Попаданцы. В княжеской дружине
Валентина Георгиевна Панина
Два спецназовца Иван Непейдодна и Василий Кречет возвращались с полигона со своим взводом. Увидев светящуюся рамку проскакивают друг за другом через неё и вместо лесной тропинки, по которой бежали, оказываются в бескрайней степи. Чтобы узнать, куда они попали, им пришлось больше недели со всякими приключениями добираться по лесу до людей. Они узнают, что оказались в средневековой Ладоге. Им предстоит узнать, что такое настоящая суровая средневековая жизнь. Освоившись в Ладоге, они поступают к князю в ладожскую дружину. Впереди их ждут тяжёлые испытания. Бойцы готовы пройти всё, лишь бы не уронить звания "спецназовец" перед своими далёкими предками.
Валентина Панина
Попаданцы. В княжеской дружине
То, что было, и то, что будет,
В этот час сплетены в одно,
И дрожит у Богини Судеб
В тонких пальцах веретено.
Течение реки и течение времени не остановить и не вернуть назад. Творец, произносящий слово уже не может его вернуть, ибо слово рождается необходимостью души поделиться радостью, тревогой или сомнениями. Произнесённое слово уже не принадлежит творцу, оно уходит в народ и живёт своей жизнью, возбуждая чувства, будоража мысли и, возможно, вызывая раздражение.
Глава 1
Иван Непейдодна любил исторические романы, история Руси и образование государства, с чего начиналась Русь, его всегда интересовало. Поужинав, он лёг на диван с очередным историческим романом, открыл книгу и прочитал первую строчку: «История Ладоги тонет в туманах». По сведениям, основанным на устных преданиях в «Повести временных лет», Рюрик поселился в Ладоге раньше, чем в Новгороде. Ладога действительно старше того поселения, которое позднее стало Новгородом. Она даже старше Рюрикова городища, находившегося недалеко от Новгорода и бывшего первым укреплённым поселением в округе Новгорода. Именно Ладога, а к тому времени существовала уже не менее ста лет и стала резиденцией правителя, стольным княжеским городом, то есть – столицей складывающейся в Восточной Европе державы Рюриковичей. В дальнейшем столица была перенесена в Рюриково городище, а затем в Киев.
Ладога не была центром Руси, потому что Руси ещё как таковой не было, но она была одним из важнейших центров. Здесь зарождалась Русь...
***
Иван настолько впечатлился событиями далёких времён и ратными подвигами предков, что с утра пораньше отправился в военкомат и потребовал, чтобы его взяли в армию, ему хотелось чувствовать свою причастность к защитникам Отечества. Военком долго, молча, его рассматривал, потом отодвинув в сторону папки, потребовал:
– Колись, парень, что натворил, раз собрался укрыться в армии.
– Ничего я не натворил, просто не успел ещё, а вот если не возьмёте в армию, тогда не исключено что натворю. Да хотя бы на дискотеке подерусь.
– Все мы в молодости дрались и ничего, под статью не попали.
– Вам повезло, а в драке всякое может случиться, когда начинают кулаками махаться, не смотрят куда попал и куда упал.
– А почему в институт не поступаешь?
– Отслужу тогда и поступлю или заочно буду учиться.
– Ну, хорошо, на вот тебе повестку, иди, вместе с новобранцами проходи медкомиссию.
Иван прошёл медкомиссию. Вечером собралась за столом вся родня под фамилией Непейдодна, и посыпались тосты: «За новобранца», «За нашу армию», «За лёгкую службу», «За настоящих мужчин» и за каждый тост, неважно какая была посуда большая или маленькая, наливали по полной и пили до дна. Новобранец не выдержал такого марафона, потихоньку выполз из-за стола, и только добрался до постели, как тут же отключился. А на следующий день, пока дома родня ещё догуливала на его проводах, в который раз пропуская перед чаем «по последней», он уже был в военкомате. Там бегали лейтенанты и старшины из разных частей и подбирали себе новобранцев. Ивана присмотрел капитан из ГРУ ВДВ, быстро схватив за рукав, подвел к группе парней и сказал:
– Стой здесь и никуда ни шагу.
… Долго ли, коротко ли, но вот уже наступили желанные сто дней до демобилизации.
Кто не тянул срочную службу, тот не знает, что такое сто дней до приказа! А это значит, ты уже без малого гражданский человек. Это значит, министр обороны уже выбирает ручку, которой подпишет приказ об увольнении в запас твоего призыва, приготовил чернила, чтобы потом не бегать и не искать их, а канцелярия приготовила бумагу, на которой будет напечатан приказ об увольнении.
Так или иначе, а «дембель», неотвратимо приближался. О приказе, как водится, первыми узнают писари и сообщают эту благую весть под страшным секретом своим землякам. Ну и понятное дело, через полчаса об этом знает уже вся часть. А как иначе! Можно и на этой информации руки погреть, как говорится, кто что караулит, тот то и имеет. И вот новость сделала уже несколько кругов по гарнизону и у вояк начинается после отбоя самое главное: «старики», которые с этой минуты становятся «дедами», возводят всех остальных в очередные звания неписаной казарменной иерархии. Делается это при помощи обыкновенного уставного ремня. Каждый получает по конкретному месту столько условно-символических ударов, сколько месяцев отдано родным Вооруженным Силам. А дальше – больше. Там уже как снежный ком: это лучший кусок за длинным солдатским столом, право не поднимать ногу, когда взвод идёт строевым шагом, за тебя отбивая ноги, старательно выколачивают пыль из притоптанной земли молодые. Это полная свобода от мелкого быта и возможность полностью отдаться мечтам о «дембеле» и ещё десятки различных привилегий, превращающих тебя в привилегированное существо и придающих походке рассеянную величавость, а лицу – сонно-высокомерное выражение. Иван Непейдодна с другом Василием Кречетом, этими правами не пользовались, им почему-то было стрёмно эксплуатировать сослуживцев, за время службы совести осталось чуть, вот они и берегли остатки, чтобы было с чем вернуться домой. Они уже чувствовали острый, волнующий запах «гражданки» и просыпаться, наверное, в последнее время стали так рано, чтобы со вкусом помечтать о ней. Они, как братья-близнецы, в это раннее утро лежали, заложив руки за голову и запустив взгляд в потолок, молча его разглядывали.
– Вася! Ты что собираешься делать после дембеля? – прошептал Иван, чтобы никого не разбудить.
– Целомудренно провести жизнь не получится. Сначала девки, а потом всё остальное. Слишком много их будет вокруг, велик соблазн, никакая работа в голову не пойдёт.
– А я устроюсь охранником на нудистский пляж.
– Будешь куковать на пляже, аки перст един, и на голые задницы поглядывать. И какой тебе с этого кайф?
– Работа кайфовая, загораешь, купаешься, любуешься голыми девчонками и мечтаешь, а иногда мечты сбываются, а зарплата капает.
***
Первые месяцы показали всю прелесть службы в армии, а по истечении полутора лет научили пользоваться парашютом, обещая, если первый не раскроется – выдадут второй. И вот однажды поступила команда быть готовыми к вылету в Чечню. На тренировках наставники не жалели бойцов, ускоренный курс шёл полным ходом, в какой-то момент сидели на "чемоданах", ждали вылета в места боевых действий. После суток ожидания, приказ отменили, и бойцы с облегчением вздохнули. А кому хочется воевать, когда на горизонте уже маячит дембель, а с ним и куча всяческих соблазнов?
Прозвучала команда «подъём».
«Старик» – это сладкий сон после подъёма, пока не придет дежурный по роте и, глядя с умилением на спящего солдата не скажет:
– Вставай! Трибунал проспишь.
Друзья не стали ждать пинка, вскочили и понеслись на зарядку. Во время бега они держались рядом. Василий, запыхавшись, процедил сквозь зубы:
– Как я ненавижу эту зарядку.
– А ты, Вася, капитану пожалуйся.
– А я думал ты мне друг, – буркнул Василий, вырвался вперёд и оставил Ивана одного, но Иван не стал догонять друга, знал, что тот всё равно никуда не денется.
Рота отправилась в столовую. Иван Непейдодна с улыбкой посмотрел на Василия и сел рядом с ним.
– Ну как она, жизнь, Вася? – поинтересовался друг.
– Жизнь прекрасна и удивительна!
– А чё глаз дёргается? – хмыкнул Иван.
– Так от удивления и дёргается…
После завтрака рота выстроилась на плацу для подъёма Государственного флага. Капитан Дмитрий Бенедиктович Хмыря, гордо подняв голову, отдавая честь развевающему на ветру флагу, свысока смотрел на своих подчинённых, бегая глазами вдоль строя и оценивая выправку и блеск обуви. Он был широк в плечах и от природы наделён могучей силой. Родом из украинского села Мудищево, находящегося где-то в жопе мира, отслужив срочную службу, остался в армии по контракту. Он легко жонглировал двухпудовыми гирями, и шутить с ним никто не решался, это было смертельно опасно, ну…, не то чтобы смертельно, но вредно для здоровья. После поднятия флага, он прошёлся вдоль строя, принюхался и мрачно заметил:
– Вы чё лыбитесь, как параши, а? Перегаром от вас несёт – страшно спичку зажечь, чтоб не взорваться к едрене фене. Ночью зашёл в казарму – половина коек пустых! Одна молодь спит, а «стариков» ни одного нет! Где вы были, я спрашиваю? Вы в армии, чтобы заниматься боевой подготовкой, а не в посёлок бегать девкам юбки задирать, да винище жрать. Ррраздолбаи! Вам ваши сто дней долгими покажутся! С сегодняшнего дня буду лично проверять все злачные места в посёлке. Если кого поймаю – пеняйте на себя.
– Вот чёрт, – ворчит Василий, – который день выспаться не дают!
– В дисбате выспитесь! – обещает капитан, вышагивая вдоль строя, – а ты, Кочет, вообще как заноза в моей заднице с первого дня службы!
– Кречет я, тарьщ капитан.
– Ты не Кречет, а Кочет, который не пропустил ни одного курятника! Я не удивлюсь, если во время дембеля твои девки с колясками будут осаждать проходную.
– Ну, Димитрий Беденик… Бенекит… Бекенид… Отец родной!
Пока Василий пытался выговорить отчество ротного, он стоял и, хмуря брови, всё сильнее и сильнее наливался гневом, лицо стало пурпурным, глазки сузились и налились кровью. Видно было, что он готов был схватить бойца и удавить собственными руками.
– Если бы я был твоим отцом, я бы уже сто раз повесился, утопился или выпил яду, накрайняк попросил бы трибунал приговорить меня к расстрелу за такого сына.
– Димитрий Беденик…, ну простите, за Христа ради-и-а…. А чё я такого сделал?!
– Бенедиктович я! И не приплетай сюда Господа! – окончательно взбесился капитан, – из-за тебя вся наша рота без покаяния прямым маршем отправится в штрафбат!
– Дык как… – развёл Василий руками на три метра в стороны, – и это всё из-за меня?
– А чего, для трибунала дело-то нехитрое…. И главное, всё по Уставу! За нарушение дисциплины.
– Ну, Димитрий Бекенид…, тарьщ капитан, разрешите доложить. В процессе патрулирования мною был обнаружен в кустах пьяный салага, если вы на меня обозлились за то, что я с ним плохо обошёлся, так он мне нагрубил, ну я ему и… вломил.
– Щас я тебе вломлю, подлюка голозадая! Ты знаешь, чьим сыном оказался этот салага? Моли бога, чтобы из-за тебя с меня не сняли капитанские погоны, иначе я тогда тебе так вломлю, что тебя свои не узнают! Понял?
– Понял, тарьщ капитан. А, что он тогда делает в армии?
– Папа решил его проучить! Но тебе этого никто не поручал!
– Ёпть! Почему я всегда у вас крайний, тарьщ капитан?
– Не зли меня, Кочет!
– Кречет я.
– Отставить! Я сказал Кочет, значит Кочет!
Первым в строю стоял Иван Непейдодна. Он был высок, широкоплеч с озорным взглядом, за что часто получал наряд внеочереди. Никто не понимал, чем он привлекал женщин и сам он уже счёт им потерял и не факт, что после него не осталось прямых наследников не только дома, но и в месте службы. Трудно сказать, что именно в нём завораживало женщин. Рост – это однозначно, какая женщина откажется иметь у своих ножек русского богатыря, защитника Отечества и эти милые создания гроздьями вешались на крепкую шею Ивана. Капитан подошёл к Ивану, осмотрел его с головы до ног и ехидно ухмыльнулся.
– Ну, ты и Непейдодна, ну боец, ну красавец! – и вдруг как заорёт, – ты какого хрена меня перед проверяющими позоришь?
– Тарьщ капитан! А что я такого сделал? – у Ивана от удивления брови на лоб полезли.
– Ты овцой-то невинной не прикидывайся! Нахрена тебе целый пакет презервативов? Ты в армию пришёл служить или в бордель к девкам заглянул на огонёк?
– Это не мои. Подстава, тарьщ капитан. Зачем мне столько?
– Видно, пока тебя за руку не поймаешь, ты не сознаешься.
– Зачем же мне на себя наговаривать, тарьщ капитан! Да и как вы собираетесь меня ловить за руку?
– С другом вон, с Кочетом, поделился бы, – ехидно улыбнулся капитан, – а то девки уже сейчас за ним бегают с колясками, а до дембеля ещё настрогает.
– Димитрий Бедекит…, блин, тарьщ капитан, за мной ещё никто с колясками не бегает, – обиделся Василий, – зря не наговаривайте.
– А это мы увидим во время дембеля. Я тебе Кочет не завидую, порвут тебя девки, как Тузик грелку.
– Кречет я.
– Ага! Кречет птица сильная, умная, выносливая и осторожная. А ты? На зарядке еле ноги передвигаешь, осторожности в тебе ни грамма, вон девки у ворот подкарауливают тебя, я уж не говорю про твой ум, его отродясь у тебя не было.
– Тарьщ капитан! За что вы со мной так?
– А ты подумай, если не согласен!
После всех пререканий капитан подошёл к Василию Кречету, он стоял рядом с Иваном и уставился на Василия глазами буравчиками, как дуло двустволки. Василий тоже буравил капитана, но в отличие от чёрных глаз капитана у Василия они были голубые, как будто их выточили из сапфиров или голубых алмазов, с длинными девичьими пушистыми ресницами и невинным взглядом. Василий тоже имел большой успех у женщин, стоило этим драгоценным камням коснуться взглядом жертвы, как она теряла разум, а в результате и честь.
– Ну и чего ты уставился на меня? – вызверился капитан.
Когда командир в плохом настроении, бойцы знали, лучше не выказывать никаких эмоций и держать рот на замке. А как вы хотели? Командир всегда прав. Василий, вытянувшись по струнке, ел глазами командира и молчал. Рота уже полчаса стояла на плацу, но экзекуция всё продолжалась, и конца ей видно не было. Все знали, что лучше молчать, когда капитан с азартом изгаляется над бойцами. Какими бы матерными и витиеватыми оскорблениями капитан не крыл всех подряд, находя для каждого бойца «доброе» слово, все замерев в восхищении, молча слушали, раскрыв рты. Запоминая от слова и до слова новые незнакомые им доселе ругательства, ахая в душе и проникаясь уважением к нашему великому и могучему русскому языку, с его разнообразными формами общения от ребёнка до раздолбая.
