– Никуда я с тобой не пойду, – говорит. – Ты же мне руду распугаешь одним видом своим. Не дастся железо, уж больно чужая ты в одеже такой! Да и Леший с Водяным к нему не подпустят!
Нет, Катя, слышала, конечно же, мол, болотная руда появлению своему обязана каким-то там железнородным бактериям, но думать о том, что можно их распугать камуфляжем?
– Васенька, – ласково ответила Катерина, – ты как хотел, чтобы я руду намывала? В каком это таком виде? В первородном, что-ли? Так не согласная я. Хоть режь – голой в болотную жижу не полезу. Там паразитов столько, что никакие прививки Индийские не помогут! А змеи? Пауки? Сколопендры ядовитые? Клещи, наконец?
– Так это, почему – голой? – изумился Василий. – Я же того, порты тебе купил!
– Вот сам и лезь в этих портах! – закусила вожжу Катерина. – Это все равно, что голому в трясину прыгать!
Дернул себя за бороду Василий.
– Ладно, – говорит, – иди так! Но, если Леший начнет кругами водить, иль прибудем, а не дастся руда – возьму грех на душу, посрываю с тебя тряпки, да в болото нагую заброшу!
– Не боись, – уверенно ответила Катя. – Мы по азимуту пойдем! Показывай направление!
Глава 5
Выяснилось, что до болот гиблых чапать день, ночь, и еще день. Но сначала надобно на Кудыкину гору забраться, только с нее и можно увидеть в какой стороне те болота.
О том в какой стороне сама гора Кудыкина, Вася тоже не запаривался, потому как забрести на нее можно с любой стороны света, главно с дороги не сбиться. Как загадаешь себе гору эту, так на нее и выйдешь.
Когда Катерина перестала выпадать в осадок от местного географического кретинизма, Василий уже подпер жердиной дверь, сунул топор за опояску, забросил на плечо мешок с припасом и уверенно направился в лес.
– Видишь сосну на горе? – указал он, не оборачиваясь. – Если отстанешь-потеряешься, туда иди. Там привал сделаем.
Указал и тут же словно растаял меж дремучих ветвей. Аукать его Катя не осмелилась. Еще наткнешься на Аукалку, утащит почище Лешего.
Уверенно взяв азимут, Валерка хорошо ее научил брать направления, Катя отправилась к одинокой сосне на безымянной горе, возвышающейся в отдалении. Еле-еле разглядела в бинокль. Верных часов шесть ходу. Росточку девушка была невысокого, но на ногу легка, вынослива – бассейн три раза в неделю, тренажерка, велосипед, собрана и сообразительна.
Леший пытался было ее с курса сбить, таскал то влево, то вправо, путал, егозил, ветвями цеплялся, да только шла Катя уверенно, от точки до точки азимут новый беря. И ничего. Вышла к сосне через шесть с половиной часов. Василием тут и не пахло. Зато сидел, прислонившись к вековому стволу невысокий мужичок в серьмяжьем кафтанчике. С широкими босыми мозолистыми ступнями, взъерошенный, запыхавшийся, хмурый.
– Доброго здоровьица, – приветствовала его Катя.
– И тебе не хворать, дочка, – откликнулся Леший. – Рассказывай, как меня обошла. Как направление угадывала?
– Так по азимуту, дяденька, – ответила Катя не без гордости. – Знаешь, что такое компас?
И в три минуты рассказала о магнитных свойствах железной стрелки, и о том, как надо брать направление с ее помощью.
Леший выслушивал разъяснения молча, только под конец спросил, можно ли стрелку ту обмануть?
– Расскажу, – ответила Катя, – если пообещаешь, меня не плутать больше. Ну как?
– А поверишь, слову силы нечистой? – усмехнулся Леший в клочковатую бороду. – Обещаю ни кругом, ни вокруг да около не водить, если леса портить не станешь.
– Не стану, дяденька, – ответила Катя.
– Так говоришь, стрелку куском железа обмануть можно? – поразмыслил Леший после рассказа Катиного о железа свойствах магнитных. – Есть у меня на примете один камень небесный, упал триста лет назад… Вот кабы проверить стрелку твою…
– Метеоритное железо! – взвизгнула обрадованная Катя. – Уж как Василий обрадуется!
– Это который Василий? – насторожился Леший. – Уж не тот ли, что на Гиблое болото отправился, руду добывать?
– Он, дяденька Леший! – кивнула Катя. – Сюда прийти должен. Не знаешь, где его носит?
– Еще бы не знать, коли я его вокруг да около горы этой кручу! Нечего вам, людям, на Гиблых болотах делать! – твердо заявил Леший. – Не ваших интересов то место!
– Дяденька Леший, – попросила Катя, – ты уж, пожалуйста, отпусти Васю сюда. Зазнобу свою из плена Кощева вызволить он хочет, оттого и нужно ему руда с гиблых болот, чтобы меч-кладенец выковать.
– А отпущу, сызново в болота направится, тогда что ? – нахмурился Леший.
– А давай меняться? – предложила Катя. – Ты ему камень небесный отдашь, а он слово даст, что забудет про болота гиблые!
– Такой забудет! – возразил Леший. – Кузнецы народ упрямственный!
– Уговорить берусь! – пообещала Катя. – Заодно и посмотрим, можно ли стрелку мою камнем железным обмануть!
На том и порешили.
И пяти минут не минуло, как нарисовали Василию путь на вершину горы, а он уже здесь. Дышит, что лось загнанный, на Катю с Лешим диким глазом смотрит, желваки гоняет, кулаками пудовыми красноречиво белеет сжатыми.
– Ой, Васенька! – обрадовалась Катя. Искренне обрадовалась, потому что хоть и нашла общий язык с хозяином леса, но по живой душе успела все же соскучится.
– Василий! – обратилась она к кузнецу. – А почему тебе надо непременно на Гиблом болоте железо на меч добывать?
– Там руда чище должно быть, Гамаюн сказывала, – угрюмо пояснил Вася и продолжил, смущаясь. – Главное, чтобы девка… Ну, ты знаешь, какая, этакая… сама железа добыла…
–Ну, слава Яриле, не придется в жиже вонючей ковыряться, – облегченно вздохнула Катя. … И тут же внутри встрепенулось – Яриле? Да что с не так? Она теперь и в язычество уходит?
– Как не придется? – удивился кузнец.
– Про небесные камни железные слыхал? – спросила Катя, рассудив, что слова «метеорит» в мире лишенном науки никак может не быть.
– Кто ж про них не слыхивал? Куется отлично, даже на холодную, только ржавеет сильно, и острого меча не сотворить, – махнул рукою Василий.
– Ну, положим, знаю я, как из него меч острее бритвы, да не чета здешним клинкам отковать, – бросила Катя. Как бы невзначай бросила, хотя до сей поры даже ножика ковать не пришлось. Но знала – в справочниках, да энциклопедиях про то найти можно.
– А где ты найдешь то его, железо небесное? – спросил Василий.
– Дяденька Леший показать согласились, как раз туда завтра нас выведет, – подмигнула лешему Катя.
– На ночь здесь оставайтесь, по утру отведу к камню небесному. – согласился Леший. – Спите спокойно, на Кудыкину гору, ни человеку худому, ни зверю дороги нет.
Кивнул головою лохматой, и как сквозь землю провалился. Негоже лешим с людьми вечерять, то дела ихние. Только три бревнышка сухих от него и осталось, на которых сидел.
– Добро, – рассудил кузнец, – Давай на ночь устраиваться, что ли…
Костер-нодью разложил у подножья скалы, чтобы и духов лесных не тревожить, и тепло спящим от камня шло. Споро щепу с двух бревен стесал, друг к другу сложил, а сверху третье бревно вдоль привалил. Натолкал промеж сухих веточек, корья разного, огнивом пламя добыл, поджег с трех сторон. Занялась через полчасика нодья, узкой щелью в длину разгораясь.
– Всю ночь гореть будет! – похвалился Василий, никакого восторга со стороны спутницы не услышав.
– Знаю, не в новинку мне нодья-костер, – ответила Катя. Братик ее Валера в походах такое сооружение огненное строил. Греет, что печка твоя, не гаснет, следить не надо, спи-почивай до утра.
Кроме сушняка оставил им леший ключ с водой ледяной. Каким колдовством на вершину самой высокой горы в округе воду провести удалось, о том даже Василий не ведал. Тайна та великая, человеку не подвластная, а потому нечего и голову над нею ломать. Есть ключ на горе и хорошо, почаевничать можно, горячего похлебать. Впервые в жизни Катя не полезла с советами, потому что ни макарон, ни тушенки в этом мире и быть не могло, а ничего другого она в походе не признавала.
Василий же затеял кашу варить. Просяную на сале. Еще туда картофелю кинул и луку… Собралась было Катя сказать, что такого она есть не станет, и пусть Василий выдаст ей сухим пайком хлеба, сала и лука, но от котелка пошел такой убийственно вкусный запах, что отказ сам собою в горле застрял.
– Кулеш, называется, – скромно представили варево Кате, вручая деревянную ложку.
Есть пришлось с одного котелка, и ложка была шершавая, но Катя, повизгивая от восторга, уминала свою половину так, что только за ушами трещало.
Василий сполоснул котелок, протер тряпицею, наполнил водою, и вновь на рогатульку пристроил.
– Чайком побалуемся, да и на боковую.
После сытного, вкусного кулеша, и кипрейного чая, на Катю накатила сонливость. Еле-еле, носом клюя, помыла кое-как посуду, да приступила ко сну готовиться.
Вытащила из рюкзака спальник на пуху гагачьем, что – что, а девка в снаряжении туристическом докой была. При таком то брате повернутом, как не быть!
С сомнением Василий головой покачал, на приготовления ее глядючи.
– Ох, замерзнешь, Катюха!
Собрал он травы, веток, уложил напротив нодьи, кинул на них дерюгу.
– Ты, девка, рядом устраивайся, не бойся, – сказал он Кате. – Теплее вдвоем будет.
Та лишь рукой махнула, мол нечего тут – вдвоем, и не мечтай!
– Ну как знаешь, – пожал плечами Василий, залезая под тулуп овчинный.
«Хорошо ему, бугаю, под тулупом то!» – дрожала получасом спустя Катерина в спальнике. На Кудыкину гору ночь пришла такая холодная, да ветренная, что и гагачий пух не спасал. Нодья хоть и тлела исправно, да только притулилась из стеснительности Катя совсем уж с края, не доходил до нее жар.
«Да ну его к лешему, так и околеть недолго!» – решилась Катя. Вжикнула молнией спальника, и молнией же метнулась к Василию. Тот спал, заложив руки за голову, дышал ровно, без храпа богатырского, на самом жару вдоль костра. Залезла Катя под тулуп, спиною к боку теплому пристроилась, зубами стучит, согреться пытается. Василий в полудреме к ней повернулся, сграбастал, к себе прижал, та и трепыхнуться не может в охапке медвежьей. Что делать то? Вспомнились слова гуру – «Если вас обнимают, и вырваться не получается, расслабьтесь и попытайтесь согреться». Расслабилась Катя, согрелась, да и заснула.
Глава 6
Наутро обнаружила себя обнявшей Василия, с головой на плече и ногой на тулово его закинутой. Смутилась, порозовела, что редька твоя, отстранилась. А тот глаза приоткрыл, смотрит на девицу от позора красную, «Доброго утреца» желает, зубы белые в улыбке скалит.
«Так и знал», – говорит, – «милая, что греться ночью прибудешь».
Катя пуще прежнего в краску, «С добрым утром, Василий Батькович, ваша правда – холодно ночью случилось…». И глазки отводит. А что делать? Но, что правда, то правда – ночью с Василием тепло было. И даже надежно как-то, до того крепко к себе прижал. Но ничего этакого – ни-ни! У Кати в прошлом отбоя от кавалеров не было, но, чтобы переночевать вместе, да хотя бы краешком не пристать – таких еще не встречалось.
Ну, встали, умылись водой у ключа, причесались, кашей заправились, чаю испили, уже солнышко над деревьями поднялось. Пора в путь дорогу собираться. Нет нет, а поглядывала Катя в сторону Василя, да удивляться не переставала, как такого видного парня не охомутали еще. Собою ладен, немногословен, работящ, ловок, кузнец опять-таки – чего другого здешним желать? Ну, то, что по зазнобе ни разу не виданной сохнет, дело десятое. Бабе мужика охомутать большого ума не надо. А вот поди ты – сколько лет, а все холостым ходит. Себе в жизни прошлой зарок дала до тридцати никаких замужеств. А то выскочишь, ребенка родишь, и опомниться не успеешь, уже разводиться пора. Нагляделась на подружек своих скороспелых. Любовь по молодости штука непрочная. А потому сначала нагуляться надо, а уж затем о делах семейных думать!
Василий меж тем поклажу собрал, на себя навьючил, огляделся. Заметил, как листья папортника невдалеке разошлись. Значит туда леший ведет. Молча Катюхе рукой махнул, за собой следовать. Пошли.
Дорогу леший выбрал им ладную. Ни коряг, ногой зацепиться, ни сучков в глаза целящихся. Видать, сильно хотелось хозяину леса стрелку компаса железом небесным с направления сбить. И двух часов не прошло, а вышли Катя с Василием к камню в землю ушедшему. Вокруг лес молодой ветви раскинул, непросто с телегой добраться, трудно глыбу увести с собой будет.
– Здоровый, понюх его задери, – подивился Василий, небесный камень осматривая.
Словно из под земли леший пред путниками вырос.
Поздоровались, честь по чести, и сразу за дело принялись – стрелку разглядывать. Покрутилась та, покрутилась, да и указала нехотя на тело с небес упавшее. Все же мало силы магнитной в железе случилось. Вблизи только и сбивается направление.
Но леший от радости едва не подпрыгивал. Можно выходит и компасом обладающего в лесу обманывать!
– А скажи ка, дяденька Леший, как же ты хочешь стрелку сбивать? – поинтересовалась Катя. – Ведь не станет та направление неверное указывать на большом расстоянии от камня небесного!
– Да, что мне то, дочка, – улыбаясь леший ответил. – валун то железистый я могу в любой точке леса ставить, хоть на земле, хоть под землей. Мои владения тут, мои законы!
Почесал Василий голову, почесал, да и говорит:
– Так поставь мне энтот камень пред кузней моей, если дело для тебя пустяковое! И мне не придется сюда подвод нанимать, дорогу торить, лес невинный рубить! А за камень сей, обещаю не ходить на болота гиблые, не нарушать таинства природного. Мне его до конца дней моих хватит, а еще и детям останется.
– Дешево такую прорву железа получить хочешь, – смекнул Леший. Дядька непростой оказался, хваткий до выгоды собственной. Вот и говори потом, что духи у нас бескорыстные!
– Чего же ты хочешь за камень, да за доставку? – спросил Василий, в торг готовый удариться.
Метнул леший на кузнеца взгляд оценивающий, задумался. Присел на пенек случившийся, голову лохматую свесил.
– Есть у меня дело, – заговорил наконец, – да только богатырю впору, а не кузнецу-лапотнику…
Вздернул бородку Василий, распрямился. Из очей ясных разве что молнии не бьют! От лешего такое терпеть! Катенька-разумница, как увидела, что наливается кузнец гневом на пол-лица, сразу скумекала – не остановит его сейчас, придется ей в болоте гиблом, да вонючем ковыряться! От перспективы такой, весь настрой благодушный, покроя да слога старинного из нее вышел.
– Так, мальчики! – вскочила на ноги. – Давайте не будем накалять обстановку! А не то добром это дело не кончится.
– Вася! – повернулась к оторопевшему кузнецу. – Ты покури пока, а мы тут с лешим сами потолкуем насчет дела его богатырского.
Сказать, что Василий лицом побелел, и глаза едва на стебельках не свесил от наглости запредельной, значит ничего не сказать. Как его сердечного еще удар не хватил!
– Так, красавец, – обратилась Катенька к лешему. – Поведай-ка мне про дело твое.
Тот вроде, как меньше ростом стал, нутром почуял, девка бешеная, безбашенная, такую не послушаешь, себе дороже выйдет.
– Да, какое дело, – смутился леший, – младшенький сынок Соловья Одихмантьевича от семьи отпочковался, нашел себе свои три дуба в лесах моих, огнездился, залютовал, папаша ему в свирепости и в подметки не годиться. Ни конному, ни пешему пройти не дает, данью кругом себя дороги обложил, лес губит, зверя не щадит, а про людей и говорить не приходится. Вот если бы кто того сынишку изничтожил, спокойствие в мир лесной вернул, я бы железо сие избавителю в лучшем виде к дому направил в вечное пользование!
– Да разве можно помыслить, чтобы простой кузнец…, – запнулся тут леший, смотрит, как у Василия желваки по скулам гуляют, кулаки сжимаются, да глаз правый дергается.
– А что, Вася, сподобно ли тебе сына Соловья самого Разбойника одолеть? – прищурилась Катя, рассуждением в мир возвращаясь. – Ты еще с той стороны посмотри, что если хочешь зазнобу свою поскорее спасти, то из небесного металла во сто крат быстрее меч кладенец себе откуешь, чем из железа болотного.
