Максим Касмалинский "Гапландия"

– Это у меня апатия?!

– У всех. Это наследственное.

– Не хочу я тебя слушать! Победы предков…

– Приведи пример!

– Они были!!

– Мудачье твои предки. Мудаки и консервы. А мы –то? Мы-то даже не «кон», а дословные…

Баскетбольным мячом в лицо! Наотмашь! Убийственно! Так громыхнула ярость. Я выплеснул стакан на грудь урода. И бросил следом. Бокал ударил в лоб человека. Человека?! Мрази!

Я встал и стремительно пошел к выходу. С таким общаться – никогда! Ах да, забыл. Вернулся к барной стойке, заплатил. Почему-то оглянулся. Паша сидел, сгорбившись; жалкий, побитый. Кажется, плачет.

Взял еще на вынос бутылочку ноль пять. Встреча выпускников! Пиздеж академический, а в реале – вражеский голос. Зачем я к нему подходил вообще?

2.

Спал я крепко, но прерывисто, раз пять вставал в туалет и воды попить. Утром настроение – козел. Я с тяжелой головой пошел на кухню, здесь пахло поджаренным хлебом. Надо выпить крепкого кофе, чтобы прийти в крепкую форму. Супруга мастырила завтрак. Долгие годы я ее к готовке приучал – сопротивлялась, она из феминистического дома. Можно было двадцать лет назад выбрать другую для брака, но с Нормой мы лучше совпали в анатомическом плане. Тютелька в тютельку, как говорили великие предки. Предки… Тьфу! Вспомнилось вчерашнее безобразие, поплохело.

– Я вчера несколько перебрал, – говорю.

– Там не несколько, – щерится Норма беззлобно. – Кофею навези и помойся, псиной пропах.

Правильно. Это я вчера во дворе общался со знакомой собакой. Пожаловался ей, а она говорит – не переживай, ты не отвечаешь за бывших одноклассников, хватает дебилов среди клауфилов. Милый, все понимающий пес. Или сука, я не разбираюсь.

Сел за стол, Норма поставила передо мной дымящуюся чашечку.

– Предложение интересное прислали, – она помахала телефоном, как бы взбалтывая интересное предложение. – По поводу образования, чтобы уже сейчас Давида записать. Через три года как раз очередь подойдет.

– Куда?

– Курсы кунилингуса.

– Ну запиши. Ремесло всегда пригодится. Дорого?

Появляется Борис, энергичный, как павиан. Нескладный, шарнирный, угловатый, он кружит по кухне сверкающей шестеренкой.

– А вы все о деньгах, да?! – кричит он радостно. – Кто о чем, а родаки о бабках! Мам, дай мне пару бутеров на ход ноги, и я полетел.

– Что орешь?

– Кто орешь?! Я «орешь»? Я орел!

– Почему небритый? – выговариваю я. – Пошлину опять платить за тебя.

– На пошлину я наскребу, не волнуйся.

Не много зарабатывают доставщики. Но по крайней мере у меня он переводы просить перестал. Видимо хватает на юношеские шалости.

– Отец тебе говорит не про деньги, – подключается Норма. – Выделяться не надо. Правила для всех и обязательны. Все время, до новых правил. Ты подставляешь отца в первую очередь.

– Шлем, балаклава, мопед, – улыбается Борька. – Никто не заметит небритость.

– А где мопед? – интересуюсь без интереса. – Я вчера его не видел на обычном месте.

– Вы, папаша, вчера бы и фуру не узрели, – смеется Борис. И этот туда же, подкалывает. – Напротив стоит мопед.

Я не сразу понял, а когда сообразил:

– У третьего корпуса?!

– Ну да.

– Подло.

– Ты совсем сдвинулся! – возмущается Норма, разодрав слипшееся глаза. – На себя плевать, о родителях подумал?! У третьего корпуса! Что соседи скажут?!

Соседи скажут, что угодно, им не запретишь. Мы не властны над мыслями другого человека, как сказал Корифей Сизов. Но если публика узнает, что Сизов Корифей имел сына, который плохой клауфил, который нарушил традиции – отпишутся, и суперблогер слетит с пьедестала. Если я хочу повысить категорию в Сети…

– Иди, отгоняй щас же!!! – ору я Бориске. Он вжимает голову в плечи и убегает из кухни.

Послышалось кряканье замка входной двери, которое тут же заглушил гул микроволновки.

– Он по инфантильности чудит. Пора уже взрослеть, давай отправим его на гвардейские сборы. Видел объявление недавно… – я не договорил.

В кухне возникли два молодых консьержа, одетых в патрульную форму. Сзади маячил Борис, он таращил глаза и виновато дергал плечами.

– Служба опеки, консьерж Пригорин, – представился один. Второй выглядел глуповато, он жевал резинку, поэтому представился невнятно: «капрал такой-то».

– Шэлтер Александр, это вы? – спросил Пригорин и потянулся идентификатором к моей руке.

– В чем дело, что случилось? – сухими губами прошелестел я, подставляя запястье.

Идентификатор блямкнул, распознав мою скорбную личность. Паника: вчера нарушил… нет, я все помню. Постыдное подозрение: Норма настучала за крамолу. Или? Что я такого выкладывал вчера-позавчера? Вроде бы все в рамках. Голова закружилась, крошки на ламинате запрыгали.

– Проедем с нами.

Вибрирует на столе микроволновая печь, за дверкой ее шкворчит майонез.

– За что его? – бесцветным голосом обронила супруга.

– А я вас узнал, – объявил жующий капрал. – Вы Норма Шэлтер. «Фитнес в домашних тапочках, идеальная фигура». Мы смотрим ваш канал. Можете моей сестренке привет передать?

Пока супруга слащаво вещала в смартфон веселого капрала, я искал модель поведения. Что бы делали Корифеи Сети? Хилон непременно сослался бы на законы, Бибисевс – звонок высокому начальству. Африканка Ита – воззвание к подписчикам. Я не Корифей, но и не последний блогер, вести себя нужно, как бы то ни было, достойно, послушно.

Консьерж Пригорин предложил выдать телефон и тяжелым взбивающим жестом застегнул на руках мне наручники.

– Слушай, там труба в кабинете. Принеси, – попросил я озадаченного от происходящего Бориса. – Или в гостиной лежит.

Как ни стараюсь, а в голосе нет той убежденной мужественности, которая всегда восхищает подписчиков. Не впечатляю я зрителей – дизлайк, игнор, отправка в бан. Нужно собраться, включить силу воли, в любой момент за нами наблюдают.

– Хотелось бы знать подоплеку мероприятия.

Зачем я сказал «подоплека»? Анахронизм и базарщина.

– Основания задержания, – уточнил я.

– В отделе расскажут, – протянул капрал.

– Шэлтер! Вы все и сами знаете! – добавил Пригорин.

В том и беда, что не знаю. В прошлом году забрали нижнего соседа с тридцать девятого этажа, тоже кричал: «я ничего не сделал!». А следствие установило – чедрский шпион. По мне вопрос разъяснится, это бесспорно, но реноме, реноме… выпаду из категории. Когда еще просмотры наберут приличное число? Корифей Хилон мог бы сделать из задержания шикарное шоу. У меня, к сожалению, нет такого таланта.

Вернулся бледный Борька, сказал, что телефона нет нигде. Потерять трубу по пьяни – еще такого штрафа не хватало. С другой стороны, пусть это будет тяжелейшим преступлением, которое я совершил. Не могут же арестовать за исторические байки о древних англосаксах. Или могут?

– Новые уставы приняты? – спросил я тихо у капрала. И с максимальной доверительностью добавил. – Я вчера загулял немного, одноклассника встретил. Изменения в законы не читал еще.

– Маячок отследи, – приказал капралу властный Пригорин. Он упивался ситуацией, видно, что в своей стихии: аресты, задержания.

– У вас может официальная бумага есть? – неуверенно спросил Борис у патрульных. Пригорин небрежно отмахнулся: «У нас все есть». А капрал, глядя на экран своего смартфона, доложил:

– Маячок не маячит. Выключена трубка евошняя.

– Я, наверное, потерял.

– Разберемся, – буркнул Пригорин. – На выход.

Челюсти завибрировали с отдачей в оба виска. Заломило затылок, атака паники через заслоны.

– Я даже зубы не успел почистить, – запинаясь, сказал я.

– Административку заплатишь, – сказал Пригорин и тут же поправился. – Заплатите.

– Соточка за телефон, полтинничек за гигиену, – проговорил капрал, подхватив меня под руку. – Бюджету прибыль, красота! Уже не зря злодея приняли.

Мой похмельный психоз был препровожден в прихожую, где с разрешения консьержей я начал обуваться. Из своей комнаты выскочил мелкий. Смешная мятая пижама, красные горошины на легкой белой ткани. Подбежал, обхватил меня за колено и заплакал во весь голос:

– Папа! Не уходи! Папа! Папочка!

– Норма, забери его! – крикнул я.

Сынок понял, что происходит, он знает про аресты, наручники, патрульных – и это не хорошо. Зачем криминальные ролики? Детям – зачем?

– Папа! Останься! – кричал Давид. Борис оторвал его от моей ноги, но маленький стал колотить ладошками по куртке консьержа. – Развяжи папу! Отпусти! Отпустите!

Капрал накинул мне на плечи пальто и выставил меня на площадку. Пригорин вылез следом и захлопнул дверь.

– Вот зверек! – со злобным восхищением проговорил он. – Чуть палец не откусил.

Из-за двери слышны были стоны Давида: «Папа, папочка, куда?..». Капрал шмыгнул носом и потер левый глаз тыльной стороной ладони. Этой же рукой толкнул меня в спину.

Лифт был заблокирован на нашем этаже. Меня ткнули в устав Гапландии. Кабина поехала вниз.

В вестибюле старый консьерж сказал то ли мне, то ли коллегам:

– Попался голубчик.

Мне захотелось сказать, что я не скрывался и готов всегда явится по первому вызову. Это подтвердила собака во дворе, провожая нас сочувственным взглядом. Дорогой ты мой сукапес! Только вчера познакомились, кто мог бы подумать? Собака рыкнула – все разъяснится, мы еще посидим на ступеньках, повоем, попьем вискаря.

Сегодня приморозило слегка, на крышах и перилах вспенился иней. Запихали меня в полицейскую теслу, сжали телами с обеих сторон. Водитель глянул в зеркало заднего вида и, кажется, мне подмигнул. Не дружески, а как бы плотоядно. Так повар говорит куску говядины: сейчас- то мы тебя разделаем, зажарим, в сметанном соусе утопим.

Возникло такое чувство, что это происходит не со мной. Будто кто-то управляет сюжетом, сочиняет и в любой момент может провести курсором, вернуть персонажа, то есть меня, на час, на день и год назад. Как сказано в старой книге, и сказано странно: где-то у моста Чинвад Боги занимаются вселенскими делами. Но у одного из них все валится, негодно получается…. Тогда этот мыслящий наперед Бог и решил: я сейчас сочиню. И начал творить. Он отделил твердь от воды, воспламенил светила, вулканы. Перемешал моря, океаны. Слепил потешную живность. Пишет!.. Придумал героев, характеры их, населил им созданный мир. Радетель! Боги живут вечной заботой. Там Таргитай враждует с Осирисом, Вишну дружит с Иштар, а этот все пишет – я де творец. Другого он не умеет. Да и не хочет. У моста Чинвад Боги занимаются вселенскими делами.

Я бы сейчас помолился, но это надо уметь.

– Маячок заработал, – сказал капрал. – Включился телефон злодея.

Злодей сегодня, стало быть, я. Понял уже.

– А где? – поинтересовался Пригорин.

– Так в ихней же Гапландии. Вернемся?

Пожалуйста! Вернемся! Отъехали всего ничего.

– Не в «ихнем», а в «их»! Сколько раз говорено! – ругнулся Пригорин. – Не будем возвращаться. Что мы конвойные? Своей работы полно.

Телефон я выронил, когда бухал с собакой. Сидели мы у парковки, за чьей-то теслой, помню бордюрина была жесткой. Там и посеял. Придется штраф… что за мысли, мать твою! Меня под арест взяли с утра! Какой штраф? Штраф – пустяки, оплатим, что я на штраф не заработаю?

Патрульная машина повернула у Парка Памяти. Здесь я гулял с ребятишками, когда они были младше, а я энергичней. Бюсты, памятники, обелиски в парке развалены были вдоль клумб и деревьев. На елках висели шишки. Иногда в ветвях можно заметить рыжую белочку. «Куда ни плюнь, этот Павлик Матросов», – совсем по-взрослому ворчит Борис, ему уже тринадцать. А Дава читает на стеле медленно по слогам: «строгая жизнь ради долга, существенная, всесторонняя верность человейнику и смиренная, молчаливая преданность государству». Что такое государство, спрашивает мелкий. А на высокой сосне в курчавой кроне трудяга дятел долбит по коре, звук разлетается по широким аллеям, коротким тропинкам, парк на минутку становится жив. Суровые брови мертвых героев выбиты в мраморе грубым зубилом, хмурятся кумиры – почтительная неподвижность. Помним. Скорбим. Голимая некрофилия, смеется Борис. Улицы имени трупов, скульптуры мертвецов, портреты предков… (душеспасительный подзатыльник имени меня) … надо, так надо, вздыхает подросток. Вырастешь, сам все поймешь, наставляю я с отеческой всёиспытанностью. Давно это было, словно вчера.

А сегодня – приехали.

Районный отдел службы опеки раззявил жерло и выплюнул двух подозрительных типов, сразу рванувших в разные стороны. Меня же закинули внутрь, где за пыльным стеклом матерый дежурный орал в телефон с приказной интонацией. На меня посмотрел он строго и пренебрежительно.

И верно, спальные ноги из-под пальто неубедительный признак солидности, скорее критерий ущербности. Хотя пальто от известного бренда, но вряд ли консьержи оценят престижность. Их элитарность – растительность на лице, это покруче, чем модные шмотки. Мне бы пошла борода-эспаньолка, да только нельзя.

– Это какое? – дежурный переключил внимание на меня.

– У тебя записано, – сказал Пригорин.

– Запри пока.