Николай Старообрядцев "Глас земли"

Древнее пророчество гласит, что нога, отделённая от тела, но наделённая самосознанием и мощной политической интуицией, ступит на землю и оставит глубокий след. И тот, кто минует сорок врат и на исходе дня склонится, чтобы обратить свой взор к отпечатку ступни на сырой земле, узрит доселе невиданное: сказавшую первое слово обезьяну и вырванное левреткой генеральское сердце, великого диктатора на деревянных протезах и вывернутого наизнанку лебедя, современного поэта в экстазе вдохновения и зубы крестьянина на горле ядовитого змия, старца в младенческой колыбели и светоносного ангела в стакане чёрного чая, философствующий кочан капусты и неисчислимые полчища плотоядных жужелиц, а за всем этим – нечто такое, что от начала времён сокрыто многослойной завесой непостижимости, но приемлет в себя каждого, кто бежит от него прочь: самое счастливое, сильное и справедливое государство на планете, дарующее страждущему человечеству священную науку скорби, смирения и сострадания.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Издательство ЧТИВО

person Автор :

workspaces ISBN :9798215393338

child_care Возрастное ограничение : 18

update Дата обновления : 30.05.2024


8. Сказание о старце, который решил отдохнуть

Старец долго шёл по пустыне. На исходе дня попалась ему избушка.

– Долог мой путь, – подумал старец. – Присяду, переведу дух.

Присел он на завалинку. Сидит и думает:

– Хорошо на завалинке, но в избушке, видать, покойнее – лучше отдых пойдёт, скорее силы прибудут.

Заглянул он в избушку – дома никого.

– Дай, – думает, – присяду с краю стола на табурет. Посижу в благочинной позе. Хозяева придут, увидят меня – обрадуются. Старец в доме – почёт семье.

Присел на табурет, сидит и думает:

– Уже немолод я, спина больная – хорошо бы на что-то опереться.

Пересел старец в мягкое кресло с подлокотниками. Сидит и думает:

– Напрасно я водрузился на трон сей. Долгую жизнь прожил, всё на завалинках да на пеньках лесных сидел, а тут не удержался. Всю свою усталость теперь явственно ощущаю. А уйти уже и сил нет. Хорошо бы где-то малость полежать, дух перевести.

Прилёг старец на кожаный диван, что был поставлен в кабинете.

– Эх! – думает. – Дал я маху. Прилёг, и сразу спать захотелось. Всю жизнь на сырой земле спал да на полатях, а тут вдруг впал в искушение. Да и не следовало бы вот так засыпать, прямо на диване: придут хозяева, увидят меня, перепугаются. Спящий старик – зрелище неприятное.

Прошёл старец в комнаты, забрался в детскую кроватку, поджал ноги, лежит и думает:

– Хорошо мне здесь лежится, да только опять не угадал: придут хозяева, увидят старика в детской кроватке – бог весть что подумают. Да и ноги не распрямишь.

Встал старец, пошёл в спальню и лёг в кровать под балдахин, на пуховую перину. Лежит и думает:

– Комфортабельно я здесь устроился: и тепло, и мягко, и тишина вокруг. Того и гляди усну сладким сном. Пожалуют хозяева, что подумают? Плохое это предзнаменование – старик на брачном ложе.

Слез старец с кровати, ходит по дому, не знает, куда пристроиться. Вдруг видит: посреди самой большой комнаты стоит гроб. Обрадовался старец:

– Вот тут и лягу!

Но перед тем, как лечь, нашёл платяной шкаф и переоделся. Лапти и власяницу снял, аккуратно сложил на стул. Надел исподнее, брюки, белую рубаху, галстух с брошкой, плисовый пиджак и лаковые туфли.

Забрался старец в гроб. Как устроился поудобнее, так сразу и помер. Даже перекреститься не успел. А тут и хозяева пожаловали. И очень, надо сказать, обрадовались. Только чему обрадовались – сами не знают.

9. Сказка о русском писателе

Вышел как-то один русский писатель прогуляться после обеда, для моциона. Идёт себе, всему радуется, прохожим подмигивает, чуть не подпрыгивает от удовольствия – так он славно отобедал. Вдруг видит – дворничиха местная пихает какую-то кипу листов в мусорную корзину истории. Решил писатель тогда развлечься, с простым народом потолковать. Подходит он к дворничихе и спрашивает как бы несколько игриво:

– А что это ты, сердешная, этакое выкинула, какие такие, простите за выраженьице, манускрипты-с? Неужто рукописи?

А дворничиха ему в ответ:

– Мела я себе спокойно, ваше благородие, прибирала участок свой. Глядь, а под кустом – всё ваше творческое наследие, прямо так и валяется. Ну, думаю, нет порядка! Взяла его, сгребла в охапку да и выбросила.

Побледнел русский писатель, на колени упал перед дворничихой. Рыдает в голос, волосы на себе рвёт да причитает:

– Что же наделала ты, окаянная? Как же теперь память обо мне в веках жить будет? Как узнают обо мне потомки? Как на наследии моём будут воспитываться литераторы?

Дворничиха стоит над ним, глаза выпучила, что сказать, не ведает. Вскочил тогда русский писатель, бросился к мусорной корзине истории, стал в ней рыться, мятые да грязные листки выхватывать. Да всё не то попадается: то Булгарин, то Кукольник. Встал он тогда на цыпочки, всем телом вперёд выгнулся – тянет руки вглубь, дальше ищет. Дворничиха тем временем в себя пришла, фартук оправила, в землю плюнула, да как даст русскому писателю метлой под зад, так что тот в мусорную корзину истории вслед за всем своим наследием полетел кубарем. Только его и видели.

10. Сказание о трёх Александрах

Родила царица сына и не знала, как назвать его. Призвали тогда ко двору святого старца, славившегося своей мудростью.

– Нареки отрока своего Александром, – сказал старец. – И если сделаешь так, станет он святым воителем, великим защитником веры православной.

Обрадовалась царица и сделала так, как сказал старец.

Родила царица второго сына и снова не знала, как назвать его. И вновь послали за старцем.

– Нареки отрока своего Александром, – сказал старец. – И если сделаешь так, станет он могучим полководцем, великим защитником земли русской.

Засомневалась царица, но ослушаться святого старца не посмела и поступила, как он велел.

Родила царица третьего сына и, как раньше, не могла решить, какое имя выбрать ему. Делать нечего, послали гонцов к мудрому старцу.

– Нареки отрока своего Александром, – сказал старец. – И если сделаешь так, станет он пиитом, каковому не будет равных во всей земле православной, великим защитником русского слова.

Пуще прежнего засомневалась царица, долго терзалась в сомнениях, но ослушаться старца не посмела и поступила по велению его.

Прошли годы. Выросли сыновья. Первого сына люди называли Александром Невским, великим защитником веры православной. Второго сына называли Александром Суворовым, великим защитником земли русской. Третьего сына называли Александром Пушкиным, великим защитником русского слова.

Был у царицы и четвёртый сын, которого она, не удосужившись в четвёртый раз звать старца, назвала, положившись на свою собственную царскую мудрость, Владимиром. И не прогадала: вырос четвёртый сын самым могучим, мудрым и набожным. За то люди прозвали его Лениным. Всю землю русскую и все народы её взял он под свою защиту. А первых трёх сыновей изловил и в темницу бросил. Там они и умерли.

Советская Русь

11. Сталинский чай

Когда на дольний мир опускается ночь, тогда невидимые глазу и неосязаемые телу тончайшие жгуты, низводящие свет и живительное тепло от небесных светил на земную поверхность, соскальзывают по воздуху вниз и прячутся во влажных внутренностях планеты, чтобы к утру восполнить силы от соков земных и набраться смирения у слепых обитателей нижнего мира. В этот час человечество дремлет, не видя лица своего, а беспросветное сонное марево ложится на города и деревни свинцовым саваном, лишая смысла всякое поползновение сумеречной жизни. Всё растворяется в однородном томлении ночи. И лишь в одном из окошек Кремля теплится электрический свет. И там, за стеклом, какая-то тень то появится, то исчезнет, беззвучно блуждая в раздумьях. Эта тень – силуэт человека.

Хозяин тени плавно ступает по полу, на котором распростёрся ковёр. Он обут в мягкие сапоги из кожи телёнка и отмеряет шагами течение собственной мысли.

– Моя тень имеет силуэт человека, значит, я – человек.

Он берёт со стола трубку, набивает её табаком, чиркает спичкой. Он смотрит, как тень человека, рабски подражая ему, подносит тень трубки к своей голове, чтобы доказать отсутствие собственной воли.

– Я хозяин собственной тени.

– В этот час, – он продолжает своё размышление, – я властвую миром и решаю судьбы людей. Потому что больше нигде во вселенной в этот самый момент не сходятся воля, свет и сознание.

Он выпускает облако дыма, и тень кивает ему головой, выражая согласие.

Но он ошибается. Есть во вселенной одно укромное место, где ровно в этот же самый момент сознание, воля и свет сходятся в теснейшем единстве и явлены в столь блистательной славе, что всякой неправде, великой и малой, приближенной к этой таинственной точке, наступает конец: она рассыпается лишь оттого, что, обличённая пронзительным и всепроницающим разумным сиянием, узревает совершенную свою пустоту и, покорённая, её принимает как должное. Это поистине дивное место находится так высоко, что сама высота, убоявшись своего небывалого, даже по меркам вселенной, величия, вибрирует, искажая пространство, и проглатывает своё бесконечное тело, выпучиваясь наружу чёрнодырной непроходимостью, становясь бездной бездн, – не давая ни звуку, ни свету перелететь с одного её края к другому. Это место, где в горних чертогах проходит срочный слёт ангелов.

Предводитель небесного воинства, великий архангел, возносит свой голос пред братией:

– Братья! Посмотрите же вниз. Туда, где среди ночи одиноко светится окошко. Это кабинет Сталина в Московском Кремле. Присмотритесь повнимательнее. Видите ли вы тёмные линии, опутывающие душу человека, согнувшегося за письменным столом? Все вы прекрасно знаете, что это. Это козни антихриста. В эти самые мгновения товарищ Сталин близок к тому, чтобы поставить маленький крестик напротив фамилии Солженицына. Вы имеете понимание, что означает сие.

Ропот ужаса пронёсся по сонму ангелов. Но тут же смолк под взором старшего брата, архангела. И вновь говорит он к братьям своим:

– Сетью зла опутан разум учителя народов. Великий враг рода человеческого кознями своими омрачил его мудрое сердце. Не слышит оно голоса нашего, не внемлет оно благодати. Но неужели мы не вмешаемся в происходящее и попустим тем самым ужасное? Неужели не дадим народу-великомученику, власть над которым была доверена Сталину, узнать правду о себе и получить тем самым то, чего он достоин сообразно высшей справедливости?

Заколыхалось воинство ангелов, словно море живого огня. И вот средь ослепительно яркой светящейся массы ярче яркого вспыхнул глагол одного из храбрейших ангельских витязей:

– Я могу убить Сталина! Я войду в его сердце и мощным электрическим разрядом разорву его в клочья.

Яростным гулом затрепыхалось небесное воинство. Следом за первым глаголом волной побежали другие. И каждый отважен был и благороден своим богатырским порывом:

– Я могу убить Сталина! Я сольюсь с его мозгом, установлю контроль над нервной системой и прикажу его лёгким, чтобы они перестали дышать.

– Я могу убить Сталина! Я обращусь шаровой молнией, влечу в кабинет и брошусь ему на лицо, выжгу его глаза и главу обращу в пепелище.

– Я могу убить Сталина! Я опутаю его чарами и сделаю так, что он достанет из стола пистолет и застрелит себя.

– Я могу убить Сталина! Я выманю его душу из тела, а когда она захочет вернуться обратно, я обману её и направлю в зеркало, где будет сидеть за столом его дваждымёртвое отражение.

– Я могу убить Сталина! Я вселюсь в тело мыши, которая живёт под половицей. Смочу зубы крысиным ядом, рассыпанным по углам, подкрадусь поближе к нему, прыгну и вцеплюсь зубами прямо в шею.

– Я могу убить Сталина! Я приманю метеор и обрушу его на Кремль, не оставив камня на камне.

Но пока вокруг звучали отважные возгласы небесных воителей, светоносное тело старшего из них стало блекнуть, и когда седьмой ангел провозгласил свою волю, оно угасло настолько, что плоть его, состоящая из сплошного сияния, истускнела до мельчайших раздельных лучиков света, похожих на белоснежное оперение лебедя. И воскликнул архангел тогда гласом, исполненным горести:

– Нет, братья! Не для того мы поставлены здесь, чтобы умножать смерть, но для того, чтобы утверждать жизнь.

И поняли ангелы, что их мощный порыв был неправеден. И приуныли в великом смятении духа.

Но тут от всеобщего сонма небесных воителей отделился один яркоблещущий сполох. Трепещущим взмахом он бросился в центр круга и бесшумно скользнул к ногам великого архангела.

– Я знаю, что нужно делать, о великий старший брат!

– Говори же, самый младший из братьев, мы внемлем тебе!

– Смотрите же, о благородные братья мои! На столе перед товарищем Сталиным стоит подстаканник с чаем, к которому он до сих пор не притронулся. Он увлёкся своими бумагами, а чай в это время совсем уж простыл. Сейчас же перемещусь я прямо туда. Я спущусь незаметно в стакан, сольюсь с остывшей водой и, сообщая ей незримые колебания, незаметно подогрею напиток. Товарищ Сталин выпьет его и удивится. Вождь народов трудится вот уже много часов. Он измождён и озяб от усталости. Поднося стакан к губам, он будет жалеть, что забывал это сделать, пока чай был горяч. Горячий напиток станет приятным сюрпризом. Он согреет товарища Сталина и задобрит. Может быть, он решит не губить жизнь того, кому суждено подвигнуть советский народ к покаянию.

Услышав такие слова, вся братия разом воспряла. И в полную силу вновь воссиял справедливейший небесный совет.

– Давайте попробуем, братья! – воскликнул архангел и взмахнул светоносным мечом в знак согласия. И тут же младший из братьев возгорелся внутренним рвением и ринулся вниз во весь дух, туда, где за бездною бездн в размеренном беге круговращения поставлена Богом планета Земля – прибежище рода людского, одолённое сном в сей час судьбоносный.

Ещё на подлёте к земле ангел принялся усердно смиряться, заключая избытки своей неземной силы во внутренность благонамеренной мысли. Он так утихомирил свой дух, что, оказавшись в небе над Москвой, имел уже вид не ослепительно горячего сполоха, каковым он был по природе, но нежнейшего голубоватого сияния, такого прозрачного и спокойного, что тело его почти сливалось с тёмно-синими волокнами ночной тишины. Витая над самым Кремлём, он начал с утроенным усердием молиться и продолжал до тех пор, пока не скукожился до размеров обыкновенного воробья. После этого он подлетел к окошку, из которого лился тёплый электрический свет, и просочился сквозь щёлочку в деревянной раме. Он проник в самое сердце советской России, величайшей страны на Земле, бескрайней империи крестьян и рабочих, о которой слагают хвалебные песни даже на небе. Ему это было известно доподлинно.

Ангел поплыл по кабинету Сталина. Он был как легчайшее колебание воздуха, какое бывает в поле во время сильной жары. Если увидишь такое вечером в комнате, подумаешь, что устали глаза. От усталости всякое может мерещиться. Даже властителю судеб, блюдущему строй государства. Но посланец небес осторожничал. Он выждал, когда Сталин отвлёкся и посмотрел задумчиво в сторону, и только тогда бросился со всей прыти к стакану, повис над самой поверхностью и, сжав тело в сверхтонкую кручёную нить, полностью просунулся в чай. Он сделал это так ловко, что даже малейшая дрожь не смутила глади напитка.

Засев в стакане, ангел решил не терять времени и принялся за работу. Он паутиной раскрылся в объёме сосуда и стал сообщать своему телу интенсивные микроскопические вибрации, сопровождая их тончайшими импульсами благодатного электричества. Трудясь, ангел подбадривал сам себя, закрепляя молниеносные действия в отчётливой мысли:

– Я пахтаю, пахтаю, пахтаю! Согреваю чай для товарища Сталина! Я – благодатный магнит, качающий плотную толщу воды. От меня разливается теплота. Я помогаю народу советской России. Мне весело вершить великое дело! Славно работать во имя возвышенной цели! Легко помогать человечеству! Да здравствует Сталин! Храни его Бог!

Но как ни старался ангел, как ни колебал он заварку, как ни расшевеливал корпускулы, составляющие её естество, чай совсем не нагревался. Наоборот, будто лишь холодел. Встревожился тогда ангел:

– Неужто я перебрал с маскировкой и слишком ослабил себя? – подумал он. – Боязно мне выдать своё присутствие. Заметит меня Сталин, прогневается. Казнит Солженицына, не помилует. Но, однако же, я совсем не справляюсь, и придётся мне малость развернуться, показать свою силу. Лишь бы отошёл в стороночку товарищ Сталин, лишь бы отвлёкся! Тут бы я и поднажал как следует, сразу бы расшатал ленивую, глупую воду.

Но стоило ему придумать такое, как вдруг что-то охватило его со всех сторон и сковало движения. Студёным и вязким показался ему чай, в котором он плавал. Не на шутку перепугался посланник небесный:

– Этот чай слишком чёрен и слишком крепок. Этот чай пахнет адом и смертью. Чёрен от зла, утвердившего в нём свою тёмную мощь, – собрав во внутреннем разговоре с самим собой все эти неожиданные ощущения, ангел вдруг понял, что происходит:

– Вот какую лазейку в сердце наставника народов выискал антихрист! Вот как бесовская сила направляет деяния товарища Сталина! – стонал и кричал он, объятый кошмаром. – Отравлен! Отравлен! Отравлен!

А чай всё уплотнялся и уплотнялся, становясь будто каменным и всё более обнажая присутствие вероломной дьявольской силы.

– Что же делать? – пытался собраться ангел, слабыми толчками отбрыкиваясь от оплетающих его демонических щупалец. – Выхватить светоносный меч, посечь вражью силу и броситься напролом, чрез все преграды, ввысь? В космос, домой, к братьям. Пусть с позором, но с готовностью искупить свою оплошность. Пусть братья убьют Сталина, если не получается по-хорошему. Я сам убью его. Только получу благословение брата-архангела и убью, а вместе с ним – всех, кто встанет на пути провидения.

Но его скоропалительные раздумья сбило происшествие, на которое он уж совсем не рассчитывал.

– Что-то я чай совсэм нэ пью, – сказал сам себе Сталин с лёгкой укоризной и протянул руку к подстаканнику.

Прямо перед собой ангел увидел огромное лицо Сталина. Как будто древняя рябая планета затмила Солнце, чтобы насладиться ужасающими очертаниями своей тени. Ангел чувствовал, что тьма окрутила всё его существо, обессилила его, распростёрлась среди его внутренностей и, уже не встречая сопротивления, безнаказанно вгрызается в его сущность, выскребая и разрушая внутренний свет его духа, усмирённый усердной молитвой. Возрыдал тогда ангел, сокрушаясь всемерно:

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом