На небольшом расстоянии от замка струится превосходный и изобильный источник (булак); Надир-Шах его огородил стенами, окружив садом, соорудив здесь прекрасный павильон изящной архитектуры с портиком в три аркады с полным сводом.
Источник выбегает у подножия обособленной горы треугольной формы, наиболее выдвинутой на равнину. Две стороны треугольника разрезаны до вершины с юга и северо-запада. Третья сторона склоняется к равнине.
Две разрезанные борозды представляют собой множество слоев от 2 до 3 футов толщины жесткого белого мела с блестящими разрывами и остатками окаменелостей.
На одном разрезе, смотрящем на юг, я насчитал около полутысячи слоев; если бы эта удивительная борозда, похожая на стену, не существовала, то слои, продолжаясь, спешили бы отложиться на гребне другого более древнего мелового холма, составляющего целое с остатками горной гряды; но вместо этого прекрасная ровная долина разделяет два меловых уровня, оба принадлежащих к группе белого мела.
Нельзя найти более полного и определенного подтверждения значения актуальных геологических разделений и универсальности характерных окаменелостей, по которым они узнаются, чем в этом белом меле Шах-булака. Я соединил вместе в слое, составлявшем часть нижнего холма, три теребратулы, свойственные белому мелу Мёдона, Рюгена, Англии и т. д. Terebratula carnea, octoplicata и plicalitis, связанные с морским ежом, которого я зарисовал Ve sеrie (gеologie, fossiles, pl. 1, fig. 19, 20 et 21) и назвал Catopygus, а господин Агассиз изменил в Caratomus avellana.
Подножие разреза горы, смотрящего на северо-запад, омывается Хачинчаем, название которого напоминает о древнем княжестве Хачен, располагавшемся внутри гор, где река имеет свой исток; оно существовало с достаточно отдаленной эпохи и вплоть до четырнадцатого столетия.
Надеясь найти некоторые остатки многих памятников, рассеянных по берегам Хачинчая, я оставил Али и своих проводников в замке Шах-булак, приказав им идти ожидать меня в деревню, видневшуюся вдалеке; и спешившись, я приготовился взобраться на гору Шах-булак, после того как посетил прекрасный источник, выбегавший из первого мелового слоя, возникающего, чтобы образовать гору.
Почти весь склон оказался покрытым великолепной весенней растительностью; барвинок, горох[53 - Pisum sativum. Вот названия некоторых других растений, которые я привез отсюда: Vicia faba, Fedia hamulosa, Asperula arvensis, Erysimum leptophytum, Scutellaria bractealis, Lagoceris Nemaucensium, Trigonella?..], фиалки и вид фенхеля с желтыми цветками, смешались с аргемоной Армении Турнефора (Tournefort) и с миндальными деревьями в цвету[54 - Prunus (Amigdalus) incana.]; инжир и гранат пустили свои корни на борозде разреза с другими туземными деревьями, в том числе неопалимой купиной[55 - Mespilus pyracantha.], спирея с листьями ивы[56 - Spir?a salicifolia.] и Ephedra monostachya.
В крайнем углу вершины горы на высоте одной тысячи футов, откуда открывается величественный вид на Карабах и на интерьер гор, главным образом на долину Хачинчай, я обнаружил руины маленькой армянской церкви из тесаного камня, восходящей к одиннадцатому или двенадцатому столетию. Она крестовокупольная; три опоры расположены полукругом; а четвертая, квадратная, находится напротив алтаря. Свод входных врат поддерживается двумя колоннами, грубо подражающими ионическому стилю[57 - Посмотрите по восстановленному возвышению – IIe sеrie, pl. 6; а в отношении плана – IIIe sеrie, pl. 4, fig. 9.].
Все тесаные камни интерьера и снаружи пропечатаны знаками – армянскими письменами или другими фигурами, как в Тигранокерте, и что мы находим в сооружениях десятого, одиннадцатого и двенадцатого столетий в Западной Швейцарии![58 - Например, коллегиальный храм Невшателя, церковь аббатства Святого Иоанна у Серлье, кафедральный собор и ворота Базельского моста и пр.]
Рядом с церковью возвышается большой армянский крест формы, характерной для Джульфы, со следующей надписью:
«Я, Шахин-Шах, сын Ашода, воздвиг этот крест в память моей души. Я прошу сопричастности ваших молитв»
На срезе камня читается дата «712 год» (1263 от Рождества Христова)[59 - Мне неизвестно, одной и той же эпохи дата и надпись.].
Занявшись зарисовкой и созерцанием из этой обсерватории церквей, деревень, обрамлявших Хачинчай, моя отлучка оказалось продолжительнее, чем я ожидал; я находился еще на стремительных склонах горы в поисках стези среди зарослей и оврагов, когда меня внезапно застигла ночь. Почти в своей полноте взошла поистине красная луна над мглистым горизонтом; но ее свет оказался слабым, чтобы мне обнаружить путь посреди лабиринта впадин, наполненных водой и ограненных кустарниками, избороздивших эту обширную равнину. Ничто не говорило о приближении к деревне – ни башни, ни черепичные крыши, ни беленые стены. В нескольких направлениях я услышал лай огромных татарских собак: я сильно смутился. Я не придерживался того направления, в котором, как я предполагал, находилась деревня. После полуторачасового старания мне почудилось, что я достиг цели и шел очень довольный, окликая Али, когда вместо ответа случайно оказавшиеся здесь два всадника оскорбили меня, спросив откуда я взялся и в этот час пешком, посмеявшись надо мной как будто я был бродягой. Они уехали, не удосужившись ответить на мои вопросы. Когда они уже удалились, я упорствовал на том, чтобы узнать, где находился Али; высказывания этих двух всадников произвели столь ужасное последствие в отношении меня, что никто не соизволил мне ответить в толпе меня окружавших путников, кроме бедного Татарина, который, откликнувшийся на обещания, предложил мне идти с ним, сказав мне, что тот остановился в соседней деревне. Он меня повел через поле, защитив от ужасных собак, чувствовавших приближение чужестранца, и мы оказались без происшествий у татарского владетеля, у кого поселился Али. Мой спутник по странствию пребывал в сильнейшем волнении; видя, что я не вернулся, он в своем беспокойстве направил на мои поиски определенно тех двух всадников, столь меня хорошо встретивших: они не могли и подумать, что пеший человек, бредущий сам посреди ночи, являлся тем, кого искали. В чем они затем усомнились, ведь они не вернулись обратно, чтобы дать отчет о своей работе; мы попытались догнать их у Шах-булака, дабы сделать им выговор на предмет нанесенных ими оскорблений: мы их там не нашли; они исчезли или скрывались.
Наш новый хозяин нас принял уже в своем шатре, а не в своем зимнем жилище; он возводился из плетеного материала и покрывался войлоком; внутри было очень чисто; ковры, распростертые на полу, служили диваном, на котором нам подавали, правда, очень поздно, татарский ужин, в котором рис предстает всегда основным блюдом.
Утром нам предоставили лошадей до станции Тертер, где мы пересели на телегу или русскую почтовую повозку. Мы проехали равнину, насколько хватает глаз на восток и на запад. Все то, что орошается, было возделано. Ирригационные каналы, протянутые от Хачинчая и Тертера, разрезали сельскую местность во всех направлениях.
Уже дни стали очень теплыми, и Татары оставляли свои кишлаки или зимние жилища, чтобы сняться лагерем и идти искать свои летние пристанища на горах. В каждое мгновение мы встречали караваны и отдельные семейства, как и те, которые столь необыкновенно появились в долине Бергушета. Эти непрестанно возобновляющиеся картины делали очень одушевленной эту равнину, столь мертвую и столь пустынную в течение зноя: с трудом набирается по два или три человека на деревню, чтобы в ней заботиться о недвижимом имуществе.
На станции Зейва, следующей за Тертером, Али меня покинул, чтобы навестить одну из своих сестер, выданную замуж по соседству, и я продолжал один свое путешествие. Вскоре у меня появилась возможность убедиться в полезности проводника, предоставленного мне правительством.
Прибыв на станцию Куракчай, последнюю перед Елисаветполем, я располагал еще днем и надеялся продолжить свое странствие и оказаться в этом городе еще до ночи. Уже запрягли мой скромный экипаж, сдав на хранение мой багаж, и я уже собирался, поднявшись, уезжать, когда прибыл на станцию комендант Шемахи некий полковник Орлов, который, не найдя свежих лошадей для продолжения своего пути с двумя тяжелыми каретами, имел хамство приказать насильно выпрячь тех, которые были запряжены в мою телегу, на которую я только что сел. Я протестовал против подобной грубости; я взывал о протекции и учтивости, которые мне полагались благодаря особому распоряжению барона фон Розена. Полковник лишь смеялся и насмехался надо мной; и он оставил меня здесь, меня, бедного иностранца, кому должен покровительствовать. Мне следовало ожидать, когда отдохнут доставившие его лошади, и только ночью я выехал с этой несчастливой станции.
Но лошади, которых кормили ячменем для стремительного пути полковника и которым снова дали ту же пажить, прежде чем впрягать их в мою повозку, по дороге трижды закусывали удила. Последний раз это случилось на широкой площади, тогда пустынной, Елисаветпольского базара, где мы рисковали разбиться на тысячи кусочков напротив навесов лавок, вырисовывавшихся под всеми видами причудливых форм при свете луны. На краю площади, чтобы нам попасть к немецкому постоялому двору, понадобилось проехать через старые ворота внутреннего базара и повернуть в правый угол. Понесенные лошадьми, как уже мы пережили, мы рисковали на проезде, подвергшись смертельной опасности, быть разбитыми о стены… В этом замешательстве мой почтовый ямщик сообразил направить лошадей вдоль Гянджи-чая: прибыв к низу берегового откоса на виду реки они внезапно остановились.
Елисаветполь или Гянджа
Елисаветполь заключает в своей просторный ограде не меньше 17 верст (4 лье) по окружности, три обширных квартала, простирающихся на два берега Гянджа-чая, имея в этом направлении 6 верст в длину на 4 версты в ширину.
Самый большой из этих кварталов называется Килисса-Кент (село церкви), населенный по большей части Армянами и расположенный на правом берегу Гянджи.
На левом берегу реки напротив Килисса-Кента есть квартал Гянджи, собственно говоря, населенный Татарами, за исключением более новой части, именуемой Норашен (новый город) и занимаемой Армянами.
Эти два квартала окружены в общем стеной из глинистой земли, укрепленной время от времени башнями.
Третий квартал под названием Багманлар (сады) расположен вне этой ограды на левом берегу реки вверх по течению. Он населен только Татарами.
Крепость Гянджа, расположенная на наивысшей точке левого берега, возводилась несколькими европейскими инженерами. Она защищена шестью бастионами и охватывает пространство поверхности более одной версты поперек. Бастионы и куртины сделаны из камня. Хан здесь имеет свое главное местопребывание.
Население всего города, распределенное по 2 515 домам, может достигать 16 200 жителей, из которых 11 100 татары, а 5 100 армяне: от 6 до 7 человек на дом.
Поначалу удивляет, что столь малое население нуждалось в площади, равной французскому квадратному лье, что дает каждому жителю 9 000 квадратных футов территории, а каждому домохозяйству – радость пользования двумя паузами[60 - Пауза – мера поверхности в Невшателе, равная 25 603 ? квадратных фута Франции.]. В Елисаветполе, как и в Эривани, почти каждый дом обладает своим садом: их здесь насчитывается 1 394, 718 из которых засажены виноградом, а 676 фруктовыми деревьями.
Лучшая часть города, куда я направился, концентрируется вокруг большой площади, которую я столь внезапно пересек, и которая измеряется в 500 шагов длины и 100 шагов ширины. Ее осеняют превосходные платаны: нескольким из них более 250 лет. Великолепная мечеть, построенная Шах-Аббасом Великим, затененная платановой рощей, еще более прекрасной, нежели платаны на площади, замыкает южную сторону. На восток распростерт обширный караван-сарай, весьма пострадавший во время последней войны.
Город имеет около 250 торговых лавок, обладая большим количеством ткацких станков для производства шелка. Согласно господину Евецкому каждый год его вырабатывается сорок пудов (16 центнеров).
Господин фон Штевен, посетивший Гянджу в 1805 году, немногим позднее взятия этого города Русскими, дает очень интересные подробности о состоянии шелкового дела в ту эпоху. Он насчитывает всего 120 ткацких станков. Шелк выпускался главным образом в Гяндже, остаток делался в Шемахе. Тифлис снабжался шелковыми тканями с производств Гянджи.
Мове есть название, данное наиболее совершенной и плотной ткани, предназначенной для шитья сорочек.
Дараже менее плотная и менее добротная ткань, но прочнее тафты; оно используется для белья.
Шейдише предстает полосатой, очень прочной, но жесткой при прикосновении, она служит для женских панталон.
Производится еще несколько видов тканей, в том числе для платков; но они ужасные. Тем не менее, есть черные шали от четырех футов в поперечнике, которые хорошего качества.
Отрез мове от 8 ? в длину стоит 12 абазов или 13 франков 60 сантимов. Дараже стоит почти столько же, но отрезы больше. Обычный цвет красный; другие цвета почти отсутствуют: зеленый, желтый и фиолетовый встречаются очень редко.
Геленендорф, пятница 13 апреля
Геленендорф находится в 10 верстах от Гянджи или Елисаветполя на юге у подножия Сариаля, который напротив Гянджадага на западе, двух гор, разделенных Гянджачая, протекающего через Гянджу. Мне было очень любопытно увидеть эту новую колонию.
Чтобы мне туда попасть, я пересек сначала Гянджичай, затем армянский город или квартал Килисса-Кент, имевший 2 версты в длину. Величина, большая протяженность города происходит, как я уже говорил, не от количества домов, но от множества садов, которыми окружен каждый дом. Большая улица города во многом подобна узким путям, зажатым между высокими стенами, которые проходят через наши виноградники. Следуя по ней, мы видим лишь уродливые и полуразрушенные двери справа и слева. Нет ни одного примечательного дома. Поверх этих высоких глиняных стен кирпичи и скрученные булыжники раздвигают ветви орешников и инжира, украшающих сады. Маленький ручей, куда приходят женщины в чадре почерпнуть воды для домашнего хозяйства, занимает почти треть ширины улицы и освежает подножие превосходных платанов или чинар, ив и других деревьев, рассеянных тут и там вдоль улицы.
Гласный герб города от 1843 года из Гербовника Александра фон Винклера
Эти деревья изумительной красоты есть лучшее в Елисаветполе. Большая часть чинар (Platanus orientalis) видели несколько столетий, проходящих над своими вершинами, и их цветение, когда посреди лепестков распустилась только половина, радует взор, утомленный протяженностью иссохших степей Карабаха.
Но Еллисаветполь хорош и населяем только зимой и весной; жаркое время года здесь смертельно. Зной тут удушающий[61 - В анонимной публикации о Южном Кавказе по-русски находятся наблюдения, сделанные в Гяндже в 1829, 1830 и 1831 гг. с помощью термометра Реомюра; но наблюдения проводились только на солнце. В июле и августе 1829 года он поднимался до 46?, в 1830 году от 38 до 46?, а в 1831 году от 32 до 44?. Путешествие, т. II.] в июле и августе; он становится невыносимым вследствие испарения всех садов, орошающихся, как и в Эривани.
Впрочем, часть этой ограды оставлена и представляет довольно значительные гниющие пространства, как руины Сукумкале и Эривани[62 - Смотрите выше, т. I.].
Сильная зловонная жара вынуждает часть жителей спасаться в горах, и комендант, гарнизон, госпиталь и пр. спешат в это время стоять лагерем в Зурнабаде на берегах Гянджи, у подножия высоких гор.
Кажется, что эта антисанитария датируется издавна; ибо в тринадцатом столетии Абульфида сказал уже о Кангахе, как он его называл: «Город построен на равнине, изобилующей садами, нездоровой, богатой на инжир, о котором говорят, что если его вкусить, то будешь охвачен лихорадкой»[63 - Buschings Magazin, 5 Theil, p. 315.].
Едва выйдешь за пределы города, защищаемого стенами из глинистой земли, так оказываешься на каменистой равнине, обрамляющей правый берег Ганджичая; частично на ней городские Армяне выращивают пшеницу, остальное предстает степью и скверной пажитью; основание этой равнины земля или белый мел, приносящий бесплодность, как только он выходит на поверхность.
Большая чинара, красивейшая в крае, совершенно здоровая и 26 королевских футов в обхвате, в 2 футах выше земли, отмечает 5 верст, то есть половину пути между Елисаветполем и Геленендорфом, служа границей территории этой колонии. Данная часть владения поселенцев плохая, иссушенная и испытывает недостаток воды.
Деревня состоит из двух широких улиц, украшенных фруктовыми деревьями и низкими домами с двумя окнами, фасады которых выходят на улицу; стены складываются из белого мелового камня и глины; крыши плоские и покрыты глинистой землей, как и по всей стране.
Интерьер повсюду один и тот же: выйдя со двора, мы попадаем через небольшую кухню в горницу, оборудованную печью и с тремя окнами, два из которых выходят на улицу; с другой стороны кухни есть комната, служащая кладовой, а дальше – конюшня. Некоторые дома имеют погреба. Сады расположены за двором, каждый в них сажает то, что пожелает.
Церковь, той же самой постройки, что и дома, находится почти в центре деревни посередине маленькой торговой площади.
Геленендорф насчитывает 149 семейств или домов. Учитывая его население, земли, которыми владеет деревня, довольно незначительны, их недостает для зерновых; источники воды редкие.
Орошаемые земли пребывают в пользовании общины, каждый год по очереди они переходят к другому владельцу.
Пахотные угодья, расположенные на горе Сариаль, распределены между жителями, чтобы ими распоряжаться по своему усмотрению; они не являются орошаемыми.
Деревня до настоящего времени занимается зерновыми культурами, картофелем, виноградниками; но все это неважные отрасли экономики, поскольку для производства этих сельскохозяйственных товаров нет должного водоотвода.
Белое, розовое или красное вино; оно приятное, достаточно крепкое и выделяет много углекислого газа, как вина, виноград для которых произрастает на меловых почвах; оно приближается по вкусу, особенно белое, к винам Судака в Крыму. Геленендорф продает мало вина; татарское население, образующее почти подавляющее большинство жителей равнины Карабаха и Елисаветполя, не пьет, а Армяне Елисаветполя слишком скупые, чтобы его покупать; впрочем, они выращивают в самом городе достаточно для своего потребления. Живущие в Елисаветполе Русские всегда предпочитают Кахетинское вино, которое не дороже Елисаветпольского; а везти оное вино в Тифлис стало бы бесполезным по тем же самым причинам: значит, эта отрасль экономики почти ничтожна для колонии.
Даже если бы деревня Геленендорф обладала еще большими наделами, чем у нее есть, и получала бы урожай вдвое больше, чем собирает сейчас, для жителей всегда оставалось бы это скудной отраслью экономики, поскольку все ее соседство, включая Карабах, столь богато природными ресурсами, что конкуренция невозможна в подобных удушающих обстоятельствах.
Но в остальном, несмотря на то, что у деревни нет ничего лишнего для экспорта, однажды в деревне может не хватать хлеба. Поля, в течение первых лет пребывавшие в прекрасном состоянии, уже частично истощены; необходимость производства продуктов питания для потребления в самой деревне вынуждает засевать землю, нуждавшуюся в отдыхе, тогда как ее площадь слишком незначительна, и если это продлится еще несколько лет, то сельским жителям угрожает голод. Стало быть, зерновые культуры не могут быть источником богатства для Геленендорфа.
Являлось бы отличным ресурсом и то, что смогло бы унавозить землю, и его, возможно, хватило бы на это небольшое количество возделываемых земель. Но как необходимо кормить скот, чтобы произвести навоза в достаточной массе, когда все богатство выпасов колонии состоит в засушливой степи?
Скудность кормления еще одна причина, объясняющая малый удой с каждой коровы; пока молоком питается теленок, она его дает почти 1/4 или 1/5 от того, что давала бы швейцарская корова; но в промежутке от 5 до шести месяцев молоко иссякает, пока корова снова не рожает.
Мы видим еще, что производство сыра и масла не может быть ресурсом. Редкий случай, когда жители Елисаветполя покупают немецкое масло; Армяне предпочитают низкокачественное татарское масло, которое в ходу, а Татары не едят того, что произведено христианами. Впрочем, все изготавливаемое в Геленендорфе едва хватает для потребления колонии.
Из только что сказанного мной совершенно очевидно, что торговля скотом никак не может учитываться в доходах деревни. Впрочем, как бороться против цен татарских кочевников, все богатство которых состоит в домашних животных, которых они выращивают для продажи? Они могут уступать их по столь низкой цене, что никто не сумеет извлечь выгоду, занимаясь этой отраслью экономики рядом с ними.
Поселенцы в основном выращивают пшеницу; они засевают рожь, как и ячмень, для производства водки; у них почти нет овса.
Итак, согласно представленной мной картины, необходимо, чтобы деревня Геленендорф нашла бы другие отраслевые источники, другие ветви хозяйственной деятельности, направленные на производство экспортных товаров как для России, так и зарубежья. Благодаря попечению и добрым советам господина Гогенаккера (Hohenacker) колонисты начинают чувствовать данную необходимость. Господин Гогенаккер обеспечил их семенами краппа или марены, с которыми несколько поселенцев провели увенчавшиеся успехом опыты; вот уже второй год всходов, и сила растения радует глаз.
Но это лишь опыт; сколько лет еще пройдет, пока эта культура станет общепринятой; впрочем, она из тех, что требует вящего терпения, и три или четыре года ожидания слишком долгие для того, кто должен жить изо дня в день.
Деревня расширила пространство своих садов; но Елисаветполь столь богат на фрукты, что никогда поселенцы не найдут их исчерпания. То же самое касается и картофеля.
Только сухофрукты могут стать однажды источником процветания для Геленендорфа; в таком случае должно располагать фруктами, составляющими эту торговлю, а до сих пор выращивались лишь обычные фрукты. Господин фон Штевен, филантропия которого не ограничивается одной из сторон Кавказа, от своей щедрости отправил несколько саженцев чернослива для сушки, а также оливковых деревьев. К сожалению, последние погибли; наоборот, чернослив прекрасно прижился; можно надеяться собрать некоторое количество ягод уже в этом 1834 году, ведь эти первые саженцы послужили основой для нескольких других посадок. Стоит уповать, что чернослив обогатит Геленендорф, а имя господина фон Штевена будет благословлено всеми его жителями.
До сих пор культура шелковичных червей не входила в экономический план жителей деревни по очень простой причине: уход, который необходимо обеспечить за этой гусеницей, приходится как раз на то время, когда накапливаются сельские работы, когда возделывание полей, виноградников, садов и сенокосов требует больше всего рук, а у населения деревни еще нет излишков, которые можно было бы использовать в этой отрасли предпринимательства без ущерба для нужд сельского хозяйства.
Индиго не принесло успеха несмотря на попечение господина Гогенаккера. Хлопок с длинным шелком заслуживает того, чтобы его начали выращивать, проведя несколько опытов с большей осторожностью, поскольку до настоящего времени, как я полагаю, все они оказывались бесплодными.
На данный момент положение Геленендорфа очень шаткое: жители вынуждены ограничиваться или отказываться от отраслей сельской экономики, не подходящих для сельской местности или почти не приносящих доходов, чтобы охватить другие отрасли будущего процветания. Подобное не совершается в мгновение ока: известно, с каким трудом крестьянин выходит из своей рутины, внедряя новшества. Впрочем, сколь испытаний, сколь попыток не окажутся безуспешным, прежде чем будет обретен добротный метод возделывания, лучший способ экспорта своих новых продуктов и пр. пр., когда, тем не менее, человек должен существовать.
Невзирая на все сложности, это необходимое изменение осуществилось бы без труда и могло бы рассчитывать на совершенный успех, если бы деревня не оказалась в самом плачевном материальном положении.
Большинство жителей деревни обязаны короне столь значительными суммами, что невозможно в этом состоянии вещей, чтобы они сумели погасить их, даже в лучшем волеизъявлении. Большая часть плательщиков должны больше, чем у них есть. Сумма от 1 000 до 2 000 рублей серебром ужасно велика для простого крестьянина, который едва зарабатывает на самое необходимое. Такое накопление долга происходит не по вине поселенцев. Едва деревня начала процветать и выходить из множественных трудностей, как оказалась разграбленной в течение войны 1826 года Персами, а особенно мятежными Татарами Карабаха, являвшимися наиболее ожесточенными против Русских. Урожай, фрукты, зелень, – все было уничтожено; не оставалось ни одного плуга, ни одного орудия, ни одной двери, ни одного окна, ни одного гвоздя, – все похищено вместе со скотом. Ничего не сохранилось, и жители Геленендорфа, зайдя в деревню, обнаружили лишь свои пустые хаты и голую землю.
Правительство было щедрым, выдав денежные авансы для покупки предметов первой необходимости: поначалу думали, что это подарок, но ничего подобного. Теперь оно потребовало возмещения этих авансов, которые вместе с кредитами, взятыми при основании деревни, ложатся огромным бременем на обездоленных поселенцев. Им давалось три года для погашения долга; но присутствует физическая и моральная невозможность осуществления этого. Присовокупите к несчастьям этих бедолаг чуму, опустошавшую деревню во время войны с Персией и требующую ликвидации большого количества своих последствий. После чумы заразный брюшной тиф унес за месяц жизни 37 жителей деревни, последовавшая за ним холера усугубила страдания колонии.
Число рук значительно уменьшилось, но долг всегда тот же самый: он рос все годы; уныние овладело трудолюбивыми поселенцами, не видевшими конца своим несчастьям. Как хотелось бы, чтобы к ним вернулась решительность в делах. Эти изменения в сельском хозяйстве и предпринимательстве требуют времени, терпения, и не у человека, обессилившего под бременем долга, их нужно искать.
Таково состояние вещей в Геленендорфе. Разве не было способа найти быстрое и эффективное лекарство от этого? Не могла бы корона пожертвовать частью долга или, по крайней мере, авансами, взятыми после войны с Персией в 1826 году? Не могла бы она установить более длительные сроки для погашения остального?
Разве она не должна поощрять тех, кто предпринимает новые попытки возделывания, снабжая их необходимыми семенами и поучительными наставлениями? Правительство желает ввести в своих провинциях новые культуры, благоприятствуя им всеми средствами, в том числе марену, хлопок с длинным шелком, индиго, шелк и пр. Что может быть для него прекраснее, чем возможность начать с колоний, с того же Геленендорфа, пребывающего в положении, в котором лучшего и желать нельзя; он подал бы хороший пример остальным жителям страны, Армянам и особенно Татарам, самым суровым и упрямым людям в мире, когда дело доходит до принятия полезных изменений и сельскохозяйственных новшеств.
Население Геленендорфа из Вюртемберга и Швейцарии; оно полностью протестантское, и институт Базельских миссий обеспечивает его своими пасторами, равно как и другие колонии.
Геленендорф построен недалеко от месторасположения древнего села, которое могло быть значительным. На обширном пространстве территории на юго-восток от нынешней деревни мы видим лишь углубления, лишь обломки стен из глинистой земли и булыжников.
На запад от этих развалин находятся двадцать или тридцать могильных и очень интересных холмов. Поселенцы их раскопали по большей части, чтобы извлечь строительные материалы. Вот приблизительно их внутренняя форма.
Под плотным слоем земли в несколько футов (2 или 3) достигаешь скопление булыжников, образующее шлем; они удаляются и получается свод, поддерживаемый можжевеловыми балками (Juniperus excelsa), а снизу второй свод из плоских камней от 6 до 8 футов в длину, белых, происходящих из окрестных карьеров. Склеп простирается под ним. Здесь находятся сосуды черной неизвестной керамики, которые могут содержать прах и сожженные останки, разбросанные вокруг разбитых сосудов; ибо со временем своды рассыпаются и больше не найти ничего цельного. Эти могильные холмы имеют от 20 до 40 футов в диаметре и до 10 футов высоты над почвой: некоторые из них заключают по два склепа. Мы обнаружили в одной из этих могил вид медной жемчужины. Эти курганы принадлежат очень древнему населению и предшествующим христианству временам.
Что касается скелетов, часто обнаруживаемых при раскопках в нынешней деревне, я не знаю, к какой эпохе они восходят.
Я пребывал в немецком постоялом дворе в Гяндже, когда встретил швейцарского колониста из Геленендорфа, которому выразил желание посетить колонию и увидеть господина Гогенаккера; он захотел послужить мне проводником, сопроводив меня к господину Гогенаккеру: мы его не нашли; нам сказали, что он отправился на одну из своих маленьких экскурсий по ботанике в местность, где Гянджичай пересекает лабиринт последних выбросов мелафира, прежде чем войти на большую равнину Куры. Этот мелафир часто похож на свой аналог из Шуши или Ахалцихе, состоящий из фрагментов более древнего порфира, связанного порфировой пастой. Вся гряда Гянджидага кажется сложена из подобной скальной породы.
Мы достаточно долго брели между скальных ступенчатых стен и среди букетов деревьев и кустарников, окаймляющих излучины Гянджичая; наконец, мы обнаружили под высокими осинами искомую группу: господин и госпожа Гогенаккер усердно занимались тем, что вкладывали между листами бумаги весенние растения, пока деревенский пастор со своей женой, сидя у подножия дерева подле корзины с прохладительными напитками, наблюдали за ботаниками. Это совершенно новая картина для всякого, кому доводилось провести месяц среди Татар и Курдов. Поскольку чувствительно тогда радушие, исходящее от людей, напоминающих ту же отчизну, тот же культ и тот же язык!.. «Держи, – сказал господин Гогенаккер моему проводнику, протягивая ему стакан вина. – Испей его за удовольствие, доставленное мне сопровождаемым тобой посещением».
Господин Гогенаккер являлся одним из миссионеров, посланных Базельским институтом в Шушу, но слабость его груди помешала ему проповедовать, и он оставил пасторское служение, ища какой-нибудь способ достойно содержать себя, не нанося вреда своему здоровью. Его познания в естественной истории пришли ему на помощь; он взялся собирать растения, насекомых, шкуры животных, изготавливая скелеты; правительство заинтересовалось его предприятием, выделив ему гонорар, предоставив ему двух казаков для сопровождения в его экскурсиях. Господин Гогенаккер очень хорошо себя чувствовал в своем новом образе жизни; он отправлял собранное своим корреспондентам, платившим ему по очень разумным ценам. Господин Гогенаккер обрел в женщине, на которой женился, нежную супругу столь же простую, сколь и добрую, как природа; она была сиротой и дочерью одного колониста из Геленендорфа, над головой которого тяготела часть огромного долга. Господин Гогенаккер ее погасил.
Поскольку окрестности Геленендорфа не представляли больше изобильного урожая для его трудов, то господин Гогенаккер ходатайствовал перед правительством о переводе в страну Талыш на побережье Каспийского моря; и во время моего посещения он занимался своим переездом. На следующее утро после моего приезда он предложил сопроводить меня в экскурсию на гору Сариаль.
Направляясь на 7 верст к юго-востоку от Геленендорфа к подножию этой горы, мы прошли сначала между меловыми белыми холмами, похожими на курганы Саблы в Крыму, и которые я обозначил в другом месте под № 11[64 - Смотрите Bulletin de la Sociеtе gеologique de France, reunion extraordinaire d’Alen?on, 1837, p. 385.]. Этот мел почти без окаменелостей; он используется для сооружений колонии. Из него извлекают также нечто подобное кеффе-килу или смектической глине, как и глина Саблы или Чургуны в Крыму; татары используют ее для стирки и ухода за собой.
За меловыми холмами начинается овраг, орошаемый маленьким ручьем, текущим на восток от Гянджи; его берега стеснены видом красного или желтоватого мергеля, перемешанного со слоями красного конгломерата благодаря ложам, слегка отклоненным на северо-восток, и восходящим потокам на юго-запад в направлении гор.
Немногим выше на берегу ручья обнаруживается конгломератная порфира, а сверху чуть дальше появляется образование красного песчаника или конгломерата и попеременно мергеля. Здесь находишь богатое сокровище окаменелостей. Они расположены скорее гнездами, нежели ложами, иногда наслаиваясь друг на друга: самые примечательные суть очень большие неринеи неизвестного вида, у которых я обнаружил почти нетронутый рот[65 - Рисунки этих нериней находятся в геологической части атласа.], менее хорошо сохранившиеся ростеллярии. Сложно судить лишь по двум видам, решать, к какому геологическому слою они принадлежат; тем не менее, можно их распределить среди верхних групп юрского образования.
Чтобы не прерывать на рассказе о моем путешествии продолжение моих минералогических изысканий о гряде, простирающейся на юг от озера Севана и до Сомкета, я сразу же его привожу для моих читателей, которых сей род исследования может заинтересовать.
Уведомление о господине Эйхфельде. – Физическое описание Уди, армянской провинции, распределенной сегодня между уездами Казаки, Шамешадиле и Гянджи. – Железные рудники Бояна, Кучи, Сеитти и Чогадара. – Алюминиевые рудники в Сеглихе. – Золотые жилы в долине Акстафы. – Железные рудники Кульпа (Калибов – у Гомера) в уезде Казаки, Болнисе и Сомкете. – Серебряные свинцовые рудники Акталы и Тамбулута. Медные рудники Аллаверди и Шамелуга
