Последняя фраза, сопровождавшая соответствующий жест руки со стаканом, предназначалась Видову.
– Спасибо, – он очень хотел остаться здесь. И спросить что-то ещё. Зачем-то это было надо…
Но вот что точно было надо, так это идти к машине. Всё-таки он на дежурстве, и за оставшиеся его часы вполне может спасти чью-нибудь жизнь. И не было в этих его мыслях никакого пафоса. Васютина затрусила рядом.
– Что, оба они сильно пили?
– Санёк-то давно спился, а Ритка нет ещё, но была как все… такие.
– Какие?
– Ну… И как это он её раньше не прикончил! Она ведь давалка та ещё. Мало кому отказывала. И сама тоже вешалась. Потому и бил её Санёк. И мальчишке ихнему ни за что прилетало… Да вот, вчера, уже позавчера то есть, она с Серёгой… хахалем своим бывшим, лаялась. Во-он там, на углу, я сама всё слышала. Такими матюками друг друга обвешали, аж уши вяли. Он грозился ей рыло начистить, уж не знаю за что. Думаю, за то, что без дармовой водки остался. У таких баб для мужика одно угощение…
– И к вашему мужу подкатывала?
– А-а? – она отшатнулась и прикрыла рот рукой, – да ну вас… Паша меня любит! И занят он целый день, некогда ему по шалавам шастать. Видать, не знаете, сколько в частном доме дел! А дети?! У нас их пять. Три сына, все послушные, помощники и хорошо учатся! Потому что отец их воспитывает, отец! Своим примером!!! А ещё две девочки-близнецы, красавицы, умнички и отличные щи варят. А у них в классе ещё никто варить не умеет!
Видов вздохнул. Классика. Васютин отзывался о погибшей хорошо. Чисто мужское поведение. Васютина полила её грязью больше, чем позволяют приличия. Это уже чисто по-женски. Никаких противоречий в их показаниях нет! Парень напуган. Чем? Ха! Да тем, что… разве нормальные люди каждый день сталкиваются с умирающими от тяжёлых ран в лужах крови?! Васютина наверняка попросила сына проводить её до соседского дома, и мальчишка всё видел…
– А вы пошли к соседям вместе с сыном? Ну, с тем, с которым мы сейчас разговаривали?
– Нет! Я ведь ихнему Егорке, – Васютина ткнула пальцем в сторону покосившейся калитки, велела сидеть у нас. Кому ещё за ним присмотреть, как не старшему? Егорка, слава богу, уснул… Господи… Да как же я ему скажу-то про мать! – она снова заскулила.
Видел ли что-то этот Егор? Очень вероятно. Только вряд ли у него, Видова, будет возможность поговорить с ребёнком… Он неловко забрался в машину, как-то долго и раздражённо усаживался.
– Видов, а тот Шумахер-то – вот!
– То есть?! Кабанчик, можешь ты излагать мысли внятно?
– Ну, помнишь джип, который обогнал нас?
– А! Так это соседский?! – Видов усмехнулся, – а что, если сосед спешил попрощаться с умирающей… – последние слова он пробурчал настолько неразборчиво и тихо, что водитель и Соня их не услышали. Что, понятно, только к лучшему.
– Ага! Мы с Соней сразу его заметили! – Кабанчик подмигнул девушке. У той был очень мрачный вид, и видимо, он хотел её подбодрить, – едем?
– Да, давно пора… – Видов глубоко вздохнул, задержал дыхание, – похоже на убийство!
Кабанчик подпрыгнул, дёрнул руль, из-за чего машину сильно тряхнуло, Соня вытаращила глаза:
– Максим Андреич… да почему… Это наверняка несчастный случай! Муж…
– Эх, Сонечка. Когда она ударилась о крючок, муж вполне мог крепко спать. Ментам пока не удаётся его разбудить. Он упился в хлам, и в хлам он уже не менее часа. А то и больше. Следовательно, в доме мог быть кто-то третий. Хотя, с мужем Рита действительно дралась – незадолго ДО… Только вот… – Видов запнулся. Дальше ехали молча.
Машина влетела во двор подстанции. Кабанчик хмуро наблюдал, как врач и Соня вылезали из машины, но ничего не сказал. Он всё ещё сидел за рулём, когда их спины растворились в темноте, особенно густой у торца больничного корпуса.
– Максим Андреич, а почему вы подозреваете убийство?
– Не знаю, – ответил Видов, – впрочем, насчёт убийства я… слишком громко высказался. Может быть, это и есть несчастный случай. Но муж вусмерть упоротый, и… мог, мог там быть кто-то ещё! У ментов, похоже, таких подозрений нет. Кстати, ты обратила внимание, что приехала не дежурная группа, а один местный участковый, Витя его зовут? Похоже, менты хорошо знают эту семейку, вот и попросили Витю заскочить. А, может, соседка, когда звонила в ментовку, не знала ещё, что Рита умерла.
Неизвестно, захотят ли менты разбираться в этом деле. У них ведь тоже план, начальство зады драит. Усложнять себе жизнь – при очевидном-то подозреваемом, они не будут.
– А вдруг мужа посадят, а он не виноват? Несправедливо как-то. И зря вы милицию так не любите – другой же нет, – наставительно пробурчала Соня.
– Ага, а все вокруг, – Видов несколько высокомерно улыбнулся и театрально взмахнул правой рукой, – ментов просто обожают. Насчёт мужа… ему будет полезно отдохнуть за решёткой пару месяцев, хотя бы пока идёт следствие. Уж в этом-то я уверен. Протрезвеет – может, это с ним будет впервые за несколько лет? Ну, расскажу я о своих подозрениях. Их ещё доказать надо! А кому оно надо? Нет, Соня, ты правда думаешь, что моё мнение может на что-то повлиять?! Ей-богу, ты пересмотрела детективов, моя милая!
– Максим Андреич, простите пожалуйста, – Соня поняла, что тема борьбы за справедливость неприятна Видову, и заговорила о другом, – а почему все зовут вас Видовым? Вы же – Капустин…
Видов иронично улыбнулся.
– Не Видов, а Видок. Так меня назвал один врач, когда я только начал работать на скорой. Видок – французский сыщик, основоположник криминалистики. Один из основоположников. В молодости он был преступником, сидел в тюрьме. А потом взялся за ум и стал одним из лучших сыщиков в мире!
– Ну, что у Вас сыщицкий талант, я слышала. Только почему вас сравнили именно с этим…Видоком?
– Почему-почему… – Видов скривился, – биографии малость похожи. Особенно в начале карьеры.
– Да что вы! – Соня всплеснула руками, – да я в жизни не поверю, что вы закон нарушили…
– Таки нарушил… а наказания без преступления не бывает.
– Пятая, на выезд!
– Так… признательные показания откладываются, – весело отрапортовал Видов, – пошли быстрей.
Остаток дежурства прошёл, образно говоря, штатно. Вызов, прервавший «признательные показания» в самом их начале, представлял собой часовое сидение у постели пожилой женщины-гипертоника (ждали, пока давление упадёт до приличных значений), а сразу вслед за ним выехали к мужчине в предынфарктном состоянии. Больные были обычные, без заскоков. Короче, никаких ярких впечатлений и сильных эмоций. В восемь сдали дежурство, и медленно-устало побрели к больничным воротам.
– А можно, вы расскажете… простите, что я спрашиваю… – тон Сониного голоса был заискивающим.
– Ты правда хочешь знать моё прошлое? – Видов рассмеялся, а Соня кивнула, – ну, могу рассказать, если ты кое-что пообещаешь.
– Обещаю!
– Так я же не сказал, что именно. Вдруг попрошу пообещать что-то неприличное? Домогательское, например, – Видов хищно пошевелил пальцами, – а попрошу-ка я тебя сделать кое-что, действительно очень трудное для девушки: никому ничего не говорить. Даже лучшей подружке.
– Нет, никому не скажу, – Соня насупилась, – я не болтливая. Мне просто интересно…
– Имей в виду – проболтаешься, не пройдёшь стажировку. Я же криминальный элемент, а значит, жестокий и беспощадный.
Соня засмеялась, и почти сразу замолчала. Тихонько, робко потянула Видова за рукав:
– Максим Андреич, ну…
– Сонечка! – он постарался придать голосу строгость, – не сейчас. Может быть, когда-нибудь… расскажу. Ну, давай!
Видову нужно было на трамвайную остановку – это метров пятьдесят за углом, направо. Соня побежала вперёд, так как вдали показалась её маршрутка. Он задумчиво смотрел ей вслед. Соня напоминала кое-кого из далёкого прошлого. Кому он хотел всё объяснить. Пусть даже сейчас, спустя тридцать два года. Ладно, пусть не «оригиналу», а кому-нибудь похожему. Той же Соне.
Видимо, трамвай только что отъехал – на остановке не было ни души. Видов передёрнул плечами, потёр виски: опять ему надо было то, чего не надо бы – хотелось знать, кто же шмякнул Риту о крючок. Зачем – из любви к справедливости? Чтобы посадили кого следует, если уж посадят… Да ничего подобного. Так уж сложилось: Видов всегда проводил своё собственное «дознание», если приходилось оформлять человеку последний документ.
Чаще всего смерть была естественной, возрастной – всё-таки работал он на скорой, а не в милиции. То есть не в полиции. Но когда человек умирал от раны, или с трупом было нечто, смущавшее ум… Видов всегда докапывался до правды.
Но докапывался совсем не для того, чтобы поделиться со следствием – хотя бы в тех случаях, когда следствие вообще было. Нет! Он сам наказывал преступника, если преступник имелся. Методы наказания тоже были «авторские».
А ещё Видова не смущало, когда осуждали невиновного. Конечно, не каждый раз, а когда невиновный был настолько «хорош» сам по себе, что вполне заслуживал хоть какого-то наказания. Разумеется, заслуживал не по закону, а по Видовскому мнению. Странный он, конечно, этот Видов.
Первое время о его сыскной деятельности никто не знал. А уж соответствующие структуры никогда Видовской сыскной деятельностью не интересовались. Но как-то так получилось… Нет, он ни с кем не делился. Даже наоборот, всегда был скрытным. Но работал всё-таки не в вакууме, а в коллективе, то есть в бригаде. Кое-какие обрывки его размышлений – коротенькие, случайно вырывавшиеся на волю мысли вслух, сделали своё дело.
Кроме того, он запросто мог заявиться на место преступления и побеседовать с родными и соседями потерпевшего. Как правило, с Видовым общались охотнее, чем с сотрудниками «органов». У него был удивительный дар «разговаривать» самых молчаливых и недоверчивых. И даже злобных.
Конечно, будучи врачом скорой, Видов спас много жизней, но из него вышел бы замечательный психиатр. О чём он, собственно, и мечтал когда-то… Как-то Хитрый Лис – умный, начитанный и любознательный врач, проработавший на скорой около пятидесяти лет, сравнил его с Видоком.
Само собой, никто из медперсонала, и уж тем более из персонала водительского, не стал разбираться, что за перец этот Видок. Непонятно кто и фамилия нерусская. Да и интернет в то время был дорогим и продавался «по талонам». Точнее, по карточкам типа банковских.
Кабанчик, тогда совсем ещё молодой и совсем не кабанчик, а просто крупный плотный мужик, сразу переделал Видока в Видова. Того Видова в те времена помнили многие. Советский актёр, симпатичный такой мужчина. Играл «правильные» роли – положительных героев, примеры для подражания. В том числе, милиционеров.
«Да… – размышлял Видов, рассеянно топая ногой по коробке из-под зефира, брошенной в урну, но не вписавшейся в её узкое отверстие, – вероятнее всего, убийство случайное, но, может, и не случайное. Бытовые ссоры – взрывоопасная штука. Шекспир грызёт ногти от зависти».
И кто только придумал эти урны! Надо быть снайпером, чтобы закинуть внутрь что-то покрупнее яблочного огрызка… Вот ведь хотел человек показать себя с лучшей стороны – бросил коробку в урну. А что вышло?
«Да, да… – мысли Видова не ссорились друг с другом, и не создавали путаницу, от которой могла заболеть самая светлая голова, – Рита и кто-то выясняли отношения, а вышло… труп, тюрьма и детдом. Вся семья вляпалась по самую макушку». Коробка была окончательно растоптана, и Видов потерял к ней интерес.
С кем же Рита – женщина весёлой ориентации, могла выяснять отношения в среду, то есть в будний день, да ещё после полуночи? Ну, кроме мужа. Сын не виноват – десятилетний пацан, у него не хватило бы сил. Или хватило бы? Нет, нет. Серёга, этот отвергнутый страстный претендент на дармовую любовь и выпивку? Возможно… Сосед?.. Уж точно нет – Васютина не было дома. Его машина обогнала скорую на повороте к Ильинке. Лихо так обогнала…
Ну, с соседями вроде всё логично: к ним прибежал напуганный сын Риты и Санька, рассказал о лежащей в коридоре матери. Васютина, естественно, побежала к ним. Естественно, тут же позвонила мужу. Ну он и рванул домой. А… вот что интересно: почему этого хозяйственного хозяина не было дома – в первом-то часу ночи?!
Да уж… Ну вот хотелось ему знать, что же там, у них, произошло, и всё тут!
Вдалеке задребезжал трамвай. Наконец-то! На остановке уже собралась порядочная толпа. Видов издал какой-то невнятный звук, похожий на рычание. К счастью, издал очень тихо, не распугав людей.
«Закушу, посплю пару часов, а потом – за дело», – решил Видов, заваливаясь на трамвайное сиденье, и одновременно вытаскивая проездной из внутреннего кармана. Трамвай громко хлопнул дверями-заслонками, и, тяжело подпрыгивая на каждой дорожной неровности (а неровностей этих было – ого-го), поплёлся дальше.
– Макс, ну и видик у тебя… – жена погладила Видова по щеке, – тяжёлая была смена?
– Да ничего особенного, Танюша, – Видов зевнул и удовлетворённо улыбнулся, – даже задачка попалась.
Странные смерти он называл задачками. Сам удивлялся, почему – но в этом не было цинизма или пренебрежения к чужому горю. Бесстрастное отношение к трупным делам (ещё одна фирменная Видовская фразочка) – как к задаче, пусть сложной, но имеющей решение, помогало ему докопаться до правды.
– Ну-у-у, – жена сразу приуныла, – а кто же мне поможет помидоры окучить? А?
– Танюша! – Видов нахмурился, – помогу, если время останется. А не останется – прости великодушно. У меня только сутки в наличии, послезавтра опять на смену.
Он вяло залез в ванную, долго настраивал воду «под себя» – чтобы полностью расслабиться под идеально сильными и идеально тёплыми струями, потом лениво тёр уставшее тело мочалкой…
– Спасибо, что живой, – проворчал он, отдавая мокрое полотенце жене.
– А есть-то, есть будешь?
– Точно, а я-то голову ломаю – что такого важного забыл. Давай! – Видов энергично потёр ладони и уселся за стол. Мигом вычерпнул ложкой яичницу – он всегда ел яичницу ложкой, потому что так было быстрее, затем слопал три сосиски с макаронами, быстренько залил всё это чаем с многоэтажным бутербродом, и завалился спать.
«Итак, что делал Васютин в городе в двенадцать ночи? Если работал, то зачем сорвался – не его же жену прибили. А если… то… имеет ли это отношение к делу… – губы Видова беззвучно шевелились, – хррр». Последнее, «хррр», прозвучало вполне отчётливо.
– Максим Андреич, ну, пожалуйста… – Соня робко положила ладони ему на плечи. Вышло мило и трогательно.
Видов всмотрелся в её наивное личико. Улыбнулся, даже чуть-чуть расчувствовался.
– Тебе, наверное, хочется острой любовной драмы с кровопролитием? Ладненько… Ну, как сама думаешь, из-за чего всё произошло?
Соня встрепенулась, глаза заблестели, а щёки порозовели. Она неловко чмокнула Видова в щёку. Получилось не в щёку, а в челюсть около уха. Прошептала:
– Я думаю, из ревности…
– Не-а… Из-за водки. Чисто русская причина, как видишь. Вкратце, было так. Собралась компания. Большая. Выпили. Парень пристал к девушке. И тут в его спину воткнули нож.
Сонины глаза расширились, губы побелели:
– Насмерть?
– Нет, выкарабкался, – захохотал Видов, – так неинтересно?
Соня надулась. Было видно, что интерес к Видовскому преступлению действительно поубавился. Но, однако, не угас.
– Почему же… Ну, не рассказывайте, если не хотите. Наверное, вы очень любили её?
– Кого? – Видов отшатнулся, – я же сказал, никакой любви в той истории не было, – он взял Сонины ладошки, сжавшиеся в кулачки-бутончики с нежно-розовыми ноготочками-лепестками, осторожно поцеловал сначала один, потом другой, – не напились бы, никто и не пострадал бы. Ни физически, ни морально, ни криминально.
Внезапно Видов задумался.
– А давай-ка мы поиграем с тобой в одну игру… – сказал он интригующим шёпотом.
– Какую? – Соня затаила дыхание от любопытства, смешанного с восторгом.
– А вот в такую: ты выдаёшь свою версию тех давнишних событий, а я говорю – угадала или нет. Только не всю версию сразу, а, так сказать, пошагово. За каждый угаданный шаг – шоколадка. Поняла?
– Н-не совсем…
– Ну, вот скажи, как ты думаешь, кем я тогда был? Это будет первый шаг.
– А-а! Теперь ясно. Думаю, что вы были студентом. Может, на последнем курсе… – последние слова прозвучали очень неуверенно.
– Верно! Я тогда был студентом. Мы все были студентами. Втормед, пятый курс. В Москве, знаешь? Кстати, тогда ещё была специализация, но это не важно. Я хорошо понимал, чего хочу. А хотел я стать психиатром. Учёным. Чтобы исследовать асоциальное поведение и криминальное поведение.
И – на тебе, ухмылка судьбы, получил просто идеальную возможность изучать это! С погружением, так сказать. Не хочу показаться лучше, чем на самом деле, но у меня было будущее. Может, большое. Я был самым перспективным студентом курса, да. Не по оценкам, а… ну, ты понимаешь. Если бы не та пьянка!
– А я не думаю, что такая уж страшная была пьянка! – вырвалось у Сони, – ой, простите, перебила… Просто у нас тоже вроде того… бывало.
– Молодец! На одну шоколадку наугадывала! Действительно, пьянка была самая обычная, студенческая. Ну, собрались отметить окончание сессии. У Лёшки – он общительный, любил в гости звать, – как раз родители уехали, ну и завалились все к нему.
И был один кадр… удобрение, а не человек. Блатной. Влад-блат, или Влад-гад, так его и звали. Мразь, если честно. Докапывался до всех, кто был из провинции. Унижал бедных. Да-да, и тогда были богатые и бедные. А ещё была у нас одна девчонка, Светка.
Нет, не из бедной семьи. Обыкновенная семья. И московская. Но сама она… глупая и жалкая какая-то, инфантильная. Чуть что – в слёзы. Внешность никакая, серая мышь. Мелкая, слабая. До неё Влад докапывался ну просто по-чёрному. Мы заступались, даже морду ему чистили. Бесполяк. Ну, а дальше что было, как думаешь?
