– Я тетрадку потеряла… – от пережитого не в силах удержать слёзы, всхлипывала Татьяна.
– Где?
– В сквере, где фонтан… под лавкой! – уже совсем горько плакала Татьяна.
Юрка забрал её портфель.
– Пошли, найдём, – и зашагал назад.
По дороге Юрка рассказывал, как он с отцом склеивает деревянную модель самолётика. И сколько там деталей, и что эта модель – настоящая!
– Она летать будет, как взаправдашний самолёт!
Немного помятую и влажную тетрадь положили назад в портфель.
– Подумаешь, немножко попадёт! И всего-то один разок. Пошли домой, а то есть хочется.
Школьные годы действительно чудесные и быстро летят. Вот и окончен первый класс. Анастасию Петровну с Танюшкой на всё лето отправляют в Бийск, на родину Петра. Там живёт родной брат Анастасии Петровны – Иосиф Петрович с женой и двумя дочерями. У него свой дом на берегу реки Бии и огород со свежими овощами.
Мария с Юркой уезжали в Пензу к бабушке. Там на берегу Суры бабушкин домик и тоже огород. Юрку увозили первым.
– Вот, на тебе машинку. Можешь пока играть. А когда я вернусь – вернёшь. Ладно? – И он передал Танюшке чёрную пластмассовую машинку. Грузовичок на крутящихся колёсах. Татьяне нравилось нагружать в неё какую-нибудь мелочь: фантики, камешки – и будто куда-то перевозить. Но бабушка одёргивала:
– В машинки мальчики играют, а девочки в куклы, или вон у тебя посуда кукольная есть.
Татьяна с бабушкой уехали несколько дней спустя. В секции стало тихо и скучно.
Так же тихо подкралась осень. Загорелая и отдохнувшая, домой вернулась Татьяна с бабушкой, которая уже соскучилась по своему домашнему хозяйству. Ведь, как известно, в гостях хорошо, а дома лучше. Оказалось, что Юркина мама тоже уже приехала, и только Юрки не было видно.
Татьяна тихонько приоткрыла дверь в комнату Давыдовых, заглянула внутрь. Юркин папа, как всегда, что-то читал за столом, Зина уткнулась в учебник, а Мишка клеил Юркин самолётик. Юрки не было.
– Куда-то спрятался? – растерянно спросила, просунув голову в приоткрытую дверь. Но тётя Мария вместо того, чтобы пригласить её пройти в комнату, зачем-то обняла за плечи и повела на кухню.
– Понимаешь, Юра больше не приедет.
– Он остался у бабушки? – И только теперь Таня заметила, как постарела красивая Юрина мама. В чёрных кудрявых волосах появились такие же серебрянки, как у бабушки Петровны. И платье чёрное, и глаза чёрные-чёрные.
– Остался… навсегда. Понимаешь, он купался в речке Суре, а там рыбаки сети поставили. Запутался и… утонул.
Во второй класс Татьяна пошла одна. Но почему-то была уверена, что, может, ко второй, ну или к началу третьей четверти Юрка обязательно приедет! И аккуратно хранила чёрную пластмассовую машинку, чтобы отдать, когда вернётся.
До весенних каникул оставались считаные дни. Танюшка достала из потайного места подаренную Юркой машинку. Развернула цветной лоскуток, в который тщательно её заворачивала, и вдруг заплакала горько, навзрыд.
– Танюшка, Татьяна, что с тобой? – Анастасия Петровна склонилась над внучкой, свернувшейся клубком на полу. – Порезалась? Ударилась? Что с тобой?
– Вот! – протянула бабушке пластмассовую игрушку. – У машинки кусочек отломился и куда-то делся. Как, как я теперь верну Юрке машинку? – плакала внучка.
Анастасия Петровна взяла в руки игрушку, по спине пробежал холодок. Потихоньку успокоила внучку, твёрдо решив не возвращать ей эту игрушку.
А весной Давыдовым дали новую отдельную квартиру и они переехали, оставив Анастасии Петровне записку с адресом, чтобы, если что, знала, где они живут. Что «если что», никто не уточнял, но расставание получилось молчаливым и тягостным, будто не соседи, а родственники разъезжались.
В освободившуюся комнату въехала семья Кузьминых. Тёзка Соловьёвой – Аннушка, с выбеленными перекисью кудряшками, голубоглазая, шустрая продавщица. Её муж Геннадий, крупный, черноволосый, но уже заметно начинающий лысеть мужчина. Их дочь Лидия, ровесница Татьяны, и совсем ещё малыш Сашка, кареглазый толстячок. «Весь в папу», – смеялась Аннушка, поглаживая мужа по объёмистому животу.
Анна Соловьёва и Анна Кузьмина были тёзками, и как-то само собой получилось, что весёлую, непосредственную Кузьмину в квартире называли не иначе как Аннушкой.
Глава 5. Бессонное лихо
В этот день к Кузьминым приехали родственники из деревни. И даже не из деревни, а из посёлка геологоразведки – из тайги. Но, странное дело, люди приехали совсем не таёжные. Голубоглазая, русоволосая женщина в модных туфлях на высоком каблуке – Евдокия Ивановна. Муж её, Константин Александрович, высокий, крепкий, черноглазый и черноволосый. Одет в такой же костюм, как у Петра выходной. Такой и стоит дорого, и достать непросто. С ними трое сыновей – видать, погодки. Старший Виктор, средний Михаил и младший Александр. И похоже, семейство ожидало ещё пополнение.
Аннушка суетилась на кухне, готовила угощение, попросив Анастасию Петровну немного помочь. Обе женщины не заметили, как из шумной ватаги исчез один из сыновей Евдокии и внучка Анастасии Петровны Татьяна.
– Отряд не заметил потери бойца, – прогудел баритоном Геннадий. – Куда им деться?
Заглянули в ванную, в туалет, обыскали кладовку – нет!
– Евдокия Ивановна, да некуда им тут деться. Значит, не услышали, как ушли гулять! Дети же! – успокаивала Аннушка гостью.
– М-да-а! Побег с охраняемой территории. Обувайся, Константин Александрович, пока Мишка с Танюшкой далеко со двора не умотали, найдём! – Геннадий сунул ноги в туфли.
– Это надо же, без спросу из дома уйти! Где теперь их искать? – Не дослушав соседку, Геннадий и его приезжий родственник отправились на поиски.
Но не успела дверь захлопнуться, как в неё снова постучали.
– Не охайте, не кричите – всё обойдётся. Выходите потихоньку. И глядите вниз по лестничному пролёту.
С внутренней стороны лестницы, перехватывая руками металлические прутья, по выступающим краям ступеней спускались белокурый мальчик и кудрявая девочка. Под ними зияла высота трёх этажей сталинской постройки. Взрослые замерли, боясь окриком или просто резким звуком напугать детей. Первым спустился мальчишка, поднял голову, увидел взиравших сверху родственников и соседей.
– Анастасия Петровна, а зачем тут столько места пустого оставили? – спросил как ни в чём не бывало. Подъездное эхо подхватило: вили, вили, вили…
– Так ведь обещали, что лифт тут будет… – гулко, на весь подъезд, объяснила Петровна, а про себя подумала: «Надо бы поругать сорванца, несмотря что гости». Но вместо этого, облегчённо вздохнув, только и выговорила: – Ты бы, Миша, осторожнее. Всё-таки какая высота!
– Не… тут не очень высоко. Вот когда я на кедр залезал, там повыше было.
– Так ведь Танюшка ни на кедры, ни на какие другие деревья лазить не умеет. Так что давай договоримся: высоко не лазить, далеко не убегать. Ладно?
А вечером, когда детей уложили спать, Аннушка негромко постучала в дверь Сафоновых:
– Анастасия Петровна, мы тут стол накрыли. Может, зайдёте по-соседски? Анна с Иваном будут да вы. Посидим немного.
– Елена с Петром – как хотят, а я – вдруг Танюшка проснётся?
– Не за тридевять земель, через стенку – услышите.
Под уютным светом круглого абажура за накрытым столом мужчины выпили по рюмашке, по второй. Женщины, кроме Елены, пригубили портвейн. И разговор потёк сам собой. Разговаривали негромко, поскольку за небольшой дверкой в каморке, сооружённой строителями над аркой дома и приспособленной Кузьмиными под детскую, спали дети – и свои, и гости.
– Ты посмотри, строят и строят! – Геннадий кивнул в сторону окна.
И разговор завертелся вокруг строительных тем. Женщины переговаривались о чём-то своём. Вдруг Соловьёва Анна охнула:
– Ой, м… м…
– Где болит? Покажи-ка? – спросил гость. – Почечная колика. К врачу надо. Но вы не волнуйтесь, это очень больно, но не смертельно, хотя затягивать с лечением не стоит.
– Врач, поди? – кивнула Анастасия Петровна вслед Константину, помогавшему Ивану увести Анну.
– Нет. Но… жизнь его многому научила. – Аннушка тревожно глянула на Евдокию. А Петровна, задумчиво разгладив складки платья, негромко сказала:
– Да… кто бы сказал мне молодой, что останусь без своего дома, в чужой город уеду, а в моём доме в моём родном городе… чужие люди хозяйствовать станут.
– Мама, ну к чему ты всё это говоришь? И кому интересно? – Пётр недовольно положил вилку, резко звякнувшую о край тарелки.
– Ну отчего же? Анастасия Петровна про свой дом говорит, не про чужой. Многие теперь чужое своим считать не стесняются, – негромко, но чётко проговорила Евдокия.
То ли выпитая стопка помогла расслабиться, то ли выговориться очень хотелось, только Петровна не послушала сына:
– Я родом из Бийска. А там на улице Толстого стоит дом. В пору моей молодости улица Лесозаводской называлась. Дом этот до сих пор жильцы называют Сафоновским. Елене пришлось жить со мной в небольшом домике на соседней Кузнецкой улице, а наше семейное гнездо… – Анастасия Петровна вытерла глаза белоснежным платочком с вышитым уголком, – я ей показывала.
– Да, дом крепкий, двухэтажный. Я потом с его жильцами познакомилась. В него восемь семей поселили. – Елена вздохнула, отпила глоток чая. – А дворовые постройки частью развалились без присмотра, частью разобрали на дрова.
– Вот я и говорю: что недорого досталось, то не жалко потерять, – вздохнула Анастасия Петровна.
– Я, Пётр Ефимович, понять вашу маму могу, – одними уголками губ улыбнулась Евдокия, обернувшись на негромко хлопнувшую дверь. Это вернулся Константин. Иван остался с женой.
– Надо бы вашей соседке почки проверить. Ну да ладно. Слышу, вы тут разговор за жизнь завели? – усмехнулся в усы. – Давайте-ка, мужики, ещё по одной!
– У меня картошечка тушёная есть. Печка ещё не остыла, значит, и картошка тёплая, – засуетилась Анастасия Петровна.
– Аннушка, подложи-ка ещё капустки! – Геннадий хозяйским взглядом окинул стол.
– А я смотрю: туфли модные, костюм… По одежде судя, не очень на таёжных жителей похожи. – Пристроив на столе тарелку с картошкой, Анастасия Петровна аккуратно села на прежнее место. – Сами-то откуда будете?
– Геологи мы, Анастасия Петровна, рабочий класс! Элита, можно сказать! Снабжение в геологоразведке хорошее, заработки тоже. Так что возможности есть. Ну а сами-то мы… местные, сибирские. – И, повернувшись к мужчинам, добавил: – Может, перекурим?
Геннадий подошёл к окну, отдёрнул штору, открыл форточку. Положил на подоконник пачку папирос «Беломорканал», спички, рядом поставил пепельницу:
– Чем богаты.
Петро достал из кармана такую же пачку, а Константин – папиросы «Север».
Закурили, дым сизой струйкой потянулся в форточку. Через дорогу напротив окна за одним уже работающим заводом возводили другой, так что на фоне чёрного ночного неба загадочно и празднично продолжали сверкать огни электросварки.
– Вот этот завод уже начал шёлковую нить выпускать, – Петро кивнул на тёмный оконный проём, за которым через дорогу расположились заводские корпуса. – Перестанут женщины ночевать в очередях. А то вон прошлый раз втемяшилось маме и Ленушке домой ковровые дорожки купить, так сначала мать караулила, когда их в магазин привезут, потом три очереди занимала. – Пётр выпустил в окно колечко дыма. – Продавали по два с половиной метра в руки, а они решили три кряду в комнате постелить, значит, семь с половиной метров надо. Вот и стояла мать сутки в очереди, ещё и Танюшку прихватила с собой!
– Купила? – улыбнулся Константин.
Петро утвердительно кивнул.
– У нас в магазин геологоразведки тюль привозили. Моя Евдокия тоже прикупила. – Константин заулыбался, и от уголков его глаз разбежались лучики морщинок. – Только недолго радовалась.
– Что так?
– Ну посмотрел я – вроде крепкая такая тюль. Опять же ячея в самый раз. Да и за один заход что с ней станется? А сеть – где ж её возьмёшь? Вот и решил показать сыновьям, как с бредешком по реке ходить. Подумал, потом в этой же реке выполощем и вернём как ни в чём не бывало.
– Вернули? – от смеха Геннадий закашлялся, выпуская табачный дым.
– Тебе смешно, а нам тогда не до смеха было. Зацепили за корягу на дне. Я и так, и этак, и в воду залез отцепить – ни в какую. Одни клочки назад принесли, – и затянулся папироской. – Досталось, конечно, на орехи. Посмотрела моя Евдокия и, поджав губы, ушла ребячьи рубахи стирать. Дня три ещё стреляла в меня своими голубыми глазищами. Было б где, рулон бы той тюли ей купил, чем такой «обстрел» выдерживать!
– Ну, мужики, бросаем курить, пора за стол, – пригласил Геннадий. – У… да тут женщины из закромов бутылочку достали!
Елена ещё не оправилась от своей болезни, и Пётр проводил жену отдыхать. Аннушка тихонько звякала тарелками в кухонной раковине и что-то чуть слышно напевала себе под нос. Евдокия и Анастасия Петровна пристроились возле кухонного подоконника, о чём-то негромко переговариваясь. Трое мужчин остались в комнате одни. Выпили ещё по рюмке, повторили…
Константин отломил кусочек хлеба, посмотрел, прищурившись, положил в рот.
– Эх, какой же хлеб вкусный… – сказал, и что-то в его лице неуловимо изменилось. То ли морщины резче обозначились, то ли глаза потемнели. – Где там мои детушки? Живы ли, едят ли хлебушка вдоволь? – Отбросил со лба густую чёрную прядь волос.
– Так вон они, спят как сурки, – кивнул Петро.
Константин усмехнулся:
– Вернулся ли Артур с фронта? А если вернулся – невредим ли? Как живётся Эдику? Володьке? А тому, кто без меня родился? Ничего-то я для них сделать не могу! И руки свои подставить им не могу, чтобы поддержать, помочь… – Упёрся высоким лбом в крепкий кулак. – Три сыночка да жена четвёртым беременная была. Кто родился – сын ли, дочь ли? Не знаю. Где теперь горе мыкают?
Посмотрел на будильник, который в вечерней тишине чётко отбивал ход времени:
– Время идёт, а я бьюсь как рыба об лёд, без вины виноватый перед ними… – Заглянул в пустую рюмку.
Геннадий хотел было плеснуть водки…
– Не надо! – Допил из чашки остывший чай. – Легче от водки не становится, а вот злее становлюсь. – Перевёл взгляд на Петра: – Это вторая моя семья. Первую-то отобрали… – Налил чашку густой заварки. – Слабовато для чифиря. – Усмехнулся, вздохнул глубоко, задержал дыхание и, как бы решившись, продолжил: – Старшему сыну Артуру тогда седьмой год шёл. Второй – Эдик, пяти лет от роду. Младшенькому Владимиру только-только три года исполнилось, а жена моя, Екатерина, четвёртым ребёнком беременная ходила. Жили мы в Енисейске. Работал я тогда начальником продснаба. Зима тридцать пятого года холодная, лютая была. Да и откуда ей в Енисейске тёплой быть?! Неподалёку от нас жила семья солдата… да что жила… с голоду помирали и женщина, и трое ребятишек мал мала меньше. Отца-то их в Красную армию забрали. А тут смотрю, реквизированная корова от бескормицы уже и на ногах стоять не может. Того и гляди околеет. У хозяина отобрали, корма не заготовили. Ну, отдал я той солдатке корову, только у неё-то на дворе сено оставалось. Говорю, додержишь до зелёной травки – своих детей от голодной смерти спасёшь и корову сбережёшь. А там вернёшь в хозяйство, летом корм для неё заготовим. Думал, по-хозяйски рассудил.
Константин замолчал, вглядываясь то ли в папиросный дым, то ли в своё прошлое.
– Заготовили? – попытался вернуть его к действительности Геннадий.
– А как же! Заготовили… чёрный воронок. Как-то вечером пришёл посыльный. Вас, говорит, Константин Александрович, завтра в НКВД вызывают. Всю ночь промучился. Понимал, что ничего хорошего не ждёт. Но даже представить утром не мог, что вижу своё семейство в последний раз.
– До суда арестовали?
