Во-первых, в годы отрочества у меня были тёплые отношения с литературой и русским языком. Конечно, сейчас я безграмотный, ибо алкоголь и постоянный стресс заставил меня забыться о прошлом. Я не помню свои мечты и желания. Конечно, в Бога я тогда верил, но и мысли становится на дорогу к нему ко мне не приходило. Я жил книгами, потому что был глуп…
Во-вторых, мною двигало желание понять, что скрывается за цветным переплётом столь массивного источника знаний, куда писатель вдохнул свою душу, отдал своему произведению самую лучшую частичку самого себя, чтобы читатель потом собрал себя по маленьким кусочкам. Меридианы его глубокой души заложены в каждой строчке, в финале и в начале. Все писатели – альтруисты, бесконечно отдающие чтецам далеко не просто свою мысль и сюжет, ведь каждому свойственно трактовать произведение по-разному.
Я стоял на проходе, потому что замер в своих размышлениях и около меня проходило уйму народу, что неслось за своими мечтами или сиюминутными хотелками. Что толку от них, обитателей человейника? Замечает ли этот юный человек немую толпу, несущую в себе негодование и желание грызть глоткам другому, лишь бы себе было хорошо…
Встреча с Косолапым до сих витала на задворках моей памяти. Я до сих пор помню, как Мишка что-то пытался сказать мне в спину, но я не слушал его. Интересно, он не перестал читать после того, как закончил институт?
Кажется, я на бесконечность лет останусь в одиночестве, в ожидании Господней милости, если не сяду на скамейку рядом с тем парней. Ему явно не понравится, что я вытащу того из прострации, в которой есть только он и автор, что несёт его по строкам своего необъятного мира. Собственно, когда меня волновали желания жителей человейника, что так рьяно отвергают существования Бога. Одна половина думает, что его нет, а другая половина является слепыми «верующими», что противоречат самим себе. Они называли себя рабами божьими; так в чём же проблема положить всё к ногам Господней и ждать его милости, коль она придёт к ним?
Перед тем, как приземлиться на скамью, я спросил у парня:
– Библию читаешь?
Кажется, этот орлёнок едва поступил в универ. Длинные волосы парня говорят о замкнутости в себе обычно. Как оказалась, у пацана таковая присутствует. Ну, так-то вся одежда чистая. Куртка тёплая, скрывающая под собой белую рубашку. Неужели школьник… Школа чем не муравейник, скажите мне на милость. Чёрт возьми, да как он смог обрести счастье в это проклятом мире?
– Нет, фантастику, – ответил он, когда я усаживался рядом с ним. Свой чёрный портфель, что так и давил своими лямками на мои больные ключицы, я поставил на пол. – Стивена Кинга.
Немногословным парень оказался. Писателя я не знаю такого.
– Ну читай-читай, – сказал ему я.
Мне более чем прекрасно было видно, что незнакомец не заинтересован в разговоре со мной. До крайности понятно, что молокосос не понимает меня. Поймёт он, если только послушает и поверит мне или же проживёт без крыши над головой около восьми лет, веруя в яркую небыль.
– Ты молодец, что читаешь, – всё-таки сказал я ему. – Помню в молодости тоже читал. Знаешь, русские писатели пишут гораздо лучше иностранных.
– Да, – удивительно, но он охотно ответил на мои некомпетентные высказывания. – Мне нравится русские писатели и зарубежные.
Виду меня был лихорадочным, а у парня очень энергичным. Не знаю с какой стороны моего нутра продолжился этот странный диалог двух персон на разных высотах.
– Беляев замечательный писатель, – вспомнил я. – Это же надо так писать, что все образы, будто настоящие. – (Интересно, ему понятно, что я говорю. Голос у меня слабоват и хрипловат).
– Да-да, – уже трижды повторил парень, согласно кивая на все мои рассуждения, – я читал Беляева. Замечательный писать. Особенно роман «Человек-амфибия»…
– Нет, – перебил его я. – «Человек-амфибия» – хорошо конечно. Вот только нереально всё это. Развлечение с хорошим описанием – да и только. Он писал про то, что происходило наяву с элементами фантастики. И как люди вообще посмели поставить его рядом с Стругацкими?
Удивительно, что малолетка внимательно слушал мои слова, глядя в мои глаза. Кого видел он во мне? Я всегда побеждаю в споре, потому что у людей не хватает времени проводить дебаты с бездомным. Внимательность и интерес в карих глазах меня поразил.
Внезапно меня пробивает током, что я чуть не вздрогнул за местом. Меня будто окотило с ведра ледяной водой, а волосы едва не поднялись дыбом. Точь-в-точь такие же глаза были у Машки, когда я пригласил ту на свидание.
Я хорошо помню тот весенний вечер, когда, между нами, с ней бурлило счастье и благополучие. Господь посылал мне подарки, чтобы потом у меня хватило силы воли сложить всё к ногам его, выходя из человейника. Пожалуй, уж слишком сильный был хлопок той дверью. На восемь бесконечных лет затянулись мои поиски, что я провёл здесь.
Но какие же были красивые карие глаза…
Глава 3. «Ледяные губы»
На выпускном было не так, как нам хотелось. Вроде всё пошло по плану, но настроения не было у моих бывших одноклассников. Наверное, всё испортил этот ужасный летний дождь, ломающий привычные законы природы. Летом обычно жарко, а тут ледяной капли намочили мой костюм. Мы с Машей заказали такси, не встретив закат вместе с остальными. Всё-таки выдержать столь напряженную атмосферу было до боли тяжело.
Никакой дождь не сможет смыть во мне желание поцеловать рубиновые губы. Я знал, что оденет Маша подаренное мной калье. В моей памяти до сих остался апрельская ночь, проведённая с ней на балконе. Казалось, звёзды и луна светили тогда только для нас. Она прижилась ко мне всей своей пышной грудью, и я смог ощутить вкус счастья, что обитал на её губах. Первый наш с ней поцелуй запомнится мне на века.
После той ночи, у нас больше с ней не было таких страстных поцелуев. Порой после школы или во время вечерних гуляний, она с хитрой улыбкой целовала меня в щёки или краешки моих губ, но это было несерьёзно для меня.
Я дал не только себе обещание поцеловать Машу на выпускном, тоже самое я сказал своему младшему брата, который уже окончил восьмой класс. Стоя у шифоньера с зеркалом, я поправлял рукав своей рубашки и рассказывал юнцу о своих планах. Мы даже решили побиться об заклад, но не серьёзно конечно же. Однако, даже в шуточном споре мне проигрывать неохота, поскольку мой брат довольно энергичный парень. Ему только дай повод для шуток и стёба, как тот начнёт из-за своей зависти подкалывать меня. Что взять с молодого?
Таксист выключил музыку в салоне по моей просьбе. Маша, что лежала на моём плече, щекоча ключицы и шею своими каштановыми волосами услышала мой голос и очень мило улыбнулась.
– Хитрюшка, – шепнул ей на ухо я. – Ты не спишь.
Я слишком низко наклонился к её прикрытому кроном волос ушку, отчего её кожа покрылась мурашками. Я едва заметил это.
– Ди-и-им, я устала, – жалобно простонала девушка. – Когда мы уже приедем?
– Потерпи чуть-чуть, Маш.
Она оживилась, кинула на меня свой взгляд, в котором, как всегда, горел озорной огонь, присущий только ей одной. Ни в одной девушке я не наблюдал то, что было у моей Маши. Этот блеск в карих глазах что-то мог значить. Наверное, ей всегда было весело, ведь по глазам же можно прочитать человека. Мне она говорила, что мои глаза всегда печальный и обращены куда-то ввысь. В будущем я понял, что она имела ввиду. Только Маша Токарева умела читать между строк. Только она видела и знала меня настоящего.
– Закат уже прошёл, – забеспокоилась она. – Давай встретим его вместе? Только ты и я. Больше никто нам не нужен.
– Ну конечно, встретим обязательно. Только не притворяйся спящей.
Снова хитрый, до боли знакомый мне взгляд. Как же прекрасны эти распущенные волосы, коими я не мог любоваться, когда те заплетены в хвост или в косу. Теперь они так мило рассыпаются по белому личику. Никогда не думал, что меня будет так сильно влечь родинка на верхней губе, прямо под носом. Что я в ней нашёл такое? Помню Маша говорила, что она лишняя, её хорошо бы закрасить пудрой или вообще удалить. Я тогда взял девушку за руку и бросил холодный взгляд, проговорив строго: «Не вздумай, солнце моё».
Она обняла меня и больше не задумывалась о удалении того, что я в ней так обожал. Действительно, она жила для меня, а я для неё.
– Мне так нравится спать на твоём мужественном плече, – она потрогала действительно широкую кость плечевого сустава. Я долго потел в зале, чтобы сделать по-настоящему крупными дельтовидные мышцы. – Когда ты собираешься побриться?
– Вообще-то я брился неделю назад, – запротестовал я.
– Ты колючий, – заметила девушка и провела рукой по лёгкой щетине на моих щеках. Ей никогда не нравилась растительность на лице. Её мнения я не разделял. – Как мне теперь тебя целовать?
– А почему нужно обязательно целовать меня в щёку?
Она смутилась.
– Дим… Не здесь же…
Я посмотрел на таксиста. Тот сперва глядел на нас в зеркало, а потом убрал взгляд. Действительно неприятно, когда лишние лица смотрят на любовные нежности. Но что поделать?
– Машенька, – с нежностью обратился я к ней. – Родители будут допоздна на работе. Дом в нашем с тобой распоряжении до шести утра. Как ты на это смотришь?
– А что мы будем с тобой делать?
Тут уже я начал смущаться и неловко улыбаться. Ответ пришёл ко мне в голову не сразу.
– Проводить остаток выпускного.
Маша рассмеялась, упала ко мне на плечо и прикрыла глаза в счастливой улыбке. Таксист тоже улыбнулся, отчего мне стало очень приятно на душе. Это будет мой самый счастливый вечер. Сегодняшняя ночь будет многообещающей. Я знаю, что произойдёт дальше, и Маша знает. Теперь всё моё нутро зазывает таксиста ускориться, чтобы прямо сейчас мы с ней оказались дома.
Проезжая мимо церкви, я перекрестился три раза во имя отца и сына святого духа. С безмолвными губами я прочёл молитву, на что Маша испепелила меня взглядом. Будучи атеисткой, она не знала, что позже я выберу жизнь аскета, когда начну всё глубже и глубже погружаться в религиозные исповедания.
Хотя, мне иногда кажется, она знала к чему приведёт моя вера в Бога и моё серьёзное отношение к религии.
Машина подъехала к дому. По-моему, именно тогда, нам назло начался дождь, плавно переходящий в ливень. Сняв свой чёрный пиджак, я накинул его на Машу, потом долго-долго мне пришлось открывать чёртову калитку, чтобы ввалиться во двор и сразу забежать вместе с ней под крыльцо.
Наш частный дом просто бурлил различным хозяйством, находился он на краю города. Маше так он понравился, что она решила часто заходить ко мне, дабы я ей показывал наш огород и скотину, которую мы держали в загоне.
Когда я был совсем маленький, отец меня водил по двору и говорил, что вскоре всё станет моё и я буду контролировать всё наше имущество и следить за домом. Я тогда удивлялся и думал, как же я за всем этим присмотрю один. Но папа в те моменты говорил, что любой мужчина должен уметь взять всё на себя. Он сказал, что мне самому понравится быть хозяином своей жизни. В будущем я осознанно выбрал своей путь именно потому, что отец научил меня чётко принимать решение и ставить перед собой цели.
С отцом отношения мои всегда были очень тёплые. Мама ушла от отца, когда мне было восемь. Я очень плохо её помню, ибо с ней уже отношения у меня были натянуты. Мой батя часто водил в дом других женщин, что в юношеском возрасте меня крайне бесило, а потом я начал относится к этому, как к должному. Правда, мне до сих пор непонятно, как отец мог распаляться на такое большое количество девушек. Мне кажется, я всегда любил только одну – только Машу, а другими девушками я заполнял те пустоты, где должна быть она. У нас даже созвездие было одно.
Никогда и никому непонять насколько сильна была моя тяга к ней. Я мог прожить её жизнь, а она мою, ничего не меняв в них. Мы мыслили одинаково, словно находились на другой частоте от мира. На той частоте, где существуем только мы с ней. Иногда на свидании мы оба печально вздыхали, смотрели на друг друга и улыбались. «Как же скорбно, что другие люди не понимают нас и не ставят всерьёз нашу сильную любовь», – думали мы.
Она весело завизжала, вбегая во двор. Я побежал за ней не менее весело. Почему-то она побежала мимо крыльца, вглубь нашего двора. Сперва я не понял её, но потом до меня дошло куда она собирается. Она непременно мчится к нашему с ней любимому месту.
Так уж получилось, что за нашим двором находится поле, к которому у нас есть выход через дыру в заборе. Поле то заброшенно – на нём давно никто не вспахивает землю. Непонятно кому принадлежат эти гектары, да и не имеет значения. Я знаю, что Маша бежит смотреть на закат, сидя на скамейке, которую в посадке среди деревьев сделал мой отец. Но она сядет не на скамейку, а прыгнет на качели. Их уже сделал я с моими друзьями, чтобы катать на них девчонок. Прошло много времени с тех юношеских лет. Мне уже скоро исполняется девятнадцать, а Маше восемнадцать. На эти места ходим мы с нею, потому что они находятся вблизи к моему дому, а пацаны с нашего двора уже взрослые.
– Дима! Закат начинается, гляди быстрее!
– Маша! – Кричу ей я вслед, наблюдая как та весело прыгает на качели и набирает разгон своими ногами. – Ну куда ты босиком! Заболеешь, Маша! Прекрати, вернись домой!
Я даже на заметил, как та сняла каблуки, испачкав свои ноги в грязи под ногами. Она осталась в своём летнем платье фиолетового цвета и в капроновых колготках.
– Дим, ну перестань. Посмотри, как красиво лучше! Чего ты ворчишь?
Я подошёл к качелям и сел рядом с ней, прижав к себе мокрое тело. Она замёрзла, но не подавала виду, чтобы я не начал ругаться. Её волосы стали темнее от воды, а мои блондинистые совсем поникли. Они запустила в них руку, зачесав те набок.
– Мой светловолосый рыцарь! – Восхитилась Маша, засмеявшись. – Как же чудесен именно сегодня закат! Ведь мы закончили школу и идём во взрослую жизнь вместе. Я не могу поверить, что мы вместе, Дим…
– Любишь ты всё романтизировать, солнце моё. Закат каждый день бывает.
– И он прекрасен каждый день. Каждый день наступает рассвет, и мы живём, празднуя бесконечную жизнь. – Она была зачарована заходящим солнцем, что ложилось за кроны деревьев. – Посмотри, как же оно красиво…
Дождь мешал мне полностью отдаться зрелищу. Весь мой костюм промок насквозь. Капли воды всё текли по моему лицу, сползая на шею. А закат был просто волшебным: диск огненного солнца красил своим светом округу, ложась спать за торчащие в небо копья деревьев. Чтобы выйти на востоке оно ложилась на западе снова и снова. Целеустремлённости этой замечательной звезды можно было очень подивиться. День за днём можно наблюдать за одним зрелищем – за огромной звездой, что околдовывает своим светом миллиарды людей. Каждый видит это потрясающе красивые лучи пекла и ослепляющий свет, сулящий о божественной силы великого шара, подаривший нам жизнь и возможность любить. Наверное, солнце – и есть Бог, которому мы должны поклоняться и отдать ему всю жизнь.
Взявшись за подбородок Маши, я пытался повернуть её лицо ко мне, чтобы в столь трогательный момент поцеловать её, но она упорно отказывалась, глядя на солнце.
– У тебя, Маша, одно солнце, – заметил я. – А у меня три.
Она удивилась, окинув меня своим взором.
– Вот ещё два, – сказал я про неё глаза. – И те, и те дарят мне жизнь. Я хочу посвятить тебе стихи.
Меня пробило током, но уже не из-за холода и сырости, который проник в меня до мозга и костей. Она смотрела на меня с тем самым волнением, на которых смотрела на солнце. Наверное, человек, попадающий на небеса тем же самым взглядом смотрит на всевышнего, с вожделением ожидая от него слов.
Твоё сердце нужно мне…
За него я всё отдам.
Я не вижу мир во вне;
Если есть мир – то только в тебе.
Пусть кругом будет раздор;
Мы с тобой уйдём туда,
Где есть только тишина,
Где есть только мы с тобой.
Давай скорей уйдём.
Пусть небеса мне дадут сил,
Чтобы я сказал тебе:
Маша, я тебя всю жизнь любил.
У заворожённой девушки остановилось сердцебиение, а глаза стали стеклянными, но далеко не от капель дождя, что стекали по её черным, словно ночь ресницам. К слову, туш у неё потекла. По скулам начали катиться слёзы, она плакала совсем без звука и затих ветер, перестал стучать о листья ливень, чтобы не мешать нам. Никто не смел нарушить звук наших душ, что пели в унисон песнь любви.
Я навсегда запомню вкус её ледяных губ. Маша, ну почему они такие холодные? Я не мог отпрянуть, хотя онемел весь от холода, что источали они. Солнце не согрело их, ибо оно уже ушло за деревья. Узор тьмы начал нисходить на мир, но не на наш. В нашем мире светило собственное солнце. Там было два солнца, которые заходили лишь когда она отводила свой взгляд.
А она смотрела на меня, лёжа на постели. Там она ощущала судороги удовольствия, которые я ей приносил. Мы хотели выпить шампанского в честь выпускного, но позже опустили эту идею.
Двое нагих любовников после того, как отошли от страсти сидели за столом, укутавшись в пледы и пили чай. Я очень много рассказывал Маше забавных историй, та в свою очередь смеялась. Порой мы целовались с ней и шутили вместе. Помнится, мы даже пели с ней «Ласковый май» и «Белая ночь». Потом я включил на отцовском магнитофоне вальс, и мы с ней танцевали. Я двигался очень нелепо, отчего та смеялась и показывала мне как правильно двигаться в такт музыки.
Маша хотела спать, но я ей не давал, ибо в шесть часов утра вернётся отец. Конечно, тот задержится и скорее всего надолго. Он сказал, что заедет по каким-то делам. Под словом «дела», он подразумевал собой напиться, чтобы забыться. Мой брат остался ночевать у своего друга. Долго он упрашивал отца отпустить его. Я помог ему убедить папу, чтобы остаться с Машей вдвоём.
– Маша, а как ты думаешь, чем наши родители занимаются? – Из любопытства спросил у неё я.
– Дим, – внезапно стала серьёзной она. – У них серьёзных разговор.
– Что? У наших родителей?
– А ты не знаешь разве? – Удивилась она. – Ой.
– Мой отец с твоим?
– Ну… Я знаю, что у них сегодня в семь важная встреча…
Глава 4. «Важная встреча»
– Семилетней выдержки, Владимир Альбертови
ч! – Сказал Геннадий Васильевич, разворачивая коньяк этикеткой к гостю. – Армянский! Специально для вас его готовил.
– Не слишком ли велика честь, Геннадий… – Вот чёрт! Опять Владимир Альбертович позабыл имя будущей жены своего сына. Что за напасть-то такая?! – Извините…
– Васильевич.
– Да, точно. Прошу прощения. На старости лет возникают проблемы с памятью. Спасибо за предложение, но я уже давно не пью. У меня большая проблема с поджелудочной железой.
– Обижаете, Владимир Альбертович! Вы это говорите без пяти минут главному врачу Краснодарского диагностического центра. Токаревы – династия врачей. Это нужно знать. Можно вас величать по имени и на «ты»? Мне гораздо будет приятнее, если отец моего сына станет звать меня просто Геной. Как вы на это смотрите?
