– А ты, парень, интриган, – снова рассмеялся Анатолий. – Ишь, как загнул – «не такая, как все»… А какая же?
– Пойдете, так увидите, – отрезал Светик.
Анатолий решительно встал.
– Ну, веди смотреть «не такую»…
В квартире слышался плач ребенка и недовольное ворчание Таньки. Наконец в прихожей послышались ее тяжелые шаги и щелкнул замок. Танька стояла с Кешкой на руках, в халате и шлепанцах. Она хотела было начать выговаривать старшему сыну за отлучку из дома, но осеклась, увидев рядом с ним незнакомого мужчину. На лице ее отразилось недоумение и испуг.
– Натворил что ли что-нибудь? – Упавшим голосом спросила она, разглядывая мужчину, который тоже не без интереса и оценивающе смотрел прямо на нее.
По сравнению с ним, человеком чуть выше среднего роста, худощавого и уже начинающего лысеть, с явной лукавинкой в серо-голубых глазах, Танька казалась горой. Ее соломенного цвета волосы нависали прямыми прядками над бело-розовым щекастым лицом с пухлым чувственным ртом, а в прорези халата виднелись пышные молочные груди, которые так и выпирали навстречу Анатолию упругими буграми.
– Да нет, – поспешил успокоить ее Анатолий. – В гости меня ваш сынишка пригласил. – Он немного запнулся и еще раз внимательно оглядел Таньку. – Вас посмотреть привел. Говорит, вы необычная очень…
Танька зарделась от удовольствия и смущения. Ее серые глаза стрельнули в Анатолия и мгновенно спрятались за Кешку.
– Нашли кого слушать, – тихонько дрожащим голосом пролепетала она. – То молчит, как немтырь, слова не вытянешь. А то скажет…
– Да нет, – прервал ее Анатолий. – Вы и, правда, необычная. Богатырка просто!
Танька попятилась назад и широко открыла дверь.
– Проходите что ли, что же мы в дверях. – Она опять стрельнула в Анатолия глазами, и опять скрыла их за Кешку. – Здоровьем бог не обидел… Только не убрано у меня здесь, – извиняясь, пролепетала она, – дети, сами понимаете… Кружусь, как белка в колесе. Работа, дом… На себя времени нет, – мельком оглядев себя в висящем зеркале, ужаснулась Танька. – Гостей, уж протите, не ждала.
– Да я и не гость вовсе, – Анатолий незаметно укоризненно покачал головой Светику. – Это вы извините мое любопытство. Уж больно сынишка вас хвалил… Трудно вам одной с двумя… Понятное дело, без мужа…
– Вот балабол, – сердито сказала Танька и дала Светику подзатыльник. – Язык-то распустил… прорвало что ли? – Она еще раз шлепнула Светика.
– Не ругайте вы его, – заступился за него Анатолий. – Мальчишка же… Так, слово за слово…
– Он мне понравился, – вмешался Светик и уцепился за руку Анатолия. – Оставайтесь с нами чай пить. – И уже, обращаясь к матери, выпалил. – А к нему невеста не пришла. Он ее на моей лавочке ждал. А она не пришла…
– А ты и впрямь балабол, – рассердлся Анатолий. – С таким болтуном чай я пить не буду. Пора мне уже, пойду. – Он посмотрел на Таньку. – Вы за ним приглядывайте все-таки…Люди разные. Малец еще… И не ругайте его. Я виноват.
Он легко отщелкнул замок входной двери и уже в дверях еще раз внимательно посмотрел на Таньку и Светика.
– Ну, бывай Светлячок, – Анатолий потрепал Светика по белобрысой голове. – А вам всего хорошего.
Танька кивнула и опять спрятала глаза за Кешку.
Несколько секунд она стояла неподвижно и слушала, как Анатолий сбегает по ступенькам вниз. Потом круто повернулась к Светику и обмякла, едва не выронив из рук Кешку.Какое-то странное бессилие навалилось на ее большое тело, и она не могла понять отчего.
– Ведешь в дом неизвестно кого, – начала она журить Светика. – Ты хоть знаешь, как его зовут? И про меня наболтал…
– Ничего не наболтал, – срьезно и с нескрываемой обидой ответил Светик. – Анатолием его зовут. Он в полиции работает, этим… как его… забыл… он мертвецов режет. – Светик торжествующе посмотрел на ошарашенную мать, глаза которой стали испуганными и круглыми. – Он там невесту свою ждал, а она не пришла. Я пришел. Ему скучно было. Мне тоже… Я ему про всех рассказал. И что папки у нас с Кешкой умерли. Все…
– Болтун! – Досадливо поморщилась Танька. – А про меня что наболтал?
– Ничего. Так просто… Он спросил, какая ты – красивая или нет. А я сказал, что ты не такая, как все. Вот он и захотел тебя посмотреть… – Танька хмыкнула. – А он тебе понравился, – глядя на полыхающее лицо матери, брякнул Светик. – Видно, что понравился…
– Много ты стал видеть, – рассердилась Танька. – За Кешкой бы смотрел так…
– Понравился, – не унимался Светик. – Понравился!
«А толку-то что, – про себя подумала Танька. – Ну пришел из любопытства разок. А больше и ждать нечего. Вон, даже не представился. Баловство Светькино…»
– А я ему понравилась? – Спросила Танька. – Раз ты такой ясновидящий, что скажешь?
Светик внимательно окинул мать с головы до ног и призадумался.
– Ты – нет, – наконец твердо сказал он. – Ты нет, только он тебя будет помнить.
– Как это – нее понравилась, а будет помнить?
– Сама что ли не понимаешь, – рассердился Светик. – Ты же вон какая, – он развел руки во все стороны и очертил ими круг. – Он же как сказал: «Богатырка!». Много что ли таких? Вот он и не забудет…
– Слушать тебя… – Танька зашаркала на кухню. – За Кешкой смотри.
Она сунула младшего сына в коляску и загремела кастрюлями.
Весь остаток дня она пыталась не думать о происшедшем. Но память, как прицепившаяся зараза, постоянно возвращала ее к этому незнакомцу. Она гнала от себя мысли о нем, а они назойливо лезли в голову снова и снова.
«И что это в самом деле, – ругала Танька себя, – на что ему со мной зариться? И невеста у него есть. А найдет же блажь, так не вытравить ничем!».
Светик больше не говорил об Анатолии, как будто сразу забыл про него. И Танька постепенно стала успокаиваться.
Серые будни, мелькавшие перед глазами, были однообразны и унылы. Безденежье и ночные дежурства выматывали. Она чувствовала, как усталость отуплет ее и обесцвечивает все остальные чувства, выкрашивая все происходящее в однообразные серые тона.
Светик все так же убегал на свою лавочку и сидел там, нахохлившимся замерзшм вробьем, задумчиво глядя куда-то в одному ему ведомую даль. Он упорно отказывался нянчиться с Кешкой и по-прежнему был молчалив. На упреки матери он насупливался и только исподлобья смотрел на нее, не мигая, будто пытался внушить ей раз и навсегда отстать от него с подобными просьбами.
– Никак не ладят между собой, – жаловалась она соседке. – Под одной крышей живут, мать одна, братья, а не ладят.
– Мать-то одна, – философствовала соседка, – да отцы разные! Вот и ведет их врозь. Потом и сама знаешь – чудной у тебя старшенький, точно немой. Что ни спроси, глазенками зыркает, а молчит. Ежели что скажет, то праздник, что рот открыл. А так – как звереныш. Глаза умные. А ничего не говорит..
– Как в школу пойдет, не знаю, – горилась Танька. – Заклюют его там. Таких не любят.
– Отец нужен, – заключала соседка, – а где взять!.. Намыкаешься ты с ними!
– Уж как-нибудь, – обрывала разговор Танька.
Не хотелось ей, чтобы местные кумушки метелили языком по ее поводу. А нет-нет да и соскочит с языка бабья забота и обида. Гориться кроме подушки некому. Родне разве? А толку? Поохают, поахают – и на свою задницу посадят. Ее беду никто на свой горб не взвалит. А то еще и попрекнут. Мол, чо ж ты теперь жалишься нам, когда сама нас обнесла в другую пору? Только больнее станет, и досада возьмет за глупость свою. А ребятишки… Не успеешь оглянуться, как вырастут. А сама постареет, расклячится… Бабьи годочки с горочки, ой, как быстро катятся! Глянешь в зеркало, а оно морозным серебром на тебя дохнет, седое да сморщенное…
А сыны прилипнут к какой-нибудь девке, женятся – и поминай, как звали! Своя жизнь у них начнется, свои заботы – и все некогда! Забегут когда на часок, а то и нет. Много таких разговоров ходит. К старости многие женщины одни остаются. К старости… А она смолоду так. Дети – это не то, не то… Скорая сейчас жизнь, только успевай за ней. Всем некогла.За этой суетой выедается душа. Не хватает ей тепла, заботы, доброты простой… Сколько сейчас собачек и кошечек развелось! Все потому, чтобы душа не изголодалась. Они хоть твари бессловесные. А иной раз понимают больше близких людей.
– Вот и я заведу, – глядя вслед удаляющейся соседке, ведущей на поводке малютку йорка, сказала Танька вслух.
Ни разу больше ни она, ни Светик не вспоминали Анатолия. Случайное знакомство не сулило никаких надежд, и эта яркая вспышка погасла так же быстро, как и загорелась. День ото дня Танька становилась все молчаливее и угрюмее. А Светик еще чаще убегал на заветную лавочку и, сидя на ней, безмолвно таращился куда-то вдаль.
