Александр Тадеушевич Сержан "Невероятные приключения Катеньки"

Вам доводилось появляться на свет из горячей печи? Вести здоровый образ жизни? Ездить на говорящем волке? Плавить сталь? Носить на шее автомобильный дезодорант “Елочка”? Торговаться с Водяным насчет штрафа за превышение скорости? Добывать приданое по каталожному номеру? Пировать за одним столом с самым стойким борцом за человеческое счастье? Приходилось ли вам Гуглить когда под рукой одна мышь без ничего? В конце концов влюблялись ли вы вопреки не только привороту, но и здравому смыслу?А вот Катенька все это прошла. Влюбилась, конечно же, по ходу пьесы. Чего и вам от всей души желаю!

date_range Год издания :

foundation Издательство :АСТ

person Автор :

workspaces ISBN :

child_care Возрастное ограничение : 16

update Дата обновления : 07.06.2024


Едва крупица разумения в разговор зашла – спал морок гневный с Василия. И вправду – пока соберешь грязюку эту, да очистишь, да обожжешь, да еще немало чего с ним сотворишь – зазноба в Кощея и влюбиться, и замуж выйти успеет – куда ей деваться в неволе то? Ведь не даром говорят, что первый человек для узника – тюремщик его!

Почесал бородку Василий, да и согласился извести барчука Соловьиного. Насмерть не бить, а в полон взять, и батьке за вознаграждение вернуть, да с условием – не приходить более в лес Заболотные заповедные. На том и порешили.

Вывел их Леший самой короткой дорогой к дому, чтобы к походу на отпрыска Соловьиного подготовились, припас какой надобен взяли.

Катя только диву давалась, как без всякого компаса, едва не кругами петляя, вышли они к Васиной кузни вдвое быстрее, чем она по прямой считала. Чудеса, да и только.

Глава 7

Хотел было кузнец с ходу на коня садиться, идти славу себе богатырскую зарабатывать, да Катя его отговорила. Мол, не только в кузнечном деле толк знает, а еще и в тактике и стратегии воинском. Что правда, то правда, некоторое представление имела о том, ходила на реконструкции, да косплеи разные, нахваталась хитростей да уловок. Ну, в самом деле— чего в лоб то на сынка Соловьиного переть, жахнет волной звуковой – костей не соберешь. Все ж Вася, хоть и сложения богатырского, а ни разу не Илья Муромец. Того в пар себе свистом изведи – из седла наземь не опрокинешь. Дернул себя за бороду Василий, согласился, что совет держать надобно. Все же кузнец лицо гражданское, не военное, а Катя – кто ее знает, чем в мире своем занималась? Може там девки через одну железо куют, да войска в походы водят!

Долго ли коротко ли, а придумала Катерина хитрость военную. На живца отпрыска брать. Живцом будет она, Катерина, чай не станет девицу внук Одихмантия наповал свистом бить. А Василий – вот тот внучка и возьмет под белы рученьки. Главное обездвижить успеть! Понятное дело, надо взвара сонного заготовить, да острие какое-никакое им намазать, да и ткнуть объект интересу в мягкое. Тот с ног долой, тут его и хватай, и вяжи! Такой вот план Катерина придумала.

Василий сперва ржал аки конь буланый, потом по земле едва не валялся, когда Катя рассказала про трубку духовую, которым аборигены в странах тропических пташек да других соловьев отстреливают.

Та и вида не подала, что обиделась, подождала, когда Василий ковш воды на голову себе выльет, да пока смешинка его оставила.

«Ты сам посуди, Васенька» – сказала она ему – «Слух у рода соловьиного очень уж чуткий, а бить придется саженей с пяти, ближе может не подпустить! Так что лук – сразу же отпадают. Услышит он тетивы скрутку, а ну – свистнуть успеет? И стрелу собьет, и наповал обоих! А звук трубки духовой здешним краям неведан, не сообразит выкормыш, что погибель тот звук нести может!»

Подумал кузнец, согласился посмотреть, что за диво такое – трубка духовая. Но перво-наперво сделать ту надо было. Объяснила Катя Василию, каких размеров да форм трубка надобна, тот споро за дело взялся. Прямо горит все в руках кузнеца, смотреть да смотреть не отрываясь. Отыскал Василий жердину без сучков, на огне обжог, выпрямил. Вдоль расщепил, скобелем сердцевину из половинок извлек, вместе те сложил, да жилами на клею рыбном обмотал. А потом прутом железным каленым отверстие, как говориться у кузнецов – откалибровал. Вот тебе и трубка, Катерина Батьковна, показывай искусство свое!

Пока трубка на пруте вертелась, Катя из лучин дротиков понаделала. Обточила несколько ножиком швейцарским, заострила, пакли из стен надергала, на кончики тупые навроде пыжа намотала.

Трубка у Василия лучше некуда получилась. Гладкая изнутри, словно отполированная, прямая, что стрела твоя.

– Проверим, Василий Батькович, насколько хорошо духовой стреломет твой работает! – сказала Катя, в трубку дротик самодельный загоняя.

Прицелилась в стену избы, дунула, свистнула стрелка, да и воткнулась в бревно.

Василий глаза вытаращил на дело такое.

– А, ну-ка, – забрал он орудие, дротик вложил, да как дунет!

Едва не на вершок лучина в старое дерево вошел!

– Эко диво какое! – воскликнул кузнец одобрительно.

– То орудие древнее, туземцы в теплых странах им на охоте пользуются, с малолетства навык оттачивают, – поведала Катя. – И тебе, Васенька, надобно то мастерство в кратчайший срок заиметь! Силушкой природа тебя не обделила, ловкостью не обошла, за день-другой станешь в пятак с двадцати шагов попадать! А большего не к чему для дела нашего.

Принялся Василий меткость должную обретать. Вечер и полдня не прошло, как достиг точности нужной.

Лучинами всю избу истыкал, рот до ушей, довольный, даже о зазнобе своей не печалится. А бывало до этого, каждый час горевал, буйну голову свесив.

Пока навык Васин оттачивался, Катерина на хозяйстве была. Не внове деревенская жизнь для нее. И корову подоить – на выпас пустить, и коню гриву расчесать, избу подмести, обед сготовить – не сразу, но справилась. Василий даже щи ее похвалил, когда от перца откашлялся.

«Добрые щи вышли!»

Откуда на Руси пряность появилась Катя уже выяснила – торговцы с Индии-страны на Русь специи заморские привозят уж двести лет как. Те же торговцы и картофелю в их края завезли. Идет торговлишка, развивается помаленьку. Пусть и шагами малыми, но хватает и князьям, и народу простому.

«Да ничего в общем то мир» – подумала Катя. «Пусть и фэнтезийный, но при желании и здесь устроиться можно, жить – поживать, да добра наживать».

Подумала так, на Василия искоса посмотрела. Сидит огромный, жилистый, щи наворачивает, кухарку похваливает. Вспомнила Катя, как прижал той ночью к себе, вздрогнула отчего-то, головой помотала, наваждение отгоняя.

К вечеру пригнал Василий телегу, принялся лежак снизу мастырить. Прямо к днищу тележному его приколотил. Устроился на нем с трубкой духовой, примерился, доволен остался. Еще сверху сена накидать, чтобы края свисали, нипочем не заметить, что человек под телегою схоронился. Крепкого взвара сон-травы приготовили, стрелки-лучины в нем вымочили.

Собрались с Катериной в поход ночной. Ночь – время, известное дело, самое разбойничье. Набросали сена стожок на телегу, Катю на облучок посадили, коня править, под телегой на лежаке Василий устроился, да не с одной, с двумя трубками. Вторую на всякий случай сделал, потому что случай он всякий произойти может. Вдруг не удастся с первого раза разбойника поразить, все же – бока намять, да членами затечь, а с того и целкость потерять за дорогу длинную запросто можно. Потому рассудил кузнец, что быстрее будет не стрелку новую вставить, а загодя снаряженную трубку взять. Земно поклонились Яриле за лес уходящему, да отправились, куда леший погнал.

Глава 8

Расступается лес пред ними, корни в землю по пути прячутся, ветви низкие поднимаются, даже колдобины выравниваются, но вот проезжает телега, а за нею все по прежнему восстает. И пни на места законные прибегают, и корни из земли выползают, и ветви лохматые опускаются. Долго ли коротко ли ехали, понять было трудно. Сумерки сгустились, уплотнились, заволокли, на сажень не вокруг не видно, как Василий стрелять станет? Неспокойно на сердце Катином. Стучит то, волнуется. Вдруг – расступился пред ними лес, посветлело, на дорогу торную наткнулись, зашелестела ель столетняя, ветвями в нужную сторону замахала. И шагов тридцать конь не сделал, как три дуба могучих впереди показались.

– А ну, стой, дефка! – свистнул кто-то с ветвей толстых. – Стой, тэбэ говорят! Свистну, да, замертва падать станешь! Шибко неживой станешь!

Натянула поводья Катя, остановилась телега. Спрыгнула фигура сверху, коня под узцы хватая.

– Тапру!

Голос молодой, ломкий, с акцентом нездешним. «Пубертатный период» – автоматически определила Катя, человечка осматривая. Одет тот в кафтанишко пестрый, богатый, шаровары узорчатые, пояс с каменьями дорогими, на голове шапочка с пером птичьим, ростом невысок, подвижен, в движениях резок, личико подростковое, глазки вострые Катю разглядывают. Та, словно нарочно юбку короткую надела, коленки округлые наружу выставила, ножкой изящной поигрывает.

Пересохло у пацаненка в горле, от картины такой, прежде не виданной. Сглотнул, и только хотел слово молвить, как пшикнуло под телегой, и стрелка в шаровары тренькнула, да отскочила. Не иначе по несколько штанов, как у татар носить принято! Эх, не догадались они с Василием на такой случай железные наконечники к дротикам приделать.

Нагнулся парнишка, стрелу с земли поднять, а тут кошкой ему на спину Катя вспрыгнула.

– Ээээ…, – только и смог сказать отпрыск Соловья Разбойника, а ему уже тряпицу настоем сонным пропитанную к лицу прижали. Еще бы чуть-чуть, и упало дите разбойничье мешком бесчувственным, но в этот момент Василий вторично стрелой из трубки дунул. И вонзилась та… Прямо в филейную Катину часть. Повалилась наземь вместе с татарчиком, тот уже из-под нее выбирается, вот-вот свистом убойным живое на двадцать саженей положит! Да кинулся на него Василий, успел наперед рот зажать.

Очнулась Катя в избе уже. На кровати хозяйской, одеялом теплым укрытая, с головой болью раскалывающейся, и больнючим же… Словом тем местом, куда стрела угодила.

" Вильгельм Телль хренов! Убью!" – решила Катя участь Василия. И за меньший проступок в мире ее легкой смерти не назначалось!

– Лежи, лежи, Катерина! – подоспел Василий, самовар пред собою неся. – Сейчас чайку попьем, с баранками!

Прикоснулась ладонью Катя к месту болевшему, обнаружила, что лежит она, скажем так, совсем без ничего ниже пояса… И прилеплено на место ужаленное нечто вроде пластыря. Липкого, да пахучего…

Василий ее взгляд увидал, едва самовар у пола подхватить успел, из рук выпавший.

– Ты, чего это? – лицом побледнел он, самоваром себя прикрывая. Чиркнула взглядом Катерина по трубе самоварной, как ножом полоснула. Грохнула железяка Василию под ноги, наискось срезанная. Дымит срез трубы, а за ним – голова кузнеца виднеется, лицо белое, краше в гроб кладут.

– Я чего? – зашипела Катенька, взглядом огненным трубу еще на четверть укоротив. – Да, как ты посмел, гад такой!? На что покусился! Мало тебе филей прострелить, так и напрямую до него добраться! Отвечай, куда трусики мои подевал, фитишист недоделанный!?

– Да ты, что? – изумился Василий, на лавку с самоваром падая. – Это ж не я! Это ж бабка Ефросинья тебя разоблачала, да пластырь травы-подорожника на меду клеила! С нее свои, эти самые и спрашивай! Да я… это… Да не одним глазком! Я ж в это время сынка Соловья Одихмантьевича в хлеву пристраивал!

Успокоилась Катенька, взглядом напоследок трубу на нет срезав, чтоб неповадно было в следующий раз стрелы в такие места пулять, что произнести срамно!

Послала Василия за Ефросиньей, опрометью кинулся с самоваром вместях.

Пока бегал, раздумывала Катенька, откуда у нее сила такая нарисовалась, гневным взглядом железяки начисто половинить? Неужто суперспособностью здесь обзавелась? Пока думала, голову ломала, книги фэнтезийные прочитанные вспоминала, пока одежу напяливала – явилась бабка Ефросинья. Верхом на Василии. Тот так самовар ведерный из рук и не выпустил. Бежал, аки паровоз под парами, все боялся – разметает Катерина избу по бревнышку! В гневе бабы, что тигры лютые!

Встретила их Катенька в полном боевом облачении. В камуфляже, в футлярчике на поясе нож, в руках компас.

Ни здрасте, ни поклона, как старших встречать положено, а сразу за дело.

– Я тебе, кузнец, ничего не должна более! Железо нашла, отпрыска Соловьиного скрутить помогла, вертайте меня взад пригожие, а не то устрою в селении птичкин базар, не обрадуетесь!

Потупилась бабка, погрустнел Василий. Тяжело самовар на стол поставил, Ефросинью с себя на лавку ссадил.

– Нету, – говорят, – возможности тебя взад отправлять. У кого хочешь спроси-изведай. Попасть сюда можно, да только выйти нельзя…

– А как же Василий обещал, что отпустит меня, коли железа ему найду?

Поднял кузнец голову, заговорил скоро:

– Толковали еще, что лемехов по четыре штуки в день ковать научишь, древнего колдовства своего толику дашь…

Едва не с презрением Катя на Василия взглянула. И как могла на такого втихую заглядываться? Вот уж менталитет крестьянский, железом каленым не выжжешь! Больно нужен ей этот Вася!

– За вранье свое, про отправку домой меня, считай – в расчете мы. А посему, товарищи дорогие, пойду я от вас на все четыре стороны. Спасибо за хлеб за соль. Приданое свое – вам оставляю. Авось на тряпки сгодится.

Схватила рюкзак свой верный, да и пошла, дверью напоследок приложив хорошенько. Только ее и видели.

Идти решила Катя на Кудыкину гору. Куда же еще направляться, если пути не знаешь? Только туда! Идет, злая-презлая, лесом обманщиков мысленно посылает. Ты смотри! И в фэнтезийных мирах надуть норовят! Где же правда?! Справедливость – где?!

Идет, а у самой слезы капают. Уж сильно осерчала девка! И полпути не прошла, как чувствует – не туда компас ведет! Сбивается стрелка! Не иначе леший с железом метеоритным балуется! Взобралась на косогор, осиной поросший, осмотреться, да понять куда ее занесло, а тут, откуда не возьмись – стая волчачья! Со всех сторон Катю обложили, клыки скалят, хрипят, загривки топорщат, на дыбки поднимаются.

«Очень хорошо» – подумала девушка – «Тут мне и конец. Очнусь в палате белой, под ИВЛ, с мамой и Валеркой». Ну, а куда еще отсюда дорога человеку пришлому после смерти лютой? Только домой, откуда пришел. Это всякий знать должен. Кажется…

Закрыла очи ясные Катенька, чтобы конца своего не видеть, да кошмаров ночных избежать, к осине, случившейся прислонилась. Ждет. И слышит – мимо кто-то стремглав проносится, и с воем грызня начинается. Открыла глаза – огромный черный волчище со стаей насмерть бьется. Одному уже горло перегрыз, второго под себя подмял, третьего клыками по морде стебанул. Отпрянули волки, хвосты поджали, скулят, головы к земле клонят, пятятся. Черный волк зубы скалит, нутряным хрипом клокочет, с клыков пена белая на траву клочьями падает.

«Отлично» – подумала Катенька – «Он еще и бешеный!»

Скрылась стая в лесу, обернулся к ней черный волчище, глянул глазом желтым, голову опустил, подошел поскуливая, мордой в коленку ткнулся…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70755889&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом