– Извините, – рядом вдруг оказался один из тех, что загорали в «Жигулях». Он по-хозяйски отодвинул Настину руку, которую та уж протянула к девочке. – Аня? Мартынова?
– Ну, да, – растерянно подтвердила Настя. – А в чем дело? Парень мельком взглянул на нее, но как-то странно, словно поверх нее, возможно, увидел что-то позади. И именно оттуда, сзади, на Настю обрушился страшной силы удар.
Она пришла в себя, не понимая вполне, сколько времени прошло. Наверное, немного, несколько минут. Две тетки помогли ей подняться. На затылке, под шапкой вздулась шишка. Крови не было, и голова, кажется, цела.
Анечки нет. Ее посадили в грязный «жигуленок» и увезли. Семинар с Андреем Булкиным накрылся медным тазом – пронеслась нелепая, неуместная мысль. Не иначе, как травма головы дает себя знать.
Это было их первое похищение, но Серафима держалась уверенно. Она позвонила Мартынову из обычного таксофона.
– Девочка у нас, – сказала она. – Если обратитесь в милицию, больше никогда ее не увидите.
– Что вам надо?
– Миллион долларов.
– Но откуда?! У меня нет таких денег, – растерянно произнес Мартынов.
– Понятно, что нет. Знали бы, что они лежат у вас в тумбочке, просто взяли бы, и все. Вы сумеете быстро собрать такую сумму, это вполне в ваших силах.
– Быстро? Но…
Но Фима уже отключилась.
Мартынов удивленно уставился на замолкшую трубку, затем обвел глазами сидевших в комнате.
– Бред какой-то, а? – пробормотал он.
– Теперь ясно, чего они хотят. Они еще позвонят, – произнес Антон. Все присутствующие слышали разговор через громкоговоритель.
– Больше часа прошло, – заметила Настя. – Почему они требуют, чтобы не обращались в милицию? Может, уже обратились?
– Возможно, следили за тобой.
– И за квартирой?
– И за квартирой. И потом, похитители всегда говорят, чтобы не ходили в ментовку, – сказал Антон.
– Плевать на то, что они говорят! – Лена встала. Глаза у нее были красные от слез. – Я иду в милицию!
– Сядь! – приказал Мартынов. – Антон, что ты думаешь?
– Есть варианты. Но, скорее всего, это недоразумение. Кто-то что-то пронюхал о нашем китайском госте, но информация искаженная, и похитители переоценивают наши возможности.
– Это ладно. Но что сейчас делать?
– Если ты о ментах, думаю, Лена права.
* * *
Старший лейтенант милиции Рустам Губайдуллин готовился в зарубежную командировку, во Франкфурт. Там коллеги из дружественной германской полиции задержали некого Селина, группу которого он как раз и разрабатывал. Еще в прошлом году все бандиты оказались за решеткой, а сам Селин ухитрился удрать за границу. И хорошо сделал, потому как теперь у Рустама появился замечательный повод съездить во Франкфурт. Об экстрадиции бандюги даже речи не велось – он там у немцев натворил всяких чудес, но снять с него показания следовало обязательно. И кому ж это сделать как не Рустаму? Решение начальства о командировке он воспринял как заслуженное поощрение. Приняли это решение две недели назад, и с тех пор Рустам тем только и занимался, что распихивал зависшие на нем материалы разным товарищам по работе.
И в такой-то момент принять к производству похищение дочки бизнесмена Мартынова! Но на то и начальство, чтобы раздавать указания. Мол, в отделе никого более подходящего нет, до отъезда, мол, все еще можно сделать по горячим следам, а в случае чего, найдем, кому передать. Главное, начинай, Рустам!
С одной стороны, подобное отношение начальства душу, что несомненно, грело. Как ни крути, а, стало быть, никто лучше старшего лейтенанта Губайдуллина не сумеет расстроить злые козни. Но, с другой стороны, глядишь, и во Франкфурт вместо него запросто может слетать какой-нибудь сотрудник прокуратуры в хорошем дорогом костюме.
Короче, Мартынов со своими проблемами явился совсем некстати. И это была только одна из причин, и не главная, из-за чего старший лейтенант демонстрировал визитеру сдержанную нахмуренность, переходящую даже в суровость. Главная же причина такого отношения заключалась в том, что Рустам органически недолюбливал каждого, у кого в кармане водилось более пяти тысяч рублей. А с этого скромного трудяги-бизнесмена хотят снять миллион баксов! Неслабо! И ведь ясно же, что злодеи не ошиблись адресом – деньжата у убитого горем отца, конечно, имеются. Так что особого сочувствия к потерпевшему не наблюдалось.
Да и чем можно его утешить? Тем, что дочь, возможно, еще жива? По статистике преступники не всегда сразу же убивают похищенного – не всегда, а только в 70 % случаев. Да, такая статистика. Высказываться на эту тему Рустам не стал из гуманных соображений.
Потерпевший выглядел пришибленным, словно после мучительного похмелья, говорил медленно, а Рустам строчил быстро, размашистым, неразборчивым почерком. Так часто пишут участковые терапевты и вообще люди, которым по долгу службы приходится много записывать. Рустам в причудливости своего почерка достиг заметных успехов. Почти каждое слово, даже не самое длинное, растягивалось у него в целую строку разлинованного протокольного листа со щедрым отгибом для последующей склейки. При этом он не фиксировал дословно, а литературно обрабатывал текст, превращая сбивчивый рассказ потерпевшего в привычный милицейский канцелярит. Из всех знаков препинания Рустам признавал только точку. И вот он поставил последнюю, в конце, и придвинул стопку листов Мартынову.
Тот не стал даже делать вид, что разбирает каракули, вывел под диктовку, мол, записано верно, поставил подпись. Возвращая листки, он взглянул прямо в глаза Губайдуллину. Было очевидно, что ничего хорошего от милиции потерпевший не ждет.
Это зря вы так, господин Мартынов! Бывалый опер Рустам Губайдуллин сделает все, что возможно в оставшиеся до отъезда дни. А уж что он при этом думает о вас лично – это, извините, его дело. Хотите услышать сюсю-мусю и разные сочувственные слова – это не сюда, не по адресу. А что касается работы – не извольте беспокоиться.
И все-таки, уже немного позднее, хотя он и не чувствовал перед Мартыновым никакой вины, Рустаму делалось немного не по себе, стоило только вспомнить тяжелый, немигающий взгляд темных глаз. Врагам этого миллионера не позавидуешь – этот человек мог быть очень опасен!
6
Фима и ее возлюбленный встречались почти всегда в его московской квартире возле Никитских ворот. И почти всегда по делу. Фима получала очередную информацию, другими словами, наводку, или приносила своему избраннику оговоренную долю – материалом, то есть, как правило, золотом, драгоценностями, либо деньгами, если грабители сами реализовывали добытое. Покончив с делами, они занимались сексом, и это было совсем неплохо.
Серафима давно установила, что квартира съемная, скорее всего, у возлюбленного где-нибудь в другом месте или в другом городе существовала семья, но разве это могло иметь какое-либо значение? О встрече они условливались по телефону. Приятная, необременительная связь, к тому же очень полезная для обеих сторон.
Впрочем, Фима считала правильным пользоваться иногда и другими источниками информации, чтобы не зависеть полностью от своего поклонника. Ценным наводчиком оказался некто Вова Цыплаков, немолодой уголовник, которого за глаза другие члены банды презрительно именовали «синяком». Именно он дал ярославского коллекционера, и он же, Вова, отвез медальки своему заказчику и приволок назад весьма солидный куш.
Получая заработанную долю, Цыплаков всякий раз менялся в лице, обычная настороженность исчезала, он горделиво улыбался, принимал деньги и слова благодарности со всей серьезностью, словно стахановец, которому вручают диплом.
– Вован не фраер, за базар всегда отвечает, – говорил он о себе в третьем лице. – Эх, Фимка, встретить бы тебя раньше, сколько хорошего можно было б наворотить!
В далеком 84-м, когда расчудесной Фимы не было рядом даже в помине, Цыплаков загремел в тюрьму, можно сказать, случайно. Ему тогда как раз на днях исполнилось двадцать шесть, и вместе со старшим братом они отправились грабить расположенную по соседству сберкассу. Братья не раз бывали внутри – сопровождали мать, получавшую там пенсию. (Пенсию парни тут же забирали и пропивали). Ночью они вошли со двора, легко отжали дверь. Замок, надо сказать, был хилый, и никого это не волновало, поскольку внутри дежурил вооруженный охранник. Чучело огородное, весь скрюченный артритом – братья рассчитывали, что при виде двух здоровенных лбов в черных масках старик наложит в штаны. Но вышло иначе. Вместо того, чтобы по-тихому позволить связать свои старые кости, охранник полез зачем-то в кобуру. Никто не собирался его убивать. Но когда идешь на дело, ты же весь на мандраже, это ж грабеж, а не какая-то рыбалка. Наверно, надо было просто прикрикнуть на старого мудака, может, стукнуть его несильно. Но в руке у Вовы был нож, он ударил – и все, нету старика, умер. Деньги они взяли, немного, правда. Но из-за того, что все пошло наперекосяк, забыли о всякой предосторожности, вышли прямо на улицу, да еще стояли там под фонарем, ругались между собой, кто-то из соседей увидал их в окно. Брат получил поменьше, но до конца срока не дотянул, помер на зоне от туберкулеза. А Вован откорячил свои 15 лет, как говорится, от звонка до звонка. И оно все бы ничего, если б не подсел он на всякие там колеса. Ширяться – этого нет, иглу в руки не брал, с детства боялся уколов, но и таблетки денег стоят, и немалых. Хорошо, что есть Фима, с нею не пропадешь!
Цыплаков сказал по телефону условную фразу, и вот теперь прикатил в Питер. Адрес свой Фима не сообщила, страхуется, договорились, что на почте возле Московского вокзала его встретит Парамоша.
Вова увидел его у окошечка «до востребования», тот беспечно болтал с какой-то киской, распетушил хвост, ничего вокруг не замечает. Вова сунулся в окно со своим паспортом – а что делать, не стоять же посреди зала, словно пень? Парамошка заметил его, наконец, не спеша и ласково этак распрощался со своей подругой, но теперь уж ему пришлось ждать, пока сонная почтальонша просмотрит все письма на букву «Ц». Цыплаков сыграл чистый спектакль, мол, до чего он огорчен, что нет ему письма. И, наконец, они с этим наглым корешем поехали к Фиме на адрес. Поехали на метро; с такой рожей, как у него, у Вовы, по нахалке объяснил Парамошка, никто их в тачку не посадит.
Фима сама открыла дверь, проводила Парамошу вместе с московским гостем в комнату.
– Ну, что, бродяги! – приезжий широко улыбнулся, отчего сверкнуло несколько коронок; часть его передних зубов была исполнена из золота, часть – из обыкновенной нержавейки. – Плохие новости!
Говоря так, он продолжал улыбаться. Вероятно, новости и в самом деле были плохие, во всяком случае, в его понимании. Пошутить так он бы не осмелился. Улыбался же не из зловредности, а в наивной радости – ведь принес важную новость!
Ощутив импульсивно тревогу, Серафима взглянула на Юру-Парамошу. Что еще за новость? Если обсуждали по дороге, то удобнее, во всяком случае, без напыщенной многозначительности, услышать все от Юры. Тот понял, что от него требуется, но только огорченно покачал головой:
– Молчал как рыба об лед!
Цыплаков самодовольно выдержал паузу, оглядел притихших бандитов, спросил:
– А что, в этом доме наливают? А то в горле пересохло, – он характерным жестом пощелкал по своему горлу; и рука, и шея его были покрыты густой татуировкой.
– Ну, так что там у тебя, рассказывай! – велела Фима, не обращая внимания на просьбу о выпивке.
– А дело в том, бродяги, что ищут нас… очень серьезные люди, – внушительно произнес Вова, он наслаждался всеобщим вниманием.
Оказывается, ограбленный и убитый ярославский коллекционер был близким человеком одного из лидеров «бутовской» группировки. И этот авторитет, по имени Гуца, якобы прилюдно на иконе поклялся найти убийц и лично покарать их. Гуца – фигура известная, слов на ветер не бросает. Если поклялся – из-под земли достанет!
– Ой, как страшно! – пренебрежительно отозвался богатырь Федя.
Цыплаков не терпел насмешек. Он свирепо выкатил глаза.
– Смелый, да?! Ты б на зоне весь срок просидел у параши!
– На зоне! – фыркнул Федя. – Чего я там забыл?
Он до обидного мало уважал заслуженных уголовников. Вова решил, что такое посягательство на его авторитет требует адекватной реакции: разразился длинной тирадой по фене, на губах у него выступила пена, казалось, еще миг и начнется драка. Но Фима знала, что все это не всерьез, «синяк» бутафорил, косил под бешеного. Притом он отлично понимал, что не будь здесь ее, молчаливый, задумчивый Федя мог бы размазать его по стене как соплю.
– Ну-ну, полегче, – спокойно сказала Серафима, – ребенка разбудишь! У нас тут теперь девочка живет, – не очень вразумительно объяснила она в ответ на недоуменный взгляд «синяка».
– А чего он шнягу гонит? – тот с готовностью перешел на миролюбивый тон, Федор же так ни слова и не ответил. – «Бутовские» – это вам не шпана какая-нибудь!
Ну и что теперь? Все они ждали, что скажет Фима. Она молчала. В отличие от беспечного богатыря она моментально оценила опасность. Впредь надо тщательнее собирать информацию, плохо, очень плохо, что за упрямым ярославским стариканом стоят такие люди.
– С Гуцей можно перетереть по-хорошему, заплатить, сколько надо… – робко предложил Вова.
Серафима думала иначе. Сейчас главное оборвать нить, связывающую их с московскими бандитами, а ведь, кроме этого, татуированного чучела ничего их не связывает. Узнать бы, что он там успел наболтать в Москве… Этот адрес он не знал, но мог притащить за собой хвост, даже ничего не подозревая.
– Вова прав, – сказала она. – Но пока мы отсюда переберемся на другую хату, на всякий случай.
– Ну, так, а я тогда назад, в Москву. Успею еще на дневной паровоз. Подкиньте чуток на командировочные, и что там мне причитается за новости…
Фима с легкостью раскрыла бумажник, зашуршала зелеными купюрами.
– Задержись пока, – сказала она. – Вечером поедешь.
– А слыхал, Вован, что бывает с гонцами, которые приносят плохие вести? – весело спросил Парамоша.
Шутка была неудачная, велика в ней была доля правды. Серафима почувствовала, как напрягся «синяк».
– Чего вертишь лопатником у меня под носом? – с неожиданной злобой спросил он. – Унизить хочешь?
– По-моему, это довольно трудно сделать, – она, все-таки, протянула ему несколько купюр.
Цыплаков, не пересчитывая, сунул доллары в карман старых джинсов и решительно направился к выходу.
– Задержись, говорю, – повторила Фима. Верные Федя и Макс встали, загородив проход.
– Вы чего, решили, что Вован вас всех сдаст как стеклотару? Зря вы так, Вован не дешевка.
– Никто тебя не хочет обидеть, – искренне улыбнулась Фима.
Конечно, его следовало убрать, но без суеты. «Синяк» принес немало пользы, хотя и оставался всегда немножечко прокаженным, ни малейшей жалости Фима не испытывала. Огорчало лишь, что он (не такой уж дурак, как казалось) своей подозрительностью заставляет действовать второпях. Никто не ожидал, что он проявит столько прыти.
– Пусти, кабан! – голосил он. – Вошь лобковая! Счас нос откушу!
Невероятно, но он вырвался из цепких объятий Федора и бросился к двери.
Фима выстрелила. Пуля из «Беретты», модель 90, небольшого пистолета с глушителем, попала мятежному бандиту в спину, под лопатку. Парни ее расступились, Серафима склонилась над ним и смотрела, как он умирает. Ждать пришлось совсем недолго, она, вздохнув, закрыла ставшие стеклянными глаза. На веках у придурка синела замысловатая татуировка в виде восходящего солнца.
7
У Насти, бедной сиротки, никого почти не осталось на всем белом свете. Единственная родная душа – дядя. Зато какой дядя таким не всякий может похвастать! Он человек известный, не последнее лицо в Государственной Думе. Живет он, естественно, в Москве, точнее, под Москвой, в большом загородном доме на берегу озера. Вокруг заповедные места, никого не встретишь, кроме таких же замечательных и состоятельных людей, проносящихся в блестящих кортежах по узкой лесной дороге. Попадаются, впрочем, изредка заплутавшие туристы, которых лениво шугает охрана.
Дядя, родная душа, при всей своей многотрудной работе, не забывает про бедную сиротку. Он бы и денег подкинул, если б Настя попросила. Но она никогда не просит. Хотя он бы не отказал, это факт, и от этого факта рождается приятное чувство защищенности. Настя искренне благодарна за это – нет, правда, она даже однажды написала ему, как ценит его потенциальную поддержку. И дядя, по обыкновению, ответил очередным длинным письмом.
Переписка между родственниками длится уже два года. Причем, Настины письма короткие, просто писульки. Оно и неудивительно. В глубине души скромная племянница предполагает, что такой большой человек не удосужится до того, чтобы разбирать ее писанину. Повертит конверт, улыбнется доброй улыбкой и бросит, не читая. Напротив, дядины письма отличаются основательностью и немалым количеством страниц. И ведь все, представьте, отпечатано на великолепной бумаге, с собственноручными правками! Почерк у него аккуратнейший, просто загляденье. Дядя щедро излагает по любому поводу, причем, что характерно, вне всякой связи с тем, о чем упоминает Настя. Вероятно, учитывая, что она учится на факультете журналистики, часто высказывается о роли прессы, ТВ, об общественной жизни. Первые несколько писем девушка легкомысленно выбросила, но вскоре до нее дошло, что важный дядя рассчитывает, может быть, неосознанно, что раньше или позже она опубликует их переписку. Он явно не прочь увидеть в печати и свои смелые мысли с близкими народному духу выражениями. Понравившиеся пассажи он практически слово в слово повторяет в нескольких посланиях.
Настя вскрыла очередной конверт прямо на почте. Поскольку она часто меняет свое пристанище, дядя шлет ей письма до востребования.
«На этой тусовке, – сообщал дядя, Настя заглянула сразу в средину рукописи, – познакомился с Татьяной Толстой. Она весьма успешно занимается окололитературной деятельностью, думаю, в перспективе могла бы тебе пригодиться. Прочел ее последний роман «Кысь». Не понравилось. Забавных придумок много, что неудивительно, но не оставляет ощущение надуманности и тяжеловесности, чего, кстати нисколько не наблюдается при личном общении. Ну, вот, скажем, один пример. Главный герой живет в далеком будущем, в примитивном поселении, возникшем на месте Москвы после всепланетной катастрофы. И сам он, и прочие вокруг – то ли люди, то ли мутанты, не знающие истории, для которых такие слова как Москва, Россия, цивилизация – просто пустой звук. Среди мутантов проживают и люди, чудом пережившие катастрофу, причем естественные процессы старения у них отсутствуют, они бесконечно долго продолжают существовать в том возрасте, в каком их застигло всемирное бедствие. Эти выжившие, разумеется, помнят прежнюю Москву. И вот один из выживших надоумил главного героя вырезать деревянную скульптуру Пушкина и водрузить ее на том месте, где раньше была Пушкинская площадь. Очень подробно описано, как герой выпиливает деревяшку под руководством выжившего, и тот буйно радуется – получается похоже. Только одна странная деталь – у деревянного Пушкина на руке зачем-то шесть пальцев. Все в точности, а пальцев почему-то шесть! Никакого вразумительного объяснения нет, пока, через несколько страниц, другой выживший, увидав скульптуру, иронично, как блестяще умеет Татьяна Толстая, восклицает – ба! Да это ж шестипалый серафим! И вот ради этой шутки (ты, Настя, конечно, помнишь школьные строчки о шестикрылом серафиме) все сооружение и возводится».
Своими впечатлениями о романе дядя уже делился в предыдущем послании…
– Милая девушка! Она обернулась.
– Прошу извинить великодушно! Я в ни малой степени не посягаю на тайну переписки, но вы были так взволнованы, что, поверьте, я посчитал долгом предложить вам посильную помощь.
То, что издалека могло бы выглядеть как серьга в ухе, оказалось миниатюрным динамиком от плеера, солнцезащитные зеркальные очки надежно утопали на лбу, в густых пшеничных волосах – над Настей нависала физиономия энергичного, веселого хулигана, который ежедневно делает открытия в своем сомнительном хулиганском деле, и ему все это нравится. Сплошной кайф!
Она, конечно, не была взволнована, читая письмо – чушь какая! Пока не обернулась. Зато теперь ей понадобились все силы, чтобы изобразить на лице снисходительно-заинтересованное выражение девушки, которую пытаются заклеить. Если б это не удалось, и кому-то и впрямь показалось, что она взволнована, было бы неудивительно. Потому что изысканно заговоривший с нею молодой человек был одним из трех бандитов, похитивших Анечку.
Тогда, в машине, он был в шапке, но ошибиться невозможно. Это он, никаких сомнений! Ее, Настю, он видел мельком, со спины, и теперь, кажется, не узнал. Ну, и что дальше?
Между тем Юра, так звали парня, трещал как заправский диск-жокей, она даже припухла от количества вывалившихся на голову слов. Настя согласилась встретиться с ним назавтра, иначе бы он все равно не отстал.
Когда обольститель в сопровождении уголовного вида дружка направился к метро, отважная девушка осторожно пошла следом. Разумеется, Настя не виновата, что ребенка похитили буквально у нее на глазах. Но случилось именно так. Зато вот теперь она выследит злодеев. Спускаясь за Юрой и вторым бандитом по эскалатору, Настя очень отчетливо представляла себе спину крупной рыбины, в которой застрял гарпун, упругую, темную глубину воды, где рыба безуспешно пытается уйти от преследования. Девушка спокойно отпускала этих двоих, затем, играючи, сокращала расстояние. Она лихо маневрировала в толпе. В метро они не потеряются, факт. Но что будет, если, доехав до нужной станции, они сядут в маршрутку? Что тогда? Хорошо, если рядом окажется свободное такси…
Осмелев, девушка притерлась к бандитам почти вплотную. Она понимала, что рискует понапрасну, но почему-то не могла удержаться. В подземелье метро громко стучало ее отважное сердце. К счастью, эти двое не обращали на нее никакого внимания. Высокий, немолодой что-то втолковывал Юре и даже жестикулировал, но тот смотрел на него рассеянно, словно перед ним не живой товарищ-бандит, а его изображение на стеклянном экране. Понятно, Юра целиком был поглощен своим плеером.
Следующая «Ленинский проспект».
Парочка стала продвигаться к выходу. Только бы не маршрутка, только бы не маршрутка, бормотала про себя Настя, будто слова молитвы.
