Вечный неурожай и афганский позор.
Мальчик смотрит с вершины крутого холма
На страну трёх морей и десятка пустынь,
Где на склонах, как овцы, толпятся дома
И глядят кипарисы в небесную синь,
Где ведётся летам с Сотворения счёт,
Где беседуют с Господом подле Стены,
Где верблюдица-вечность устало бредёт
По колючим пескам от войны до войны.
Мальчик смотрит с вершины крутого холма.
Время тает, как звёзды в рассветной реке.
Не сбылись, слава богу, сума и тюрьма,
И два внука растут, только жаль, вдалеке.
Иногда приезжают – тогда кутерьма,
От которой теплеет в душе и в груди!
Мальчик смотрит с вершины крутого холма,
И, быть может, не вся ещё жизнь позади.
Бродский и Рейн в Венеции
Шли два поэта древним городом,
Два разных – как лицо и лик.
Один, немного схожий с вороном,
Был славою равновелик
Палаццо с именами гордыми,
Мостам в отметинах времён,
Химерам с каменными мордами,
Ажурной строгости колонн.
Но мало уделял внимания
Им гений и лауреат.
Он не обдумывал заранее
Улыбок, реплик и цитат,
И потому звучал естественно
Его небрежный говорок,
Порой сменяемый торжественным
Напевом чуть картавых строк.
Стихи читал он просто вроде бы,
И так читал их он один,
Отторгнутый от русской родины,
Но с ней мучительно един.
И боль, таланту соразмерную,
Себе, быть может, вопреки,
В стихи он прятал – как, наверное,
Калека прячет полруки.
Второй, исполненный терпения,
Был роли слушателя рад.
Без ссылки и высокой премии
Он дома вырастил свой сад.
Но и его планиду пёструю
Шторма кидали вверх и вниз,
И стрелы, хищные и острые,
Лишь чудом мимо пронеслись.
Он выжил между лютой стужею
И пыльной горечью разрух.
…И я не знаю, чья же лучшею
Была судьба у этих двух.
Стихи для детей
Когда с немотой нас поженит великая сводня,
Вам Завтра расскажет, какими мы были сегодня,
И вывесит ценник всех наших стихов и улыбок,
Ненужных побед и прекрасных, блаженных ошибок.
Из дальних пределов, при жизни, увы, недоступных,
Уже не исправить наме?рений, слов и поступков,
Но вы, молодые, явите чуть-чуть милосердья
К нескладным итогам излишне большого усердья!
Ах как мы старались! Искрили мозги и суставы!
И правы мы были, когда даже были непра?вы,
И чушью задорной свои заполняли тетради,
А если и врали – так только лишь истины ради!
Но знали мы точно, что избраны веком и словом,
Что именно нам суждено прикоснуться к основам
Глубин и галактик! – и не было большего страха,
Чем тихо и сонно рассеяться горсточкой праха.
День близок к закату. Свои собирая котомки,
С улыбкой мы просим вас, дерзкие наши потомки,
В безвестное Завтра летящие под парусами:
Судите тогда нас, когда поумнеете сами!
И знайте, что ваши успехи, ошибки, тревоги —
Они не начало – они продолженье дороги.
Пройдите свой путь, оглянитесь и тихо вздохните,
И стих напишите, и детям его расскажите…
Обыкновенная история
Они стихи писали. А порою
Их накрывали страсть и тишина.
Я в интересах истины не скрою:
Он был умней, талантливей – она.
Их разные обслуживали Музы.
Им нравились условия игры.
Средь множества дуэтов и союзов
Они не худшим были. До поры…
До той поры, когда она однажды
Пропела, будто складывала стих:
«Любить достоин далеко не каждый.
Здесь я одна люблю за нас двоих!»
Тогда с высот мужского первородства,
Иронией припудривая гнев,
Он пошутил, что бесы превосходства
Предпочитают перезрелых дев.
И вздор амбициозного скандала
Сдул с бабочки нежнейшую пыльцу…
Любовь померкла, съёжилась устало
И побрела к унылому концу.
Не стало ни звонков, ни посещений,
Ни тихих посиделок под луной.
Он стёр инициалы с посвящений,
Она сожгла поэму «Мой герой».
В своих обидах каждый был упорен,
И каждый залатал дыру в судьбе,
Но почему-то ищет до сих пор он
В её стихах хоть строчку о себе.
Смятенье слов, прекрасное до дрожи,
Метафор золотистый звукоряд
– всё это не ему теперь! – и всё же
Он примеряет их чужой наряд.
И будто на мгновение воскресли
Звезда, любовь и запустелый дом…
Кольнёт в груди – а может быть? а если? —
И аж до слёз смешно ему потом!
Кольцо Соломона
Дорогая, в час пик ошибись как-нибудь континентом!
Мы с тобой забредём в ресторанчик на рыжей горе.
– Мир входящим! – приветливо, с тысячелетним акцентом
Скажет старый еврей при мобильнике и кобуре.
За горою Стена, сохранённая верой и горем.
Всё вернулось на кру?ги, но сколько же было кругов…
А на юге – послушное голосу Господа море,
Что спасало народ, переживший врагов и богов.
Где все эти цари, фараоны, халифы, эмиры,
Превзошедшие прочих в жестоком своём ремесле?
И следа не найдёшь… А судьба и история мира
По тропинке плетутся на старом ушастом осле.
Так давай не спешить. И пускай на кольце Соломона
«Всё проходит» написано, грусть отложи на потом.
Может быть, и не всё – если я дожидаюсь влюблённо
Рук твоих и шагов, как и в тысячелетии том.
Ну, допустим, пройдёт… А пока мы побудем с тобою
Вот за этим столом, где сошлись мировые пути,
И бокалы допьём, и пойдём за ослом, за судьбою
По тропинке наверх – и кто знает, что ждёт впереди?
Аптекарь
Лечит здесь людей не лекарь. Много лет подряд
Пользует селян аптекарь – шапочка, халат,
В пятнах старческие руки, будто пролит йод,
И к нему со всей округи сходится народ.
Плохо людям – хрип да кашель, заложило грудь —
Просят порошков и капель хоть каких-нибудь.
Он им, словно детям малым (без толку, хоть плачь!),
В сотый раз твердит устало: «Врач вам нужен, врач…»
Соглашаются, конечно: «Правильно, милок!
Только врач, пойми, сердешный, дорог и далёк.
Ехать холодно и хлябко, осень ведь сейчас,
А к тебе и мать, и бабка приводили нас!
