На рубеже XIX–ХХ вв. учение Ницше было популярно в Европе не менее, чем учение Маркса или, скажем, Библия. Литература о Ницше, по словам отдельных исследователей, была велика и «размножалась каким-то почкованием» (Д. Галеви). Причиной этому, несомненно, стала чудовищная сила образов, из которых соткана ницшеанская философия: «сверхчеловек», «вечное возвращение», «по ту сторону добра и зла» и др. Они имплантируются в медиа-пространство, быстро получают широкую известность, и, наконец, завоевывают господство, в связи с чем медиа закономерно становятся их пленниками, в каком-то смысле меняя собственную природу.
Парадокс заключается в том, что именно Ницше, презиравший, как известно, СМИ и журналистику за их вульгарность и неаристократизм, невольно формирует комплекс тех характеристик, которые до сих пор определяют основные смысловые и даже технологические контуры медиамастерства. Ницше, сам не понимая этого, словно бы постулирует круг «канонических» правил и требований к медиадеятельности, добросовестно работающих уже целое столетие.
Зафиксируем некоторые из них: 1) Объективности как долгу медиа в ницшеанстве соответствует принцип «по ту сторону добра и зла», поскольку в нем может быть выражена беспристрастность позиции журналиста, не желающего давать оценку событиям, фактам или процессам; 2) Периодичности СМИ хорошо соответствует ницшеанский принцип вечного повторения; 3) В медиареальности очень силен фактор игры и риска (Савчук), что не противоречит тезису Ницше о том, что «жить надо рискуя»; 4) Сегодня медиа стали мощным инструментом политики как искусства принуждения больших масс людей (четвертая власть), что идеально коррелирует с надеждами Ницше на возрождение рабства как института, необходимого для подъема элитарной культуры; 5) Современные медиа немыслимы вне перманентных и регулярных информационных и психологических войн, а именно война, как мы помним, у Ницше является фактором обновления общества и омоложения государства; 6) СМК соединяют дальних и разъединяют близких (Савчук), и Ницше проповедовал необходимость возлюбить дальнего, в пику христианской максиме; 7) Тенденция же упрощения речевой коммуникации, идущей через медиа (стиль смс-сообщений, стиль бегущей строки), на наш взгляд, копирует афористичную и сбивчивую манеру изъяснения немецкого философа.
Таким образом, Ницше в каком-то смысле можно считать отцом-основателем современных медиа, поскольку базовые характеристики медиа и медиальность как особое качество текущей реальности несут на себе черты ницшеанской традиции и ницшеанской образности. И это не удивительно, т.к. «все и вся отражают друг друга, оставляя следы воздействий». И философия Фридриха Ницше как наиболее популярная для своего времени не могла пройти бесследно для формирующихся характеристик медиа.
1.4. Концепция удвоения реальности Николаса Лумана: гнозис на службе медиатеории
Статья посвящена рассмотрению концепции удвоения реальности немецкого социолога Никласа Лумана в контексте гностической мировоззренческой парадигмы эпохи, которая привлекается для обоснования медиального сдвига, произошедшего в современном обществе информационного типа и приведшего к реактуализации древних оккультно-мистических и квазифилософских парадигм, связанных с ближневосточными религиозными практиками начала христианской эры. Тревогу исследователей вызывает наличие нигилистических черт современных медиа, копирующих поведенческие стереотипы гностических антисистем Василида, Валентина и Саторнила.
The article is devoted to the consideration of the concept of doubling the reality of the German sociologist Niklas Luman in the context of the Gnostic worldview paradigm of the era, which is involved in justifying the medial shift that occurred in modern information-type society and led to the reactualization of ancient occult-mystical and quasi-philosophical paradigms associated with Middle Eastern religious practices of the early Christian era. The researchers are alarmed by the presence of nihilistic features of modern media that copy the behavioral stereotypes of the gnostic anti-systems of Vasilid, Valentin and Satornil.
Ключевые слова: медиареальность, медиа, медиасистема, гностицизм, гнозис, медиатеория, массмедиа
Key words: media reality, media, media system, gnosticism, gnosis, media theology, mass media
Опубликовано: Манускрипт. – Тамбов: Издательство «Грамота». –2018. – №5(91). – С. 98-101.
Медиареальность как реальность, заданная новыми технологиями, на сегодняшний день находится в объективе целого спектра наук и имеет довольно долгую историю изучения. Концепция удвоения реальности немецкого социолога Н. Лумана родилась на пересечении социологии и области знания, которая впоследствии получит название медиафилософии.
Информационным поводом нашего исследования стала небольшая заметка А. Сорокина в «Независимой газете»[80 - Сорокин А. Откуда берутся «новости» [Эл. ресурс] // Независимая газета от 04.08.2005. – URL: http://www.ng.ru/koncep/2005-08-04/7_novosti.html?id_user=Y], в которой автор, с целью понимания природы массмедиа, призывает аудиторию обратиться к исследованиям Н. Лумана, известного научному сообществу не только в качестве создателя концепции социальных систем, но и также исследованиями места и роли массмедиа в современном обществе. В ходе многолетних научных поисков, массмедиа были квалифицированы Луманом как обособленная и вполне самостоятельная социальная система, которая, развиваясь в собственных границах, производит медийный продукт на основе двоичного кода «информативность-неинформативность». А. Сорокин, акцентируя внимание на том, что «… с гностических позиций и философы, и социологи с незапамятных времен формулируют отношение к субкультуре феномена массмедиа»[81 - Сорокин А. Указ. соч.], допускает по-фрейдистски интересную оговорку. Судя по контексту заметки, говоря о гностических позициях исследователей, автор заметки, скорее всего, не имел в виду комплекс религиозных течений первых веков н.э., в которых особую роль играла категория гнозиса. Но эта оговорка показалась нам крайне интересной.
Исходя из этого, целью нашего исследования является рассмотрение концепции удвоения реальности Н. Лумана в контексте гностицизма. На первый взгляд заявленная цель выглядит несколько неожиданно, если не сказать – некорректно: что может быть общего у современной научной теории и одного из многочисленных позднеантичных религиозных течений, использовавших мотивы Ветхого Завета, восточной мифологии и ряда раннехристианских учений? Оказывается, точек соприкосновения гораздо больше, чем можно было ожидать при первом приближении к проблеме.
Отправной точкой поиска корреляции научной медиатеории и древнего религиозного течения является работа современного американского философа Э. Дэвиса, который убежден, технология – это не только совокупность методов и инструментов для достижения желаемого результата, но и магическое заклинание, трюк, приспособление, которое и формирует контуры реальности[82 - Дэвис Э. Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху. М.: Ультра. Культура, 2008.]. Исследователь также высказывает мысль о том, что именно мистические импульсы гностицизма питают увлеченность западного мира технологиями (и в первую очередь технологиями коммуникации), а современная медиакультура эксплуатирует грубую силу иррационального[83 - Дэвис Э. Указ. соч.]. В качестве доказательства ученый приводит тот факт, что технологический энтузиазм уже с эпохи Древнего мира нашел воплощение в культовой фигуре гностицизма – Гермесе Трисмегисте, а сами технологии стали стартовыми площадками «развоплощенных полетов гнозиса»[84 - Там же.]. Следовательно, сплав технологий с гностицизмом начался еще в Александрии Египетской и продолжается по сей день, а цифровой мир воплощает холодную матрицу гнозиса, представляющую собой, по мнению Э. Дэвиса, скорее код, чем телесную реальность[85 - Там же.].
Однако прежде чем перейти к описанию основных черт гностического мироощущения, заложившего контур не только древнего, но и современного мировоззрения, нам необходимо определиться терминологически. В самом строгом смысле под гностицизмом следует понимать непосредственно группу религиозных систем до II века до н.э. включительно, классификация которых была предпринята М.Э. Посновым: 1) дохристианский гнозис; 2) гностицизм I и II веков; 3) восточный (сирийский) гностицизм; 4) западный (александрийский) гностицизм[86 - Поснов М.Э. Гностицизм II-го века и победа христианской церкви над ним [Эл. ресурс] // Библиотека Гумер. – URL: http:www.gumer.info/bogoslov_Buks/History_Church/Posnov/Gnozis.ph (дата обращения: 5.05.2018)]. Следует отметить, что помимо приведенной классификации М.Э. Поснова, существуют и другие: А.Ф. Лосева, Г. Йонаса, В. Соловьева, А. Слобожанина и др.
Что касается понятия гнозис, иногда употребляемого в качестве синонима гностицизма, то оно, являясь более широким, включает в себя все гностицирующие синкретические учения древности, Средних веков, Нового и Новейшего времени, к коим можно отнести широкий круг таких ересей, как катары, вальденсы, альбигойцы, а также секты герметической и кабалистической направленности, разновидности которых можно встретить и сегодня. Исходя из вышеизложенного, Е. Сельченок считает, что гнозис представляет собой «… особую сторону нашей психики, реализуемую как массовое явление в отдельные исторические периоды», в связи с чем сохранился как трудно доказуемая, но легко узнаваемая примета[87 - Сельченок Е.К. Проблема восприятия и интерпретации гностицизма в гуманитарном знании XX в. // Актуальные проблемы гуманитарного образования: материалы III Междунар. науч.-практ. конф. Минск, 20-21 окт. 2016 г. – Минск: Колорград, 2016. – С. 48.]. Мнение Е. Сельченок созвучно мнению Э. Матуровой, которая считает, что гностицизм, обладая глубинно-экзистенциальным характером, представляет собой некий универсальный аспект человеческого разума и находит свое выражение в науке, философии, искусстве, литературе и т.д. Эти идеи, будучи регулярно оттесняемыми на периферию культуры, тем не менее, оказываются востребованными во все культурно-исторические периоды[88 - Матурова Э.З. Гностическая духовная традиция как культурно-философский феномен. Автореферат дисс. на соиск. ученой степени канд. филос. наук. – Казань, 2013. – 21 с.].
Если кратко изложить основные черты гностического мировоззрения, то в первую очередь следует сказать о его неприятии материального мира. Человек оказался заброшен в этот враждебный, лишенный блага и справедливости мир. Страх и трепет определяет основную черту гностического мировоззрения и мироощущения. Гностицизм послужил основой формирования философских представлений и концепций. Как отмечает Г. Логинов, пребывание в гностическом дискурсе позволило С. Кьеркегору «наслаждаться бездной», Ницше в неё «заглядывать», а постмодернистам в ней обосноваться[89 - Логинов Г.А. Цивилизация постмодерна как гностическая цивилизация и торжество небытия [Эл. ресурс] // Credo New: Международный теоретический журнал. 2018. № 2. – URL: http://credo-new.ru/archives/1368 (дата обращения: 7.05.2018)]. К числу представителей русской философии, чье творчество содержит элементы гностического мироощущения, можно отнести B. Ильина, Л. Карсавина, Н. Бердяева, П. Флоренского, В. Соловьева и др. Ту или иную степень воздействия гностицизма испытала и отечественная литература, в частности, такие писатели, как А. Белый, В. Брюсов, Ф. Достоевский, Л. Толстой. Экзистенциально ориентированная культурология в своих мировоззренческих установках также имеет сходство с гностицизмом в понимании того, что культура представляет собой объективацию духовной свободы человека в форме конструирования некой интуитивно-психической реальности[90 - Матурова Э.З. Указ. соч.].
Следует признать, что и современное научное мировоззрение имеет много черт, приводящих к тем же выводам, что и гностическое: миром правит случайность или бездушные законы природы, естественный отбор или генные мутации, а космос представляет собой темницу души. Именно поэтому избранные люди (пневматики) оказываются по отношению к нему в абсолютном противостоянии. Предположим, что некоторые черты гностического мировоззрения и мироощущения проникли и в медиатеорию. Если такой факт имеет место, то роль гнозиса в формировании медиатеории должна быть выявлена и продемонстрирована.
Уже при самом беглом взгляде на проблему, следует отметить, что свойственное гностическому сознанию бегство от историчности нашего существования вынуждает его прятать свой страх в некоей фиктивной реальности[91 - Шмидт П. Гностицизм вчера и сегодня // Символ. – 1982. – № 7. – С. 60-70.]. Общий контур этой новой реальности, ныне квалифицируемой в качестве медиареальности, производимой, представляемой и обособляемой медиа, заключающими всю полноту живого существа в закрытую систему, позволяет нам навести хрупкий мостик между раритетным по нынешним временам гностицизмом и медиатеорией[92 - Там же.].
Одним из важнейших признаков, который позволяет перекинуть нам этот мостик, как раз и является эффект удвоения реальности, на который обратил внимание Никлас Луман. Он признавал свою идею слишком тривиальной, что, по-видимому, действительно так, если не подвести под нее гностическую традицию. В связи с этим, мы можем предположить, что концепции удвоения реальности Н. Лумана была обусловлена гностическим мироощущением эпохи.
В самом деле, что удивительного в том, что Н. Луман вдруг обнаруживает зазор между реальностью подлинной и реальностью массмедиа, констатируя их взаимное обособление? Другое дело, если мы проведем параллель между двумя реальностями Н. Лумана и двумя реальностями в гностицизме – плеромой реальности подлинной и кеномой реальности мнимой, производной от массмедиа и производимой массмедиа.
По Н. Луману, реальность массмедиа всего лишь выглядит как реальность, на самом деле являясь непрочным конструктом, «воспроизводящим трансцендентальную иллюзию»[93 - Луман Н. Реальность массмедиа. – М.: Праксис, 2005. – С. 13-14.]. И было бы, наверное, рационально держать ее на подозрении, что хорошо коррелирует с афористическим предупреждением привлеченного нами автора: «Мы так много знаем о массмедиа, – говорит он, – что не можем доверять им»[94 - Там же. – С. 8.].
Почему же здесь следует говорить именно о гностической подоплеке, а не о какой-то другой? Дело в том, что лумановская тема обособления реальности медиа и, как следствие, удвоения мира, имеет под собой сугубо эвристический подтекст, отсылающий к герменевтическим упражнениям гностиков. При огромном количестве различных нюансов, отличающих одно гностическое учение от другого, непременным их инвариантом всегда остается тезис о дробящейся структуре универсума. Именно распад мира выступает в качестве константы, определяющей фирменный почерк гностицизма, «запатентованную товарную марку» на все времена. Думается, что эксцессы удвоения (и шире – умножения) сущностей, типа эонов, при интерпретации любого феномена, включая и СМИ, могут свидетельствовать о болезненном состоянии упадка духа в обществе и среди интеллигенции.
Аналогично тому, как на излете античности гностик Василид культивирует миф о 365 ангелах, творящих материальный порядок, современные теоретики журналистики производят на свет два десятка её разновидностей – информационная, интерпретационная, авторская, развлекательная, новая, расследовательская, открывающая, адвокативная, сетевая, гражданская, персональная, гонзо-, презентационная, потребительская и даже тотальная[95 - Колесниченко А.В. Настольная книга журналиста. Учебное пособие. – М.: Изд-во Аспект Пресс, 2013.]. Этот хаотический список аллюзивно перекликается с пародийной классификацией животных из эссе Х.Л. Борхеса, в которой представители фауны распределялись согласно неведомому критерию на причудливые ранги: принадлежащих императору, набальзамированных, прирученных, молочных поросят, сирен, сказочных, бродячих собак, включенных в данную классификацию, бегающих как сумасшедшие, бесчисленных, нарисованных тончайшей кистью, из верблюжьей шерсти, прочих, разбивших цветочную вазу и похожих издали на мух[96 - Борхес Х. Аналитический язык Джона Уилкинса // Сочинения в трех томах. Т. 2. – М.: Полярис, 1994. – C. 85.]. На фоне борхесовской классификации категориальный беспорядок разновидностей журналистики, естественно, не кажется таким уж чудовищным, однако хочется все-таки задаться вопросом: неужели сетевая журналистика не в состоянии быть одновременно гражданской или развлекательной?
Заимствуя названия видов у зарубежных теоретиков, отечественные теоретики журналистики не замечают, что порождаемая типология лишь усложняет и фрагментирует целостное представление профессионального медиасообщества о себе самом. Отечественные исследователи, вероятно, должны более осторожно перенимать западные стандарты толкования мира хотя бы в свете того, что на западе увлечение гностицизмом имеет глубокие корни и проникает в интеллектуальные элиты[97 - Кургинян С. Исав и Иаков. Судьбы развития в России и в мире. В 2 томах. Т. 2. – М.: Экспериментальный издательский центр, 2009.], что девальвирует высокую культуру, подталкивая социум к гуманитарной катастрофе.
Попытки интерпретации мира за счет метафоры распада неминуемо обращаются познавательной путанностью, которая представляет собой измененное ментальное состояние, аналогичное опьянению, при котором бытие двоится, троится, четверится и т.д. до бесконечности, расплываясь в тумане безумных галлюцинаций. Подобные девиантные состояния в психиатрии именуют делирием (от лат. deliro «брежу»), который может проявляться как в форме мимолетного помрачения, так и в форме комы.
И, тем не менее, восприятие медиареальности как двойника первичной реальности уже прочно укоренилось в науке. Постепенно происходит привыкание к новой биполярной топике Бытия, в которой четвертая власть – медиакратия – серьезно конкурирует с объективной данностью, выстраивая ситуацию устойчивого паритета. Но хрупкое равновесие в XXI веке все чаще нарушается, в связи с тем, что медиареальность чувствует в себе силы наступать. Она бросает вызов реальности номер один в своем стремлении к аннексии ее территорий. Теперь уже много говорится о медиатизации живых человеческих отношений, политического дискурса, экономических институтов, культурных процессов.
Известно ли нам, что стоит за этим сдвигом в виртуальное? Веселый праздник всеединства и сверхвозможностей или же трагический синтез живого и мертвого, в котором живое априори обречено на поражение? Скажем прямо, что человек еще никогда в истории не существовал синхронно в таком количестве инсценированных миров: мир дамских сумок, штор, обоев, холодильников, продуктов питания, диковинных миров глушителей и карбюраторов. При этом в перспективе маячит тенденция дальнейшей, еще более дробной дифференциации гетерогенных зон. Жизнь растрескивается на сектора, и медиа суппортируют этот гибельный дрейф в область взыскуемого гностиками Не-сущего, профанным эквивалентом которого является неопределенность (знакомая в физике как энтропия).
В этой связи лумановское суждение «чем больше информации, тем значительнее неопределенность»[98 - Луман Н. Указ. соч. – С. 110.] приобретает совсем уж апокалиптическую окраску: «чем больше информации, тем ближе конец всего существующего». И если обычного человека мысль о завершении истории не может радовать, то гностика – наоборот. Под предлагаемым Н. Луманом углом зрения многое видится совершенно пессимистично: как, например, то, что «массмедиа распространяют неведение (Ignoranz) в форме фактов, которые нужно постоянно обновлять с тем, чтобы этого никто не заметил»[99 - Там же. – С. 45.]; или то, что «серийное производство новостей является прямым доказательством наличия обмана»[100 - Там же.]; или то, что «истинное интересует массмедиа в очень ограниченных пределах»[101 - Луман Н. Указ. соч. – С. 47.]. И пусть новизна нового здесь наделяется восхитительным статусом «мистерии первоначала»[102 - Там же. – С. 23.], нас это не может ввести в заблуждение, поскольку в действительности «никто не знает, насколько велик его запас»[103 - Там же. – С. 38.]. Искусственно же продуцируемые в рамках аутопоэзиса массмедиа беспокойство и раздражимость общества, а также озабоченность ожиданием сюрпризов, создают предпосылки к неэффективному расходованию энергии общества и форсированному перегреву социальной системы, нагнетанию усталости и апатии. В рекурсивном водовороте аутопоэзиса информация циркулирует в режиме самовоспроизведения, когда комментарии дают повод для критики, а критика – служит поводом для комментариев. Указанный алгоритм, на наш взгляд, воспроизводит в динамике узнаваемый символ гностицизма – уроборус – змею, кусающую свой хвост. Печально, конечно, что массмедиа нужно говорить даже тогда, когда говорить не о чем[104 - Там же. – С. 195.], но заполнять печатное пространство и эфирное время есть организационное требование уроборуса.
Вслед за Н. Луманом, мы также недоумеваем, как стало возможным освобождение массмедиа из-под власти «реальной реальности» и их одичание? Знание того, как они вырвались в сферу недостаточной подлинности, поможет их обратной доместикации. Полагаем, что своеобразный апокатастасис медиа в своих природных правах произойдет при условии очищения их от феноменологических напластований лжеименного гнозиса. Но для успешной реабилитации необходимо прочно утвердиться во мнении, что гностицизм не может быть чаемым идеалом из-за того, что он, во-первых, упадочно-депрессивен[105 - Яковенко И.Г., Музыкантский А.И. Манихейство и гностицизм: культурные коды русской цивилизации. М.: Русский путь, 2011. – С. 12.], во-вторых, он настолько пессимистичен, что неуместен в текущем веке прогресса[106 - Хёллер С. Гностицизм [Эл. ресурс]. – URL: http://www.rulit.me/books/gnosticizm-read-431978-1.html (дата обращения: 03. 05.2018)], и, наконец, он отвратительно пустотен, что вынуждает его к вампирско-оборотническим[107 - Гумилев Л.Н. Этносфера: история людей и история природы. М.: АСТ, 2008. – С. 374.] стратегиям паразитирования. Сделать несостоятельными хотя бы самые извращенные гностические утопии, наподобие философской программы Эдуарда фон Гартмана, который еще в XIX столетии, будучи возмущен тем фактом, что в мире все не на своем месте, предлагал использовать совокупный потенциал имеющихся средств массовой коммуникации для коллективного суицида всего человечества, – наш долг перед ее величеством историей.
1.5. Эоническая структура медиа как влияние гностицизма
Статья посвящена рассмотрению структуры современных медиа и массмедиа с точки зрения ее аналогии эонической структуре гностического универсума. Гностицизм, возникший в первые века нашей эры, оказал системное воздействие не только на мировоззренческую установку интеллектуалов своей эпохи, но и на мировоззрение и мироощущение представителей творческой элиты последующих веков, вплоть до современности: философов, ученых, литературных деятелей. Уже на самых ранних этапах своего существования, гностицизм способствовал сращиванию мистических и технологических аспектов деятельности человека. В связи с этим, медиасистема, являясь достоянием передовых технологий любой эпохи, на всех этапах своего формирования неизбежно попадала в сферу влияния гнозиса. Основываясь на работах таких современных философов как Э. Дэвис и Э. Фогелен, посвященных проблеме техногнозиса и его роли в современной культуре, автор приходит к выводу, что структура современной медиасистемы воспроизводит некоторые черты гностического универсума: в частности, процессов разрастания совокупности элементов с одновременным понижением их отнологического статуса по мере отдаления от центра. Эоническая структура способствует градации онтологического статуса не только элементов медиасистемы, но и целевой аудитории массмедиа.
The article is devoted to the consideration of the structure of modern media and mass media in terms of its analogy with the eonic structure of the gnostic universe. Gnosticism, which arose in the first centuries of our era, had a systemic impact not only on the worldview of the intellectuals of his era, but also on the worldview and worldview of representatives of the creative elite of subsequent centuries, up to the present: philosophers, scientists, literary figures. Already at the earliest stages of its existence, Gnosticism contributed to the merging of the mystical and technological aspects of human activity. In this regard, the media system, being the property of advanced technologies of any era, at all stages of its formation inevitably fell into the sphere of influence of gnosis. Based on the work of such modern philosophers as E. Davis and E. Vogelen on the problem of technognosis and its role in modern culture, the author comes to the conclusion that the structure of the modern media system reproduces some features of the gnostic universe: in particular, the processes of growing the totality of elements while lowering their relative status as they move away from the center. The eonic structure contributes to the gradation of the ontological status not only of the elements of the media system, but also of the target audience of the mass media.
Ключевые слова: медиа, массмедиа, эон, структура, гностицизм, гнозис, гностификация, журналистика
Key words: media, mass media, eon, structure, gnosticism, gnosis, gnostification, journalism
Опубликовано: Контекст и рефлексия: философия о мире и человеке. –2018. – Том 7. – №2А. – С. 85-89.
Медиа – это достаточно многозначное понятие, которое предстает современному исследователю и в качестве феномена культуры, и совокупности технологических средств и приемов коммуникаций, служащих для передачи конкретному потребителю информационного сообщения в том или ином виде (текст, музыка, изображение), и непосредственно информационное пространство, в котором действуют каналы и средства аудио и визуальной коммуникации – массмедиа. В профиле современных медиа можно выделить один очень важный, но не достаточно отрефлексированный момент, который становится заметным при условии методологического удлинения их генезиса до нескольких столетий, как вариант – тысячелетий. Речь идет о весьма специфическом качестве медиа, роднящем их с идейно-организационным, оккультно-мистическим и одновременно религиозно-философским явлением, неоднократно вызывавшим общественный переполох в истории человеческой цивилизации, имя которому – гностицизм. Это достаточно претенциозное явление, возникшее в среде ближневосточного христианства II–III вв., регулярно было на подозрении у устоявшихся государственных и социальных систем в связи с его принципиально деструктивным взглядом на мир, транслируемым в массы. Вот как характеризует гностическую доктрину известный отечественный историк И.С. Свенцицкая: «По конкретному содержанию учения разных гностических групп отличались друг от друга. Общим же для них всех было противопоставление мира духу, признание того, что материальный мир не создание высшего божества – абсолютного блага, а плод ошибки его творца или сознательных действий злых сил. Ничто телесное, мирское не может спастись, только те избранные, в душе которых заложена крупица божественного света, или духа, могут спастись путем интуитивного познания…»[108 - Свенцицкая И.С. Раннее христианство: страницы истории. – М., 1987. – С. 269-270.]. Другой признанный авторитет в этом вопросе, М.К. Трофимова, цитируя немецкого исследователя Г.-М. Шенке, еще более обстоятельно прорисовывает картину гностического миропонимания: «Гнозис есть освобождающее религиозное движение поздней античности. Возможность отрицательного толкования мира и бытия выражена в нем в различных формах и приведена к последовательному отрицательному взгляду на мир»[109 - Трофимова М.К. Историко-философские вопросы гностицизма. – М., 1979. – С. 24.]. Стоит отметить исключительную эклектичность, вариабельность и живучесть лжеименного (так квалифицирует гнозис христианская ортодоксия) знания, которое преломляясь в изощренном многообразии гностических точек зрения, дожило до наших дней, оказывая колоссальное влияние на современную культуру. Особенно сильное воздействие гнозиса испытали на себе те отрасли знания, которые связаны с высокими технологиями, о чем неоднократно говорят такие исследователи как Э. Фогелен[110 - Фогелен Э. Гностицизм – природа современности [Эл. ресурс]. – URL: https://antimodern.wordpress.com/2009/06/16/voegelin01/] и Э. Дэвис[111 - Дэвис Э. Техногнозис. Миф, магия и мистицизм в информационную эпоху. – М., 2008.]. По мнению Э. Дэвиса, по мере развития научных представлений об электричестве, электромагнетическое воображаемое проникало в религию, медицину и технологию, порождая большое число метафизических спекуляций и еретических манифестов неогнозиса, подрывающего разум. Философ убежден, что теософы, являющиеся гностиками модернизма, обновили древнее мироощущение и мировоззрение, «… переложив его на язык эфирных волн, вибраций, космических колебаний и силовых полей» – следовательно, связь между магией и машинами, магией и технологией едва ли была беспрецедентной[112 - Там же.].
Однако, возвращаясь к теме нашего исследования, зададим вопрос: так о каком же качестве, роднящем медиа (массмедиа) с гностицизмом идет речь? На наш взгляд, структура медиа воспроизводит эоническую структуру гностического универсума. Мироздание у гностиков, сочетавших античные философские представления с иудейскими, представляло собой некое подобие лестницы из эонов, выступавших в лице неких сущностей. Наверху стоял Бог (или иная высшая сущность), который посредством Божественного Логоса творил разум и другие эоны. Вселенная подобна бескрайней тюрьме, а Земля является ее центральным застенком. Вокруг земли в концентрической последовательности располагаются постоянно умножающиеся космические сферы (в концепции Василида их количество достигло трехсот шестидесяти пяти). Специфика этой космической архитектуры заключается в том, что разрастание структуры выражает меру отделения человека от Бога[113 - Йонас Г. Гностицизм (гностическая религия). – СПб., 1998.]. Таким образом, эоническая структура гностического универсума представляет собой отвлеченные размышления на тему божественной полноты (плеромы), развертываемой в несколько сотен концентрических кругов в катаболическом процессе (падения) до уровня недобытия (кеномы).
В журналистской теории принято выстраивать структуру медиа от совершенных (в плане высокого семиозиса) печатных средств массовой информации, к совсем уж иррациональным радиовещанию, телевидению, интернет, которые, по образному выражению М. Маклюэна, заняты пробуждением Африки (т.е. первобытной стихийной дикости) внутри нас[114 - Маклюэн М. Галактика Гутенберга. Сотворение человека печатной культуры. – М., 2003. – С. 36.]. Стандартная схема «регрессивного роста» медиа, в которой печать сначала вытесняется радио и кинематографом, а те, в свою очередь, замещаются электронными и сетевыми СМИ свидетельствует об онтологическом измельчании объекта нашего изучения. При таком описании медиа словно низвергаются из некой метафизической полноты (условной плеромы), неуклонно проваливаясь в бездну Ничто. Похоже, что подобная деградация ожидает и жанровую структуру журналистской деятельности: от большей концентрации логической мощи в публицистических жанрах памфлета, очерка или фельетона все сваливается в блогерское неразборчивое бормотание обо всем сразу без какого-либо понимания сути вещей по траектории через вечно сомневающуюся, нетвердую в оценках аналитику вкупе с фантомно-релятивной фактологией. Можно предположить, что именно влияние гностического мироощущения эпохи принудило журналистику к падению, вплоть до полной ее аннигиляции в перспективе. Медиа даже через собственную этимологию как бы призваны к тому, чтобы встроиться во взаимоотношения онтологического верха и онтологического низа (власти и общества, или в изначальной системе координат – Бога и человека), подменяя собой, с одной стороны, власть в ее отношении к обществу, а с другой, общество в ее отношении к власти. Быть может именно этим объясняются наивные претензии медиа на статус четвертой власти, когда первые три места фатально и навсегда заняты законодательной, исполнительной и судебной. Обществу, тем не менее, все равно пытаются объяснить авторитетность по-гностически вечно недовольного окружающей действительностью четвертого номера. С другой стороны, наделенные подлинной властью субъекты, часто предпочитают судить о социальных процессах через зеркало медиа, усматривая в них достойного заместителя жизни, тогда как природа медиа в сравнении с жизнью принципиально вторична. Выходит, что медиа, выступающие как модератор циркулирующих сигналов в системе коммуникации «власть – общество» представляют собой реальную угрозу по причине возможности перехвата, блокировки и искажения нисходящих и восходящих месседжей в собственных интересах. В принципе, сегодня мы постепенно приходим к абсолютно абсурдной ситуации замещения за счет медиа как власти, так и общества. И вот уже нет в чистом виде ни общества, ни власти, но есть одно сплошное медиаприсутствие. По этому поводу вспоминается знаковая реплика, брошенная одним из героев оскароносной советской киноленты «Москва слезам не верит»: «В скором времени, – пророчил он, – не будет ничего, кроме телевидения». Подобным же образом гностики схематизировали мироустройство, снабдив универсум эонической прокладкой, отделяющей Творца от Его творения невразумительным антисистемным набором переходников и трансмиссий, которые отвлекают запутавшегося в них человека от подлинного Бытия и замыкают его на себе, как на вторичных и производных внебытийно-кеномных структурах.
Таким образом, в своей онтогенетической структуре медиа удивительным образом воспроизводят универсальную эоническую схему устройства универсума, как она выражена у гностиков (Валентина или Василида). Предположим, что процесс гностификации медиа шел на почве парадоксального онтомифологического подобия, заложенного в обе природы – как медиа, так и гностицизма. Симпатическое заимствование со стороны медиа определенных гностических качеств в переходный период кризиса феодализма, должно было привести к деформации тончайшей структуры нарождающейся медиасистемы. Нарушение органической конфигурации между ее элементами, когда все они пребывают в состоянии абсолютной равноценности, привело к развертыванию иерархически выстроенного веера массмедиа, когда элементы организуются в жесткую иерархию по принципу деградирующей субординации низших высшим.
1.6. Библия как средство массовой информации
Статья посвящена анализу Священного Писания с точки зрения акторно-сетевой теории, что означает попытку представить Библию не как набор стабилизированных раз и навсегда текстов, прошедших процедуру официальной сертификации в целях константного применения во всем христианском мире, но как машину по производству динамически развивающейся реальности, по своим функциональным характеристикам напоминающую современные средства массовой информации.
Ключевые слова: Библия, масс медиа, сборка, сеть, акторы, каналы коммуникации, жанры, электронная церковь
The article is devoted to the analysis of the Holy Scriptures from the point of view of actor-network theory. Which means an attempt to present the Bible not as a set of stabilized once and for all texts that have passed the procedure of ofifcial certification for constant application throughout the Christian world, but as a machine for the production of dynamically developing reality, resembling modern media in its functional characteristics.
Key words: Bible, mass media, assembly, network, actors, communication channels, genres, electronic church
Опубликовано: Наука. Искусство. Культура. – 2021.– № 4 (32). – С. 136-140.
Предвидя возможные замечания относительно недостаточной релевантности заявленной темы устоявшейся традиции рассматривать СМИ как феномен именно XX-XXI вв., сразу определимся, что в нашем представлении средство массовой информации – это не обязательно информационное устройство, вызванное к жизни конвейером Генри Форда и обслуживающее непритязательные вкусы сконцентрировавшихся в городах миллионов работников промышленных предприятий в эпоху торжествующего урбанизма, закладывающее ценности потребления через индустрию периодической печати, телевидения или радиовещания. Мы понимаем под СМИ любое приспособление, чьи мощности позволяют с высокой степенью регулярности транслировать большие объемы данных на широкие круги реципиентов, причем, в любую историческую эпоху. Нам кажется, что исходя из данного понимания масс-медиа, позволительно даже о египетских пирамидах рассуждать в терминологии СМИ. Понятие устройства в данной статье означает любое инженерное решение, дающее возможность изготавливать и распространять информацию в расчете на пользователя. Им может быть, в частности, гусиное перо или стило переписчика текстов на пергаменте, папирусе, восковых или глиняных табличках. Понятием масса в нашей работе будут квалифицироваться объединенные на основании общей религиозности различные слои народа, организующиеся вокруг церковных приходов для совместного времяпрепровождения, прежде всего, в средневековую эпоху. Неоспоримо, что такие группы являлись доминирующими в Европе в течение десяти-пятнадцати столетий, – вплоть до прихода эры современных средств массовой информации.
Что же скрепляло христианскую общественность столь длительный срок в единое целое, именуемое Церковью Христовой? Не будет откровением, если мы вслед за другими авторами скажем, что основным таким цементирующим фактором являлось Священное Писание[115 - Лёзов С. Библия: история, филология, экзегеза // Лёзов Сергей. Попытка понимания: Избранные работы. – Москва; Санкт-Петербург, 1998. – С. 9-134.], предназначенное для создания уникальной идентичности всех христиан в этом, «нижнем» мире. Но стоит только не классически объявить Библию средством массовой информации, наподобие телевидения, печати, радио, интернет и т.п., как тут же начинаются любопытные метаморфозы. Известный американский коммуникативист Дж. Гербнер именует современные СМИ «новой электронной церковью»[116 - Землянова Л.Н. Annenberg school // Землянова Л.Н. Коммуникативистика и средства информации: Англо-русский толковый словарь концепций и терминов. – Москва, 2004. – С. 27-28.] со своим устоявшимся культом, авторитетным жречеством, аудиторной «паствой» и системой спасительных смыслов, циркулирующих в формате многообразных интеракций. Признаемся, что мы развернули гербнеровскую ситуацию наоборот, решив, что с эвристической точки зрения поиск медиа-атрибутики в Тексте, ставшем не только сакрально-сотериологическим, но и социообразующим для множества поколений людей, являлось бы достаточно перспективной стратегией.
Методологически оперевшись на категориальный аппарат акторно-сетевой теории (АСТ) Бруно Латура[117 - Латур Бруно. Наука в действии: следуя за учеными и инженерами внутри общества. – СПб., 2013.] и Джона Ло[118 - Ло Джон. После метода: беспорядок и социальная наука. – М., 2015.], представим Библию как гигантскую для своего времени сборку, имеющую явно медиальный характер. Сборкой Латур называет многокомпонентный объект как плод локального взаимодействия неисчислимого количества акторов (чаще всего – «не-человеков»), объединенных с другими локальными взаимодействиями, которые распределены где-то в пространстве и во времени, но составляют единую сеть[119 - Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. – Москва, 2020. – С. 271.]. В случае с Библией и способами ее активной репрезентации в массовое сознание мы имеем разветвленную многокомпонентную базу, состоящую, как и современная глобальная система средств массовой информации, из технологического «харда» (церковная инфраструктура, включающая сеть специально оборудованных под копирайт монастырских скрипториев, штат переписчиков библейских текстов, а после Гуттенберга – типографские станки и печатни с передовым оснащением) и программно-семиотического «софта» (определившаяся в ходе вселенских соборов христианская догматика, строгие канонические постановления отцов церкви, высокоинтеллектуальные правила литургического богословия). Настоящим «генеральным директором»[120 - Отсюда, – генерал (от англ. general) как актор, способный обозревать всю поляну, на которой происходит сражение, имея на руках обобщенные данные о ходе событий и состоянии дел на различных участках фронта.] этого грандиозного медиахозяйства был, разумеется, Создатель Вселенной, чьи вдохновенные месседжи и предавались циркуляции по имеющимся в наличии коммуникативным каналам, владельцами и операторами «харда» – высшая церковная администрация, епископат, а условными менеджерами софта – тысячи священнослужителей на местах, регулярно транслировавших прихожанам храмов в прямом смысле «телепередачи» (телео- с греч. значит «на расстоянии») различной жанровой насыщенности – Евхаристия, а у католиков – месса (это как бы мейнстримовый поток, центральное телевидение), далее – богослужения суточного круга (вечерня, малое и великое повечерия, полунощница, утреня, часы, междочасия, изобразительны), седмичного, неподвижного годового, подвижного годового круга[121 - Киприан (Керн), архимандрит. Литургика: Гимнография и эортология. – М.: Крутицкое подворье, 1997.]. К аудиальному спектру средневековых библейских медиа можно отнести гимнографические жанры[122 - Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. – СПб.: Азбука-классика, 2004.], рассчитанные главным образом на восприятие через органы слуха – антифоны, тропари, стихиры, кондаки, икосы, акафисты. Наподобие местных кабельных сетей они как бы отдавались на откуп самостоятельным пользователям, производящим и принимающим сигналы в домашних камеральных условиях. Еще одна важная форма масс-медийной практики, привязанной к библейскому дискурсу – молитвословия – были необходимым информационным фоном той реальности по аналогии с сегодняшними неотменяемыми FM-радиостанциями, звучащими повсюду в маршрутках, кафе и вообще насквозь пронизавшими городскую среду, поскольку сказано апостолом «непрестанно молитесь» (1 Фес: 5: 17), к тому же «на всяком месте» (1 Тим: 2: 8). Что касается письменной, а затем и печатной богослужебной литературы как массовой медиа-продукции, то она была обильно представлена Октоихами, Минеями и Триодями, в идеале имевшимися в каждом храме. Учтем, что в отечественную библейско-богословскую и богослужебную традицию, в отличие, скажем, от византийской или римско-католической, элементы стандартизации и унификации пришли достаточно поздно, – в эпоху Ивана Грозного, предпринявшего, как известно, рискованный эксперимент по «книжной справе», коснувшейся после Стоглавого собора 1551 года тысяч томов с нескорректированными неточностями и ошибками. Деликатную редакторскую работу в тот период взял на себя гениальный отечественный мастер-первопечатник Иван Федоров[123 - Вознесенский А.В. Апостол 1564 года и первые опыты книгопечатания в Москве // Национальная библиотека, 2014. – № 1(01). – С. 48-57.]. Его дело было закончено лишь в период после раскола XVII века при патриархе Никоне, ставшего, как нам кажется, свидетельством развязавшейся бескомпромиссной борьбы элит за доступ к рычагам конструирования определенного образа реальности через медиа-формат, который всегда является эффективным орудием властвования.
Таким образом, с позиций АСТ, Библию можно рассматривать как гигантское трансляционное устройство, функционирующее в формате International Broadcast Universal – дословно: «международная, всеобщая передача данных», предназначенных массовому потребителю информации средневекового общества под чутким генерализирующим руководством Всевидящего Ока Бога и Церкви, имевших в указанное время монопольное институализирующее влияние.
В заключении отметим, что попытки модернистского перепрочтения ставших хрестоматийными фактов христианской истории, в том числе и связанной с Библией, а также мощным протопублицистическим бэкграундом пророков, апостолов, ранних учителей и апологетов Церкви в последнее время случаются все чаще[124 - Жолудь Р.В. Начало православной публицистики: Библия, апологеты, византийцы. – Воронеж, 2002; Гончаров А.И. Доминирующий код Ветхого Завета и феномен отечественной прапублицистики XI–XIII вв.: Дис. … канд. филол. наук: 10.01.10. – Воронеж, 2006.], что может свидетельствовать, во-первых, о неугасающем интересе к данной проблематике у современных светских исследователей, а, во-вторых, о глубочайшем смысловом наследии, оставленном нам религиозно настроенными предками, которое нуждается в дополнительной тщательной расшифровке и интерпретации.
1.7. Современные медиа в свете гностической традиции
Статья посвящена проблеме конвергенции медиа-теории и журналистской практики с гностической интеллектуальной традицией. По мнению автора, этот процесс, проявляется в искусственной ориентации медиа на работу в рамках концептуальной триады «качественная – массовая – бульварная» журналистика, что формирует негативную тенденцию выхолащивания принципов демократизма и подчинения интересов широкой общественности власти узких элитных групп. А это, в свою очередь, повторяет гностическую схему мироустройства.
Article is devoted to a problem of convergence of the media theory and journalistic practice with Gnostic intellectual tradition. According to the author, this process, is shown in artificial orientation of media to work within a conceptual triad “qualitative-mass-boulevard” journalism that forms a negative tendency of emasculation of the principles of democratism and submission of interests of the general public of the power of narrow elite groups. And it, in turn, repeats the Gnostic scheme of world order.
Ключевые слова: журналистика; гностицизм; медиа; демократия; четвертая власть; элиты; массы.
Key words: journalism; Gnosticism; media; democracy; fourth estate; elite; masses.
Опубликовано: Современные СМИ в контексте информационных технологий. Сборник научных трудов. – 4-я Всероссийская научно-практическая конференция-2018. – Санкт-Петербург: СПБГУПТИД, 2019. – С. 44-48.
Выглядевшая некогда крепким цельно-монолитом картина повседневности в условиях информационной эры начинает рассыпаться на дифференцированные участки жизни, в которых в альтернативном режиме обитают субъекты с неравнозначным социокультурным, политическим и даже онтологическим статусом. Одним из факторов, породившим подобный эффект стала, на наш взгляд, современная журналистика, генерирующая информацию с различной спецификой для потребителя разной степени подготовленности. Причем, дальнейшее развитие цивилизации в этом направлении чревато образованием непроходимых экзистенциальных зон, построенных по принципу «многоэтажного человечества», уровни которого зафиксированы раз и навсегда по причине неравномерного распределения знаний. Становится очевидным риск неотвратимого роста эксплуатации тех, кто информирован об истинном положении вещей в мире хуже теми, кто понимает, как на самом деле все устроено. Иными словами, наличие/отсутствие в определенных социальных средах возможностей для подлинного гнозиса обрекает нас на появление сегрегаций и гетто нового (медийного) типа, с одной стороны, и новых территорий повышенной комфортности или же кластеров с опережающим развитием, с другой. В этой связи рождается необходимость всестороннего философско-культурологического объяснения реализуемой сегодня наиболее развитыми капиталистическими странами парадигмы. Удовлетворить эту потребность в рамках данной статьи нам поможет историко-генетический метод и обращенность в отдаленное историческое прошлое.
Как известно, первым, кто в европейской традиции Нового времени заговорил об управленческой природе знаний, был сэр Фрэнсис Бэкон. Его лаконичный тезис «Знание – сила» (в значении «власти») осуществил подлинный переворот в общественной мысли и положил основание развитию систематической науки. А за несколько столетий до Ф. Бэкона на Ближнем Востоке, в районах современного Египта и Сирии на фундаментальную роль знаний обратили внимание представители гностического интеллектуального движения, которые, помимо всего прочего, предлагали идентифицировать всех людей как соматиков (телесных), психиков (душевных) и пневматиков (духовных) по степени их приобщенности к истине. Сам гностицизм часто квалифицируется исследователями как достаточно эклектичная теоретическая система с множеством вариаций[125 - Трофимова М.К. Историко-философские вопросы гностицизма. – М., 1979. – С. 16-58.], направленная на дешифровку наличествующего мироустройства в деструктивно-пессимистических тонах. Возникший в I–III вв. н.э. как идеологический оппонент христианства, гностицизм в своей долгой биографии неоднократно переживал взлеты и падения, дойдя до нас, как нам кажется, в несколько видоизмененной форме, в т.ч. через журналистский сциентизм и технологизм медиа.
Несомненно, что журнализм в конечном итоге всегда имеет дело с поиском и репрезентацией знаний. Но неоспоримо и то, что ретранслируемые в медиасфере знания адресуются не гомогенной по своей структуре аудитории, но разнородным по целому набору качеств группам, в ментальности которых поступающая информация преломляется по-особому. Однако если на заре истории журналистики этот процесс казался вполне естественным, то сегодня медиакратия на правах четвертой власти научилась искусственно конфигурировать нужные ей профили и состояния социального пространства, тем самым нарушая незыблемость демократических принципов, на которых изначально основывалась журналистская практика. К сожалению, сегодня уже никого не удивляет и не пугает оформившаяся как норма, но вопиющая по своей сути архитектура медиа, представляющая собой известную триаду «качественные – массовые – бульварные» издания. Спокойная констатация факта наличия подобной иерархии как объективной данности при капитализме[126 - Корконосенко С.Г. Основы журналистики: Учебник для вузов. – М., 2001. – С. 98.] на самом деле разрушает веру в справедливость и равенство человеческих возможностей. И вызывают искреннее недоумение сформулированные в стилистике «Jedem das Seine» императивы деятельности разных типов медиа: «для всех обо всем», «для всех не обо всем», «не для всех не обо всем», «обо всем для единомышленников»[127 - Система средств массовой информации России: Учебное пособие для вузов. – М., 2001. – С. 54-55.] и т.п. Но, думается, что подобная фразеология могла бы быть по достоинству оценена в гностической системе координат, в которой люди исходно, онтологически неравны[128 - Яковенко И.Г., Музыкантский А.И. Манихейство и гностицизм: культурные коды русской цивилизации. – М., 2010. – С. 33.].
Теперь попытаемся разобраться в какой степени коррелируют между собой представления древних гностиков о качестве человеческого материала с концепциями современных ученых, занятых типологизацией средств массовой информации в аспекте аудиторного фактора.
Следует констатировать, что гностики были невысокого мнения об абсолютном большинстве людей, за исключением избранных, к коим они относили самих себя. Вот, что пишет на эту тему Мирча Элиаде: «Поскольку мир возник в результате случайности или катастрофы, поскольку в нем царит неведение и направляется он силами зла, гностик оказывается полностью отчужденным от своей собственной культуры и отвергает все ее нормы и институции. Внутренняя свобода, добытая путем знания, в гнозисе, позволяет ему свободно располагать собой и действовать по своему усмотрению. Гностик входит в элиту («отбор», произведенный Духом). Он принадлежит к разряду пневматиков, или «духовных» – «совершенных», «царских сынов», – лишь они одни будут спасены. Вторая разновидность, психики, включает в себя тех, кто обладают душой (psyche) и, как таковые, способны испытывать тягу к горнему миру, но у них отсутствует дух (pneuma). Наконец, третья разновидность, плотские (соматики), всецело погружены в материальное и обречены на исчезновение. Из-за суетности этих двух категорий людей необходимо, чтобы учение сохраняло свою эзотеричность и передавалось тайно. <…> гностик чувствует себя свободным от законов, управляющих обществом: он находится по ту сторону добра и зла»[129 - Элиаде М. История веры и религиозных идей. В 3 т. Т. 2. От Гаутамы Будды до триумфа христианства. – М., 2002. – С. 315.].
Отголосками гностической доктринальности в области антропологии, на наш взгляд, являются следующие рассуждения о границах между тремя моделями прессы: «Качественной прессе свойственны аналитичность, в подходе к событиям, взвешенность оценок, спокойный тон публикаций и главное – надежность фактов и мнений. Так, парижскую «Le Monde», в которой материалы проходят тройной контроль на достоверность, университетские преподаватели и студенты используют наряду с официально признанными учебниками. Респектабельностью отличается и ее внешний вид, вплоть до того, что газета избегает фотоиллюстраций, отдавая предпочтение текстовым комментариям. Напротив, согласно американскому «Словарю языка средств массовой информации США», популярная пресса – это печатные средства информации, в особенности газеты, в которых больше развлечения, чем информации, и которые предназначены менее образованной части населения; желтая журналистика – это источник сенсационных, часто неточных, неприличных или вульгарных материалов, которые сочетаются с грубыми заголовками и иллюстрациями. Обилие изобразительных материалов, «картинок» – стойкий признак их дизайна»[130 - Корконосенко С.Г. Указ. соч. – С. 96.]. Данная цитата органически дополняется размышлениями еще одного уважаемого автора: «Качественное издание предполагает особое отношение к действительности. Оно по-другому, если сравнивать с массовым изданием, вписывается в канву социальных отношений. Такое издание в первую очередь является инструментом информирования и анализа. Созданная им картина мира выдает бесстрастного наблюдателя, рационального критика, энергичного посредника между властью и обществом, коммуникатора, способного оперативно организовывать информационный обмен между всеми социальными группами. «Повестка дня» формируется из преимущественно общезначимых проблем. <…> В отношениях качественной газеты с ее читателем исключается менторство, отсутствует диспозиция «учитель – ученик» или «субъект – объект». За читателем закрепляется роль равноправного социального субъекта, участвующего в политической, экономической, культурной жизни страны. Информационное пространство качественного издания предназначено для общественного диалога, в котором допустимо свободное, но обязательно аргументированное высказывание всех участников. Поэтому в информационном пространстве качественного издания четко разделены факт, анализ и комментарий. Для такой газеты неприемлема ангажированность»[131 - Система средств массовой информации России: Учебное пособие для вузов. – М., 2001. – С. 58-59.]. Уделом же массовых и бульварных изданий будет «усредненность интеллектуальных запросов читателя, адаптированность сложных политико-экономических и социальных проблем и повышенное внимание к поп-культуре <…> Эти издания в предметно-содержательном плане выстроены с целью быть доступными каждому»[132 - Там же. – С. 56.]. Обрисованная ситуация, разумеется, характерна не только для печатных медиа, но и для телевидения, радио, а также сетевого вещания, что, в общем-то, наверное, говорит об определенной степени гностификации современных средств массовой информации и утрате в связи с этим демократических традиций, свойственных журналистике в прошлом, когда сознание каждого члена социума рассматривалось как драгоценность и великое завоевание. Псевдоэлитарный подход к журналистскому делу неминуемо погубит саму журналистику, чей преображающий пафос обязан работать не столько на укрепление власти избранных неопневматиков, сколько на сбережение всего потенциала массового сознания, ради этого подтягивая до уровня полной одухотворенности условных психиков и соматиков. И в этом смысле мы не можем согласиться с С.Г. Корконосенко, который считает, что «нет ничего противного человеческой природе или угрожающего «высокой» журналистике»[133 - Корконосенко С.Г. Основы журналистики: Учебник для вузов. М., 2001. – С. 97.] в публикации и чтении облегченных, досуговых материалов, замешанных на обывательских и мещанских вкусах. Интенсивное и почти принудительное поглощение подобных медиатекстов массами, несомненно, девальвирует благородный образ человека-творца, человека-мечтателя, в лучшем случае вхолостую пережигая громадные запасы свободного времени, а в худшем, – утилизируя его самого.
Думается, что подобный социалдарвинистский подход к аудитории массмедиа является тупиковым, и единственным выходом из этого тупика стала бы широкая кампания по ликвидации медиабезграмотности средствами медиаобразования за счет создания единых стандартов качества для всех категорий населения. Журналистика будущего, в пику Ж. Лакану[134 - Лакан Ж. Телевидение. – М., 2000. – С. 13.], полагавшему, что мысль (дух) с душой находится в состоянии дисгармонии, должна как раз-таки научиться приводить их в гармонию, заботясь также и о телесном. Это станет надежным источником стабильности нашего общества от любых угроз и вызовов современности.
1.8. Медиа – новый бог ургийной культуры: сотворение Техно-Пуруши
Мифологема первочеловека представляет собой универсальный архетипический сюжет, отражающий космогонический аспект культуры древних традиционных обществ и не потерявший своей актуальности до настоящего времени. Изоморфизм человеческого тела и космоса привел к появлению антропоморфизированной модели мира, положенный в основу ритуала жертвоприношения. Статья посвящена анализу телесной схемы медиа, восходящей к мифологическому образу первочеловека и представляет собой попытку осмысления медиа как расширенного тела человека и одновременного его сужения, вплоть до полного растворения в эфире медиареальности. Данная оппозиция находит отражение в концепции органопроекции немецкого ученого Э. Каппа, положенной в основу теории одного из пионеров медиаисследований М. Маклюэна, а также известного отечественного антрополога В. Подороги, исследовавшего статус телесности в современной медиа-культуре. Автор пришел к выводу, что современные медиа окутаны своеобразным шлейфом техно-пантеизма, сотканным из древних мифологических представлений о первочеловеке как основании Космоса, что находит отражение в образе медиа как Техно-Пуруши, который разворачивает превращенную форму телесности человека в общем хронотопе Вселенной.
Mythology of the first person is a universal archetypal story, reflecting the cosmogonic aspect of the culture of ancient traditional societies and has not lost its relevance to the present day. The isomorphism of the human body and the cosmos led to the emergence of an anthropomorphized model of the world, which was the basis of the ritual of sacrifice. The article is devoted to the analysis of the bodily scheme of media, which goes back to the mythological image of the first person and represents an attempt to understand media as an extended human body and its simultaneous narrowing down to the complete dissolution of the media reality in the air. Th is opposition is reflected in the concept of the organ projected by the German scientist E. Kapp, which is the basis of the theory of one of the pioneers of media studies M. McLuhan, as well as the famous Russian anthropologist V. Podoroga, who studied the status of corporality in modern media culture. The author came to the conclusion that modern media is shrouded in a peculiar train of techno-pantheism woven from ancient mythological ideas about the first human being as the basis of the Cosmos, which is reflected in the image of the media as Tehno-Purusha, which unfolds the transformed form of the human corporeality in the general chronotope of the universe.
Ключевые слова: медиа, первочеловек, тело, телесность, жертвоприношение, органопроекция, коммуникация, софийность
Keywords: media, first person, body, corporeality, sacrifice, organ projection, communication, sophicity
Опубликовано: Знак: Проблемное поле медиаобразования (массовые коммуникации, журналистика). – 2018. – № 3 (29). – С. 168-174.
Телесная схема в философской антропологии представляет собой достаточно жесткую анатомическую карту, включающую в себя векторы всевозможных движений, иннервации, биологических и физиологических отправлений, ориентаций в пространстве и времени. На эту карту, по мнению В. Подороги, «… проецируются отдельные образы тела и там обретают свое «место», смещая, преобразуя или отбрасывая объективированные границы человеческого»[135 - Подорога В. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию. Материалы лекционных курсов 1992–1994 годов. – М.: Ad Marginem, 1995. – С. 36.]. Основной задачей нашего небольшого исследования является рассмотрение своего рода противоречия, которое возникает в результате противопоставления мнений двух уважаемых ученых, теоретиков медиа – канадского культуролога М. Маклюэна и российского антрополога В. Подороги относительно ощущения телесности в современной медийной культуре: 1) медиа является внешним расширением человеческого тела, посредством которого мы выносим себя вовне[136 - Маклюэн М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. – М.; Жуковский: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2003.]; 2) существует первичная неразличимость нашего тела и внешнего мира[137 - Подорога В. Указ. соч. – С. 9.]. Таким образом, в первом случае речь идет о расширении человеческого тела в пространстве посредством медиа, а во втором о его сужении вплоть до исчезновения. И Маклюэн, и Подорога убедительны в своих рассуждениях, что делает похожими на правду оба тезиса. Попытаемся развернуть каждый из этих тезисов с точки зрения антропологии медиа.
Для того, чтобы раскрыть тезис М. Маклюэна, нам необходимо обратиться к космогонической проблематике. Все вопросы, связанные с проблемой происхождения мира принято относить к пространству космогонии, которая представляет собой науку, изучающую происхождение и развитие космических объектов. В зависимости от выбора той или иной стратегии мирообъяснения, космогония может быть научной, находящейся на пересечении астрофизики, физики, химии и т.д., или ненаучной, которая находит отражение в мифологических, религиозных, эзотерических и прочих концепциях.
Вопрос о происхождении мира был поставлен на заре человеческой истории, но уже тогда космологические представления человека и космогонические мифы охватывали синхронический и диахронический аспекты. Космогонические представления концентрировались вокруг актуального состояния Вселенной, которое выражалось в поисках структуры мира, состава его частей, их связи и функций (синхронический аспект). Космогонические мифы описывали (а значит, объясняли) возникновение Вселенной в диахроническом аспекте[138 - Топоров В.Н. Мировое древо: Универсальные знаковые комплексы. Т. 2. – М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2010. – С. 389.].
В.Н. Топоров, один из самых известных отечественных специалистов в области мифологии подчеркивает, что с точки зрения человека мифопоэтической эпохи «… существенно лишь то, что сакрализовано, а сакрализовано то, что составляет часть космоса, причастно к нему, выводимо из него»[139 - Там же. – С. 390.]. Следовательно, правила организации, относящиеся к структуре негомогенных пространства и времени, известны только в сакрализованном мире. Возможно, потребовалось несколько тысячелетий, чтобы было найдено одно из возможных объяснений: подмеченный древним человеком изоморфизм собственного тела и космоса привел к появлению антропоморфизированной модели мира, ставшей основой ритуала жертвоприношения. Так возникает священная история, космогонический миф о происхождении мира из тела первочеловека, представляющего собой колоссальное тело, структурирующее космос. Вызванное к бытию в ходе акта творения, должно быть обязательно воспроизведено в ритуале.
Мифологема первочеловека присутствует во многих мифо-религиозных системах древности. Из наиболее известных следует назвать индийского Пурушу, китайского Пань-Гу, скандинавского Имира, еврейских Адама-Кадмона и Адама-Ришона, иранского Гайомарта. Как правило, возникновение мира из тела первочеловека мыслилось древними по принципу аналогии: из головы происходит небесный свод, из глаз – небесные светила, из крови – воды (реки и моря), из дыхания – ветер, из костей и зубов – горы и т.п.
В целом, можно выделить несколько сценариев заполнения мира первочеловеком:
1) Он совпадает с миром или заполняет его очень плотно (представляет собой некую кучу) – пассивный первочеловек;
2) Он является наполнителем вселенной множественностью элементов в результате распада несоставного целого, разъятый на части, каждая из которых со временем приобретает увеличенную силу и прибавление мощи – динамичный первочеловек;
3) Он есть идея абсолютной полноты – вечного бытия – плеромы (или мира эонов), из которой происходит и к которой возвращается всё способное к восприятию истины (в гностицизме) – от совершенного первоэона (Первоотца) – к несовершенному (Софии, порождающей мятежный эон, исторгнутый из плеромы)[140 - Топоров В.Н. Первочеловек // Мифы народов мира. Т. 2. – М.: Советская энциклопедия, 1982. – С. 301.].
Одним из мифологических образов, являющихся примером множественного заполнения Вселенной, является Пуруша, жертвоприношение которого с целью инициации космогонического процесса описано в Ригведе в знаменитом Гимне Пуруше: «…его рот стал брахманом, его руки сделались раджанья, его бедра – вайшья, из ног родился шудра. Луна из (его) духа рождена, из глаз солнце родилось, из уст – Индра и Агни, из дыхания родился ветер. Из пупа возникло воздушное пространство, из головы родилось небо, из ног – земля, стороны света из уха. Так они устроили миры»[141 - Топоров В.Н. Мировое древо: Универсальные знаковые комплексы. Т. 2. – М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2010. – С. 208-209.]. Интересен и тот факт, что Пуруша одновременно выступает не только в роли жертвы, которая разворачивается в феноменальный мир, но и того, кому эту жертву приносят. Таким образом, мифологема первочеловека представляет собой не что иное, как идею развертывания тела в пространстве и прекрасно иллюстрирует тезис М. Маклюэна.
