Группа авторов "Школа поэтов. Сборник стихов мастеров и слушателей Зимней школы поэтов в Сочи – 2023"

Это бремя смертоносца —
недосказанность потерь.
Мама больше не вернётся,
папа тоже будет с ней.

Он меня так крепко обнял,
словно отдан я в приют.
Если кто-то умер в доме,
в доме больше не живут.

«После сотворения мира каждая космическая Мама…»

После сотворения мира каждая космическая Мама
уменьшается и становится мамой-рыбкой.
Она поселяется в квартиру-аквариум.

Устраивает своё окружение и быт
и начинает свой водно-земной путь.
Окна её дома наполняются улицей, пространство комнат —
семьёй,
добрым сумасшествием наполняются будни и праздники.
Если же будни становятся слишком обычными,
она спасается от мироздания домашними делами.
И каждый вечер мама всматривается в звёзды,
чтобы напоминать себе о прежнем величии.

Всему, что она знает, её научила бабушка,
такая же космическая и сумасбродная.
А бабушку – её бабушка,
потому что мамы всегда заняты Сотворением.
И это до тех пор, пока не рождаются наследные внучки.

Когда же мама-рыбка остаётся одна,
и ей уже некого больше учить,
она оставляет свой аквариум и возвращается в космос.

«Тебя не стало навсегда…»

Тебя не стало навсегда,
зима прошла и не вернула.
Ты – умертвлённая вода,
что в глубине земли уснула.

И ты раздавлена землёй,
тебя не вычерпнуть в колодце.
И никакая наша боль
там родниковой не забьётся.

И пусть казалось никогда
тебя не сможет смыть другая —
твоё бессмертие – вода,
но воду я превозмогаю.

«Туда, где жизнь темным-темна…»

Туда, где жизнь темным-темна,
где чёрные котлы горели,
пришла условная весна
капелью старой батареи.

А мне приснился мой бардак
и дача в сонной акварели —
куда, как в детстве на чердак
мы переехать не успели.

И ты приехать не смогла,
как не смогла другая мама.
В тени сиротского угла —
моя домашняя пижама.

Но я пижаму не любил,
хотя и словно дом жалею —
который всех нас пережил
и умер в дымчатом апреле.

Великий кастрик

Раздевание огня, пожалуй,
одно из немногих чудес
доступных человеку.
Ты создаёшь нечто живое,
а оно мёртвое
и не просто мёртвое —
оно делает по-настоящему мёртвым
то, из чего его создают,
так как ничего не оставляет,
кроме памяти и нестойкого пепла.
И наблюдая эту умиротворённую смерть,
ты может быть единственный раз
в своей жизни принимаешь
истинный порядок вещей и их конец.

Вот так и Света любила разводить огонь
в бабушкиной печи.
Любила смотреть на новое пламя
с привычным чувством умиротворения.
Когда что-то сгорало
ей почему-то становилось легче,
хотя никакой тяжести она в себе ещё не носила,
а жизнь отчего-то становилась понятней.
Себя она называла так – Великий кастрик.
Её жизнь горела в юности и в первой любви,
понятной, как первое пламя.

Наверное, так и бывает —
мы всегда мудрее до взросления,
так как именно оно выбивает из нас
нашу мудрую дурь —
мы будто падаем
и становимся взрослыми.
Разводим огонь и сжигаем мосты,
а легче уже не становится.
Потому что легче настоящего детства и его дыма
не бывают даже воспоминания.

Екатерина Кудакова, 1987 г. р., Королёв (Московская обл.)

Согревшись

Северный ветер
шумит
в бесконечных линиях электропередач,
нависающих над просекой,
скрипит
голосами незнакомых птиц
в ветвях старых сосен,
заглядывает
в наши пустые телефоны,
чтобы увидеть
наше отражение
и забыть его,
сквозит мимо нас,
но возвращаясь,
проникает сквозь кожу,
чтобы стать
тобой или мной
на мгновение,
обмельчать
и вырваться паром дыхания,
наконец согревшись.

«А в лесу…»

А в лесу
просто
падает снег,
каркает ворон.
времени нет.

Обожжёнными пальцами

О, если бы ты смотрел на других женщин,
говорил с ними,
улыбался им,
трава под моими ногами
превратилась бы в горящий песок,
египетской пустыней укрыв всё вокруг.

Пусть высохнут грязные воды Нила,
и погибнут священные крокодилы,
если они попробуют защитить тебя
от моей любви.

Пусть песчаные бури Великой пустыни
засыпают золотые города,
где ты найдёшь своё место,
оставив меня.