– Так нечего рассказывать, – я даже руками развела для вескости. – Посидела, подумала над смыслом жизни, поняла, что фигня. Всё. Рассказ окончен. Довольна?
– Очень содержательно. И, главное, пространно, в красках и оттенках. А построение предложений! А метафоры и аллюзии! Госпожа Ольховская, я в восхищении! «Букер» – Ваш! Или Вам сразу «Нобеля»?
– Мне все оба два. И можно не заворачивать.
А всё-таки увидеть Зинку было здорово. Она единственная, кого мне не хватало в Аршансе.
– Сама скромность!
– Дак, вот же ж!
– Что-то новенькое в твоём лексиконе.
– Цитата. От одного хорошего гно… человека услышала.
Заметила или нет мою оговорку? Вроде нет.
– Я его знаю?
– Вряд ли. Он не местный, проездом был.
– Ну и пусть себе едет, – Зинка снова легла. – Маш, ты какого египетского родственника трубку не брала?
– Телефон забыла, – я тоже прилегла, от усталости всё дрожало. – А ты сразу догадалась, что я здесь?
– Когда мне догадались сказать, что ты потерялась. Ольховская, ты меня, между прочим, из салона красоты выдернула.
– Я?
– Нет. Пролетавшая мимо стая диких индейцев. Кого я искать ломанулась? Трудно было звякнуть?
Я представила себе этот звонок: «Зин, ты не волнуйся, ушла в другой мир, вернусь завтра. Встречаемся в Заповеднике». Прыснула.
– Зин, веришь, это тебя бы не успокоило.
– Угу, верю. Но я бы хоть спасательный круг захватила.
– Да не топилась я! Это по… – осеклась на полуслове.
– Естественно, не топилась. Хотела по…смотреть, какая глубина у Озера. А э…холот взять забыла.
Мне показалось или эти паузы в словах не случайны? И Зинка собиралась сказать совсем другое?
– Зин, какой эхолот?
– Вот и я думаю: какой?
Зинкин мобильник тренькнул полученным СМС. Она быстро глянула на дисплей и встала.
– Всё, хорэ сохнуть, пакуй имущество и погнали домой.
Домой, так домой. С платьем я церемониться не стала, скомкала и запихнула в чехол, ему не страшно, оно и не такое переживало. Краем глаза заметила, что Зинка за мной наблюдает. Ну и ладно. Украдкой глянула в сторону Озера. Ничего, скоро я сюда вернусь. Мне бы только остаться одной.
«Ауди» Зинкиных родителей ждала нас у обочины. Клиентке она звонить ходила? А собственно, так даже лучше, быстрее получится.
– Здравствуйте, Иван Егорович. Здрасте, дядь Дим.
– Приветствую, юная леди, – дед подружки старомодно склонил голову.
– Привет, Манюня! – подмигнул её отец.
– Дядь Дим! Просила же!
– Старый стал, склероз подкрался незаметно. О чём просила?
– Да ну Вас! Всегда одно и то же.
– Должно же быть в мире постоянство. Запрыгивайте.
Мы забрались на заднее сидение, но машина не рванула сразу с места в обычной манере вождения Дмитрия Семёновича. Кнопки блокировки на дверцах ушли вниз, Зинкины дед и отец повернулись к нам.
– Что случилось, Манюнь?
Ну, Зинка! Ну, блин! Не могла просто попросить нас забрать? Обязательно было распространяться на тему моих странностей?
– Всё нормально, дядь Дим. Я замуж выходить передумала.
– Вообще или только сегодня?
– За этого – вообще.
– Уже легче. Почему?
– Я его не люблю.
– Причина достойная, – глубокомысленно согласился он. – А зачем было до свадьбы доводить? Сказала бы сразу: так и так, дорогой товарищ, извиняй, но нам не по пути.
– Думала, смогу.
– Стерпится-слюбится? Так, может, и получилось бы? Я его не знаю, но, говорят, человек неплохой.
– Вот именно, дядь Дим, так и есть. Не плохой, не хороший, никакой. Я даже имя его вспомнить не могу… Ой!
И правда ведь, не могу. Только ляпнула это я сейчас зря, у Ивана Егоровича взгляд сразу изменился.
– Николай, – странным тоном подсказала выпавшее из памяти имя жениха верная подруга.
– Спасибо, Зин. Ещё и Николай! Ника-кой Нико-лай! Нико-лай ника-кой! Обалдеть! Нет, дядь Дим, не стерпится.
Спокойно, Ольховская, не заводись, не добавляй себе проблем, самой же потом из них выпутываться.
– Нет, значит, нет. А вот волноваться не стоит, Мария, – ой, бли-ин! Если в ход пошла «Мария» вместо «Маши», значит, я в пациентах. А Зинкин дед на профессиональной волне – хуже, чем тяжёлая артиллерия. – Попробуй объяснить, почему, приняв это решение, ты нашла только такой выход из сложившейся ситуации?
– Какой выход, Иван Егорович? Я просто хотела побыть одна, подышать свежим воздухом…
– На дне озера.
– Зинаида, помолчи, – цыкнул на внучку медицинский профессор. – Итак, ты пришла к озеру просто подумать?
– Ну да.
– Как оказалась в воде?
– Хотела на отражение своё посмотреть, оступилась и вот. Иван Егорович, ну, сами скажите, если бы я собиралась утопиться, зачем бы мне было обратно вылезать?
– Инстинкт самосохранения?
– Дмитрий, не мешай, – зятя от помощи в моей диагностике доктор тоже отстранил. – Мария, в последнее время никаких болезненных ощущений в области головы не было?
– Хотите спросить, не стукнулась ли я ей обо что-нибудь? Нет, не стукнулась.
– Это хорошо. Тем не менее попробуй вспомнить, не было ли каких-либо непривычных, неприятных ощущений? Возможно, за грудиной или в пояснице. Не только сегодня, в течение нескольких дней, месяцев.
Ещё как были! Пока лечением занималась столько всего ощутила.
– Не-а, ничего такого.
– Сколько ты пробыла под водой? Асфиксия, потеря сознания наблюдались?
А как же!
– Нет, не наблюдались. Со мной всё в порядке, Иван Егорович, честно.
– Просто отлично. Люблю, когда у людей всё в порядке. А руки ты где поранила?
Пыталась пробить ледяную стену, которую сама же и создала.
– Когда на берег выбиралась.
– Ещё один вопрос, фантастические существа, о которых ты говорила, казались тебе реальными?
Нет, не казались. Они и есть реальные!
– Да ничего я такого не говорила!
– То есть, ты не помнишь, чтобы видела что-либо, выпадающее за рамки действительности?
– Нет. Я не сумасшедшая, я просто устала, хочу спать. Всё. Хватит уже… Ой, извините, Иван Егорович, не хотела кричать.
– Ничего страшного. Дмитрий, поехали.
– К нам?
– Естественно. Маша, побудешь у нас пару дней, отдохнёшь, успокоишься, витамины попьёшь.
Э, нет, не пойдёт. От них сбежать не выйдет.
– Я домой пойду. Правда, Иван Егорович, всё нормально. А в чужих местах я спать не могу.
– О, как! Манюнь, и давно тебе наш дом чужим стал?
– Дядь Дим, я не в том смысле. Просто…
– Маша, не нервничай. Возможно, привычная обстановка тебе сейчас и полезней будет. Мы только ненадолго заедем к нам, а потом отвезём тебя. Хорошо?
А другие варианты есть? Нет? Тогда, хорошо.
– Да, Иван Егорович, конечно.
В гостях у Зинкиной семьи мне всегда нравилось бывать. Все три поколения Зимовых и Терниковых уживались под одной крышей без проблем. Ссоры, скандалы, взаимная неприязнь – это не про них. В детстве мне иногда хотелось, чтобы случилось чудо, и я оказалась дочерью тёти Тани и дяди Димы, в качестве родителей они мне нравились намного больше собственных.
С матерью мои отношения складывались напряжённо с ранних лет. Я никак не соответствовала её критериям идеальной дочери. С завидным постоянством мне в пример для подражания ставились все знакомые, незнакомые и выдуманные девочки, приблизительно моего возраста, и все они были просто замечательны в отличие от меня. Я обижалась, но подражать кому-либо категорически отказывалась. Переходный возраст принёс первый опыт открытого противостояния. Причём нельзя сказать, что вела я себя чересчур нагло или вызывающе. Просто мне в какой-то момент надоело слушать бесконечные попрёки в свой адрес и не менее бесконечные сравнения с дочерями соседей и знакомых, и я немножко просветила мать на предмет истинных образов большинства идеальных девочек, и пообещала стать такой же, раз уж она так на этом настаивает. В ответ узнала много старого о своей неблагодарности, лживости и лицемерности, до конца излияний не дослушала, хлопнула дверью и до ночи просидела в Заповеднике. Для моей родительницы, то, что у меня прорезался характер, оказалось неприятнейшим открытием и ломать его под себя она взялась с утроенной силой. Два-три года у нас прошли под знаком необъявленной войны. А потом то ли я переросла период бунтарства, то ли ещё что-то, но во мне поселилось какое-то компромиссное безразличие, когда проще сделать то, что от тебя хотят, чем выслушивать то, что о тебе думают.
Отец в это большей частью не вмешивался. Его я тоже не совсем устраивала, он хотел сына. Сделать меня мальчишкой в девчачьей шкуре у него не получилось, никакие мужские занятия мне не давались и особо не интересовали. Единственное, что действительно нравилось, – слушать папины воспоминания, рассказчиком он был великолепным. Мой переезд на съёмную квартиру наших отношений не изменил, тем более что находилась она в том же доме. Мать по-прежнему считала своим долгом контролировать и направлять мою жизнь, отцу это стало окончательно безразлично, а я частью вяло сопротивлялась, частью игнорировала, но в основном продолжала без особого напряга существовать в условиях её регулярных вторжений в моё личное пространство.
В Зинкином доме всё было по-другому. Там у взрослых всегда находилось время вникнуть в детские проблемы, поговорить, объяснить, научить. Похвалы и наказания бывали только заслуженными, а о том, чтобы упрекнуть дочь в несоответствии каким-то идеалам, и речи вестись не могло. У них всегда было спокойно, весело и уютно, так, что не хотелось уходить. Всю нехватку тепла и понимания в собственном семействе мне щедро дарила семья лучшей подруги. В другой ситуации я с превеликим удовольствием засела бы у них в гостях и даже ни одной извилиной не шевельнула в сторону отказа. Но не теперь.
Иван Егорович для своих семидесяти с приличным хвостиком носился с неприличной скоростью. Чуть ли не бегом пересёк двор и скрылся в доме. Я выпросила у дяди Димы сигарету, покурить тянуло давно. Собиралась выйти из машины, чтобы не травить некурящих Зинку и её деда, но была облагодетельствована высочайшим позволением дымить в салоне. Только в окно. С одной стороны, мне это не понравилось. Не доверяют? Считают, что могу сбежать и натворить чего-нибудь? Так, глядишь, ещё и дома одну не оставят. С другой, устала я настолько, что покидать удобное сидение совершенно не хотелось.
– Нет, Марина, я это заявляю со всей ответственностью, – голос Ивана Егоровича прозвучал откуда-то сверху, видимо из кабинета на втором этаже. А говорил он, похоже, с моей родительницей – Вам придётся отменить свадьбу, – точно, с ней. – Нет, Маша не в состоянии сегодня ни с кем общаться. Что? При чём здесь алкоголизм? Нет, Ваша дочь не пьяна. У девочки быстро прогрессирующий онейроидный синдром.
– Что у меня?
– Умное иностранное слово у тебя, Манюня, – раскрыл тайну медицинского термина Зинкин отец. – Гордись!
– Точно, прямо сейчас и начну.
Гордости от загадочного синдрома не прибавилось, но слушать профессора это не мешало.
– Смените тон и выбирайте выражения, Вы говорите о своей дочери. Что? Какая венерология? Марина, Вы в своём уме? У неё тяжёлое психическое расстройство. Да, это не мой профиль, но при столь явно выраженных симптомах ошибка исключена. Нет, Марина, Вам с ней встречаться незачем. Ему тем более. Почти – это не муж. Маша примет лекарство и будет спать. Да, под моим наблюдением. Специалисты её посмотрят в понедельник. Возможно. Неизвестно. Может быть весьма продолжительным. Скорее всего. Несомненно, стационар предпочтительней. Потрудитесь объяснить это своим будущим родственникам. И то, что сейчас её не стоит тревожить разговорами, тоже. Естественно, я Вам сообщу о результатах. До свидания, Марина.
– Всё, Машка, пипец твоей свадьбе, – подвела итог телефонных переговоров Зинка. – Дед – крутой!
