Глаголандская аристократия – однословия, каждое из которых уже особое литературное произведение – живёт в особняках недалеко от Университета. (В настоящем Путеводителе авторские однословия, например «Глаголандия», выделены курсивом. Сам Путеводитель задуман как введение в филологическую географию Глаголандии. Особая природа страны требует и особого языка для её описания. Лексика этого языка построена на однословиях.)
Последние пару лет в районе однословий идёт большое филологическое строительство.
У каждого из однословий (как, впрочем, и у всего Путеводителя, и у его Составителя) свой лирический герой, связываться с которым не рекомендуется.
Остальные глаги относятся к однословиям со смешанными чувствами восхищения их самозавершённостью и неприязни из-за того, что никогда не знаешь, с кем общаешься – то ли с лирическим героем, то ли с самим однословием.
Из-за нехватки и дороговизны жилья часть глагов переместилась глубоко в виртуальное пространство. Тут они молятся, виртуально осемиотившись, означив себя именами несуществующих пользователей, перед увитыми розами иконостасами на экранах. Под густое жужжание твёрдых дисков они копошатся белыми пальцами в клавиатурах, изгоняя компьютерных бесов из своих лоптопов. Обмениваются секретными интернеторождёнными симулякрами. Ловят новые слова в свою интернетную Сеть. Подсматривают сквозь приоткрытые гугольные окошки за цветными интернюшками на порносайтах,
Дорога к ним проходит по длинным, извилистым цепочкам линков, которые, кроме обитателей Сети, знают лишь немногие посвящённые адресоблюстители.
Кладбищ в Глаголандии не существует. Когда слово умирает, его просто перестают произносить и гроб с его телом спускают ночью, тайно ото всех вниз по Родной Речке.
Лишь краткое жизнеописание смертвеца остаётся в Универсальном Орфоэпическом Тезаурусе, который хранится в скрипте Собора Святой Грамматики.
Страха смерти у глагов нет – для них жизнь и смерть такие же слова, как и остальные обитатели страны.
Часть смертвецов живёт и после смерти, так, будто их новая жизнь действительно происходит с ними.
В последний день Глаголандского Карнавала их часто можно увидеть в смеющейся толпе. Они стоят молча с землистыми лицами у всех на виду, как свидетели со стороны обвинения, среди отелеснившегося срамословия скрывающих, обманывающих масок, и никто не знает ни их имён, ни что они означают, ни чего они хотят.
Считается, что встретить такого психокадавра – живую невидимую душу, которая тащит на себе мёртвое тело, – утром, когда идёшь на работу, – очень плохая примета.
В ночь на Вербное Воскресенье на краю небосвода появляются цепочки огней. Это недореинкарнировавшиеся, застрявшие между реинкарнациями души недавно умерших возвращаются, нагруженные подарками, к родным из Ближнего Тогосветья на летающих душеблюдцах с голубою светящейся каймой.
На следующий день на улицах столицы можно увидеть горы дрожащих ещё иночерепков, обломков душеблюдец, разбитых спозапьянку во время праздника. Так что за недореинкарнировавшимися приходится посылать новые душеблюдца из Тогосветья.
В Оккультторге – столичном магазине оккульттоваров – широкий выбор лживотворной Косметики для Третьего Глаза, магических бриллиантов, приворотовок, настоянных на отварах из заклятых трав вытривзгляд и отвернилицо, всевозможных оберегов, инкрустылей (богато инкрустированных костылей для духовных калек), душеотводов (предметов для отвода души, например сервизов для битья посуды), специально разработанных некрофонов для связи с Ближним Тогосветьем. (Медиумничающие глаги, пытавшиеся пользоваться некрофонами, жалуются на плохую слышимость.)
Кроме того, в Оккультторге имеются кабинки, где за небольшую плату можно посмотреть программы астрального телевидения, транслирующего последние новости из Ближнего Тогосветья. (В последнее время новости эти становятся всё более тревожными. Похоже, там что-то затевается).
Каждое утро в магазине можно увидеть очень хорошо известную мужской половине города хозяйку местного увеселительного заведения, рококовую женщину, отличающуюся сложной, роковой изысканностью форм. (Знаменитый портрет вчёмматьрождённой хозяйки расположен над входом в заведение.) Она быстро просматривает оккультные новинки и покупает специально приготовленный для её неутомимых работниц гороскоп на следующую ночь.
В Глаголандии многие верят, что души слов не умирают вместе с обозначающими их словами и могут, вернушись на время из Ближнего Тогосветья, проживать инкогнито новые жизни в других глаголах, которые об этом и не подозревают.
Из поколения в поколение передаётся в старинных родах искусство терминоселекции – выбора нового термина, нового обозначающего слова душой-безтельницей, когда она находится в чревоожидании, в ожидании порождающего чрева непосредственно перед рождением.
В эти судьбоносные минуты перед нею простираются тысячи напряжённых, ждущих, чавкающих чрев, и через каждое из них она может вернуться в мир. Бестельница должна тщательно их исследовать перед тем, как войти в одно из них. Считается, что ошибка при выборе чрева, при выборе своего нового слова-имени, даже маленькая чревоточина в выбранном чреве, чревата страшными последствиями. Неправильно уестествившаяся бестельница расплачивается за такую ошибку всю свою последующую жизнь.
До конца оглаголившиеся души, реинкарнировавшие на всю Катушку Великого Колеса Превращений, души, для которых глаголандская жизнь уже стала метафикцией, вселенской коллюзией, прозрачным покрывалом Майи, могут самогуриться, стать гуру самим себе, достичь, не выходя из себя, полного покоя и умиротворения в своей собственной маленькой нирванночке.
Территория страны настолько мала, что в ней полностью отсутствует общественный и личный транспорт. Никто ни на чём никуда не ездит.
Но у западной стены Собора Св. Грамматики всегда стоят для словолюбивых романтических туристов несколько крытых карет, обитых жёлтым бархатом. Шевелятся гривы коней, всплывают над головами, как чёрная пена. Ритмично храпят на козлах огромные ямбщики-кучера в тулупах с поднятыми воротниками, надвинув косматые шапки на брови. Квадартные курчавые бороды грозно к небу воздеты. Торчат кнуты из оттопыренных карманов. Ветер качает в стене Собора резные тени коней, карет, ямбщиков-кучеров, кнутов… К вечеру тени набухают, наливаются чернотою. Ямбщики становятся прозрачными силуэтами, растворяются в зыбком мареве. И сияет под огромными оглоблями жёлтых карет несметным богатством серебристая брусчатка.
3. ГОСУДАРСТВЕННОЕ УПРАВЛЕНИЕ
Официальное название страны «Терминократическая Республика Глаголандия».
Правительство больше похоже на младшую сестру, чем на старшего брата. Оно не столько управляет жизнью глагов, сколько советует, как и зачем им жить.
Свод законов, Грамматический Кодекс, давно вошёл в плоть и кровь населения. Обитатели страны часто именуют себя Глагами Грамматического Закона. (Слова, правота которых противоречит Грамматическому Кодексу, в Глаголандии не выживают.)
В Парламенте (Совете Второй Строфы) четыре главные партии (Четыре Строки), которые представляют четыре основные части речи – собственно глаголов, существительных, прилагательных и наречий.
Парламент раз в год выбирает верховного правителя Глагологоса – глагола, во всех трёх лицах которого в этот год живёт Логос и Его Голос. (По преданию, Глаголандия стоит внутри всеобъемлющего Логоса на Первострофе. В ней всего четыре священных строки из существительных подлежащих, но строк этих никто не знает.)
Кроме Глагологоса, в стране есть ещё одно очень важное Лицо, которое всегда молчит. И лишь когда Глагологос нарушает Закон, оно поднимается на паперть Собора Св. Грамматики и в присутствии большой толпы народа произносит восклицание «Ыых!». На следующий день после того, как Восклицо произнесло «Ыых!», Парламент начинает импичкать Глагологоса.
Выборы Глагологоса, которые начинаются сразу же после окончания Глаголандского Карнавала в день осеннего солнцеворота и длятся до Нового года, всегда сопровождаются ожесточёнными словопрениями. Взахлёбность и наобумность этих словоспорищ давно стала неотъемлемой частью национальной традиции.
Сразу после избрания Глагологос вместе с четырьмя своими помощниками Аттрибами из каждой Строки, окружённые телоохранниками и душеохранниками, в крылатой упряжке спряжений коренных глаголов отправляются из Парламента в Собор.
Во всю ослышь, до самого горизонта слуха, разносится перезвон-глаговест ликующих глаголандских колоколов. И эхо его отдаётся гудением в чугунных камертонах ограды Собора.
Мерно цокают звонкие окончания коренных глаголов. Струится в брусчатку, выложенную кирилличными древними буквами, свеченье с копыт.
Впереди процессии, сверкая в заходящем солнце медными трубами, Государственный Оркестр Пассионариев Глаголандского Суперэтноса исполняет гимн «Страна родная Глаголандия, в сердцах любовь к тебе храним». И в самом звучании слова «Глаголандия» слышен клокочущий колокольный звон.
Прижимая к груди огромные жёлтые конверты и оглядываясь вперёд, медленно движутся силлабо-тоническим цугом за оркестром Глагологос в красном плаще и Аттрибы в плащах своих строк.
В кулаке у Глагологоса зажат светящийся золотом восклисительный знак «!?», знак веры, побеждающей сомнение.
Строфоотряды тождественных самим себе терминов Грамматической Службы в белой парадной форме с рифмами наизготовку шагают в лексикографическом порядке cлово-в-слово вслед за упряжкой спряжений, в которой стоят Глагологос и его Аттрибы. Каждый из терминов является точно таким, каким он должен быть.
Во главе колонны идут в своих первых, официальных лицах близнецы – Глаголоначальники Отделов Дознания и Наказания. Их сдвоенные мужские тени-морфемы, Крткстъ и Тврдстъ, неотступно плывут за ними, со скрежетом царапая брусчатку костлявыми, неогласованными телами.
По всему пути процессии голубые промоины окон горят расплавленной в камне слюдою. Праздничное многоголовое многоглаголанье плещется на площадях.
Фасады домов украшены торчащими из промоин разноцветными гёрляндами девушек в развевающихся платьях. Девушки исступлённо размахивают над головами своими красочными, щебечущими тенями.
Миллионы розовых лепестков сыплются из гёрлянд на головы проходящих терминов и их cуровых Глаголоначальников.
На церемонии в Соборе, увешанный всеми своими официальными префиксами, суффиксами и прочими регалиями курчавобородый Архиепископ Глаголианский Лингвус Второй дрожащим надорванным тенором поёт исполати и фимирамбы, воскуривает фимиам перед простреленной пулею иконой Одигитрии Глаголандской. Окропив святою смесью крови, слёз и пота стоящих на коленях Глагологоса и его Аттрибов, торжественно деепричащает их, причащает к действию, благословляя на правление. И в души их входят поющие голограммы всей Глаголандии.
Глагологос Прошлого Года подносит Новому Глагологосу на золотом подносе ключ от Собора. Бородка ключа представляет собой точную копию профиля Архиепископа
В этот момент Новому Глагологосу открывется в молитве истинное имя Логоса – тетраграмматон и Первая Строка Первострофы. (Через год, когда он перестанет быть Глагологосом, тетраграмматон и Первая Строка навсегда исчезнут из его памяти.)
4. ИСТОРИЯ СТРАНЫ
История страны уходит в глубокую древность (и, когда возвращается из неё в трудах глаголандских историков, оказывается сильно изуродованной).
Первые упоминания о коренных жителях, лесных словичах, появляются на берестяных грамотах, написанных ещё задолго до возникновения государства в так называемый деревянный век. В это время (известное среди историков также как эпоха пандендрированности, всеобщей деревянности) всё в стране – даже её языческие словобоги Яви и Прави – делалось из дерева, преимущественно из осины. Ещё и сейчас на окраинах Леса Тёмных Метафор можно найти намоленные веками капища с полусгнившими осиновыми идолами позабытых, но до сих пор могущественных словобогов. Стилизованные их изображения стали частью палеомодернистской традиции в современном глаголандском искусстве.
Согласно легенде, записанной в Серженевой Книге, примерно тысячу триста лет назад большая группа глаголичей сумела переправиться вплавь через Родную Речку из Праязыковых Болот. Из потомков словичей и глаголичей возникла новая языковая общность глагов.
Они мирно разводили коров на разнотравье, писали друг другу берестяные славянофилькины грамоты и от своих трудов стали сыты быть. Пять раз в день собирались они вместе и много пили солнечной сурицы во славу словобогов. А имя словобога-оборотня главного было Дид-Дуп-Глаг. От многих словес и от сурицы солнечной лишились они мужества и имели между собой беспокойство и разлад. Что в Прави положено Дид-Дуп-Глагом, было им неведомо, и Явь творила жизни их.
Через двести лет после Великого Переселения, когда на месте будущей столицы страны, Словгорода, уже находилось большое поселение, греческие монахи из Святой Земли принесли в страну Ноос – разум, явленный в Откровении Логоса. Исполненные Нооса, благочестивые глаги сбросили наконец иго Дид-Дуп-Глага и других своих древних словобогов вместе с их деревянными статуями в Родную Речку. Уцелевшие словобоги попрятались по лесным урочищам, и священная корова Зимун не приходила больше грозовой тучей в глаголандском небе.
Язык в стране стал церковно-славянским, и в церькъвах Глагоруссии начали словославить Истинное Слово костлявые девкы и русые лепокудрые мужики.
Слова-памятники этих эпох (например, «Слово о Законе и Благодати» или «Слово о Полку Игореве») давно стали предметами глаголианского религиозного культа.
Священные книги, принесённые греками, были быстро утеряны, и содержание их позабылось. Но осталась с той поры в глаголианстве неизбывная ноостальгия, тоска по разумному, тоска по ноосу – разуму, явленному в Откровении.
Много разных народов приходили в страну и буйно смешивались с коренным населением. И жители научились приспосабливаться. Если нужно, они могут, навесив на себя защитные суффиксы и префиксы или, изогнувшись всеми своими флексиями, принять любую форму, могут склоняться, спрягаться, могут выработать любое надоумение – умение делать как надо. Но податливая женственность склоняющихся, спрягающихся глагов обманчива. Корни их уходят очень глубоко подпочву, в деревянный век, ибо время в Глаголандии движется медленнее, чем в других странах, и прошлое здесь с настоящим связано сильнее.
Любопытно, что первые попытки описания страны (такие как Грамматические Уложения Лаврентия Зизания) относятся к Межэрью Смутного Времени, когда ещё воскресали невинно убиенные царевичи, правили самозванцы и от дьявола никому житья не было. Но при этом церковно-славянское уже сменялось светско-славянским.
Отцом-основателем современной Глаголандии считается А. С. Пушкин. «Пушкин наше всё, а мы…» – любят повторять за начальством благохитрые глаги, при этом подмигивая друг дружке и самим себе.
5. СЛОВГОРОД
Словгород, древняя столица (и единственный город) Глаголандии, если смотреть сверху, представляет собой уникальный каменный текст, ощетинившийся иглами шпилей, со словами зданий, длинными фразами улиц и чёрными точками площадей в конце, вывесками на домах, обозначающими названия глав, вкрапленьями античных цитат….
Урбосемиотика (наука, изучающая и расшифровывающая этот текст) одна из главных областей исследования в Глаголандском Университете.
В центре столицы покрытый зелёной патиной памятник из слухов в форме гигантского кукиша. У подножия кукиша каменная чаша с журчащим фонтаном.
Вокруг памятника по утрам стоят прилавки. Тут торгуют крикливые силлабы в цветастых кофтах – предлагают по дешёвке благодать, разливают по бидонам светящуюся, пенящуюся алиллуйю, словесный мёд и виршевичную похлёбку, железными совками насыпают из джутовых мешков крупу из мелкого петита.
Мелкие тороговки, местные шахер-махеризады, зазывают недоверчивых покупательниц, рассказывают сказки, расцвеченные лжинками, о своих заморских товарах.
Румяные лингвины в белых хрустящих передниках продают знаменитые глаголандские вербублы из поджаристого словесного теста с зияющей пустотой посредине. (В народе вербублы эти считают метафорой всей Глаголандии. Считается, что через их поедание происходит приобщение к исконным глаголандским ценностям, к пониманию священной пустоты, заключённой в глагах. Каждая праздничная трапеза завершается обрядом поедания вербублов.)
Между прилавков торчат кокетливые красные будочки ЖМ-уалетов (совместных женско-мужских туалетов) с блестящими металлическими ручками. К будкам тянутся похожие на нетерпеливо перебирающих лапами сороконожек, длинные очереди.
Дородные глаголандские матроны с маленькими головами и всевозможные булы (фабулы, вокабулы, буллы, инкунабулы), плотно покрытые украшениями, бродят между прилавками и ЖМ-уалетами. Вращают зрачками, изливают душу куда попало, рассматривают товары, фильтруют базар. Жесты их всё время толкаются, налезают друг на друга.
Позвякивают медные дребеденьги в пришитых к необъятным поясам кошельках. Бесформенные груди плывут над прилавками, трясутся, волнуются многослойные юбки. Шевелятся красные рты, лиловые зубы сверкают в огромных ожерельниках, ошейниках из жемчужных ожерелий и синяков. Когда они наклоняются над прилавками и близоруко ощупывают глазами разложенные товары, ожерельники натягиваются туго на гофрированных жирных шеях.
Торговки и покупательницы никогда не могут найти общего языка. Иногда даже без всякой задней мысли пальцы в рот друг дружке кладут, общий язык там найти надеются. Но языки у них хоть и все без костей, но слишком уж разные. А головы на плечах варят плохо, и ума приложить они ни к чему не могут. Только пальцы себе обслюнявят, а всё мимо ушей пройдёт прямиком насмарку.
Из-умлённый, вышедший из ума, городской юродивый В?с?ё? в котором каждая буква корчится под вопросом (когда-то он был профессором в Университете и прославился шизобретением новой грамматики без знаков препинания для свободного, ничем не ограниченного общения), бегает в прорезиненном макинтоше с закрытыми глазами по базару. Под глазами у него покачиваются изжелта-синие мешки, набухшие от видений.
Размахивая костлявыми руками, из-умлённый подглазномешочник отгоняет исчудия своего воспалённого мозга, безуспешно призывает, пока не поздно, покаяться и перестать торговать. Вся Глаголандия должна стать храмом Слова, и торговцев надо немедленно из храма изгнать.
Когда В?с?ё? останавливается и, задыхаясь, стоит с опущенной на грудь курчавой головой и пристёгнутыми, прижатыми к стегну, ладонями в позе, напоминающей известный памятник великому поэту, вены голубыми змейками сползаются к его вискам и становится слышно, как стеклянная Птица-Кашель, живущая у него в грудной клетке, бьётся тяжёлыми крыльями, пытается вырваться наружу.
Фасад Собора Св. Грамматики обращён к рыночной площади. На паперти у провала открытой двери Собора всегда сидит, нагнув голову и выставив обрубок, обмотанный маслянистыми тряпками, ух!мылистый калека Полусло с обрезанным последним слогом. Позвякивая медными дребеденьгами в консервной банке, он требует милостыню у входящих. Одинокий клок, словно иссиня-чёрный изогнутый рог, угрожающе торчит у него из макушки. В лице что-то явно противоречащее заповеди «Возлюби ближнего своего».
