«Спокойно, – вспомнила она слова старого врача, – нужно взять себя в руки и рассуждать здраво. Теперь я уже не та растерянная тетеха, что приехала три дня назад. Теперь я – богатая женщина, имею деньги, и хоть и гласит пословица, что не в деньгах счастье, однако они все же значительно облегчают жизнь.
В конце концов я от этого типа избавлюсь. В крайнем случае найму адвоката и разведусь. Только сначала обязательно узнаю, что же они сделали с Сережей».
Она поплескала в лицо холодной водой.
Помогло, паника отступила.
Ника пустила воду сильнее и взяла телефон, чтобы позвонить Таньке. Что она себе думает? Раз в жизни о чем-то попросила… подруга называется…
Но телефон запел сам. Номер был незнакомый, и Ника ответила осторожно.
– Вероничка! – голос был незнакомый, хриплый и гнусавый. – Это я, Татьяна.
– Чего? – Ника от неожиданности сама охрипла. – Кто это? Вы вообще куда звоните?
– Да говорю же, это я, Танька, – загнусавили громче. – Ты мне вчера сообщение писала? Так вот, не могу я тебе фотки прислать, у меня телефон отняли.
– Как? – поразилась Ника. – Ограбили тебя?
– Вроде того, – хрюкнула Танька. – И побили еще. Вот, в больнице отдыхаю. Нос сломан, и сотрясение подозревают.
– Да ты что? – ахнула Ника, разом забыв о том, что хотела высказать Татьяне. – А как тебя угораздило-то?
– Да утром на работу пораньше шла, торопилась, какой-то козел пристал, хорошо, Андрюша Щербаков мимо шел, его спугнул. В больницу меня отвез, второй день здесь лежу. Прикинь, телефона нет, скукотища! Сейчас пришел навестить, с его телефона и звоню. Слушай, а зачем тебе фотки-то?
– Нужно, – вздохнула Ника, – очень нужно, просто до зарезу. У кого еще они могут быть?
– Ника, у тебя все в порядке? – Танька заволновалась, даже гнусавить стала меньше.
Тут Нике показалось, что ручка двери ванной чуть заметно шевельнулась.
– Я не могу по телефону. – Она понизила голос. – Слушай, я тут вспомнила, я же Валентине Павловне печатала фотографии, где мы все вместе, и отнесла ей перед отъездом. У нее должны быть! Но ты в больнице…
– Это ничего, я Андрюшу пошлю, он как раз тут. А где Пална живет, я знаю, мы же с тобой у нее были. Жди, в общем, сделаем!
– Спасибо. – Голос у Ники дрогнул. – Поправляйся.
Тут телефон пискнул – это пришла эсэмэска. На экране появилась жуткая рожа, в которой Ника с трудом узнала Таньку. Нос видом напоминал подгнившую картофелину, а цветом – перезрелый помидор, под глазами были синяки, как у очкового медведя. В правом углу рта шов. Да, здорово ее избили.
«Хороша?» – прочитала Ника сопроводительную надпись.
Да, что ни говори, а характер у Таньки замечательный, никогда не унывает. Но что же получается? Как только Нике понадобились фотографии, у Таньки отобрали телефон. Совпадение? Наверное, поскольку все происходит далеко, в другом городе. Но все же…
Ника вспомнила, что, когда проснулась, ее телефон лежал не под подушкой, а валялся рядом с кроватью на полу. Конечно, чтобы открыть его, нужен код, но есть такие умельцы…
Если она не может это сделать, совсем не значит, что другие не могут. И если она уверена, что фальшивый муж прочитал письмо насчет наследства, то отчего бы ему не читать эсэмэски в ее телефоне?
Да, но подослать кого-то ограбить Таньку Самохину… это слишком сложно. Но с другой стороны, тыщу раз они ходили тем переулком, никогда такого не было, да еще не ночью глубокой, а утром, когда все на работу бегут…
– Детка, ты как там? – Свекровь скреблась в дверь. – С тобой все в порядке? Тебе плохо?
– Иду уже!
Ника торопливо стерла Танькину фотографию, сохранила номер телефона Андрея Щербакова, только написала «Аня. Маникюр» и вышла из ванной.
Разумеется, в коридоре ее караулила свекровь.
– Верочка! – проговорила она приторно-сладким голосом. – Что-то ты такая бледная, прямо лица на тебе нет… ну да, что я, ведь ты про папу своего узнала… такой удар, такой удар! Нужно поесть, чайку сладкого выпить, это тебя взбодрит…
«Ага, взбодрит, – подумала Ника, – эта пройда снова чего-нибудь в чай добавит, чтобы я спала…»
Если она откажется, эти двое еще что-нибудь придумают. Проще согласиться.
Ника сделала самое приветливое выражение лица, и даже губы удалось сложить в улыбку.
– Спасибо, Лидия Сергеевна, вы так добры ко мне. Просто не знаю, что бы я без вас делала…
Хотела сказать, что свекровь ей просто как мать родная, но решила, что это будет перебор, даже этот тип, который выдает себя за ее мужа, и то не поверит. Он-то ума небольшого, а свекровь – хитрая бестия, это точно. Мягко стелет…
Стол был сервирован на кухне, хотя чашки были разномастные, салфетки свекровь положила самые дешевые, тонкие, а печенье не в вазочке, а в одноразовом пластмассовом корытце, как в магазине продается. И покрыт стол был самой дешевой клеенкой в цветочек, она была новая и противно пахла.
Ника поморщилась, не сумев удержать на лице приветливое выражение.
– Вы тут с сыном вместе жили? – спросила Ника.
– Нет-нет, у меня своя квартира, – заторопилась свекровь, – не волнуйся, я мешать не стану…
– О чем ты, мать? – Этот мерзкий тип противно заржал. – Думаешь, мы тут жить станем? Да у Ники теперь квартир чертова прорва! И дом загородный, и еще вилла где-нибудь там, в теплых краях, наверняка есть, а то и не одна! Эх, на море хочется, а то тут такая погода отвратительная, не люблю зиму!
Показалось Нике или нет, что свекровь предостерегающе мигнула глазами. Но самозванец ничего не понял. Или не заметил. Тупой он все-таки…
– Малыш, – обратился он к Нике, и ее слегка передернуло от этого обращения.
Вот нарочно они, что ли? Свекровь Верой зовет, а этот малышом. Сережа никогда ее так не называл.
А как он ее называл? Вероничкой, говорил, что имя Ника ей не подходит. Ника – это что-то воинственное, богиня победы, а она какая же победительница? Милая, славная, робкая даже, ее нужно оберегать и защищать…
Ника вздохнула, стараясь подавить всхлип. Где же ты, Сережа? Что они с тобой сделали?
– Детка, что с тобой? – тут же всполошилась свекровь. – Выпей чаю, тебе поможет!
– Да, малыш, – подскочил самозванец и поднес ей чашку к губам.
Ника дернулась, попыталась отшатнуться и задела чашку, так что она вылилась этому типу на рубашку.
– С ума сошла? – заорал он. – Горячий же!
– Сергей! – закричала свекровь. – Немедленно прекрати!
Она дернула его за руку, потому что он… Нике показалось, что он сейчас ее ударит. Свекровь вытолкала его из кухни, что-то при этом прошипев.
– Ты не сердись, – сказала она. – Это он от неожиданности. Мужчины, знаешь ли, такие несдержанные.
Ника хотела уйти, но там, в прихожей, был этот тип, она боялась с ним столкнуться. Внезапно пересохло в горле, она оглядела кухню в поисках воды.
– Пей мой чай, я не трогала. – Свекровь уже протягивала ей другую чашку.
Ника глотнула, и ей показалось, что вкус такой же, как в прошлый раз. Может, и правда это чабрец?
– У тебя день трудный был, – бормотала свекровь, – пойди приляг, я тут уберу…
Ника в самом деле чувствовала, что дико устала. Это от стресса. Нужно и правда отдохнуть и подумать в тишине.
В спальне она не стала зажигать свет, прилегла прямо на покрывало. И вдруг почувствовала, что в голове шумит, а в глаза как будто песка насыпали.
В прихожей послышались шаги, Ника накрылась с головой покрывалом и затихла. Скрипнула дверь.
– Детка, спишь? – тихо спросила свекровь.
Ника постаралась дышать ровно. Свекровь постояла над ней и ушла.
Как только дверь за ней закрылась, Ника вскочила с кровати и босиком осторожно прокралась в прихожую. Дверь на кухню была закрыта, оттуда доносились голоса.
– Неправильно себя ведешь! – говорила свекровь сердитым полушепотом. – Учила тебя, учила, все без толку! Ласково с ней нужно, спокойно. Навязываться не надо, спорить не надо, и уж кричать и ругаться – последнее дело!
– А чего она… кипятком…
– Господи! – Ника не увидела, но почувствовала, как свекровь подняла глаза к потолку. – За какие грехи ты мне этого сыночка послал? Ну никакого от него толку нету, все самой надо, все самой…
– Еще спрашиваешь… – усмехнулся самозванец. – Бог – не фраер, он все видит…
– Отстань ты! – послышался шум упавшего стула, и Ника испуганной ланью скакнула в спальню.
Голова закружилась, она с трудом доползла до кровати и рухнула на нее уже в полусне. Последней ее мыслью была та, что эта пройда-свекровь все-таки подсыпала что-то в чай. Чабрец, чабрец…
Хасана разбудили громкие голоса во дворе текии. Он поднялся, выглянул из окна кельи. Во дворе шейх текии Мехди-ходжа разговаривал с двумя арнаутами из городской стражи.
– У нас нет чужих! – говорил шейх спокойным, уверенным голосом, подобающим служителю Божьему. – Вечером я сам проверил ворота текии, они были заперты…
– Ночная стража видела, как какой-то человек скрылся в текии. Позволь нам осмотреть ее. Мы пришли сюда не по своему желанию, а по приказу Наиб-эфенди, начальника городской стражи, правой руки самого Азам-паши…
– В стенах этой текии мы служим господину куда более могущественному, – возражал шейх, свысока глядя на стражников.
– Какому еще? – неприязненно промолвил стражник.
Определенно, он был небольшого ума.
– Аллаху, милостивому и милосердному! – высокомерно ответил ему шейх.
– Выходит, вам, дервишам, есть что скрывать? – вступил в разговор второй арнаут.
Он смотрел на шейха исподлобья, оскалившись, как бездомный пес, глаза его были красными, как тебризская киноварь.
– Во имя Аллаха милостивого, милосердного, нам нечего скрывать!
Мехди-ходжа развел руки широким жестом, он едва сдержал раздражение, с трудом сохранив подобающее дервишу спокойствие, но Хасан заметил, как у него задвигались желваки и задергалась жилка возле глаза.
– Ладно, можете осмотреть текию, но не отвлекайте дервишей от работы и молитвы!
Арнауты бросились на поиски.
Едва перебранка во дворе затихла, возобновилось пение птиц в ветвях старого граната, как будто кто-то открыл окно в птичий мир или дверцу клетки.
Хасан из своей кельи следил за поисками. Арнауты обошли все кельи, заглянули и к Хасану, потом пошли в сад. Они заглядывали в каждую постройку, сняли даже крышку с колодца, подошли и к сараю, где хранились садовые инструменты. Хасану привиделся вдруг тот человек, которого он впустил ночью в текию. Он представил, как арнауты выводят его из сарая – связанного, избитого.
Он не мог больше оставаться в келье и вышел во двор.
Тут его встретил старший писец Анвер.
– Почему ты ходишь без дела? – набросился он на Хасана. – Разве ты не помнишь, что нам нужно закончить книгу для Азам-паши? Паша будет гневаться, если мы не успеем к сроку!
– Я уже нарисовал те миниатюры, которые вы мне поручили, во имя Аллаха, милостивого, милосердного!
– Нарисовал? Покажи мне!
Хасан краем глаза взглянул на садовый сарай. Арнауты вышли оттуда с разочарованным видом.
Хасан облегченно вздохнул и пошел обратно в свою келью. Старший писец, прежде чем последовать за ним, недовольно проговорил:
– Почему ты держишь эти миниатюры в келье, а не в общей рабочей комнате?
– Вчера в моей келье был более яркий свет, и я мог работать допоздна.
– В рабочей комнате тоже довольно света!
Старший писец замолчал, ожидая ответа.
– Вот эти миниатюры! – Хасан подошел, открыл шкатулку, в которой держал свои инструменты и законченные листы, достал оттуда свою работу. При этом под нижним листом он заметил край старого, пожелтевшего пергамента, и поспешно закрыл шкатулку, пока старший писец не задал ему опасный вопрос.
Анвер, к счастью, ничего не заметил. Он положил листы перед собой на низкий стол, осмотрел их, глаза его потеплели.
– Ты хорошо поработал, Хасан! Кажется, что это труд одного из великих старых мастеров!
Хасан и сам знал, что миниатюры ему удались. Узоры, выписанные голубой, как весеннее небо, лазурью и красной, как кровь, киноварью, сплетались, как ветви райского древа, на этих ветвях сидели сказочные птицы с прекрасными женскими лицами. Приглядевшись, можно было увидеть скрывающегося в глубине ветвей змея. Так порок прячется от света истинной веры в тени добродетели, так гнусная ложь прячется в тени правды…
– Прекрасная работа! – повторил старший писец. – Сейчас я велю Мустафе соединить твои листы с остальными, а потом ты отнесешь готовую книгу Азам-паше. Пусть он увидит тебя, пусть достойно наградит за работу!
