и тунец, а затем и гурманы покрупнее. Не кракены, они себе подобных не жрут. А те, кто жрёт порой самих кракенов, не брезгуя при этом ни тунцом, ни треской.
Тогда-то и наступал на побережье Большой Рыбачий Апокалипсис. На декаду, а то и две, рыбаки оставались без заработка. Простаивали торговые суда, не рискуя соваться в открытое море, кишащее зубастыми китами. Намеренно, может, и не сожрут, но… утопят ведь, случайно, походя, или хвостом прихлопнут. Наглые они, зубастые. И умные, будто от самих кракенов соображения набрались.
Вот для предотвращения очередного Апокалипсиса, а также порядка ради, и рыскали вдоль побережья пятёрки Дозоров. Набирались они из особых магов, ювелирно владеющих даром, а главное – искусно его маскирующих по необходимости. При прорыве нечисти они били точечно, не нарушая маго-маскировки, а затем поднимали по тревоге гарнизон, чтобы иномирная морская сволочь не застала город врасплох.
За годы патрулирования в «пятёрках» Хью многое повидал и ко всему привык. Но не к холоду, пробирающему до костей. И в его случае дело было даже не в климате, а в пресловутой маскировочной ауре, чтоб ей… Лоутер, как наиболее сильный маг, подстраховывал товарищей собственной пеленой, а у чар такого рода есть побочные эффекты в виде утечки тепла.
Со временем у него сложился привычный ритуал, исполняемый по возвращении в Эндрюс-хаус. Переодевшись в сухое и натянув пару толстых носков работы добрейшей тётушки Джули, он закутывался в плед и отогревался у камина с кружкой глинтвейна. Старинной, с серебряной откидной крышкой. Было хорошо и, наконец, восхитительно жарко, до пробивающейся на лбу испарины. В такие минуты никто из домашних его не тревожил, и не из какого-то страха или почтения – а просто… берегли тишину. Маскировка мага-пограничника – это практически вывернутая наизнанку аура, и для восстановления оной нужны время и условия. Оттого-то домочадцы ходили на цыпочках и переговаривались шёпотом.
Иногда даже Джуд, магесса из «пятёрки» Хью, напрашивалась в гости – не к нему, конечно, а к почтенной экономке, тётушке Джули. Благо та приходилась ей дальней родственницей, и маленькая боевая магиня могла, не нарушая приличий, отдохнуть в её комнатушке. Всё лучше, чем в шуме и гаме многодетного семейства, у которого девушка снимала мансарду.
Как правило, согревшись и разомлев, Хью любил поразмышлять о нынешнем и грядущем, чтобы не уснуть окончательно. Близился час обеда, что само по себе воодушевляло; но придётся расстаться с пледом и носками и нацепить образ мага-джентльмена. Мага-аристократа. Ведь он – пример для подражания! Младший брат когда-нибудь пробьётся в Академию, а там полным-полно снобов, как среди студентов, так и среди преподавателей. Хью учил Дикки давать отпор не только словами, но и кулаками, оставаясь при этом джентльменом. Пусть привыкает держать оборону. Захолустный Маргитт – не место для магов-универсалов их уровня, однажды Лоутеры вернутся в столицу, восстановив своё доброе имя. А там легко не будет.
Впрочем, впереди ещё несколько лет.
Дикки вот-вот исполнится четырнадцать: придётся пройти официальную проверку Дара и легализовать уникальные способности брата. С одной стороны, досадно: надзор усилят, приставив кураторов; с другой – универсалами не разбрасываются, и к восемнадцати годам парню будет открыта дорога в Академию. Или хотя бы намечена. Или не в Академию, свет клином не сошёлся на столице Альвиона, а в Сорбонну, например, либо в Венский Университет… Если понадобится покинуть родину – Лоутер пойдёт и на это, но образование и диплом его братишка получит. И точка.
… Четверть часа – и он восстанет из кресла, бодрый, повеселевший, и пойдёт переодеваться к обеду, дав понять, что можно накрывать на стол. Ведь гостиная в этом доме служила заодно и столовой; обеспечивая Лоутеру-старшему полноценный отдых, домочадцы тем самым отодвигали время трапезы. Впрочем, времена, когда они перебивались хлебом с молоком, миновали. Тётушка Джули наверняка обнесла всех желающих сэндвичами, теперь никому не грозит голодная смерть. Зато на крышке хьюмидора[1 - Хьюмидор – особый ящичек, шкатулка для хранения сигар, с поддержанием нужного уровня влажности воздуха.], обосновавшегося на каминной полке, светится одному Хью видимая руна, извещая, что в потайном отделении его поджидает письмо.
Ещё одна простая человеческая радость.
3.2 Почта, да не та. И не там!
Хьюмидор для Хью – прекрасный каламбур.
Ящичек с мощной магической защитой, равно бережно хранящий тайные послания и сигары – тоже… забавно.
Казённым почтовым шкатулкам Министерства Связи Лоутер не доверял, и не без оснований. Сам ещё в детстве, ожидая досрочного вызова в Академию, навострился обходить защиту на отцовском ларце для писем. Что, если кому-то из возможных соглядатаев удастся повторить подобное и проштудировать его переписку? Нет уж, такой возможности он им не доставит. Да и Конноров, единственных друзей, оставшихся во внешнем мире, подводить не хотелось. А ведь их репутации могла порядком навредить обнаруженная переписка со ссыльным.
Оттого-то обычная почтовая шкатулка прочно обосновалась в спальне тётушки Джули и исправно принимала записочки от местных кумушек и церковные брошюрки, присылаемые из столицы. А в ларчике для сигар, спасённом от описи в Парк-Роуз, появилось секретное отделение. Прикрыть его от местной полиции, время от времени проверяющей особым артефактом, не пользуются ли жители Маргитта нелегальными каналами связи, не ведут ли тайные переговоры с контрабандистами, особого труда не составило. Артефакт был стареньким, да и здешние представители Закона не особо усердствовали – так, для отчётности. Но на всякий случай Хью периодически обновлял маскировочное плетение. Просто из привычки делать любое дело хорошо, какого масштаба оно бы ни было.
Поэтому сейчас, прежде чем откинуть крышку хьюмидора, он зажёг ароматическую свечу – особую, собственного изготовления – и только тогда извлёк из тайничка два – два! – конверта. Удивлённо приподнял бровь. Глянул на подписи. И то, и другое послание было от Ричарда Коннора, друга детства, сокурсника, а заодно и крёстного Дикки. Вот только до сегодняшнего дня Ричард-старший не имел привычки писать крестнику лично, ограничиваясь передачей добрых пожеланий и подарками к Рождеству и именинам. Это что-то новое.
У брата завелись свои секреты? И он обсуждает их с целителем. Всё так серьёзно?
Машинально поправил щипчиками фитиль на свече, подумав, отложил послание для Дикки и распечатал адресованное себе. Вернулся в кресло. Пробежал глазами первые строчки.
Приветствия, новости из клиники, куда недавно пригласили Коннора, предложение, сделанное Саре… Жаль, не руки и сердца, а всего лишь места консультанта в женском отделении лечебницы для душевнобольных. Впрочем, за девочку можно порадоваться: недуги душевные всегда интересовали её больше телесных, практика обещает быть плодотворной. Если Сара согласится, стоит подумать над парочкой новых охранных амулетов. Всё же пациентки у неё ожидаются… своеобразные, хорошо, если не буйные. Так, что там дальше? Ковен опять занимается какой-то ерундой вроде обсуждения методов подрезки деревьев в столичных парках, да делит должности, а вопрос контакта с кракенами так и завис, с формулировкой «несущественно». Это он чуть позже перечитает подробно. Что ещё? Вот!
«Дорогой Хью! С некоторым смущением должен тебя уведомить о весьма щекотливом положении, в котором я оказался. Видишь ли, на днях мне написал Дикки…»
«Написал. Ага. Дружище, да я, собственно, не против общения крестника и крёстного, пусть даже и за моей спиной. В конце концов, у мальчишек в таком возрасте должны быть секреты! И я за ними, в смысле – мальчиками – это право охотно признаю. Но вот в чём дело, дорогой Ричард: написать мало, письмо нужно отправить. Вскрыть защиту ларца и секретного отделения, правильно обозначить адресата, чтобы послание не улетело чёрт знает куда, и замести следы взлома, в конце концов! Чтобы я, тиран и деспот, ни о чём не догадался. А я не догадался, кстати. Молодец, Дикки».
«Он просил пока не ставить тебя в известность об обсуждаемом нами вопросе. И я сдержу слово, раз уж обещал. Уверяю: ничего плохого, или, тем паче, преступного Дикки не совершал; напротив, намерения его честны и благородны. Но… знаешь что? Поговори с ним. Меня встревожили некоторые симпто… (зачёркнуто) обстоятельства этого дела. Сдаётся, мальчику – и ещё кое-кому – понадобится помощь взрослых. Серьёзная помощь. Профессиональная.
Могу лишь намекнуть, чтобы ты не думал, будто твой брат якобы ввязался в какую-то скверную историю. Скорее не повезло кому-то другому, за которого Дикки хлопочет. Но по неизвестной причине скрывает сведения о новом друге. Скажу так, Хью: этот неизвестный мне человечек, его новый приятель, явно попал в беду. Во всяком случае, клиническая картина меня тревожит. Поговори с братом, ты можешь сделать это и тактично, и аккуратно. Это важно».
Так.
«… его новый приятель…»
Это что-то непонятное.
Нравы в провинциальном Маргитте царили простые, что означало отнюдь не распущенность и дикость, а добросердечие и искреннее, без показушности, следование заповедям. Здесь жили по старинке, дружа большими семьями и дворами, верили в идеалы и в Старых Богов, и в Маленький Народец, потихоньку ругали Ковен и дурное правительство, жалея доброго, но слишком доверчивого короля. С самого приезда опальных Лоутеров никто их не чурался, не бросал подозрительных взглядов и не устраивал неприятностей. Разве что самую малость, вроде несерьёзных провокаций: наверное, чтобы вызнать, каковы они, эти ссыльные аристократы. Но быстро успокоились.
Это вам не столичный серпентарий, где от человека с ярлыком «родственник заговорщика» шарахаются, как от ядовитой жабы. Ну, ссыльные, ну, не угодили кому-то там, наверху… но люди-то хорошие, нормальные! Старший брат, например, отбил младшего из приюта, куда того запихнули крысы-опекуны, привёз в тихий благословенный городок и заботится, растит, как отец-мать растили бы; всё по-христиански… Когда сняли с него – со старшего-то, ссыльного – браслеты-блокираторы, сам явился в Дозор, сказал, что хочет город охранять. Куда с добром-то!
Поэтому, хоть и не друзья, но коллеги и соратники, которым можно в бою доверить спину, у Хью появились. А у общительного Дикки приятелей было – не сосчитать, таких же отчаянных парнишек, разве что не магов. Не раз и не два братишка приводил их на сэндвичи к тётушке Джули, да и сам, пропадая иногда на весь день, заявлялся не голодный, привеченный и накормленный родителями друзей. Однако Хью знал наперечёт всех этих Джимми, Томми, Эдди и Сэнди и периодически здоровался с их отцами, нет-нет, да обсуждая методы воздействия на молодёжь.
… и сам себе напоминая в такие минуты преждевременно покинувшего этот мир дорогого дядюшку Джорджи.
…но до последнего времени не слышал от соседей, чтобы кто-то пожаловался на болезнь отпрыска. На серьёзную болезнь. Ибо с пустяшными справлялся и местный целитель. А вот к Ричарду Коннору, столичному врачевателю, обращались только с чем-то неизлечимым, безнадёжным или неизвестным науке.
Слухи о бедолаге со страшным или неизвестным недугом по Маргитту определённо не бродили. Значит, таковой несчастный пока не существует в природе, иначе та же экономка не преминула бы поделиться новостью. Миссис Джули Осборн в силу природной общительности и умения фильтровать сплетни знала всё и обо всех.
