– Да, знаю, – об этом я слышала последние пять лет.
– Так вот, у нашего бэкендера есть новая сетка, написанная на алгоритме твоего доппеля.
– О, уже и к вам полезли.
– Ну! Так вот, он загрузил в неё свой код, свою часть нашего гита и какую-то ещё фигню из своего общения в рабочих чатиках, – Ник замолчал, кивая сам себе.
– И? – подтолкнула я.
– И это полный атас! Сетка генерит код в точности, как он! Прикинь?
– Это хорошо или плохо?
– Ну не знаю. Она делает те же ошибки и пишет так же мудрёно, не сокращая лишние строки.
– Пф, – фыркнула я, увлекая мужа за собой на кухню, чтобы продолжить разговор.
– На фиг такая нейронка нужна? Она же не помогает, а ставит палки в колёса. Он думает, сэкономил время! Как же! Нам теперь разбирать его дебри по три раза на дню, вместо раза в неделю. Это ад!
– Почему он не обучил её на нормальном коде?
– Да фиг знает. Вот наш копайлат обучен на нормальном коде. Когда надо, выдаёт что надо. Но чаще всего просто какой-то рандом. А тут сетка действует по паттернам этого чувака. Так что это уже не рандом, а просто забор из душного кода.
– Сочувствую, – покивала я, снимая кипящий чайник с плиты.
– Это то же ядро, что и в твоей сетке!
– Я поняла.
– Это жесть! Значит, твой доппель посылает мне котиков, потому что думает, что так бы поступила ты!
– Ну да, – я в замешательстве заливала заварку кипятком.
– Тебе самой-то не страшно?
– А что такого? Удобный инструмент.
– Даже не знаю. Получается, она тянет за собой не только пользу, но и ошибки.
– Это часть натуры человека. Иногда в ошибках тоже есть свой смысл.
– Ну не в коде.
– Наверное. Но для искусства это справедливо.
– Налей мне тоже.
Пока мы вели светскую беседу о нейросетях, копирующих наше поведение, я совсем потеряла мысли о главной причине своей тревоги. Сказывалось утро. Как истинная сова, я всегда плохо соображала спозаранку. Мысли о новом забытом проекте плавно всплыли на поверхность вместе с глотком чая.
– Кстати! – опомнилась я. – Ты не в курсе, что за проект я затеяла?
– Ты про выставку?
– Да.
– Ты мне особенно не рассказывала. Знаю только, что в пятницу ты организуешь ужин перед открытием во Владимире. Кстати, круто, мы давно хотели провести праздники с родными.
– Точно, совсем ничего? Может, хоть какой-то намёк?
– Ты говорила, что это будет акт забытого искусства. Вчера мы были на сеансе блокировки. Ты не помнишь?
– Нет.
– Прикольно. Не знал, что это так работает. А куда тогда, по-твоему, делись пять часов?
– Мы потратили на это пять часов?
– Ну да.
– Я помню, что мы ездили в город за покупками, слонялись по моллу. На этом всё.
– Ну примерно так всё и было. Клиника памяти там рядом.
– Точно.
– Интересно, что ты там задумала.
– И мне.
Я налила мужу чашку чая, он взял её и пошёл в кабинет продолжать возмущаться решениями своих коллег. А меня ждал список приглашённых гостей, который должен был хоть как-то намекнуть на мой позабытый замысел.
Я открыла Олесино письмо и выдохнула. Действительно, там были все наши. Все, кто был в маленькой группе художников-энтузиастов десять лет назад, когда мы, ещё неоперившиеся двадцатилетние птенцы, пытались что-то доказать миру. У нас был маленький круг сообщников от искусства. Мы старались транслировать свежие ценности и идеалы современникам. Участвовали в фестивалях и ярмарках, рассказывая о новой эстетике, хотя ещё сами не определились с личной манерой, проводили собственные конференции искусства, надеясь убедить такие же юные умы, что нужно стряхнуть с себя пыль университетских доктрин и творить что-то новое, неопробованное и непроверенное. Тогда в течение трёх лет мы были в городе на слуху, нас знали по именам и приглашали на ток-шоу, чтобы высказать нашу точку зрения. Запал прошёл, как прошли и юношеские страсти. Мы обросли опытом, откинули снобизм и стали обычными, ничем не примечательными профессионалами – каждый в своей области.
Значит, ужин не грозил стать сюрпризом.
К списку прилагалось меню, рассадка и программа вечера. Прежде чем забыть о замысле, я продумала всё. Что было неудивительно, несвойственный творческой натуре педантизм начал преследовать меня после тридцати. Я так и не поняла, был ли это ценный опыт или упорство в непреложных лично для меня истинах. Даже моя живопись с годами стала более детализированной, ведь в молодости я всегда стремилась к экспрессии. От неё осталась лишь яркая палитра, хотя я по-прежнему убеждаю себя, что невероятно далека от скучного реализма.
Успокоившись, я закрыла документ и с лёгкой душой оставила цифровую реальность, вернувшись к мольберту, где меня ждала очередная полная скрытых страстей фигуративная живопись.
2. Глава, в которой я встречаюсь со старыми друзьями
Огромное новое здание Экспоцентра Изящных Искусств было похоже на распустившийся цветок лотоса. Конечно, спроектированное архитектурным бюро давно почившей Захи Хадид, сегодня уже не удивляло никого. Но в городе моего детства, куда мы с мужем возвращаемся в лучшем случае раз в год, футуристическое здание по-прежнему было жемчужиной современной архитектуры.
Мы едва успели отоспаться после перелёта, окружённые заботой моих родителей, как наступил день таинственного ужина. Я всё ещё не понимала, как смогла убедить Ника взять выходные для этой авантюры. Но он был полон энтузиазма и радовался Рождественскому настроению, которого мы так долго не могли поймать, живя в вечнозелёной стране юга.
В моём багаже был кофр с элегантным белым комбинезоном, который я купила специально для ужина. Конечно, о его существовании я не ведала, пока не начала собирать вещи и не обнаружила чехол со стикером «для Ужина» в своём шкафу. Переодевшись и приведя себя в порядок после перелёта и короткого беспокойного сна, я вышла в холл. Там меня уже ждал Ник, облачившийся в смокинг, оставшийся после нашей свадьбы и хранившийся у родителей. Костюм смотрелся на нём изумительно, учитывая, что расписались мы семь лет назад. Я глянула на себя в зеркало и подумала, что чёрное платье было бы более подходящим туалетом. Что поделать, другая моя версия была уверена, что лучшим решением будет молочный строгий приталенный комбинезон с широкими брюками, длинными рукавами и высоким воротником. Как я могла спорить с собой, пусть и не помнила собственных порывов.
Мы попрощались с родителями, пожелавшими нам успеха, и сели в такси, которое безмолвно доставило нас до Экспоцентра. За двадцать минут пути я воспроизвела в голове, казалось, все возможные сценарии вечера, чтобы немного себя успокоить. Как же я ошибалась в своих прогнозах.
Здание нового музея приветствовало нас мрачным безмолвием. Лишь несколько художников, закончивших развески, спешили вон в предвкушении завтрашнего открытия. Ник вышел из такси первым, наказав мне ждать, и открыл мне дверь, чтобы помочь выбраться из машины, не запачкав длинные брючины моего наряда в подтаявшем снеге. Кутаясь в тёплое пальто, за руку с мужем, я зашла в тёмный холл центра. Казалось, там не было ни души, но в наверху в атриуме высокого здания горел свет. Я посмотрела на часы с навигатором и поняла, что именно там был павильон, выделенный для ужина. В музее было всего три этажа, так что лифты предусмотрены не были, лишь обездвиженные траволаторы, так что наше шествие к назначенному месту показалось мне Голгофой. Конечно, никаких физических страданий я не испытала, но каков бы мой ужас, когда, проходя мимо галерей других художников, я видела нечто невообразимое, совершенно не совместимое с моей скромной цветной живописью. Здесь было всё что угодно, но не холсты. Что же я задумала? Что было моим проектом, представленным на биеннале? Ноги двигались вверх по лестницам, но внутренне я хотела, чтобы ступени провалились, забрав меня с собой в небытие. Что я скажу своим давним друзьям? Что до сих пор вожу кистью по хосту, не пытаясь, как в старые добрые времена, рушить стены между зрителем и художником, не взывая к новым технологиям, способным вытащить моё искусство из средневековья?
Однако ступени закончились, и перед нами открылись верхние внутренние балконы центра, обрамлённые павильонами чудес творческой мысли. А вместе с ними и открытая площадка с длинным столом, за которым уже сидели силуэты моих знакомых.
– Фима! Сколько лет, сколько зим! – поприветствовал меня Семён, модный реалист, с которым мы не виделись не меньше восьми лет.
– Салют, Фи! – обернулась Геля, успешный арт-директор и продюсер. – Ник, – она подняла наполненный стакан воды.
– Привет, ребята, – улыбнулась я, подходя к столу, и обратилась к мужу. – Это Семён Сепия, я рассказывала тебе о его невероятной живописи, дополненной виртуальной реальностью. Это Костя Лесной, он занимается перформативной скульптурой. Остальных ты уже знаешь. Мы все давние друзья, – Ник был знаком с большинством собравшихся, кроме этой парочки.
– Ребята, это Никита, мой муж, он занимается исследовательскими разработками орбитальных систем.
Ник поприветствовал собравшихся, мужчины пожали руки.
– Ну как вы в своём тропическом раю? – спросила Инна, моя давняя подруга, занимающаяся видео-артом.
– Изнемогаем от жары, – ответила я, вешая пальто на спинку стула и усаживаясь на место с именной табличкой.
– Вот это было неожиданно, – подал голос Вова, открывая бутылку вина. – Мы вообще в России проездом!
– Но как мы могли пропустить такое событие, – продолжила мысль Ксения, его жена. – Мы-то ждали вас в гости в марте, а тут такая удача!
– Есть повод напиться! – Вова повёл горлышком откупоренной бутылки, приглашая остальных подставить бокалы.
– Какие вы ранние пташки, – сказала я, протягивая пустой бокал. – Не похоже на вас.
– Не знаю, в моём приглашении стояло полдевятого, – скромно улыбнулся Костя.
– Да, у тебя в брошюре написано, что вы придёте к девяти, чтобы мы могли познакомиться и подготовиться к предстоящему. Кстати, а что намечается? – хитро улыбнулась Инна.
– Честно говоря, понятия не имею, – ответила я, уронив голову на руки, мой джетлаг ещё не отпустил, очень хотелось спать.
– О нет! – засмеялась Геля. – Ты что, наконец, присоединилась к трендам?
– Видимо.
– Ох, Фима, что ни встреча, то сюрприз, – повёл густыми бровями Сепия. – Кстати, этот твой фигуратив ну просто конфета. Продаёшь пачками?
– Если бы. Я всегда была слаба в продажах.
– Коваленко, – Семён обратился к Геле. – А что это ты до сих пор не переметнулась в агенты? Вон, сколько у тебя золотых слитков за пазухой.
Ангелина хихикнула, прикрыв рот рукой.
– Сёма, мы же с Серафимой были в одной команде, так что считай, у нас общий провал в искусстве продавать!
– Зря, зря! Могла бы и подкачать свою рекламную мышцу. Я видел твои визуалы для Баленсиаги, ты богиня!
Геля засмущалась и залпом прикончила бокал вина.
– А что же нас не зовёшь? – удивился Костя.
– Ну вы что, я ведь ещё новичок в этом. Дайте поработать годик-другой! И вот тогда развернёмся.
– Да ты там с апреля, или как? – Семён продолжал водить бровями.
– С начала мая, да. Но мне нужно наработать связи. К тому же вы же знаете, тренды ушли от виртуальности и перформанса. Сейчас работает креатив масс, поэтому так много художников из Индии и Бангладеша.
– Это было резко, – поперхнулась Инна. – Хорошо, что не упомянула африканцев.
– Не масс, ладно, – Геля подняла глаза, подбирая правильные слова.
– Лучше не продолжай, – покачал головой Вова, он слегка картавил. – Мы тебя поняли.
– Да, в общем, сложно подтянуть…
– Белых? – уколол её Сепия.
– Блин, Сёма, хватит! Вы меня поняли! Это минное поле! Реклама должна быть нацелена на виноватых богатых. Поэтому сделать креативы с вами, с вашим понятным искусством и адекватным прошлым почти нереально.
– Говно, – опустились густые брови. – А мы стараемся, распинаемся.
– Фима не распинается, – парировал ему Вова. – Она просто фигачит.
– Даже не знаю, комплимент ли это, – кисло улыбнулась я.
– В любом случае твои последние работы – просто шедевры! – погладила меня по плечу Ксеня.
– Твои слова – бальзам на сердце!
– Живописная психология – это правда новый тренд, – подтвердила Геля. – Но самое крутое – текущая работа! Как ты решилась? Отрезать память? Мне кажется, у меня до сих пор всего пара знакомых, кто это делал.
– Это как с беременностью, – повёл бокалом Вова. – Не распробуешь, пока не попробуешь.
– Очень неуместно, – подобрала губы Инна.
– Это реальность! Реальность человеческой плоти.
– Не тебе рассуждать.
– Друзья, мы говорим о проекте Фимы, давайте не будем опускаться до этого уровня? – тактично осадил их Ник.
Я посмотрела на него через стол, отправив со взглядом всю благодарность. Для него такие встречи никогда не были приятным развлечением. Он оказывался в незнакомой среде, где ни один разговор не касался его области.
– Вот именно! – поддержала его Геля. – Давай, расскажи о своём опыте забытья!
