Картинки с такими же кварталами появились в новостях про программу реновации. Ходили слухи, что у нас в районе будет тот же застройщик. Нарисованными они выглядели, конечно, сильно привлекательней, чем в реальности.
– Ой, жила тут всю жизнь, тут и умру! – ворчала полуглухая бабка, инвалид и ветеран всего на свете. Я поймала ее, курящей на лестничной площадке между четвертым и пятым этажами. Она стряхивала пепел в большую банку "Нескафе" на подоконнике. Докурив, она, прокашлявшись, смачно схаркнула на пол.
Небольшая надежда у меня все-таки появилась. Среди тех, с кем мне удалось поговорить, большинство были настроены скептически.
– Сейчас Александр Лаврентьевич вам все расскажет! – ласково пропела Вероника Леонидовна в микрофон. Ее голос вибрировал особыми самочьими интонациями, которые вызывают у немолодых дам молодые мужчины приятной наружности, – Александр Лаврентьевич работает в управе.
Актовый зал гимназии кипел, но Александр Лаврентьевич был спокоен и доброжелателен. Его наружность и повадки напоминали мне аспиранта, который на третьем курсе института провел у нас пару семинаров по финансам. Он работал в Правительстве Москвы и обладал своеобразным, но неприятным обаянием. Опершись на белую доску и терзая маркер в руке, он вальяжно рассуждал об успешности фразами, взятыми из второсортной бизнес-литературы, от которой в то время ломились полки всех книжных магазинов. В облике Александра Лаврентьевича тоже было нечто неуловимо скользкое, как у капли жира, рыбы или таракана. Было видно, что этот человек легко выходит сухим из говна.
– Ваш дом ветхий, – начал он вкрадчиво свою речь. – Когда дом признают аварийным, вас всех будут переселять уже не в пределах района, а туда, где есть свободный квартирный фонд.
Он слегка наклонил голову на бок и приподнял брови, намекая на самый страшный кошмар москвича – выселение за МКАД, и продолжил рассуждением о том, что капитально отремонтировать дом технически невозможно, поэтому программа реновации – это лучший выход для нас всех.
Его слова то и дело тонули в возгласах собравшихся.
"Вот сволочь!" – подумала я, поняв, что пока мы с мужем пытались опровергнуть одну его ложь, он успевал наврать еще больше.
– Я пришел сюда не дискутировать, – уточнил Александр Лаврентьевич, – а доводить информацию до вашего сведения.
– Александр Лаврентьевич абсолютно прав! – вступилась за него третья женщина, стоявшая в сумерках. Антонина Александровна жила где-то неподалеку. Я видела ее пару раз в продуктовом через дорогу и на почте. В этот раз вместо замызганных штанов и рубашки она надела дешевый деловой костюм в серо-коричневую полоску и представилась общественным советником главы управы.
– А еще я немного юрист и чуть-чуть финансист, – игриво пожала она плечами и заулыбалась, будто стеснялась чрезмерно себя похвалить.
– Это как? – мрачно спросил муж.
– Бухгалтер, – буркнула я в ответ, но тут же начала сомневаться. Антонина Александровна пространно рассказывала о своем неудачном опыте капитального ремонта в доме, где она избралась председателем совета. Основная проблема была в том, что с ее легкой руки оператором спецсчета, где копились отчисления жильцов, и одновременно генеральным подрядчиком работ по капитальному ремонту была их управляющая компания. Это был сильный ход рискового управленца, поскольку управляющая компания не стеснялась оплачивать сама себе все счета, невзирая на недостатки выполненных работ. Но Антонина Александровна винила во всем морально устаревшую конструкцию дома.
Я заметила, что женщина на задних рядах снимала все происходящее на видео. Встреча подходила уже к концу и я подскочила к ней с просьбой прислать мне запись.
– Напишите мне свою почту, – сказала она, взяла двумя пальцами вырванную мной из блокнота бумажку и ушла.
Зал постепенно пустел. Потоптавшись немного, я тоже направилась к выходу. Всю меня внутри парализовали злость и страх. Я даже не представляла себе, как выбраться из внезапно нахлынувшего кошмара, давилась дурными мыслями и предчувствиями. Впереди маячила долгая война без надежды на победу, и в ней я оказалась партизаном, засевшим в чаще. Мне надо было во всем разобраться и найти побольше тех, кто тоже против.
Шумит машинами лихой проспект, катится и взлетает с веселым летним ветром в пышные белые облака над горизонтом. Рябит туман зеленых, мягких крон тополей и лип, окутавший дома. Дребезжа несется трамвай. Рядом в сквере дети и собаки скачут по лужайкам. У ограды дремлет на легком складном стульчике седой дед. На маленьком столике перед ним стоит шахматная доска с деревянными фигурами, а прикрепленный скотчем к чугунным завиткам ограды ватман над его головой крупным шрифтом зазывает: "Уроки шахмат детям 5-14 лет". Отстукивают пульс шаги торопливых горожан. Кругом движение и жизнь. Только облупившиеся пятиэтажки, рыхлыми боками выглядывавшие на проспект, не нравились депутату Андрею Семеновичу. Они тянули назад, в унылое социалистическое прошлое и балабановскую неустроенность. По ночам из открытых настежь окон во дворы выплескивались звуки шумных застолий, пьяных скандалов и драк. В этих доисторических пещерах будто засели архаичные монстры – синяки и женщины трудной судьбы.
Как и достопочтенный мэр, Андрей Семенович очень хотел, чтобы город развивался. Был чист, креативен и молод, как Гонконг, Сингапур или даже сам Андрей Семенович, белокурый, молодой и активный депутат совета депутатов района с горящим, устремленным в светлое будущее взором серых глаз. Когда глубоко уважаемый им однопартиец и глава совета депутатов Виктор Геннадьевич объявил о необходимости поддержать инициативу города по реновации ветхого жилищного фонда, Андрей Семенович с восторгом вызвался в числе первых продвигать идею в массы. И сейчас он сидел в передвижном пункте МФЦ, организованном для информирования граждан о программе и сбора голосов собственников жилья.
Стоял теплый летний день и рядом с микроавтобусом, любезно предоставленным префектурой, появилась активная местная жительница. Андрей Семенович был с ней знаком, ему не раз приходилось отбивать ее едкие пикировки.
– Ваше транспортное средство припарковано на газоне, – строгим тоном начала Марианна Константиновна. Она постоянно была чем-то недовольна и везде совала свой выдающийся хищный нос, делавший ее похожей на грифа. Очень специфическая женщина, подумал Андрей Семенович и вздохнул.
– Добрый день, Марианна Константиновна!
– Я внимательнейшим образом слежу за вашей деятельностью. Вы ведете свою узурпаторскую линию уже давно, – недовольно отозвалась старушка, – но у меня своя позиция по данному вопросу. Уверена, уполномоченный по правам человека меня поддержит!
Несколько секунд мозг депутата Андрея Семеновича бездействовал. Наконец, он взял на себя смелость спросить:
– Вы про газон говорите?
Марианна Константиновна славилась в местных властных кругах своими сложными и замысловатыми речами, расшифровать смысл которых зачастую представлялось в принципе невозможным. Особенно от них страдал начальник районного отдела внутренних дел.
– Я про этот ваш неконституционный отъем собственности при помощи незаконного голосования через организации, больше напоминающие своей деятельностью преступные группировки нежели уполномоченные компетентные органы, – раздраженно отчеканила Марианна Константиновна.
– Переселение по программе реновации – исключительно добровольное дело, – догадался Андрей Семенович.
– Лжете! – парировала сварливая старушка.
– Ну позвольте, Марианна Константиновна, – депутат собрался с силами. Это был вызов. – Ваш дом может выйти из программы в любой момент. Надо просто провести общее собрание…
– Я лично не хочу ни в какую программу. Почему глупость соседей отравляет мое существование? – Марианна Константиновна явно даже не собиралась его слушать, – а межевание? Хотите отобрать нашу землю, жулики?
– Причем тут земля вообще? – воскликнул Андрей Семенович с досадой.
– Я требую оставить меня в покое! Я не хочу никуда переезжать!
– Видимо, придется! – съязвил Андрей Семенович в ответ и увидел, как пухлые, ярко накрашенные губы Марианны Константиновны собрались в трубочку.
Через секунду теплая, вязкая слюна прилетела ему в лицо и депутат содрогнулся всем телом от неожиданности, отвращения и брезгливости. Кое-как вытерев лицо рукой, он помчался к неподалеку припаркованной машине, где, кажется, оставались у него влажные антибактериальные салфетки.
Весь вечер он не мог ни есть, ни пить от постоянно накатывающих приступов тошноты. Поникший и тихий Андрей Семенович сидел на кухне и равнодушно листал фотографии на телефоне. Он активно вел свой профиль в инстаграме, надо было отчитаться о сегодняшнем дне.
"С коллегами из МФЦ помогаем жителям улучшить свои жилищные условия!" – подписал он выбранную фотографию. Ту, где он красивый и улыбчивый стоял, выпятив большой палец вверх, рядом с ведущим специалистом и милой девушкой Лизонькой. «Бодрость и позитив», – уговаривал себя муниципальный депутат, но на душе все равно было тоскливо и зябко.
Утром Андрей Семенович хмуро рассматривал свое отражение в зеркале пока брился. Ничего, кроме темных от бессонницы кругов под глазами, вроде бы не выдавало последствий вчерашнего инцидента, но он все равно чувствовал смутную тревогу. Капилляры под кожей нервно и горячо пульсировали, все время хотелось почесаться.
Глубоко погрузившись в свои неясные мысли, Андрей Семенович неподвижно сидел в информационном центре и отвечал на взволнованные вопросы посетителей давно уже заученными фразами:
– Вы получите равнозначное жилье, либо равноценное, либо денежную компенсацию…
– Да-да, если вашего дома в списке нет и вы хотите, чтобы он был включен в программу реновации, надо проводить общее собрание собственников.
– Нет, пока еще неизвестно, куда и когда будут переселять. Стартовые площадки пока ищутся. Вас сразу оповестят, когда появятся детальные планы.
– Владельцы комнат в коммуналках получат отдельное жилье.
– Не переживайте! На ВДНХ открылась экспозиция. Там можно посмотреть планировку и оценить отделку, – бубнил Андрей Семенович, едва успевая переводить дыхание. Он собрал всю силу воли, чтобы не чесаться и не обращать внимания на то, что зудело у него буквально везде.
К середине дня жители разошлись. Андрей Семенович откинулся на стуле и смотрел, не моргая, в пустоту.
– Андрей Семенович, – наклонилась к нему Лизонька, – с вами все в порядке? Вы сегодня такой грустный…
Ее декольте оказалось прямо перед носом муниципального депутата. Андрей Семенович неожиданно для самом себя ощутил прилив возмущения.
– Посмотри на себя! – ледяным тоном четко проговорил он, – Выглядишь, как шлюха!
От удивления Лизонька широко распахнула свои густо накрашенные ресницы и резко отвернулась.
– Прости-прости! – спохватился Андрей Семенович, – я сегодня сам не свой! Со мной что-то не так, – бормотал он, чувствуя, как тяжелеет все тело, – может, заболел или еще что-то…
Но Лизонька не отозвалась.
Желание почесаться стало невыносимым. Инстинктивно Андрей Семенович схватился за голову, но температуры явно не было.
– С вами все в порядке, – сказал доктор, быстро перебирая бумажки, – анализы в норме.
На третий день Андрей Семенович решил показаться врачу. Чесотка прошла, но все равно ему было не по себе. Когда он шел в поликлинику, ему несколько раз показалось, что в отражении магазинных витрин вместо него мелькала пожилая, сухонькая дама, чертами лица напоминавшая Марианну Константиновну. Андрей Семенович резко остановился, достал телефон и включил селфи-режим. С экрана на него смотрел только он сам, немного осунувшийся. О своем наваждении он доктору рассказывать не стал. "В здоровом теле здоровый дух!" – подписал он свой автопортрет на фоне двери поликлиники и отправил в инстаграм. Он старался пропагандировать среди подписчиков здоровый образ жизни и показывать достойный для подражания личный пример.
Впереди были выходные. Андрей Семенович брел по проспекту в сторону дома. Хотелось провести эти два дня в спокойствии, без стресса, беготни и общения с назойливыми людьми. Дойдя до перекрестка, он увидел на другой стороне микроавтобус МФЦ. Возле него Лизонька в юбке короче, как ему показалось, допустимого о чем-то весело и живо болтала с его пожилым коллегой-депутатом. Андрей Семенович презрительно скривил свои пухлые, ярко накрашенные губы и прошептал "Все-таки шлюха".
– Андрюха, народ волнуется! – сообщил ему по телефону глава совета депутатов Виктор Геннадьевич, – на встрече с главой управы ты как активный участник в работе с населением обязательно должен быть, – глава совета депутатов понизил голос, – я понимаю, ты устал, но партия требует.
– Хорошо, – еле-слышно ответил Андрей Семенович, стараясь ничем не выдать свою накатившую ненависть к этому человеку.
– До свидания, Виктор Геннадьевич, – он положил трубку.
Из зеркала на дверце шкафа на него бесстрастно смотрела Марианна Константиновна.
Зал, где должна была пройти встреча с главой управы, быстро заполнялся. Андрей Семенович стоял, прислонившись к стене и рассматривал людей, приветствуя кивком знакомых. Пришла и Марианна Константиновна. Она обожгла муниципального депутата презрительным взглядом и величественно уселась в предпоследнем ряду посередине. Текли люди и рукопожатия, в зале появилась глава управы района. Встреча началась. Жители поочередно задавали свои однообразные вопросы, глава управы давала свои однообразные ответы. Выступали по очереди его коллеги-депутаты, убаюкивая своими обещаниями разбушевавшийся народ.
– Вот, – снова взяла слово глава управы, – Андрей Семенович дежурил в нашем мобильном информационном центре. Он может рассказать вам детали приема голосов.
Девочка-секретарь поднесла ему микрофон.
– Да, здравствуйте! – начал Андрей Семенович и замолчал, собираясь с мыслями.
– Андрей Семенович, пожалуйста, – повторила глава управы.
Депутат поймал на себе подозрительный взгляд Виктора Геннадьевича.
– Да-да, – пробормотал Андрей Семенович, глубоко вдохнул и произнес высоко и отчетливо, – Я считаю, что вся эта история с реновацией представляет собой нарушение конституционных прав граждан на неприкосновенность частной собственности в угоду заинтересованным капиталистическим и околовластным структурам. По сути, это очередная, но весьма настойчивая попытка пересмотра итогов приватизации с целью экспроприации и перераспределения народного достояния в пользу богатого и влиятельного класса буржуазии в условиях капиталистического империализма. Фактическая геттоизация и деление кварталов на зажиточные и бедные приведет к дальнейшему экономическому и социальному расслоению нашего общества, к усугублению криминогенной обстановки, усилению нагрузки на инфраструктуру района, неизбежной пауперизации. Как избранный жителями нашего района депутат я не могу допустить страданий своего народа, ограбляемого эксплуатацией со стороны недобросовестной власти и капиталистов.
Андрей Семенович выдохнул. Задние ряды взорвались овацией и одобрительными выкриками. Ему аплодировал даже его давний оппонент в совете депутатов коммунист Иван Железный, а Марианна Константиновна довольно улыбалась. Виктор Геннадьевич в отличие от нее был крайне недоволен. Побледневший от ярости глава совета депутатов грузно поднялся со своего места и хищно крался через ряды в сторону Андрея Семеновича.
"Настало время для решительных действий!" – подумал Андрей Семенович, вернул микрофон девочке-секретарю и стремительно покинул зал.
Женщина, снимавшая наше собрание в гимназии, улыбнулась, встретив мой вопросительный взгляд. Мария Соловьева. На следующее утро я получила от нее письмо со ссылкой на видео. Я искала в сети потенциальных союзников, и ее канал оказался весьма полезен. Они все были тут.
– Если мой дом попадет в программу, я соберу партизанский отряд и… – свирепого вида здоровый, бородатый дядька на моем мониторе на секунду задумался.
– Давайте без экстремизма! – перехватил слово префект. Зал недовольно загудел, поддерживая бородача.
– Он не выходит на связь. Может, и правда партизанит, – отозвалась Мария на мои расспросы.
Неподалеку от нас уселся коммунист Иван Железный. Он кивнул стоящему у стены муниципальному депутату Андрею Семеновичу. Тот тоже ответил сдержанным кивком. Проследив за ними, я снова повернулась к Марии.
– Так он против реновации, потому что какая-то бабка плюнула ему в лицо?
– Не какая-то, – поправила меня Мария, подняв указательный палец вверх, – а Марианна Константиновна, доктор философских наук, обществовед, при Союзе работала в институте марксизма и ленинизма. В девяностые она ударилась в эзотерику. – Мария пожала плечами, – я просто предположила. Черт его знает, что творится их партийном болоте.
28 июня. В темно-синем зале кинотеатра организовали очередную встречу префекта с жителями соседнего района. На экране крутилась советская юмористическая короткометражка. Фаина Георгиевна Раневская пришла к чиновнику, который распределял квартиры в новостройках. Фаина Георгиевна жила в старом деревянном домике. Чиновник предлагал ей комнаты в разных домах и даже квартиру, но она капризничала и довела его до обморока.
"Кошечки у меня!" – восклицала Фаина Георгиевна представителю советской власти во времена, когда собственности как права не было вообще. Сейчас же, когда собственность неприкосновенна, меня пытались выселить двумя третями голосов соседей.
– Ну, обидно, да, – ответил мне с ухмылкой зампрефекта по вопросам жилищно-коммунального хозяйства Алексей Иванович. Сам префект отсутствовал, предпочтя в это смутное время оказаться в отпуске. Передо мной через два ряда сидели глава управы и ее заместитель по вопросам строительства Александр Лаврентьевич. Они озорно хихикали и шушукались о чем-то – было видно, что все у них хорошо. Я смотрела на всех них с внимательным интересом, ведь именно от этих людей зависела моя дальнейшая жизнь. Они вторглись в мое личное пространство, добавили седых волос и страха перед будущим. Мой голос дрожал от волнения, когда я разговаривала с ними, а они в ответ меня с улыбкой сливали.
– Предлагаю двумя третями присутствующих проголосовать за выселение Алексея Ивановича из его наверняка шикарной резиденции в приятном месте Москвы! – Мария добралась до микрофона. Из соседнего кресла на нее завопила бабка-старожил, желавшая попасть в реновацию.
– Дайте уже другим людям пожить нормально! – возмущалась она.
Я открыла блокнот на последней странице и вписала туда фамилии префекта и его заместителя Алексея Ивановича, расставив порядковые номера. Кроме них в моем черном списке есть глава управы и ее заместитель Александр Лаврентьевич. Я не собиралась сидеть на берегу и ждать, когда трупы врагов проплывут сами мимо. Я пойду вверх по течению, и это будет мой посильный вклад.
– Вот, – Мария, увидев мои записи, дописала адрес внизу страницы, – приходи в понедельник в семь вечера.
После духоты зала свободно дышалось ночной прохладой. Прошел дождь и прибил дневную пыль, звуки стали звонче в наступившей влажной темноте. Переливались листья деревьев огнями светофоров, в лужах отражались фонари и зеленые кресты круглосуточных аптек. Вспыхивала молния между туч вдали, печальный шелест мокрых шин заглушал звуки грома от удаляющейся грозы. Плотными, черными тенями скользили прохожие по шершавым тротуарам, и я, полная горьких размышлений, тащилась вслед за ними домой. В квартире было пусто и темно, муж ушел в ночную смену. Открыв ноутбук, я еще некоторое время неподвижно сидела, погрузив лицо в ладони и собираясь с мыслями.
– А ты упорная, – сказал муж, листая мою жалобу на пяти листах мелким шрифтом с приложениями еще на тридцати.
Два дня назад на двери нашего подъезда вывесили протокол общего собрания собственников с результатами голосования. 21 июля. Закон о программе реновации был принят двадцать дней назад и с тех пор дома больше не включали в список на снос, но были нюансы.
"Протокол датирован двадцать четвертым июня", – написала соседу в телеграм. Он спустился ко мне и мы вдвоем сели на кухне изучать документ.
– Леонидовна же говорила, что кворума не набрали. – удивлялся сосед.
Через две недели после завершения голосования я подослала его к Веронике Леонидовне. По правилам именно такой срок дается для подсчета голосов и составления протокола. Сама Вероника Леонидовна от меня скрывалась, после того, как узнала, что о всех реновационных перипетиях нашего дома я дисциплинированно отчитывалась в прокуратуру и жилищную инспекцию.
– Скорее всего им помогли подсчитать так, как надо, – я изучала цифры в протоколе, – вот! – указала я пальцем в подозрительно малую площадь дома, – они исключили нежилые площади департамента городского имущества и те, что в частной собственности.
Протокол гласил, что данные организации воздержались от голосования, но в Жилищном Кодексе не была предусмотрена возможность исключить долю кого-то в общем количестве голосов собственников. Без такого исключения поданных голосов набралось бы на сорок девять процентов, то есть кворума, при котором собрание могло вынести решение по вопросу, не было. Счетная комиссия же добилась семидесяти двух процентов голосов. А дальше, на семнадцатой странице были уже проклятые две трети голосов за включение дома в программу реновации от числа проголосовавших. "Решение принято" – торжественно объявил протокол.
– Погоди, – сосед пролистал свои записи в телефоне и показал мне выдержку из постановления правительства Москвы, – должно быть не менее двух третей от общего числа голосов собственников помещений в многоквартирном доме, – процитировал он.
С полминуты мы молча смотрели друг на друга.
– Скоты! – сделал он вывод.
– Нас пытаются обмануть, – подтвердила я.
– Дарья Александровна, – театрально положив руку на грудь, уверяла меня ведущий специалист инженерной службы района, – мы все делали в строгом соответствии с инструкциями!
Я сидела у нее в кабинете спустя полчаса после обнаружения замысловатого подсчета в протоколе и вежливо улыбалась. Светлая и законопослушная часть моей души требовала честного, справедливого суда над всей этой управской шайкой. Другая, темная сторона предлагала простой и эффективный ход – вцепиться ей в лицо и выдавить большими пальцами глазные яблоки.
