Кино стало моей настоящей страстью, захватило меня целиком. Мама ругала меня – слишком много, говорила она, я трачу на видеокассеты. Мне же казалось, что пара фильмов в неделю вовсе не расточительство. Я смотрел все, о чем раньше только слышал: от «Гладиатора» до «Матрицы».
Посмотрев первый фильм о «мальчике с отметкой на лбу» и вспомнив восторженный отзыв Андрея, я понял, что пересказ сюжета может звучать нелепо, не имея ничего общего с магией самого кино.
После очередной премии «Оскар» я стал отсматривать в первую очередь фильмы, которые удостаивались признания в профессиональных кругах. «Банды Нью-Йорка» Мартина Скорсезе были моим фаворитом. В дни премьеры я посмотрел его несколько раз. Пытался показать фильм маме, но она нашла его очень скучным.
Маме нравилось индийское кино. С интересом она смотрела и советские мюзиклы вроде «Гардемарины, вперед!» и «Собака на сене». Тогда я включил ей «Чикаго». Думал, мама, как поклонница подобного кино, поможет мне разобраться, почему он стал лучшим фильмом года, по мнению американской киноакадемии. В то время у меня не было интернета, чтобы узнать о важности культурного контекста: не только для самих произведений, но и для их верного восприятия аудиторией. Я же понятия не имел о значении мюзикла Боба Фосса в американском театральном сообществе. Мама считала, что фильмы смотрят ради удовольствия и нечего копаться в них. С этого времени я перестал ориентироваться на ее мнение. Наши вкусы сходились лишь относительно кино развлекательного жанра, вроде «Сокровищ нации» и «Пиратов Карибского моря».
Я стал смотреть на телеканале «Россия» «Синеманию» и рубрику «Киноакадемия». Меня поразил «Малхолланд драйв» Дэвида Линча – непостижимый, магический.
Мама все пренебрежительней относилась к моему увлечению, не понимала, зачем я смотрю такие фильмы. Она топтала и разбивала мои видеокассеты, желая добиться от меня повиновения. А однажды, когда я был захвачен кульминационным моментом «Зеленой мили», выдернула шнур от телевизора из розетки и потребовала срочно вынести мусор. Она не понимала, что морально травмирует меня. В ответ я мстил, вырывая страницы в ее кодексах законов. Вел себя как младший школьник, а потом испытывал неловкость за это.
В целом же у меня с мамой были доверительные отношения. Она мне рассказывала о своих любимых книгах, включая «Графа Монте-Кристо», делилась воспоминаниями о детстве. Иногда, правда, говорила то, чего бы я не хотел слышать: например, о пристрастиях моего отца в сексе. Я не подавал виду, чтобы не нарушить ее доверие.
Все в семье называли маму по имени и, будучи ребенком, я повторял за ними. Она была не против. Ей казалось, так она моложе в глазах посторонних. А меня после восьми лет разные люди часто ругали за неуважительное отношение к матери. Только к двенадцати я перестал обращаться к ней по имени, однако и мамой называть стеснялся, обходясь не нагруженным особенными смыслами «ты». Так же обращался я и к отцу. Правда, по имени никогда его не называл. Сколько ни пытался, так и не смог говорить им «мама» и «папа».
* * *
Когда пришла эра DVD, мои познания в кино стали заметно расширяться. На одном диске могло быть записано по десять фильмов, я компоновал их. Покупал сборники по фильмографии актера или режиссера, по номинантам наградного сезона или по новинкам недели. Мне было интересно разбирать стиль отдельных авторов и закономерности в различных жанрах. Кроме того, в четырнадцать лет я изменил свое отношение к анимации после просмотра «Шрека». Осознал, что мультфильмы могут быть созданы не только для детей.
Мне так нравился яркий мир кино, что редко хотелось переключаться на действительность. На первом этаже нашего дома алкоголик в белой горячке убил мамину подругу, вогнав ей молотком отвертку в голову. Он хотел убить и своего тринадцатилетнего сына, крича на всю улицу, что на него напали «чечены», но юноша смог скрыться в подъезде другого дома. Мама ходила к подруге в больницу – та лежала две недели в коме, прежде чем умереть. В окно я видел, как выносят гроб из подъезда. Было жутко от мысли, что жизнь этой женщины закончилась так рано и бессмысленно. Через полгода лечения в психбольнице убийца от горя повесился в колодце.
По вечерам компании подростков часто мешали жильцам дома, выпивая под окнами и разбивая бутылки о гаражи. Дети помладше издевались во дворе над животными. Один раз они засунули бедной дворняге под хвост палку от дерева. Мой учитель географии, живший на четвертом этаже нашего дома, выбросился из окна от несчастной любви. Я видел, как он перед учительской целовал красивую блондинку, преподававшую в начальных классах. Он выжил, но ушел из школы. Стал работать судебным приставом.
Я не понимал, зачем продолжать батрачить на огороде, если с финансами порядок – мама хорошо зарабатывала. Под осенним холодным дождем мы с дедом выкапывали урожай. В перчатках, ставших черными от мокрой земли, невозможно было разглядеть корнеплод. Мы толкали телегу по вязкой грязи сквозь ботву. Я не хотел для себя такой участи. Кино открывало мне огромный, разнообразный мир, отличавшийся от депрессивной картины вокруг. Я решил, что после окончания школы выберусь из этого города любой ценой.
В этот период мама стала общаться с Сергеем, от которого жена ушла к Николаю, отцу мой сестры. Ситуация очень смахивала на мелодраму: отверженные, одержимые вендеттой, обретают новую любовь. Мама предложила отдать свой предмет одежды Сергею, чтобы тот оставил его в спальне бывшей жены. Для убедительности советовала разбросать повсюду презервативы. Так она хотела насолить бывшему мужу и его новой пассии. Разговоры о показной мести привели мою мать к третьему браку.
Сергей был водителем в сети магазинов. Дома он всегда молча смотрел телевизор. Мама устроила его работать к себе в суд судебным приставом. Я с ним почти не разговаривал. Он периодически жаловался на меня матери, что я часто занимаю туалет и порчу воздух в зале.
В летние каникулы перед восьмым классом я неожиданно открыл для себя, что не только люблю смотреть футбол, но и неплохо в него играю. На просторной лужайке перед одним из частных домов стали играть ребята, посещавшие футбольную секцию. Я позвал с собой Макса, и мы присоединились к ним. Сначала я стоял на воротах, потому что привык на волейбольной секции в падении доставать мячи. После выхода в нападение несколько раз забил, обводя защитников, которые выступали на школьных соревнованиях. Игра была динамичной, но без фолов. Наши матчи приходил смотреть и мой дед. Так мы играли около месяца, пока один из местных парней не прикатил пьяным на мотоцикле с бензопилой. Он под корень уничтожил деревья, которые мы использовали в качестве ворот. Играть в других местах было не так весело – к нам приставали местные гопники, намереваясь отнять у нас кроссовки.
В новом учебном году в мой класс перевели симпатичную девочку Алену. В то время я сидел на второй парте среднего ряда. Со мной по очереди садились два моих друга – на тех предметах, по которым отставали, чтобы я им помогал с контрольными. Я успевал решить за урок два варианта. Так получилось, что они оба отсутствовали в первую неделю занятий. Алену посадили со мной. Мы понемногу стали общаться. Я узнал, откуда она и где сейчас живет. Иногда удачно шутил, вызывая у нее улыбку. Я думал: может, теперь мне повезет завязать отношения с интересной девочкой. Однако через несколько дней Алена отсела от меня к новой подружке. На уроках физкультуры я старался попасть в одну с ней команду по волейболу, чтобы любоваться сзади на ее упругую спортивную попу в обтягивающих шортах. Ее длинный хвостик из блестящих русых волос хотелось потрогать ладонью. Она бегала стометровки лучше наших парней. Меня привлекали ее сильные ноги. Я влюбился, но не знал, как к ней подступиться.
К 8 Марта мы должны были подготовить подарки девочкам, имена которых вытащили из распределительной шляпы. Каждый сам придумывал, что подарит. Один мой одноклассник не знал, куда деть картину, – та, которой предназначалось живописное полотно, не пришла на классный час. Я выкупил у него картину. После уроков пошел за Аленой, прося принять подарок. «Мне ничего не надо», – сказала она и быстрым шагом направилась к своему дому. Я догнал ее, встал перед ней на колено, протягивая картину. Алена обошла меня сбоку. Пришлось оставить полотно у двери ее квартиры.
В тот год я потерял позицию главы класса. Раньше меня переизбирали, не имея альтернативы. Однако рыжий одноклассник, большой шутник и массовик-затейник, решил выдвинуть свою кандидатуру. Все голоса ушли ему. Это задело мое самолюбие, хотя участие в активе школы меня уже давно тяготило. Впрочем, новому главе класса оно тоже быстро наскучило. Он пропускал собрания по самоуправлению, а потом вообще отказался от «почетного» поста. Я отверг предложение вернуться на это место. Его заняла Галина, с которой я общался в шестом классе. Тогда после нескольких встреч нам не о чем стало говорить. Последней каплей стал мой небрежный подарок ей на день рождения. На большой перемене, проходя мимо нее, я положил на парту бусы, ничего не сказав. Мне казалось, это похоже на сюрприз, но Галя восприняла такой жест как грубость или пренебрежение. С тех пор мы не общались.
* * *
Как-то администрация города организовала литературный конкурс ко Дню матери. Принимали по одному сочинению от каждого образовательного учреждения. Первый этап отбора проводился внутри школы. Я не знал, будет ли кто-то, кроме меня, участвовать, но решил попробовать. Включил на повтор песню «Не оставляй меня, любимый!» группы «ВИА Гра» и полдня писал сочинение от руки. Затейливо подбирал слова. Зачеркивал и переписывал снова. К вечеру у меня получилось следующее.
Отражение материнской души в разбитом зеркале жизни
Капля, висевшая на одном из последних осенних желто-красных листьев, упала на морщинистую щеку. Быстрым движением розовые от холода пальцы убрали каплю с лица. Фигура человека, идущего вдали, остановилась. В последнее время обветренные руки вытирали много слез, но эта была холодной. Словно природа помогла выплеснуть ее, когда в глазах уже не осталось влаги.
Притупленный серо-печальный взгляд ищет кого-то в пустоте. Мать ищет свое Дитя, которое вскормила, боготворила и ценила больше своей жизни. Все соответствует ее настроению: серая погода, грязные лужи, темные тучи. Она настолько поглощена мыслями, что не замечает ничего перед собой. Ее разум погружен в день, когда она, истекая кровью, родила свое Дитя. Она вспоминает, как впервые ей дали подержать маленькую живую куколку, – и вот на ее лице дрогнула слабая улыбка. Холодный ветер обжигает лицо – она не замечает.
Сейчас яркий солнечный день, и она гуляет по парку со своим Ребенком. Он мнет в маленьких нежных ручках плюшевого зайчика. Мать садится на скамейку и медленно катает коляску с Малышом: туда-сюда. Раскидистые ветви деревьев укрывают их тенью.
До места, куда направляется Мать, осталось немного. Вот перед ней полуразрушенный двухэтажный дом. Когда-то, совсем молодой, она познакомилась здесь с Отцом Ребенка. Тогда жизнь была беззаботна и приятна. В те дни ее глаза светились, как заря теплого июльского дня. Она была любимой. Думала, что жизнь всегда будет ласкова к ней.
Вдалеке раздается гром. Мать идет дальше по дороге разрушенных иллюзий. На обнаженных деревьях сидят вороны, издают режущие слух крики, которые слышны и на соседних улицах. На одной из них – детский сад, куда Мать отдала своего Ребенка.
Первые дни он никак не хотел отпускать ее от себя. Хватал маму за ногу. Детские светло-голубые глазки наполнялись слезами. Он чувствовал страх и обиду, не понимая, почему Маме нужно уходить. Весь его мир заключался в ней. Она нагибалась и холодными губами целовала теплый нежный лобик.
Темный купол небес пронзила яркая молния. Слепящим бирюзовым блеском она отразилась в опухших от душевной боли глазах Матери. В ее памяти промелькнули моменты, когда она собирала свое Дитя в школу, помогала надеть на спину ранец. Со второй небесной вспышкой она вспомнила его школьный выпускной и первые шаги во взрослой жизни.
Светлые капли дождя ползут по ржавой, облезлой калитке. Мать, приоткрыв тяжелую скрипучую дверь, входит на кладбище. Мокрый ветер дует сквозь громаду вековых деревьев, сторожащих покой могил, стараясь закрыть железную дверь, разделявшую царство живых и мертвых. Вокруг множество свежих крестов и старых памятников. Мать останавливается и пристально смотрит на гору земли, перемешанную с бурой глиной. Под ней ее Дитя. Она забыла день похорон, и сейчас не понимает, как такое могло произойти. Она определенно знает, что когда-то летним свежим утром вдалеке всходило багряно-желтое солнце. Казалось, эта даль близка и вечна, как ладонь Ребенка в ее нежной руке, когда он, маленький, шел рядом с ней, своей Мамой…
* * *
Когда я сдал сочинение учительнице литературы, она как будто растерялась. Спросила, откуда я все это взял. Странный вопрос. «Из головы», – ответил я. Она показала мою работу классному руководителю. Та уверяла, что лучше мне сейчас сознаться, откуда я списал. Учителя опасались отправлять на конкурс сочинение, которое может оказаться плагиатом. Мне льстило, что я смог написать так, как не ожидают от восьмиклассника. И в то же время меня обижали их недоверие, их убежденность, будто я не способен написать нечто подобное.
Мне позволили набрать печатный текст сочинения в компьютерном классе. Лучшей работы в моей школе не написали даже старшеклассники. Награждение проходило в здании администрации города. Первое место отдали девочке из шестого класса заводской школы, сочинившей небольшое стихотворение. Я занял по результатам голосования второе место. В тот момент мне четко представлялось настроение номинантов на «Оскар», ушедших без статуэтки. В школе мне дали коробку конфет как утешительный приз.
Год я окончил только с одной четверкой по русскому языку. Классный руководитель сказала, что, если я хочу получить золотую медаль, мне предстоит длинный путь, с которого многие сходят. Я должен отдавать все силы учебе, чтобы прежде всего отлично окончить девятый класс, а затем и старшие классы.
* * *
Весной мама записала меня к ортопеду, приезжавшему из областной больницы. Я сердился на то, что она считает меня горбатым. Мне не хотелось признавать свой кривой хребет. Я отказывался смотреть на себя в зеркало боком. Это все началось с раннего детства, когда родители велели мне смотреть под ноги. Я всегда склонял голову, стараясь не запнуться. Так сформировалась привычка ходить с опущенными плечами. С годами я стал похож на австралопитека с круглой спиной и длинными руками. Отец пытался уговорить маму отдать меня в специализированный интернат, где исправляли осанку. Однако после психбольницы она не верила врачам. К тому же не хотела отрывать меня от друзей и одноклассников. Для меня была важна привычная атмосфера. Однако моя осанка становилась хуже и хуже, чего невозможно было не заметить.
Областной специалист поставил диагноз: «Болезнь Шейермана – Мау». При этом ортопед каким-то образом понял, что у меня есть и другое заболевание, не связанное с его специализацией. Он попросил спустить штаны. Оказалось – варикоцеле. Необходима была операция в ближайшее время.
В городской больнице операции делали лишь тем, кто не мог добраться в областное отделение. В нашем городе хирурги умели только отрезать лишнее, как в мясной лавке. Отец забрал меня к себе летом, чтобы сводить в областную клинику. В прошлом году я познакомился с его женой. С. Н. была младше отца на двенадцать лет. Сначала они жили в общежитии, но теперь смогли приобрести жилье за счет сертификата для бывших военнослужащих. С. Н. хорошо ко мне относилась. Однако готовить совсем не умела. Сваренные сосиски она оставляла в воде и убирала в холодильник. На следующий день снова их кипятила. За несколько месяцев до моего приезда в их семье появилась девочка, моя вторая сестра, Кристина.
В областной больнице я снова посетил ортопеда. Он прописал мне лечебную физкультуру, массаж и корсет. Мою осанку, сказал он, можно скорректировать, но позвонки уже срослись, поэтому прямой спины мне не видать.
Дальше мы отправились к урологу. В кабинете меня встретила молодая женщина. Я опасался, что у меня начнется эрекция, лишь врач дотронется до меня. Она взяла мою мошонку в ладонь. Я стоял со спущенными штанами и чувствовал ее теплую руку, пока она неторопливо разговаривала с отцом. Я получил направление в стационар. Вечером мне впервые пришлось брить свой лобок. Я впервые пользовался мужским станком, ничего не выходило. Пришлось это сделать отцу.
Утром следующего дня я пришел в стационар. Вскоре мне велели идти на клизму. В туалете какой-то дурак исписал двери и стены калом. Когда я вышел из кабинки, столкнулся с уборщицей, которая обвинила меня. Я ответил, что от клизмы у меня вряд ли бы получились такие четкие и яркие буквы – консистенция «чернил» не та.
Меня, раздетого, накрыли простыней и увезли на каталке к операционной. Поставили обезболивающее и ушли. Я стал замерзать от долгого ожидания. Просил укрыть меня чем-нибудь еще. Спустя пять минут меня протолкнули в распашную дверь и переложили на операционный стол. Было страшно. Врач просил расслабиться и медленно дышать, пока анестезиолог считает до десяти. Я отключился на цифре восемь.
Оказавшись в палате, я мог только моргать. Тело не слушалось. Я с ужасом ощутил, каково было моей парализованной бабушке. Через несколько часов стала возвращаться чувствительность. Первым делом, опираясь на костыли, я дошел до туалета. Меня подбадривал мотив песни “Listen to your heart” группы Roxette, который снова стал популярен благодаря рекламе пива Efes Pilsener. Ее постоянно крутили в перерывах матчей чемпионата Европы по футболу. Я попросил женщину в палате, лежавшую с сыном, дать мне на вечер портативный телевизор, чтобы посмотреть матч нашей сборной против греков. Она отказала. Когда сборная Греции сенсационно выиграла кубок, российская команда стала единственной победившей чемпиона на турнире.
После операции я провел еще пару дней в отделении, чтобы врач понаблюдал за моим швом. Но когда меня отпустили домой, обезболивающее перестало действовать. Хотелось лезть на стену от рези внизу живота. Отец попросил служебную машину, чтобы отвезти меня к матери. Дома я выдохнул. Операция, вызвавшая столько переживаний, была в прошлом. Теперь я мог полностью сконцентрироваться на учебе.
Глава 3. Медальный зачет
К девятому классу мама купила мне черный костюм с темными рубашками, которые можно носить без галстука. Отношение к учебе должно начинаться с внешнего вида. Я отказался от рюкзака в пользу строгого дипломата с кодовым замком, подаренного отцом маме пять лет назад. В коридоре надо мной посмеивались, но я не реагировал. Теперь у меня была броня. На переменах я подходил к стенду с именами медалистов школы с момента ее основания, представлял, что через три года там будет и мое имя. Каждый вечер я смотрел на стену своей комнаты, увешанную благодарственными письмами и грамотами за призовые места в предметных олимпиадах. После занятий я спал около часа, чтобы дать мозгу передышку. Затем проводил за учебниками всю вторую половину дня, до девяти вечера, кроме дней, когда ходил на волейбольные и баскетбольные тренировки по вечерам. Я поставил стол прямо под окном, чтобы смотреть на улицу. Устраивал себе мысленную прогулку время от времени. За четверть я набрал по шесть оценок по каждой дисциплине за работу у доски. Не было ни одной четверки.
С этого года мы, девятиклассники, могли прийти на новогодний вечер вместе со старшими классами. Почувствовав уверенность, я пригласил потанцевать одну из самых вожделенных старшеклассниц. К ней не решались подойти даже ее одноклассники. Я не умел танцевать, однако на какое-то время мог составить ей компанию. Потом попросил сфотографироваться с ней. Парни из моего класса выразили мне уважение. Теперь они воспринимали меня не так, как раньше, что было явно заметно по одному случаю.
К нам в класс перевелся армянин Ара. Он был веселым парнем, не стеснявшимся в выражении эмоций. Как-то раз Ара взял мой портфель, чтобы меня спародировать. В ответ я сильно толкнул его плечом. Тот упал на парту, сдвинув ее с места. Мы «забили стрелку» за школой, чтобы разобраться после занятий. Одноклассники стояли за нами. Я сказал, что мы должны прежде с ним поговорить вдвоем. Не хотелось устраивать драку. Я попросил его больше не выставлять меня клоуном и извинился. Мы поняли друг друга и больше не конфликтовали. Когда он ушел, одноклассники сказали, что решали, за кого будут в случае потасовки. Большая часть была за меня.
Однако не все конфликты были столь безобидными и так легко разрешались. Как-то Макс в столовой перекинулся резкими словами с парнем из параллельного класса, где учились дети, переведенные из коррекционной школы. Тот был старше и гораздо крепче Макса. Они решили разобраться на стадионе. Я говорил другу – лучше не геройствовать. Однако он был полон решимости. Новость о «стрелке» на стадионе облетела всю школу. Собралось не меньше пятидесяти зрителей. Никто не сообщил учителям. Считалось делом чести сохранить тайну бойцовского клуба. Макс нанес пару точных ударов противнику в голову, но тот в ответ его резко нокаутировал, а вдобавок несколько раз пнул лежачего. Гордый победитель выругался, плюнув в поверженного.
Окровавленный Макс сам дошел до дома – не дал ему помочь. Его мать, узнав о случившемся, обратилась в милицию. Их направили в больницу. У Макса обнаружили перелом челюсти и сильное сотрясение мозга. В школу он не ходил больше месяца. Последствия этой драки через несколько лет приведут его к серьезному психическому расстройству.
Из-за того что я не вступился за друга, меня мучила совесть. С другой стороны, я боялся повторения ситуации, которая случилась со мной в детстве от сотрясения мозга, и поэтому не вмешался.
К сожалению, не всегда мне удавалось избежать проблем, даже при должной осторожности. Как-то – это было в ноябре – я обходил магазины в поисках киноновинок. Ко мне подошли три подозрительных субъекта – попросили дать пять рублей для игрового автомата. Я сказал, у меня денег нет, и ускользнул от них, забежав в магазин. Надеялся, что они уйдут, если долго не буду выходить. Однако они караулили меня и, едва я вышел, обступили со всех сторон – требовали отдать все, что есть. Один из них достал из внутреннего кармана нож. Другой занервничал, уговаривая того не делать глупостей. Я сказал, что мне надо купить продуктов, тогда сдачу отдам им. Они проводили меня до магазина. Я зашел и попросил разменять мне сто рублей помельче. А попросить вызвать милицию мне и в голову не пришло. Мне дали две купюры по пятьдесят рублей. Когда я вышел, мои преследователи повели меня во двор. Там сунули свои руки в мои карманы, достали одну купюру, а другая выпала на землю. Я заметил, а они нет. Этих денег им было мало. Они спрашивали, где и с кем живу. Я понял, что эти люди готовы обчистить квартиру, и назвал улицу деда, но другой номер дома, чтобы им не захотелось так далеко идти. Парень с ножом оттолкнул меня, направившись с соучастниками в центр города. Пройдя несколько метров, я решил вернуться за выпавшей купюрой. Это увидел один из них – подбежал ко мне и выхватил деньги. Сквозь свои гнилые и тонкие, как спички, зубы он произнес, что запомнил меня.
Я был так раздосадован своей беспомощностью, что слезы хлынули из глаз. Какая-то пенсионерка, видевшая происходящее, сказала, что у меня очень нехорошие друзья. Я резко ответил: «Никакие они мне не друзья!»
Дома долго думал над всем и решил рассказать матери. Она сказала, что я должен сам определиться, хочу ли оставить безнаказанным такое отношение к себе. Было ясно – нельзя застраховаться от повторения такой ситуации. Я попросил отвезти меня в милицию.
В сером помещении с тусклым светом приняли мое заявление. Мама недолго поговорила со следователем и вернулась домой, где оставались без присмотра мои младшие брат и сестра. Я дал подробные объяснения, а потом меня отвели вниз. В КПЗ спал какой-то бомж.
– Коровин, живо встать! – резко сказал ему сотрудник милиции.
Тот поднялся.
– Это он тебя ограбил? – спросил меня оперативник.
– Вроде бы он.
– Вроде бы или он?
Я вспомнил случай в летнем лагере, когда указал отцу не на того обидчика. В этот раз моя ошибка обошлась бы невиновному дороже. Я попросил, чтобы тот показал зубы.
– Да, это точно он, – ответил я.
Меня отвели в служебную машину. Я долго сидел там, не понимая, кого мы ждем. Мне хотелось успеть к очередной серии «Детей Арбата» по Первому каналу. Я спросил, почему так долго. Мне ответили, что ждут, когда моя мама выйдет. Она давно уехала, сказал я. Разозленный водитель бросил сигарету и быстро довез меня до дома.
На следующий день между мной и Коровиным провели очную ставку. Меня предупредили, что у него открытый туберкулез. Я взял с собой платок, чтобы прикрывать дыхательные пути. Его подельников быстро нашли. Им вменили разбой, совершенный группой лиц по предварительному сговору с применением оружия. Адвокаты могли попытаться доказать, что имел место эксцесс исполнителя. По факту лишь один, не согласовав с другими, достал нож. Тем более он и слова не сказал, что воспользуется им. Однако у меня не было сочувствия к этим людям. Я выступил в суде так, чтобы у них не было шанса претендовать на более мягкую статью. Я хотел, чтобы они сгнили в тюрьме – не за сто рублей, а за то, что унизили меня самым подлым образом. Я просил маму остаться на приговор, чтобы узнать, какое наказание они получат. Двум дали по пять лет колонии строго режима – они были рецидивисты. Одного отправили лечиться в психбольницу. Я надеялся, что они не доживут до освобождения.
В ближайшие годы опасность быть избитым и обворованным мне не угрожала, как и другим потенциальным жертвам этих преступников. Выйдя из суда, я гордо сел в машину с мыслью, что сделал для общества полезное дело. Мама заметила, что во мне есть задатки прокурора.
* * *
В июне 2005 года, по окончании девятого класса, я получил аттестат с отличием. Кроме меня, никто из выпускников средней школы не достиг такого результата. Впереди было еще два долгих года, но казалось, что основной задел для медали выполнен. Это было беззаботное время: я отдыхал, наслаждаясь победой. Однако почивание на лаврах привело к тому, что впервые за все годы я прочитал лишь часть заданной на лето литературы.
В десятом классе у нас сменились основные учителя: одна – по русскому и литературе, другая – по алгебре и геометрии. Теперь отметки ставили по полугодиям. Надо было держать качество в два раза дольше. Учительница по русскому принципиально не ставила пятерок, ведь, по ее мнению, никто из нас не владеет языком на отлично. В свою очередь, преподаватель математики сразу меня невзлюбила. На первом же уроке, увидев мою фамилию в журнале, она пренебрежительно уточнила: «Тот самый отличник?» В любой момент она могла вызвать меня к доске. Вместо решения задач спрашивала дословно правила, написанные в учебнике, будто это стихи. На уроках мы не искали ответы, а запоминали порядок слов в теоремах. Таким образом, одна преподавательница из принципа придиралась к единственной пропущенной запятой, а другая – к недословному воспроизведению теорем.
Макс и Андрей ушли в колледж. Их место быстро заняли два других моих одноклассника. Неожиданно со мной стал общаться рыжий весельчак с ником V., который когда-то обошел меня на выборах главы класса. Он дружил со спортсменом Green, которому я в четвертом классе от обиды сломал карандаши. Они называли себя никнеймами, под которыми играли в компьютерных клубах. У меня же только в этом году появился ноутбук. Распаковывая его, я думал, что тачпад – это дополнительный экран. Мир геймеров был от меня слишком далек. Зато я мог порекомендовать им качественные фильмы. Каждому из них дал посмотреть «Пролетая над гнездом кукушки» Милоша Формана. Они не могли поверить, что фильм снят в 1975 году – им казалось, он смотрится так современно. Это признак классики.
Вообще, с новым ноутбуком произошла забавная история. Мама установила на него пароль, чтобы я не сидел целыми днями в интернете. Пришлось подбирать всевозможные варианты в течение нескольких дней. Потом я задумался, что может быть для мамы личным. Я вспомнил, что ее любимым фильмом были «Унесенные ветром». Она обожала фразу Скарлетт О’Хары «Я подумаю об этом завтра». Паролем оказалось имя героини, причем с одной буквой «т». Теперь я мог днем подключаться к интернету. Мама меня раскрыла через месяц, когда ей пришли телефонные счета. Тогда интернет работал через телефонный модем с характерным набором звуков при подключении.
С десятого класса нашим классным руководителем стал любимый всеми учитель истории О. Ю. На его долговязой фигуре всегда болтался один и тот же светлый свитер. В его преподавании не было системности, но он увлекательно рассказывал об исторических событиях, будто сам был их свидетелем. Его жена, миниатюрная стройная пышноволосая женщина, тоже преподавала историю, однако на ее уроках хотелось скорее услышать звонок. Она преподавала предмет как науку, со всеми условностями. На урок к О. Ю. мы приходили расслабленными, будто в кружок по интересам. Иногда он решал кроссворды на переменах и спрашивал у нас ответы. Как-то он спросил: «Можешь назвать столицу машиностроения в США?» Я ответил: «Детройт». Он был приятно удивлен. Кино о «Робокопе» дало мне полезное знание.
Я приносил О. Ю. видеокассеты с историческими фильмами, а потом и DVD-диски. Он плевался от «Гладиатора» и «Титаника». Зато ему понравился «Ганди», которого он раньше не видел.
О. Ю. был лучшим кандидатом на роль классного руководителя. Green часто шутя обращался к нему «дядя» из-за высокого роста. Тот так же, с юмором, отвечал: «Что, племянничек?» О. Ю. обычно ни на кого не злился, однако откровенного хамства не терпел. Когда одна из наших одноклассниц громко говорила с подругой о своем на уроке О. Ю., он попросил ее выйти. Та проигнорировала учителя. Тогда он поднял нерадивую ученицу из-за парты и вытолкнул в дверь. Она прямиком влетела в косяк.
С сыном О. Ю. я часто соревновался на районных олимпиадах по истории. Тот учился в параллельном классе и заранее знал от родителей ответы на многие вопросы, поэтому из года в год занимал первое место. Однако в десятом классе мне удалось стать победителем в районной олимпиаде по истории. Когда О. Ю. во всеуслышание объявил результаты, то все в классе аплодировали, чтобы уязвить учителя.
В тот год я решил поучаствовать в районном конкурсе на лучшую исследовательскую работу. Начал готовить реферат о таинственной смерти декабриста в стиле научно-популярных исторических передач, шедших тогда по телевидению. Когда я сказал V., чем занимаюсь, он предложил самим сделать фильм. Мне это показалось невероятным, но интригующим. За несколько дней я подготовил сценарий. Мы сделали пробные съемки на цифровую фотокамеру. Результат был ужасным. Тогда одноклассница посоветовала нам сходить к ее знакомому в местное СМИ. Мы не поняли, что она имела в виду редакцию местных «Известий», из-за чего отправились на телевизионную студию. Там в основном занимались прерыванием эфира на общественных каналах, чтобы показывать клипы, заказанные в качестве подарка именинникам. Когда вечером мы пришли на студию, увидели нашего историка, щелкающего фисташки с директором. Оказалось, они хорошо знакомы. Жена историка, обладая модельной внешностью, вела не только уроки, но и передачу с поздравлениями. Мы спросили, где нам найти оператора. Парень, только вернувшийся из армии, сказал, что берет за день съемки 300 рублей.
В первый съемочный день сотрудники музея декабристов удивились, что мы заранее не согласовали свой визит. Однако мы объяснили, что делаем школьный проект. Тогда нам позволили снимать. Нам удалось бесплатно взять интервью у экскурсовода, женщины средних лет с отличными формами. Оставалось посетить несколько удаленных локаций, для чего требовался автомобиль. Дед согласился покатать нас по городу. Мы согласовали новый съемочный день с оператором. Однако оператор был ненадежный: мог уйти в запой или уехать к родителям в деревню. Две недели простоя из-за него! Мы его караулили на студии каждый день. Когда он появился, я сразу позвонил с городского деду. Повезло все снять до темноты.
Однако даже получить запись материала оказалось непросто. В течение нескольких дней входная дверь в студию на первом этаже была заперта. На телефон никто не отвечал. Пришлось залезть на козырек подъезда, чтобы протиснуться в приоткрытое окно. На студии изрядно удивились, как я смог к ним попасть. Они выдали мне диск с записью. Фильм мы монтировали на компьютере друга. Он установил себе программу MAGIX Movie Edit Pro. Без его помощи я бы с ней не справился. Однако V. часто отвлекался и шутил. Приходилось постоянно перезаписывать мой закадровый голос. Мы долго спорили насчет музыки в фильме. В итоге у нас получилась документалка на 28 минут.
Мы показали ее на уроке истории. Одноклассники не скупились на аплодисменты. О. Ю. просил подготовить реферат к фильму. Я почему-то решил, что должен в нем рассказать об истории создания проекта. Историк, увидев черновик, сказал, что это стоит приберечь для моих мемуаров. Следовало превратить фильм в текст с оглавлением и ссылками – я без труда с этим справился. Наш проект в итоге занял первое место в районе. Мы решили сделать рекламный ролик с указанием на награду, чтобы показать его на местном телевидении. Рекламу транслировали два дня подряд, а затем пустили в эфир и сам фильм. Причем абсолютно бесплатно. Я не смотрел показ по ТВ, но узнал, что в студию звонили люди с просьбами показать его еще раз. Я решил включить повторный показ мужу моей матери, Сергею. Хотел доказать ему, что стал знаменит. Однако то, что шло в эфире, смотреть было невозможно. На студии зачем-то усилили звук повторным наложением стереоэффекта. В динамиках гудело от появления эха. Если и первый показ был таким, то, похоже, кто-то пошутил, попросив пустить это снова в эфир. Мама сказала, что на работе все были довольны моим творением. Я отнесся к этому скептически.
Проект отнял у меня много времени. А с учетом работы новых преподавателей каждая хорошая отметка становилась ложкой дегтя в моей отличной статистике. К концу полугодия эти принципиальные учительницы отобрали у меня мечту о золоте. Я получил «хорошо» по русскому и геометрии за первое полугодие. Меня столкнули с пьедестала. Конечно, я был подавлен. Однако с двумя четверками я еще мог рассчитывать на серебряную медаль. Для поступления в высшие учебные заведения цвет не имел значения. Теперь я решил любой ценой бороться за свое будущее и отстоять свой шанс на дорогу отсюда.
На новогоднем мероприятии в школе не было прежней магии. Я обижался на себя за свое упущение. Вернулся домой около десяти часов вечера. Все уже спали. Сел на кухне перед телевизором; по Первому каналу шел «Скрудж» с Биллом Мюрреем. Я не пошел в постель – кинул плед с подушкой прямо на пол кухни и после фильма свернулся здесь калачиком. В тесном пространстве и на полу оказалось уютней, чем в кровати. Там я бы не заснул от мыслей об утраченном золоте.
Теперь учеба мне не приносила удовольствия. Я перегорел от разочарования. Думал лишь о том, как удержать позиции и не сойти с дистанции. Даже купил сборник готовых домашних заданий, чего раньше никогда не делал. Мне надо было знать верные ходы наверняка, чтобы больше ни одна четверка не испортила мое будущее. Однако я не списывал бездумно, а все проверял. Иногда находил ошибки в книжных ответах. В очередной раз убеждался, что нельзя целиком полагаться на других.
Я все больше задумывался, зачем мне знания по физике, химии, алгебре. Все ведь забудется, как только выпущусь! Я сравнивал себя с животным, которое дрессируют. Разве ему нужны трюки сами по себе? Животное выполняет задание ради вкусняшки. Мне же награду придется ждать целый год, причем без гарантий, что я ее получу.
В мае мне исполнялось шестнадцать лет, и я решил отпраздновать по-взрослому. Объявил одноклассникам, что проставлюсь водкой и пивом. В моем доме царил сухой закон, поэтому нужно было найти, где вся наша компания могла бы провести время. Один из одноклассников предоставил гараж родителей. Все девушки отказались от моего приглашения. Я взял с собой три литра пива и бутылку лимонной водки «Эталон». Тогда купить их без паспорта не было проблемой. Нас собралось шестеро. Мы открыли багажник «девятки», чтобы было слышно музыку. Не закусывая все опрокинули по стопке, запили пивом. Через полчаса я снимал на камеру, как парни танцуют парами. Тот, кто остался один, кружился с бутылкой пива.
Сам я сильно опьянел, так что даже не замечал, как часто опорожнял мочевой пузырь при окружающих. По дороге домой меня сильно тошнило. На глазах у двух пенсионерок я изрыгнул все, что выпил. Женщины спросили, не вызвать ли мне скорую. «Да мы уже почти дома», – сказал V., провожавший меня.
Едва я переступил порог дома, мать встретила меня презрительными упреками. Мне хотелось спать. Через пару часов я открыл глаза. На моей кровати сидел дед. Он вспомнил, как зимой, когда мне было восемь лет, мы уехали в лес, чтобы покататься на лыжах. Я нажал кнопку замка на двери, случайно захлопнув машину с ключами. Запасные остались дома, до которого было не меньше десяти километров. Дед не хотел оставлять машину без присмотра в лесу – любой мог разбить окно и угнать ее. Сам он не решился портить свой новый автомобиль и оставил меня рядом с «семеркой», чтобы я приглядел за ней. Когда дед бежал до дома, то стал сожалеть, что предпочел сохранность машины моему здоровью. В итоге все закончилось хорошо: он вернулся быстро, а я не успел замерзнуть. Однако он до сих пор корит себя за то, какой выбор сделал. В заключение дед сказал, что каждый из нас имеет право на собственное решение, но надо помнить: впоследствии может так статься, что никогда с ним не смиришься. После этих слов он пошел к себе домой.
Я ел торт на кухне в полном одиночестве. Никто не смог принять тот факт, что на свое шестнадцатилетие я устроил пьянку вместо семейного торжества.
Тем летом я захотел научиться водить. Дед, пусть и нехотя, согласился помочь мне с этим. Мы выехали на автодром на краю города. Он объяснял все с недовольством – боялся, что я испорчу его машину. Еще постоянно вмешивался в управление и даже резко высказывался в отношении меня. Я никогда не видел деда таким. Неожиданно мы совсем заглохли. Оказалось, что в топливном баке образовался вакуум. После этого случая больше не хотелось садиться за руль.
В последние школьные летние каникулы я переключился на чтение заданной литературы. На одном дыхании прочитал «А зори здесь тихие…» Бориса Васильева. Редкая книга меня так захватывала. Пожалуй, лишь одна – «Мертвые души». В свою очередь, «Война и мир» мне совсем не давалась. Я изо дня в день заставлял себя читать дальше, но терялся во французской речи и десятках персонажей. После многократных попыток я бросил этот монументальный роман. Сосредоточил внимание на отреставрированной советской экранизации Сергея Бондарчука. Общая структура казалась надуманной. Все персонажи словно находились в летаргическом сне. Но батальные сцены невообразимо впечатляли. Я сравнивал этот фильм с другими эпичными полотнами, причем не в его пользу. Исторический эпик Дэвида Лина «Лоуренс Аравийский» я смотрел не отрываясь, как и прекрасный фильм Стэнли Кубрика «Барри Линдон». Эти творения, без толики занудства, дышали соответствующей эпохой. Все-таки не всегда дело лишь в глазах смотрящего, само произведение может иметь недостатки. Хотя, поставив «Ватерлоо» с четкой структурой повествования, Сергей Бондарчук прочувствовал наполеоновскую эпоху, как никто другой.
Этим же летом 2006 года проходил очередной чемпионат мира по футболу. Казалось бы, всего четыре года прошло с первого увиденного мной мундиаля, а я уже так вырос. Мы с дедом смотрели, как Оливер Кан выходит на замену в матче за третье место. Он уже не был основным вратарем, его легендарное время прошло. Не только для меня так быстро менялось многое.
За неделю до 1 сентября меня предупредили, что на линейке я буду нести девочку из первого класса. В голове возник образ: сутулый парень тащит на плече ребенка, который вот-вот с него упадет. Я отказывался, просил назначить кого-нибудь другого. Однако завуч сказала, что лучший из юношей-старшеклассников должен передавать эстафету новому поколению. А ведь эта традиция, в самом деле, часто приносит удачу, подумал я, – старшеклассник, совершающий круг с первоклассницей на плече, как правило, становится медалистом. И я согласился.
Но когда пришла пора взять на плечи девочку, я не смог ее поднять. Присутствующие начали неодобрительно шептаться. Я наклонился и попросил ее обхватить меня за шею. Девочка сидела, можно сказать, на моих руках. Громкий звон колокольчика оглушал мои уши. Со стороны я выглядел не таким сгорбленным – будто тяжелая девочка тянула меня к земле.
В прошлом учебном году администрация города подарила школе видеокамеру, чтобы развивать начатое мной с V. видеопроизводство. Завуч попросила нас сделать еще один фильм, чтобы можно было отчитаться о новых достижениях. Я уже поднаторел в монтаже, сделав несколько любительских клипов, и больше не хотел, чтобы V. вмешивался в мое видение. В прошлый раз он, помимо работы над монтажом, указал себя в титрах и как режиссера-постановщика. Я не стал с ним спорить, хоть он и не руководил съемками. В этот раз мы с ним договорились, что он будет оператором и вторым режиссером. Я должен был стать основным автором в титрах. Мне показалось привлекательной идеей рассказать о церквях нашего города. Я поискал информацию в краеведческой литературе и примерно за месяц сделал реферат и сценарий. В этот раз я не хотел заучивать текст. Записал его на диктофон, чтобы повторить перед камерой из наушника. Я слышал, что так делал Марлон Брандо на съемках «Острова доктора Моро».
Первый день съемок мы начали с руин одного из храмов. Отец рассказывал мне о том, что под землей может храниться золото купцов. Я попросил двух одноклассников взять кувалду и лом. После нескольких отснятых дублей попробовал долбить пол, но быстро понял, что бесполезно. V. к тому времени уже ушел. Я по кругу начал снимать элементы разрушений старой кладки, уделяя все внимание экрану. Вдруг сзади стали доноситься крики. Мне прямо по плечу прилетело кувалдой. Одноклассники хотели пошутить, забросив ее в кадр. Они запустили кувалду в воздух, но им не хватило силы, чтобы она перелетела через меня, и та легла мне на плечо. Из этого эпизода я сделал вывод, что высшие силы меня все же оберегают. Кувалда могла упасть мне на голову и проломить череп либо разбить камеру. Будто судьба дала мне легкий шлепок за то, что я хотел крушить остатки святого места. Так я отделался небольшим ушибом плеча. Правда, несколько лет спустя я узнал, что у меня был выбит плечевой сустав. Кувалда была виновата или что-то еще, точно сказать уже невозможно. Буквально полгода спустя мне также повезло, когда одноклассник в спортзале кинул баскетбольный мяч в затылок. Я этого не видел. Внезапно нагнулся завязать шнурок. Над моей головой с силой пушечного ядра пролетел мяч. Я был в шоке от того, как люди не думают о последствиях своих идиотских выходок. Не стал спускать это с рук. Взял волейбольный мяч и прицельно три раза расстрелял в корпус покушавшегося на меня. Как у капитана школьной команды подачи у меня были мощными.
На четвертый день съемок около новой церкви, на территории женского монастыря, мы неожиданно встретили одноклассниц. Одной из них была отвергнувшая меня три года назад Алена. Она дружила с девочкой, которую к нам недавно перевели. Оказалось, мать-настоятельница – ее родственница. Я попросил организовать нам интервью. Через несколько дней нас пригласили в обитель. Мы были первыми мирскими мужчинами, вошедшими в это сакральное женское пристанище. Нам запретили снимать, но записывать звук позволили. В келье стояло несколько заправленных кроватей и небольшой стол, заваленный документами. За него села игуменья Елена. Она рассказала много интересного о прошлом монастыря, о его святых и реконструкции церкви. Если бы не кончился заряд камеры, мы бы беседовали дольше.
