Постановочный свет
Алексей Леонидович Николаев
Поэзию Алексея Николаева можно считать довольно редким явлением в русской литературе, так как она представляет собой медитативную лирику. Продолжая традиции китайской и японской поэзии, жанр медитативной лирики родственен философской и строится на непосредственном и индивидуальном умосозерцании и восприятии мира. Стихи Алексея Николаева, пронизанные образами природы, во многом привержены философии буддизма и даосизма. Графические иллюстрации гармонично дополняют созданные автором поэтические образы. Сложившийся стиль медитативной лирикии детально проработанная графика составляют творческий почерк автора с его умением видеть простые вещи окружающего мира сквозь призму философии.
Алексей Николаев
Постановочный свет
Дюны. Сезон дождей.
Слабосолёный ветер истачивает снег.
Глядя на ночь, густеет вода. Нетоварные сосны. Ветер не в силах Свалить маслёнок.
В береговых чертах, изломах, пустотах
Непереводим их язык, Сумей подобрать свой цвет, Не зажигай огня. В перебоях сердца, дыханья, слов Видна спина карельского фавна.
До какой белизны дойдут глаза, До какой тишины гортань…
Крепок сон, холодна броня Даром ведущих дней.
Медяки звенят,
Нищий в переходе считает деньги.
Ледяная Ночь. Единым хлебом
Пропасть над головой сверкает снегом.
ЮРОДИВЫЙ
Плоти безумное облако,
Чей качан разварен – Архитектура развалин.
Под грубой рогожей.
Анафема анатомии Геена гниения.
В ярости отпадения
Чуть прикрытая кожей
В сем храме,
В гранёной коросте его колонн,
В яме Богоподобия
Многажды голая,
Иов – душа
В землю ножа, в сало и прочие сальности
Вогнана фитилём, Ярым горит огнем
Идиотизм идеальности.
Морозный ветер сеет свет,
Осенней пустоты тропа, Навстречу смерти раскрывает руки Упавшего каштана скорлупа.
На грубом золоте песка – Химера дня.
Гривою без коня,
Слепые волны ищут вход
В глухую воду берегов,
Всей слепотой шурша о плиты
И перья чёрных рыб,
И кости холодом облиты,
Обмазывая тенью валуны, День обрастает ветром.
Глаза бродячих псов до крайности изнурены.
Пустынножительства сосны почерк коряв.
Шаркающие по лицу подошвы Цементных туч грубы. Пальцами сердца не процарапать, Повапленные гробы.
Распылённая аэрозоль яви разъедает зрачок, На рыбу могилы не подобрать крючок.
Свет убывает, боль растет
Трещиною на стекле
Корчится небо заката, приваренное к земле.
Ночь сердцевина мака,
На всех светилах бытия преобладают пятна мрака, Тщету лия.
Пастыри чёрной овцы – тени, выстроившиеся
В ряд слепцы, без сожаления валятся в пропасть.
Сознание раскручивает лопасть,
Пытаясь оторваться от низов
В аэронавтику нуля, где все с азов, И нет предметов твёрдых. Неясный гул растет в небесных свёрлах, Выхлестывает звезды фонарный кнут.
Вымарывая грязный лоскут, мертвец-луна
Восходит, блещет, как свинец, воистину, Жестоки пути и промыслы твои, творец.
Невыносима лёгкость бытия, как горлом кровь
Бегущих дней разъятья, и хлеб, и кров На высоте распятья.
Нужен снег, как
Крошащийся нищетой рассвет,
Ложащийся негативом ночи,
Покрывающий всё, всё сводящий на нет
Белым озером тарелки, Истаявшим ничто, на извилистой хляби мозга – серого хлеба
Отразить не меняющее свой цвет,
Словно, вырезанное из нержавейки небо.
Лунная дорожка – следом уползшего слизняка,
Продавленный диван песка,
Ласкается волна тифозным бредом тюфяка.
Плавится мрак, редкий прохожий
Выныривает, как топляк, Лопнет ли сердца озимый злак
