– Окей, – сказала я, отбрасывая свои соблазнительные, но антигуманные идеи, – откуда тогда столько нарушений?
– Каких нарушений? – удивилась ведущий специалист так, что мне захотелось стукнуть ее по голове.
– Протокол должен был появиться месяц назад.
– Он и был вывешен месяц назад на дверях вашего подъезда, – она кивала в такт каждому своему слову.
– Неужели? – я пристально посмотрела в ее широко раскрытые, искрящиеся недоумением глаза, – мой муж ведет инстаграм. Фотографирует дверь нашего подъезда утром перед работой и вечером, возвращаясь домой. До сегодняшнего дня никакого протокола на двери не было и я могу это доказать.
Шах и мат. Ведущего специалиста парализовало, она явно набиралась сил, чтобы спросить:
– Простите, а зачем он это делает?
– Хочет и делает.
Драгоценный мой супруг увлекся современным искусством и, вдохновившись примером какого-то ультрамодного фотографа, год назад решил рассказать миру о тщете своего бытия. Подписчиками, а равно и ценителями его искусства, были я и его мама. В конечном итоге его проект оказался весьма полезен.
– Правильно, – говорил муж, обнаружив несколько скриншотов из своего инстаграма в моей жалобе прокурору, – пусть все узнают, что мы поехавшие.
– Скорее всего они уже все прекрасно знают, – спокойно ответила я.
Весь месяц я провела в попытках найти протокол. Его должны были отправить в префектуру и жилищную инспекцию.
"На момент 1 июля протокол общего собрания собственников дома 8 корпус 3 на рассмотрение не поступал. Ваши замечания будут учтены" и так далее, пока в августе, наконец, префектура не ответила, что «протокол от 24 июня 2017 года поступил и находится в работе». Мне показалось даже, что составитель письма мерзко хихикал, когда писал эту строчку. В каждом слове чувствовался бюрократический триумф.
Я лежала на полу в гостиной и смотрела в белый потолок. Муж уже час разговаривал по телефону со знакомым юристом. Его голос то приближался, то отдалялся – он беспокойно ходил по коридору из кухни в спальню и обратно. На мониторе ноута, стоявшего на журнальном столике рядом со мной, играл ролик, выложенный Марией в группу "Реальная жизнь нашего района". Там возмущенные качеством стартовых домов жители соседнего района отказывались переезжать. Им за это отключили воду, электричество и газ. По пустым квартирам, куда не заселились бомжи, шарили мародеры.
"Нас всех ждут более лучшие дома! Более лучшая жизнь!" – писала Мария в аннотации.
Я представила, как буду отколупывать испанскую плитку и бить окна, если меня все-таки выкурят из гнезда.
– Дашик, – внушала мне матушка на нашей недавней встрече, – живите сегодняшним днем. Надо наслаждаться жизнью! Заведите ребенка!
Мы сидели в ресторане рядом с ее офисом, утопая в подушках на мягком диване.
– Не могу, мам, – я с тоской разглядывала перекрученный разноцветный стакан с остатками апельсинового сока, – я специалист по финансовому планированию и прогнозированию, у меня профдеформация.
Мама опустила расстроенный взгляд в тарелку и принялась кромсать шоколадное пирожное.
– Ну тогда вместе прикуемся к батарее, – предложила она, дочь полковника, сама отслужившая в армии.
Перед моим внутренним взором мелькали возможные варианты будущих событий – достойное продолжение славных боевых традиций нашей старой московской семьи.
На казенно-желтой стене висел потрет Владимира Ильича Ленина. Благославляя всех присутствующих гордо вздернутой бородкой, вождь мировой революции смотрел в светлое будущее человечества. Точно под ним на простом офисном стуле, сверкая серебром и самоцветами на мягкой шее и пухлых руках, сидела дама и нараспев твердила:
– Книга Богородицы, стихи-песнопения-пророчества. Моя миссия – передать людям знание о будущем, дарованное мне через откровение свыше.
Она достала из клетчатой сумки на колесиках толстую архивную папку и, крепко держа ее двумя руками, протянула коммунисту Ивану Железному.
– А это… – начал он медленно и осторожно подбирать слова.
– Стихи-песнопения-пророчества, – повторила дама в самоцветах.
– Да, это все вам приходит оттуда? – сморщив лоб, он на секунду глянул на потолок и перевел взгляд обратно на даму в самоцветах.
– Богородица живет в моем сердце и транслирует через меня свои послания. Полная версия книги весит девять килограмм. Это дайждест. Стихи-песнопения-пророчества. Я хожу по библиотекам и устраиваю презентации. Несу ее слово людям. В Лондоне был фурор.
Неуловымим движением Мария Соловьева включила в телефоне запись аудио. Коммунист Иван Железный заглянул в папку. Внутри были собраны вырезки из газет и журналов, раскрашенные фломастерами ксерокопии святых образов, календарики с сюжетами Нового завета, обклеенные стразами и бусинками, стихотворные строфы, записи, портрет президента и загадочные рисунки – все было аккуратно упаковано в файлы.
– Я здесь, потому что вам нужно мое духовное наставление, – продолжала дама в самоцветах, – я хочу курировать у вас духовно-культурную сферу.
На красивом, интеллигентном лице временно безработного и вечно страдающего председателя Народного совета, пожилого инженера Алексеева усугубилась мука. Он деловито сделал пометку у себя в записях и произнес:
– Духовную и культурную сферы у нас уже курирует Марианна Константиновна.
– Марианну Константиновну можем перераспределить в артиллерию, – немедленно предложила Мария Соловьева.
Сидящая насупившись, философ, обществовед и эзотерик сдержано кашлянула, показывая тем самым свое неистовое негодование. Ее пухлые, ярко накрашенные губы были плотно сжаты, а выдающийся хищный нос, казалось, угрожал жестокой расправой даме в самоцветах. От решительных мер Марианну Константиновну оберегала лишь забота о чистоте и спасении своей души. Об этом она с гордостью объявила мне в самом начале нашего знакомства. Ее духовный наставник постоянно твердил о терпимости к чужим заблуждениям, но по мнению Марианны Константиновны, заблуждающихся вокруг нее было чересчур много. Хотя Мария Соловьева ей явно нравилась и свое расположение к ней она автоматически распространила и на меня. Во время рассказа лицо Марии Соловьевой сияло ясным, детским восторгом, и она что-то энергично печатала в телефончике. Сидевший рядом коммунист Иван Железный подглядывал к ней в записи.
"Богородица предрекла узурпацию районной власти рептилоидами-двойниками главы управы," – прочитал он и тихо усмехнулся:
– Очень в твоем стиле.
Его источники в управе вчера донесли, что буквально на днях случилось внеплановое двухчасовое совещание, главной темой которого стала Мария Соловьева и ее очередной фельетон. История о том, как глава управы намазала клеем "Момент" стул главы совета депутатов в отместку за срыв сроков согласования адресного перечня дворов в плане благоустройства на следующий год, спровоцировала оживленнейшее обсуждение в местных группах. Дословно передать отзыв самих главных героев источник коммуниста Ивана Железного отказался, сославшись на исключительную неприличность произнесенных должностными лицами выражений.
– Они должны быть мне благодарны. Я делаю их чуточку интереснее, чем они есть на самом деле, – в шутку обиделась Мария.
Сам коммунист Иван Железный не очень понимал, как к этому относиться. В конце концов, речь шла о серьезных людях, с которыми они пытались сотрудничать.
– Я считаю, это все-таки было слишком, – поддержал коллегу председатель Алексеев, – Маша, надо полегче. Что о нас люди подумают?
Не встретив должного интереса к своей персоне, дама в самоцветах погрузила свой увесистый труд обратно в тележку и ушла, обиженно хлопнув дверью. Разговор быстро переключился на местные слухи.
– То есть Лебедеву можно, а мне нельзя? – возмутилась Мария Соловьева.
– Лебедев – экстремист! – отрезал председатель Алексеев.
"Красный блогер и поэт" – так товарищ Лебедев представлялся, когда посещал встречи главы управы с населением. Появлялся он всегда в сопровождении двух или трех своих товарищей, едва обретших совершеннолетие, но уже свирепых на вид граждан Российской Федерации. Когда очередь задавать вопрос доходила до него, товарищ Лебедев зычно декламировал стихи собственного сочинения на политическую тематику.
Не важно, правый ты иль красный,
Ты должен, сука, вопреки,
Иначе будет всё напрасно,
Иначе сдохнешь от тоски.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а потом
Наверно, станет всем нам лучше,
Когда все строем, да гуськом.
Коррупцию мы можем тоже
И победить, и превозмочь,
Чего ж такого мы не можем,
Когда мы можем сильно мочь?
И в наше время нужно исто
Порваться ото всех оков,
И быть примерным коммунистом
"Всегда готов?" – "Всегда готов!"
А вот сегодня тоже ,братья,
И не "ха-ха" и не "хи-хи".
Как здорово, что депутатьям
Есть время сочинять стихи.
Во время его выступлений уши председателя Алексеева приобретали цвет советского флага, он сидел, вжавшись в кресло, и отчаянно мучился.
– Почему я, человек с двумя высшими образованиями, не могу найти себе достойную работу с достойной зарплатой? – громогласно вопрошал товарищ Лебедев, покончив со стихом.
– Наверное, проблема все-таки не в образовании, – невозмутимо ответила глава управы.
О буйном, легко возбудимом нраве товарища Лебедева знали все. Сотрудник полиции, дремавший на стульчике у входа в зал, приоткрыл один глаз.
– Да, проблема в том, – товарищ Лебедев возвысил голос, – что вся работа отдается дешевой рабочей силе мигрантов!
Полицейский совсем проснулся и выпрямился, с профессиональным интересом наблюдая за гражданином.
– Русские стали теперь самой бесправной нацией в нашей стране.
– Да!!! – грянули хором товарищи Лебедева.
– Обсуждение подобных вопросов находится вне моей компетенции, – со сдержанной улыбкой ответила глава управы.
Председателя Алексеева раздражала ее обходительность с этим человеком. Товарища Лебедева, считал он, необходимо было изолировать от общества. Часто во всеуслышание он сожалел, что поддался на уговоры коммуниста Ивана Железного собрать в Народном совете как можно больше районных активистов. От товарища Лебедева у них могли быть только неприятности.
Тревожные мысли председателя Алексеева развеялись от скрежета отворяемой железной двери.
– Прошу прощения за опоздание! – со снисходительной улыбкой приветствовал товарищ Лебедев собрание.
– Помянешь к ночи… – с неудовольствием пробормотал председатель Алексеев. В след за товарищем Лебедевым вошел его квадратный друг Геннадий с наголо бритой головой.
– Народный совет бесполезен! – объявил товарищ Лебедев, выйдя в середину комнаты. Его рот скривила брезгливая ухмылка, – методы, которыми вы оперируете, не способны поднять даже шестидесятилетних старушек.
– А перед нами стоит такая задача? – насмешливо уточнила Мария Соловьева.
Товарищ Лебедев нахмурился.
– Мы сможем чего-то добиться, только создав местным чинушам невыносимые условия.
– Это какие? – спросил юрист Виктор, заваливавший районный суд исками жителей о незаконных завышениях в платежках за коммунальные услуги.
– Ну, во-первых, вы должны сделать меня председателем Народного совета, – товарищ Лебедев приосанился, – с диктаторскими полномочиями…
– Еще один, – буркнул председатель Алексеев, но товарищ Лебедев его проигнорировал.
– Во-вторых, под моим руководством мы будем действовать принципиально ново, молодо и бодро!
– Это как? – юрист Виктор не скрывал скепсиса в голосе.
Гордо вздернув подбородок, товарищ Лебедев на манер Владимира Ильича посмотрел в светлое будущее человечества и ответил:
– Мы все вместе придем на встречу префекта и будем скандировать, – он глубоко вдохнул и, выпятив грудь, оглушительно заорал, – Четко знает каждый из нас! Сталин – герой! Президент – пидарас!
Заслуженная учитель России, недавно вышедшая на пенсию, и постоянная слушательница радио "Эхо Москвы" Ирина Львовна Хейфец схватилась за сердце. В комнате повисла звенящая от напряжения тишина. Председатель Алексеев страдальчески смотрел в потолок, видимо, ожидая, что жильцы второго этажа вызовут полицию, а секретарь районной коммунистической ячейки, узнав о происшествии, выкинет их из занимаемого помещения ко всем чертям.
– Прекрасно. Нас тут же сгребут в районное ОВД за нарушение общественного порядка, – предсказал юрист Виктор дальнейшее развитие событий. – Все-таки считаю, нам надо действовать в правовом поле.
– Да уж! – огрызнулся товарищ Лебедев, – ви сидите тут, как трусливые либеральчики в своей норе!
– Прошу не скатываться к оскорблениям, – спокойно ответил юрист Виктор и поправил очки.
