Помоги!» – и на стремянку залезает он,
Где пустырник с валерьянкой, липа и паслён.
Это вроде бы подлечит. Добавлять к питью…
И уйдёт он лишь под вечер в комнату свою.
Стол, продавленное кресло, печка – а потом
Изменяются чудесно человек и дом.
Кто вы, господин аптекарь? …Плащ, чеканный лик.
Свечи и библиотека потаённых книг.
Свод, гранитные колонны и хрустальный куб.
В нём, заклятьем полонённый, мечется суккуб[1 - Суккуб – демон похоти женского пола.].
Лютня, клавесин, страницы рукописных нот.
В клетке Феникс золотится. Дремлет чёрный кот.
Графский герб из палисандра в перекрестье шпаг.
В печке вёрткой саламандры огненный зигзаг.
Пламя одевает стены в алые шелка,
А в окне чужих вселенных мчатся облака.
Снявши меч в драконьей коже, шпоры и берет,
Маг через крутой порожек входит в кабинет,
С кресла ворох пышных юбок сбрасывает прочь.
Моцарт и мадеры кубок с ним разделит ночь.
Память робко постучится: можно ли, нельзя?
Можно! – и являют лица давние друзья,
Те, чей ум, как бритва, острый, жаждал перемен:
Нострадамус, Калиостро, Фауст, Сен-Жермен,
Те, то в бедности и в лоске не щадили сил.
Тайный камень философский их к себе манил.
А была до цели – малость! Но по одному
Все ушли. И мощь досталась младшему – ему.
Страшный камень, вещий камень сдался, наконец!
Обратились воды в пламень, в золото – свинец.
И открылся между тайн высший их предел:
Камня этого хозяин Вечностью владел,
Силами и тьмы, и света ведал чародей.
Но, всевластный в мире этом, средь живых людей,
Мёртвых он из-за порога возвратить не мог,
И скитался одиноко новый полубог.
Преданность ведь тоже тайна. Нет над ней суда.
А потом судьба случайно привела сюда.
Поп, кузнец, пастух и пекарь… Каждый – человек,
Прост, хитёр, неглуп. Аптекарь вот уж третий век
Лечит их, отводит войны. Честно говоря,
Оттого ему спокойно, что живёт не зря.
Три села и две деревни – все к нему идут.
Он тут свой, хотя и древний, как овраг и пруд…
И, выходит, не бессмертным – добрым надо быть,
Чтоб в миру жестокосердном ближнего любить.
Тёмен ближний и не вечен, свыше не храним,
Но душа в нём человечья! – значит, надо с ним,
Часто слабым и усталым, разделить пути,
Значит, там, где света мало, сам ему свети…
Русские книги в Израиле
Что морочить вам голову сказками или интрижками,
Если рядом сюжет очень горестный и настоящий?
У подъездов в Израиле ящики с русскими книжками,
Будто траурный знак, появляются чаще и чаще.
Через Чехию, Венгрию, Австрию и Адриатику
Мы за взятки везли, превышая пределы загрузки,
Философию, физику, химию и математику,
Блока, Бунина, Чехова – всё, как понятно, по-русски.
Цену мы себе знали и были не глупыми, вроде бы,
Но как много углов оказалось в обещанном круге…
И не шибко счастливые на исторической родине,
Русским словом спасались мы, книгу раскрыв на досуге.
Нанимались на всё, до рассвета вставали в полпятого,
– и за швабру, и лом, и лопату, – а чтоб не дичали,
Поломойка-филолог в уме повторяла Ахматову,
А маляр-математик листал Фихтенгольца[2 - Г.М.Фихтенгольц – автор популярного в вузах СССР; «Курса дифференциального и интегрального исчисления».] ночами.
Мы пробились к владению скальпелем, числами, перьями,
И гортанный язык перестал тяготить, как вериги.
Мы остались собой – мастерами, а не подмастерьями! —
Но состарились люди, а рядом состарились книги…
Нашим детям и внукам иврит уже много привычнее,
Чем их простенький русский, бесцветный, как стены приюта.
И когда мы уходим, потомки считают приличнее
Ящик с книгами вынести – вдруг пригодятся кому-то.
Я прощенья прошу у любителей слога изящного,
Что безрадостны часто метафоры нового века…
Не считая своих – слава Богу, не сложенных в ящики! —
Этих траурных книг у меня уже – библиотека.
Нелюбовь
Жизнь, как мячик, кидаю – лови! —
А во взгляде читаю тоску.
Я привык к твоей нелюбви,
Будто к тесному воротнику.
И возьму я руки твои,
И безволию их удивлюсь.
Так привык я к твоей нелюбви,
Что уже её не боюсь.
Напролом, от стужи дрожа,
Сквозь болотные камыши.
О любви ты пела, душа?
Так поди-ка теперь попляши!
Было всё – и тонул, и горел,
И с обрыва прыгал во тьму —
И не смог, не хотел, не посмел
Научиться жить одному,
Без тебя.
Но опять позови
И отринь – скитаться по льдам…
Я привык к твоей нелюбви.
Я её никому не отдам.
Полёт на воздушной трапеции
Веря в то, что большое всегда отражается в малом
И что путь муравья так же важен, как трассы галактик,
Обманув тяготенье, вершим мы подкупольный слалом:
Ты – блестяще-прекрасна, а я – серебрист и галантен!
Там, внизу, всё не так – неотчётливо, зыбко и ложно,
То ли да, то ли нет, то как хочешь, а то непременно…
Наверху же, в юпитерах, кроме шарниров и лонжей,
Есть всего лишь два тела над чёрной воронкой арены.
А в начале – как Слово! – раскрутка до свиста и гула.
Воздух бьётся в ушах – и вселяется Бог в акробата.
Поворот – Атлантида! Ещё поворот – утонула…
Ну работай, партнёрша, чтоб Ною достичь Арарата!
Чтоб доплыл до америк сеньор Христофоро Коломбо!
Пируэт… А за ним – взлёт разгибом над озером Чудским!
И на спаренном сальто – в секунде от ядерной бомбы —
Мы поверим друг в друга с особенной силой и чувством.
И за девять минут на мгновенья разбитой тревоги,
Когда воздух горяч и упруго податлив, как клейстер,
Так весь мир мы раскрутим, что взвизгнут железные блоки
И под купол, бледнея, посмотрит бывалый шталмейстер!
И очнувшись потом, после всех непадений и взлётов,
Под овации в центре огнями залитой арены,
Мы с тобою поймём, долгих девять минут отработав,
Что иначе, чем прежде, нам дышится в этой Вселенной.
И цветы, и поклон, и рука твоя, будто бы лебедь,
Обольстительным жестом взлетает в сиянье усталом!
Высотой испытав, нас трапеция заново лепит.
…Потому что большое всегда отражается в малом.
Бывший друг
И разверзся кривой овраг
Там, где прежде стелился луг.
Бывший друг мой, ты мне не враг,
Но, конечно, уже не друг.
Что случилось – мне не понять.
Без огня хлебов не испечь.
Оказалось, что реки вспять
Начинают порою течь,
Что бывает сухой вода
И что тёмным бывает свет.
Говорил ты – Конечно! Да! —
А потом оказалось – нет.
Прежде мы любую беду
Отводили сближеньем сил.
Говорил – Позвоню! Приду! —
А потом не шёл, не звонил.
А когда ждала западня
И сошлись прицелы на мне,
Нет, ты не был против меня,
Ты поодаль ждал, в стороне…
