В готовую уху по традиции опустили берёзовую головешку. Сняли котелок, точнее кастрюлю, с огня. Сразу по мискам разливать не стали выждали минут пятнадцать, чтобы настоялась, а в это время нарезали хлеб, лук, огурцы, помидоры. Достали бутылку. Вкусная всё-таки уха на свежем воздухе из свежей, только что пойманной рыбы! Вообще, в нарушение рыбацких канонов, уху я люблю со сметаной. Притом, кладу её в тарелку и не размешиваю. И получается, что из одной тарелки я ем две ухи с несколько разным вкусом. Ну, а сейчас мы ели классическую уху (без сметаны).
Откровение
Тихий вечер, доносящиеся крики пролетающих гусей, выпитое вино, навеяли на нас грусть. Грусть светлую, хорошую. Всё это расположило к неторопливой откровенной беседе. Вспомнили последние рыбалки. У каждого она была своя, интересная. Обсудили мировую обстановку. Своих родных вспомнили. Когда коснулись детства, то Алексей неожиданно для всех сказал: «Хорошо, что батька меня в детстве лупил, как Сидорову козу. Не знаю, чтобы со мной стало…» Продолжил он: «Может быть в тюрьме сидел. Ведь в детстве я был очень хулиганистый».
Я сильно удивился такому признанию, так как Алексея знал, как уравновешенного, ответственного офицера. «А я своих детей, пока росли, ни разу не шлёпнул» – сказал я. «Они у вас покладистые были?» – спросил Алексей. Я ответил, что наши дети были обычные. Также бегали по улице, как и соседские ребятишки. И проказничали также. Просто на девочек (у нас их четверо) у меня никогда рука не поднималась. А когда появился сын, и его назвали в честь моего отца Славой, то для меня получалось, что наказать сына, это значит, поднять руку и на отца…
Помолчали. Я сказал, что по инерции старался сохранить в себе традиции, правила, которые были в нашей семье, когда я рос. А, когда повзрослел, старался сохранить и поддерживать их уже в своей семье.
Ребята вспомнили, как пацанами тырили яблоки в чужих огородах. Хотя в своих яблони тоже росли. Как нравилось бахать из больших ключей от домашних замков. В отверстие ключа заталкивали серу от спичек, вставляли туда большой затупленный гвоздь. Соединяли все это веревкой и ударяли о что-нибудь твёрдое. А я в свою очередь вспомнил свое детство. Как маленьким тонул в реке (упал с мостков) и меня спас, прибежавший на крик детворы, сосед.
И моё увлечение пиротехникой вспомнилось. В руках побывали и поджиги, и обрезы, и шомпалка. Я вспомнил, что из такого оружия расстреливал Евангелие от Матфея. Отец увидел эту книгу с вмятинами (она толстая и её не прострелить). Не ругал, но сказал, что в любую книгу вложен человеческий труд, тем более в такую! Он держал её в руках и бережно гладил пальцами вмятины на обложке. И тут я впервые понял, что сделал больно книге, не просто совершил грешный поступок, а именно причинил боль книге! Отец раскрыл Евангелие и прочитал вслух отрывок. Я не помню дословно суть текста, но я запомнил на всю жизнь, руки отца, бережно державшие книгу, важность и торжественность момента, звук голоса, читавшего молитву.
До сих пор удивляет, что папа не отобрал у меня стрелялку. Видимо чувствовал, что с моим характером, через некоторое время, у меня, на смену отобранному, появится другое оружие, возможно, серьезнее прежнего.
Рассуждая об озорстве, вспоминая знакомых, которых давно уже и в живых-то нет, мне вспомнились отношения с бывшими соседями – Чумаковыми.
Константин Федорович Чумаков был машинистом. Ездил на паровозе. Онисья Михайловна – домохозяйка. Маленькими мы звали их дядя Костя и тётя Оня. Детей у них не было. Были они как-то нелюдимы и в гости к ним никто не ходил. Даже родной брат дяди Кости, живший в нашем городе, бывал очень редко, и они не любили шума, нашего детского. Дом их стоял на самой горке. Зимой, от их калитки мы делали лыжню с трамплином. Наши уличные крики доставали тётю Оню и она, чтобы отвадить нас, посыпала спуск золой, а мы рядом другую лыжню прокладывали.
Летом, напротив наших огородов мой папа в реку ставил козлы с досками. Для того, чтобы с них можно было полоскать бельё, половики. Мы, ребята, с утра до вечера осаждали это сооружение, превратив его в нырялку. Чем, конечно, мешали женщинам полоскать бельё. Тётя Онисья, чтобы нас босоногих сорванцов, прогнать оттуда, посыпала место у нырялки битым стеклом. А моей маме жаловалась, что от этих ребят шумно больно…
В нас, пацанах, зарождалась детская месть. Зимы раньше были серьезные – минус тридцать пять градусов, минус сорок, и стояли такие морозы декаду. Заборы, помню, трещали и дома временами передёргивало. В такие морозы я выносил из дома банку с водой. А у этих соседей все калитки от воров запирались на замки. И мы вечером наливали в эти замки воду. В своей мести мы пошли дальше. Стали периодически бить у них в доме окна. Периодически – это раза три, по-моему.
Как-то я летом или осенью из рогатки выстрелил к ним в окно. Хоть и маленький был, но стрелял метко (конечно, в окно из рогатки и попасть-то несложно). Онисья Михайловна увидела это и закричала, что нажалуется моему отцу (она сказала «батьке») и, что он меня ремнём отходит. Я спрятался в кустах сирени и ждал, когда вернётся с работы отец. Этого ждала и тетя Онисья. Когда отец поравнялся с домом, тётя Оня сообщила ему о моём хулиганском поступке. Отец нахмурился, а она, мне так показалось, обрадовалась, что мне всыплют… Из кустов я всё это видел и слышал разговор. Прятался я на улице до вечера. Но, домой идти надо. Явился. Отец понял, что я всё знаю и прочувствовал. Погрозил мне пальцем и сказал: «Больше меня не подводи». И больше к этому разговору не возвращался. И в дальнейшем, когда с ребятами хотели где-нибудь созорничать, вспоминалась папина фраза и меня это останавливало от проступка. Уже в те детские годы я очень уважал отца и любил.
Прошло время. Дядя Костя вышел на пенсию, его разбил паралич. Он мог только передвигаться по двору, волоча ногу. Дядя Костя не разговаривал, – у него пропала речь, но он все понимал. Я, уже будучи взрослым, возвращаясь с работы и, видя Константина Федоровича во дворе, всегда останавливался. Здоровался с ним и рассказывал Константину Федоровичу о своей работе, что в городе произошло, о разных делах. А он стоял, слушал, изредка кивая головой и по его щекам текли слёзы… Когда Онисья Михайловна осталась одна, я помогал ей: носил с колодца воду, из сарая дрова. В магазин за продуктами она ходила сама.
Дедушка Андрей
Сумерки были уже осенние, длинные. И мы, днём порыбачив, побрав на болоте ягод, до темноты возвращались в домик. Поужинав, лежали на полатях. На столе горела свеча, в избушке натоплено, и мы в полудрёме не торопясь переговаривались, часто отдаваясь своим воспоминаниям. И вот Саша, до этого слушавший нас, стал рассказывать о своём дедушке.
Он и раньше часто о дедушке вспоминал. Вспоминал родительский дом в деревне Марково. Родители Саши постоянно были на работе, и маленький Саша большую часть времени проводил с дедом.
Звали деда Андрей Константинович Киселёв. Раньше Андрей Константинович занимался подсочкой леса, был егерем. На нем держалось всё домашнее хозяйство. Почти всю домашнюю утварь Андрей Константинович изготавливал сам: стол, скамейки табуретки, кадки, косы и другое. Все эти вещи были сделаны просто и добротно. На некоторых предметах были вырезаны рисунки, то есть, к любому делу дед подходил творчески. И рыболовные снасти он изготавливал сам. Мне приходилось видеть леску, искусно сплетённую из тонких веревочек на крупную рыбу; блёсны, которые сделаны из металлических ложек. А ветеря дед Андрей плёл из ивового прута. Саша вспоминал, что иной раз на озёрах попадала такая крупная рыбина, что её Саше было просто не поднять.
По рассказам Саши дед Андрей очень любил встречать своих детей, которые повзрослев, разъехались кто куда. В такие моменты он брал в руки гармонь и играл. При этом пел задорные частушки, это для него был праздник. А играл Андрей Константинович виртуозно! У дедушки было пятеро детей и всех их дед научил играть на этом инструменте. Надо сказать, что у всех Киселёвых – хорошие голоса и они любили петь. А в большие праздники ещё и залихватски отплясывали.
Большое трудолюбие, весёлый нрав, доброта, – всё это было у деда Андрея. И в Сашиной памяти дедушка Андрей остался сильным, добрым, светлым человеком.
Когда мы с Сашей отправлялись на рыбалку в его родные края, он, прежде чем остановиться у родительского дома, всегда сначала заезжал на кладбище. Садился рядом с могилкой деда Андрея и негромко начинал разговаривать. О чём Саша рассказывал, не знаю, так как в такие минуты я тихонько уходил в сторону, чтобы не мешать. Не мешать беседе внука с дедушкой Андреем…
Древо жизни
Настала очередная ночь нашего пребывания в Вепском краю. Саша и Алексей посапывали. Мне не спалось. В такое время иногда в голову лезут мысли против своей воли. Тем более, Саша накануне, вспоминая своего деда, затронул и мои воспоминания о родных. Перед глазами у меня была наша родословная. На удивление толстая и в этом большая заслуга моей сестры Наташи. На удивление потому, что, когда мы работали, нам было не до этого. Отец моего папы, его братья, дедушка и прадедушка нашего дедушки (как оказалось) были священниками, поэтому в советское время эта тема была под запретом. Со временем, кто знал наши корни, ушли из жизни и Наташе пришлось собирать сведения по крупицам.
Если укрупнить, то получалось, что по папиной линии родственники были священнослужителями: Озеревский Михаил Павлович (1873—1909гг), Озеревский Павел Николаевич (1846—1900гг), Озеревский Николай Николаевич (1810—1863 гг.); по маминой – учителя. Правда мамин дед Волков Андрей Кузьмич был краснодеревщиком. Осталась мебель, сделанная его руками. Выполнена красиво аккуратно, надёжно. А мамин папа Пётр Константинович был машинистом. По рассказам мамы и по сохранившимся бумагам человек он был уважаемый. Принимал активное участие в коллективизации. Был машинистом-наставником и в общественной работе принимал активное участие. Имел наградные листы. Но в 1938 году с ним поступили подло – расстреляли.
Мои бабушка и дедушка, Озеревские Анна Михайловна и Михаил Павлович, – отец моего папы (Озеревского Вячеслава Михайловича)
Озеревские Анна Михайловна и Михаил Павлович, и отец моего папы (Озеревского Вячеслава Михайловича)
Быстров Пётр Константинович в железнодорожной форме
Однажды при встрече наша давняя знакомая Эльвира Балясова пролила свет на эту историю с дедушкой. Эле об этом рассказала её бабушка, жившая от нас на соседней улице. Жена Петра Константиновича, маминого папы, была очень красива, а местный участковый однажды попытался надругаться над ней. За это Пётр Константинович набил ему лицо (правильнее сказать, думаю, – морду). Ночью дедушку арестовали, – поднял руку на правоохранительные органы…
Мне хотелось разобраться в этом деле, и я сделал запрос в областную прокуратуру. Пришел ответ: Быстров Пётр Константинович (такого-то года рождения) пострадал не как политический заключенный, а за «хулиганку». Конкретно, за что, не раскрыли. У меня было большое желание встретиться с этим участковым, чтобы задать вопрос и посмотреть в его глаза, и, наверное, не только посмотреть… Но, время ушло… 1937—1938 год – это годы массовых репрессий.
Не только у меня возникал вопрос: почему никто не понёс наказание за репрессии, за массовые расстрелы ни в чём не повинных людей?! Не простой тогда был период. Ещё тогда я подумал: как хорошо, что у наших внуков есть мы – бабушки и дедушки. Мы с сестрой, когда росли, не знали ни бабушек, ни дедушек ни по папиной линии, ни по маминой. И нам очень хотелось знать их воочию и дружить с ними.
Вспомнилась несправедливость по отношению к моему папе. В старых документах нашел газетную статью, где говорилось, что Озеревский Вячеслав Михайлович – сын попа. И как же он после этого может руководить школой?! Тот донос написал коллега. Видимо, ему очень хотелось быть директором…
После этого навета папу сняли с директорской должности. Но, спустя время, благодаря коллективу учителей и знакомых, папу восстановили в должности. Папа был членом КПСС, видимо, и это помогло, но, наверное, немаловажную роль сыграло и то, что при папе железнодорожная школа №25, в которой он работал, получила статус образцовой.
Покаяние
В канун нашего отъезда домой вспомнили Отечественную войну. Заговорили о том, сколько наших родных не вернулось оттуда, и Алексей опять удивил нас своим рассказом. Он поведал историю, после которой мы все надолго замолчали. Дело было так.
Алексей в составе группы своих коллег, молодых офицеров, был на экскурсии в городе Смоленске. Ознакомившись с основными достопримечательностями Города – Героя, они кучкой стояли около церкви. Вдруг к ним подошел мужчина и обратился на ломаном русском языке. Офицеры, конечно, ничего из сказанного им не поняли. Тогда мужчина протянул им лист бумаги. Там по-русски было много чего написано. Но Алексей понял и запомнил главное. Этот мужчина – немец. Во время войны, в районе Смоленска при отступлении был ранен, его спасла, и выходила русская женщина. Этот немец хотел найти саму спасительницу или её родственников, чтобы поблагодарить её и попросить прощение за то, что воевал против русских. Нашёл ли он в дальнейшем свою спасительницу, Алексей не знает, но он увидел, как немец затем зашёл в церковь, видимо, чтобы поставить там свечки за наших погибших солдат.
Рыбалка наша закончилась. Нас уже ждали дома. Возвращались уставшие, но довольные этой поездкой. Были яркие впечатления и от пойманной крупной рыбы, и от увиденного, и от откровенных бесед. И, в целом, от общения с дикой природой. Ехали в машине и балагурили. Непроизвольно, коснувшись рассказа Алексея о Смоленске, снова задумались и замолчали.
А мне тогда подумалось, что этот немец, воевавший под Смоленском и, которого спасла русская женщина, просил прощения не у горстки советских офицеров, стоявших у церкви; он просил прощения у всего нашего народа!
Мистика
Пишу этот рассказ с большим уважением к семье Козловых. Надо признать, что с детства я – атеист. Так в школе учили. И в следующем учебном заведении закреплял эти знания. Но, иной раз я замечал, в жизни происходят такие случаи, что ни одна наука не находит более – менее правдоподобного объяснения таким явлениям. Но прежде, чем рассказать об этих удивительных явлениях, начну по порядку.
Семья Козловых
Начав работать в Бабаевском лесхозе, по роду службы я объезжал все лесничества. Была весенняя посадочная пора. На вырубках садили ёлочки и сосенки, и я зачастил в Ольховское лесничество. Лесничим там был молодой специалист после техникума.
Делянка, где проводились лесовосстановительные работы находилась недалеко от деревни Ольховик и лесники на работу ходили пешком. В одном месте, после сильного ветра, тропинку перекрыла упавшая раскидистая осина.
И вот, бригаду пополнил вышедший с больничного лесник. Этот новый работник, дойдя до упавшей осины, остановился, достал топор и перерубил её. Тем самым сделав проход. Эта хозяйственная черта понравилась мне. Ведь, мужики неделю обходили стороной это упавшее дерево, перелезая через кусты и кочки. Этот мужчина оказался заядлым охотником. На этой почве я в последствии и сошёлся с ним. Мне нравились в нём прямота, работоспособность, честность. Правда, бригада смотрела на него косо. И, конечно, было за что. Он мог в глаза сказать то, что он думает, не взирая на ранги. А нравилось это, понятно, не всем.
В дальнейшем этот мужчина, звали его Александр Тимофеевич Козлов, старался от бригады работать отдельно, привлекая в свободное время своего сына школьника Сашу. И вот почему. Молодой лесничий попивал вино (когда и научился?). Нередко выпивал и с лесниками и рабочая дисциплина, соответственно, хромала. Александр Тимофеевич не поддерживал их в питейном деле. При приёмке работ в этом лесничестве нередко выявлялись недочёты. И бригаду приходилось заставлять переделывать.
Так, например, при завершении лесовосстановительных работ, количество посадочных мест у них не дотягивало до нормы, т.е. до 3,5—4 тысяч хвойных саженцев на гектаре. А Александр Тимофеевич с сыном на отдельном участке высаживал больше – 4,5 -5 тыс. штук на гектар. И рубки ухода за лесом он делал грамотно. Раньше, по оценкам работников лесхоза, это было довольно крепкое лесничество. Но сменился руководитель и дисциплина упала. Конечно, можно было выгнать лесничего, но ставить некого. Воспитательных бесед с этим специалистом хватало на неделю – две. Затем всё повторялось. Так и работали.
И вот однажды, спустя пять лет, когда Александр Тимофеевич был уже на заслуженном отдыхе, его попросили помочь. Был конец квартала и план по рубкам ухода лесничество не тянуло. Работал он один без помощников (нарушая технику безопасности). И как так получилось, что падающее дерево ударило его по голове? Медпункта в деревне не было, упразднили при оптимизации… А в город он не поехал. И через некоторое время Александра Тимофеевича не стало.
Я был на его похоронах. Приехал и на сороковой день. Перед обедом помянули Александра Тимофеевича и вышли во двор, как принято, проводить его душу. Вдруг к нам с плачем подбежал его внук. Он до этого пошел прогуляться по лесной дороге. Хоть и маленький, но понимал, что дедушка умер и его больше нет. Сквозь слёзы внук рассказал, что когда он повернул к дому, то увидел своего дедушку, который шел лесом параллельно дороге. На плече у него было ружье, на поясе висели две утки. Дедушка шёл и улыбался.
Кого взял к этому моменту хмель, быстро протрезвели. Все пошли на то место, которое указал внук. Никого не было… В нашей компании были люди разного возраста. И те, кто постарше, заметили, что дети в раннем возрасте могут видеть то, что не дано взрослым.
Не своей смертью умерла и его жена Валентина Тимофеевна. Во время покоса она находилась на возу. Когда снизу кинули веревку, чтобы закрепить на телеге сено, конец ее стегнул по крупу лошадь и это послужило сигналом к движению. Лошадь дёрнулась, и женщина скатилась с воза на землю и сломала себе шею. И её после смерти маленькие внуки видели ее. Они вышли в коридор под вечер и за углом увидели бабушку. Та стояла и спокойно смотрела на них. Дети маленькие, но они понимали, что бабушка умерла и её больше быть не может. Дети в страхе вбежали в дом. В коридор вышла их мать Татьяна. Там никого не было.
Голос моих родителей
Мне вспоминается, как на сороковой день после смерти отца я услышал его голос. Было раннее солнечное утро. Вдруг сквозь сон я явно услышал: «Толя». Голос был спокойный, как обычно разговаривал отец. Он звал меня. Помню, я вскочил и обрадованный вбежал в отцовскую спальню, думая: «Какой страшный сон мне до этого снился». Но кровать была пуста. Папы не было. И это был не сон. А голос я реально слышал!
Мамы нашей не стало десять лет назад. И не так давно тоже ночью я услышал её голос. Она меня окликнула. Я вскочил на кровати и сказал: «Что, мама?». Жена спала. В квартире больше никого не было, но голос прозвучал чётко. Может быть только в моей голове прозвучал…
Баба Уля
Это было в 1993-ем году. У Савина Сергея Евгеньевича, моего давнего знакомого, есть тоже хороший знакомый – Утин Павел Александрович, сейчас он проживает в Москве.
До переезда в Москву Павел Александрович работал начальником криминальной милиции г. Бабаево. И как-то при встрече с Сергеем, на вопрос: «Ты чего такой смурной? Дома или на работе проблемы?» Утин ответил, что произошло убийство. И это происшествие висит «глухарем» уже два месяца. А областное управление торопит. Сергей предложил ему съездить к вепсам к бабе Уле. Она – ведунья, может и подскажет что. На это предложение Павел Александрович рассмеялся, так как не верил, как он выразился, во всякую чертовщину. Но Сергей все-таки уговорил его вместе съездить туда, сказав, что если и не выйдет из этого ничего, то ты ничего и не потеряешь!
Приехали в поселок Пяжелка, где жила эта бабушка. К ней ходили местные жители лечиться, и она им помогала. Даже из Москвы приезжали ученые изучать её дар. Сергей Евгеньевич рассказал мне, что находился рядом с Утиным и всё, что происходило там хорошо видел. Работник милиции рассказал бабе Уле, что в районе деревни Тимошино в канаве был обнаружен труп женщины, завернутый в целлофан. В окрестных деревнях никто из жителей не пропадал. Выслушав рассказ, бабушка открыла дверку печи и позвала: «Дедушка Агап, дедушка Агап». И стала что-то шептать. Потом приложила ухо к печному отверстию и периодически стала повторять: «Ага, ага…».
После этого она сказала, что были двое мужчин и женщина. Один высокий светлый, другой пониже, волосы тёмные. Они выпивали и, поскандалив убили женщину и бросили в канаву. Не веря сказанному, работник милиции с коллегами всё-таки поехал по деревням. И жители одной из деревень рассказали, что год назад у них в деревне трое из Череповца снимали дом. Двое мужчин, схожие по описанию, и женщина. Получив ориентировку, череповецкие сыщики разыскали убийц и те были осуждены. И мне как-то, знакомый милиционер по секрету рассказал, что его начальник негласно несколько раз ездил к вепсам к гадалке.
Сергей Савин жил рядом с этой бабушкой, часто бывал у неё. Он мне рассказал ещё несколько историй.
В реке Ножема утонул человек. Искали и безрезультатно. Обратились за помощью к бабе Уле. Та вышла на берег реки и опустила икону в воду. По словам Сергея размеры иконы были примерно 40 на 70 сантиметров. Икона проплыла какое-то расстояние и вдруг закружилась на одном месте. Туда подошли мужчины с багром и вытащили утопленника.
Ещё случай. В деревне загорелся дом. Жители прибежали к бабушке за помощью. Бабушка Уля в то время уже плохо ходила. Она дала жителям икону, сказала какую надо читать молитву и велела обойти с иконой вокруг горящего дома три раза. Когда это было проделано, огонь стал стихать и забрался во внутрь дома. Приехавшим пожарным осталось только дотушить пожар.
Бабушка Уля лечила людей. Как-то к ней обратилась семья Кабан из Бабаева. Их сын страдал эпилепсией. Врачи заверили, что эта болезнь не излечима. Баба Уля вылечила парня. Но получалось это у неё не всегда, был предел её таинственной силе. Спустя время у главы этого семейства заболели ноги. Одну хирурги уже отняли. Когда семья снова обратилась за помощью к бабушке Уле, та сказала, что уже поздно. Раньше надо было приходить. В дальнейшем у мужчины ампутировали и вторую ногу. А мы тогда все думали, эх, пришёл бы он раньше к бабушке, она бы точно помогла!
Сергей Савин откровенно признался мне, что, когда ещё жил в Бабаево, о способностях этой бабушки – ведуньи от знакомых слышал, но не верил этому. А когда переехал жить в Пяжелку и поселился рядом с ней, то неоднократно убеждался в её неординарных способностях. И скепсис у него по этому поводу пропал… Самое интересное, что читать и писать баба Уля не умела, но у неё была очень хорошая память. Знала много частушек, прибауток, разных историй.
Деда Ваня и Осип Иванович
Ещё сильный ведун из вепсов жил в деревне Стармуж Бабаевского района. Его все звали деда Ваня. К нему местные жители обращались за помощью. Пастухи весной, например, брали у него так называемый обход, чтобы ни голодный медведь, ни волки скотину на выпасе не трогали. Что интересно: скотина паслась в лесу, на лугах с весны и до осени и никто её не трогал.
Перед смертью деда Ваня передал свой дар своему сыну Осипу Ивановичу. Про его удивительные возможности мне тоже рассказал очевидец. У проживающей в деревне Комарово женщины потерялась корова. А корова для деревенского жителя, это всё! И молоко, и мясо и, я бы сказал, что она и как член семьи (сами держали корову пять лет). Искали животину и не нашли. И знакомые подсказали женщине сходить к Осипу Ивановичу, мол тот поможет.
Женщина набрала в корзину 50 курных яиц (видимо, и соседи яйцами помогли) и отправилась к знахарю. Дорога была длинная, где-то километров десять. Пока она шла, то подумала: не много ли яиц взяла? И отложила часть их под куст у дороги, прикрыв травой.
Какие манипуляции колдун делал, женщина племяннику не сообщила. Но рассказала, что он описал место, где находится бурёнка. Женщина поблагодарила Осипа Ивановича, отдала ему яйца и поторопилась домой. Вдруг услышала: «Ты, матушка, не спеши, не спеши. Обратно пойдешь, – не забудь яйца под кустом взять. Пропадут ведь!». Женщина рассказала, что в тот момент ей было очень стыдно. А корову нашли быстро.
Как относиться к таким явлениям? Раньше, понятно, я принимал такие вещи за байки, но со временем уже отношусь к этому не так критично… Тем более, помню, что в советское время в нашей стране секретно был создан институт по изучению паранормальных явлений – Институт Прикладной Экзофизики. Видимо, всё-таки не зря был создан!
Шаг, длинною в жизнь
