Она посмотрела на меня, помотала головой и снова показала на холодильник. На этот раз она ударила его рукой.
– Еда! Я хочу есть!
Мы были в шаге от жуткой истерики. Вдруг Кристофер пустился в дикий пляс и подхватил ее на руки быстрее, чем она сумела возразить. Он закрутил ее.
– Ю-хуу!
Она тоскливо поглядела на холодильник ему через плечо, но он снова покрутил ее.
– Ю-хуу, – воскликнула на этот раз я. – Как ты быстро кружишься!
Постепенно у нее на лице проступила улыбка. Кристофер все кружил и кружил ее. Наконец она засмеялась и перестала смотреть на холодильник. Я выдохнула. Мы только что сдали первый экзамен на родительство.
Но на следующий день ее визит прошел не так гладко. Мы сидели в гостиной и раскрашивали картинки, как вдруг она начала кричать. Зло, яростно. Это были крики не ужаса, а гнева. Она не плакала. Не подпускала нас близко. Когда мы пытались подойти, она кричала громче.
– Все хорошо, Джейни. Нечего бояться, – сказал Кристофер.
Его слова не возымели никакого воздействия на девочку. Она его не слышала, словно была где-то в другом месте. Она хватала ртом воздух, как будто задыхалась. Кристофер протянул руки, пытаясь ее обнять, но она укусила его за запястье. Он вскрикнул и инстинктивно отдернул руку, отталкивая ее. Она взвыла.
Я нагнулась к ней.
– Милая, все…
Она плюнула мне в лицо, не дав договорить. Я вытерла лицо тыльной стороной ладони и обернулась к Кристоферу. Судя по виду, он был потрясен не меньше меня.
Джейни упала на спину и бешено замолотила кулаками по деревянному полу. Мы не успели отреагировать, как она со всей силой врезалась в пол головой. Раздался громкий хруст.
– О боже! – Кристофер схватил ее и крепко обхватил руками. Она еще раз взвизгнула и боднула его головой в нос. Он отпустил Джейни, и та снова бросилась на пол. Пара секунд, и вот она опять бьется головой.
– Она же покалечится, – сказала я. – Попробуй зайти сзади и придержать ее. Я возьму за ноги.
Он ухватил ее сзади так, чтобы она не могла его больше ударить головой. Я придерживала ее ноги. Она сопротивлялась, ее маленькое тельце было напряжено от ярости, но мы не отпускали. Она так пыталась брыкаться, что я боялась, она вывихнет себе ноги. Казалось, прошло несколько часов, пока она перестала сопротивляться и тело обмякло. Наконец все прошло, но мы еще боялись ее отпускать. Через несколько минут мы ослабили хватку, и она сразу же разрыдалась, сотрясаясь от рыданий.
Я побежала в ванную, схватила полотенце, смочила его под краном. Я приложила полотенце ей ко лбу, как если бы у нее был жар, надеясь, что это немного остудит ее разгоряченное тело. Мы старались успокоить ее, по очереди обнимали и гладили по спине. Кристофер попытался отвлечь ее на видео в своем телефоне – ролики с гориллами обычно ее смешили, – но сейчас ничего не помогало.
Она проплакала все время, пока нам не пришла пора отвезти ее обратно в больницу. Она всхлипывала всю поездку и все еще не до конца успокоилась, когда мы оставили ее в палате.
– Уфф, неслабо, – сказал Кристофер по дороге домой. Его любимая футболка пропиталась потом.
– Ты уже видел ее в таком состоянии? – спросила я.
– Я видел ее истерики, но не думал, что они могут длиться так долго. Медсестры упоминали, что иногда она может кричать очень долго, но не говорили, что это может продолжаться часами. Думаешь, мы слишком торопим события? – спросил он. Судя по всему, он был потрясен.
Я взяла его за руку.
– Думаю, переезд дастся ей нелегко, возможно, это только начало.
– Я даже не знаю, что вызвало ее ярость. Мы сидели рисовали, и вдруг она просто взбесилась, безо всякой причины. Я ничего не говорил, ничего не делал, – у него в глазах читались вопросы, он мучительно искал на них ответы.
Я сжала его руку.
– У нее много происходит внутри такого, о чем мы даже не догадываемся.
– Просто обычно мне удается ее успокоить. А что случится, если я не смогу? – Лицо было обеспокоенным.
– К счастью, мы с ней не одни. – У Джейни каждый день было столько разных занятий, что я не понимала, как она находит время для чего-то еще. Каждый врач выдавал нам подробный отчет по уходу за ней.
– Ронда обещала дать нам кучу сенсорных игрушек, которые она использует в работе с брошенными детьми. Она говорит, такие игрушки здорово помогают им успокаиваться. У нее для нас еще много полезного. Всякие терапевтические игры и книги. – Ронда – это главный психолог больницы, и она работала с Джейни по два часа каждый день.
– Думаешь, все это и правда поможет?
– Конечно, – сказала я, стараясь быть сильной, хотя мне тоже было страшно.
Дело № 5243
Допрос Пайпер Гольдштейн
Я щурилась от солнца, светящего прямо в глаза, но это было не важно. Здорово снова быть на улице, даже если всего на пять минут. На какое-то мгновение я пожалела, что не курю. Тогда у меня был бы повод попроситься наружу хоть на минутку. Вместо этого я с полуобморочным видом спросила, не могу ли выйти на свежий воздух. Они посмотрели на меня с подозрением, но отказать не смогли.
– Только быстро, хочется закончить поскорее, – сказал Рон, будто мы уже были близки к завершению. Я на это надеялась, но сильно сомневалась. Мы еще не дошли до самого тяжелого. Они слишком много времени потратили на первый визит домой к Бауэрам.
Ханна мне потом позвонила и обеспокоенно спросила, не слишком ли много они на себя берут. Полицейским я об этом не рассказала, а они и не спрашивали. К тому же я знала, что они подумают, а это было не так. Она просто переживала. Она всегда была гораздо практичнее Кристофера в вопросах, касавшихся Джейни.
– Мы можем чем-то еще ей помочь? – спросила она меня тогда.
– Просто делайте то, что делаете, но, по правде говоря, пройдет немало времени до полного психологического и эмоционального исцеления. Этого не случится, пока она не попадет в постоянный дом. Даже если она этого не осознает, она все еще не чувствует себя в безопасности. Ребенок не может чувствовать себя в безопасности, пока у него нет дома.
– И каковы перспективы?
– Многие хотели бы взять ее, – я потерла лоб, думая о сотнях страниц документов, которые мне еще нужно прочитать. – Это создает сложности, но это хорошо.
– Обнаружить родственников по-прежнему не удалось?
– Ничего существенного, – ответила я.
Это не совсем ложь – не было никакого смысла рассказывать ей, как я ходила к матери Бекки в тюрьму, это только сильнее бы ее расстроило, тем более что из нашей встречи ничего не вышло.
В поисках постоянного дома для ребенка мы всегда начинаем с родственников, а сейчас единственной, кого мы сумели отыскать, была мать Бекки, Сью Уотсон. Ее криминальное досье охватывало два десятилетия, и сейчас она в тюрьме округа Фодж ожидала решения суда после апелляции по поводу третьего обвинения в вождении в нетрезвом виде и небезопасном вождении. Я навещала ее на прошлой неделе.
Сью была настолько толстой, что складки кожи свешивались по краям алюминиевого стула. На ней был характерный оранжевый комбинезон. Обычно женщины в таких тонут, но на ней он сидел в облипку. Длинные густые волосы лежали кудрявой копной, словно к ним много лет не прикасалась расческа. Она сложила руки на груди и уставилась на меня.
– Ты кто? – Зубы у нее были такие же гнилые, как когда-то у Джейни.
– Я Пайпер Гольдштейн. Мы разговаривали по телефону. Я социальный работник, занимающийся делом вашей внучки, Джейни.
– Зачем Джейни социальный работник? – спросила она, оглядываясь на других посетителей в набитой комнате, словно они могли подслушивать. Беспокойство было напрасным, часы посещения были короткими, и никто не думал о других.
– Суд назначает социального работника в случаях, когда ребенку требуется защита, – объяснила я теми же словами, что и в первый раз по телефону.
– А я тут при чем?
Я ненавидела об этом говорить, но выбора у меня не было. Государство настаивало, чтобы мы первым делом искали родственников, если это возможно. Иногда это срабатывало, но чаще всего нет. Родительская несостоятельность передавалась из поколения в поколение, и родственники, как правило, справлялись не лучше родителей. В случае с Джейни я заранее знала, что она не может жить ни с кем из родственников, Сью бывала под арестом даже чаще, чем Бекки.
– Мы пытаемся найти, куда лучше поместить Джейни, и надеялись, что вы снабдите нас необходимой информацией.
Она оперлась о стол.
– Что за информация вам нужна?
– Все что угодно о Бекки и Джейни.
Она фыркнула.
– Я несколько лет ребенка не видела.
– Джейни или Бекки?
– Обеих.
– Раньше вы их часто видели?
– Я вырастила Джейни.
Я взялась за ручку. Это что-то новенькое.
– Не могли бы вы рассказать подробнее? – спросила я с журналистской интонацией в голосе.
– Бекки никогда не хотела ребенка. Она родила только потому, что слишком долго медлила и уже нельзя было ничего поделать.
– А что отец?
Она рассмеялась.
– Отец? Да Бекки не умеет держать ноги сведенными. Кто знает, кто там отец. Точно не Бекки. Она понятия не имеет, – она фыркнула. – Из роддома я привезла их к себе. Думала, дам Бекки второй шанс. Дам ей время отделаться от этой дряни, но мне следовало лучше ее знать, – она закатила глаза. – Через три недели она опять курила. Даже месяц с ребенком не пробыла. Однажды ночью ушла и больше не вернулась. Оставила меня с этим младенцем.
– Как долго ее не было? – спросила я.
Она снова засмеялась, так раскатисто, что живот затрясся под комбинезоном.
– Она объявилась, когда Джейни было два.
– И Джейни все это время была с вами? Больше ни с кем?
Она кивнула.
– Зачем Бекки вернулась?
– Она была чистая. Прошла какую-то шестимесячную программу. Я отдала ей Джейни, но обратно в свой дом я эту девчонку пускать не собиралась.
Я отметила эти даты.
– Какой была Джейни в младенчестве?
– Она никогда не спала. Знаешь, говорят, младенцы все время спят. Только не Джейни, – она покачала головой. – Как родилась бодрствующая, так и не спала.
– У нее были колики?
– Что это? – в замешательстве спросила она.
– Когда дети много плачут. Дети с коликами обычно мало спят.
– Нет, не то. Она была не такая. Она никогда не плакала. Просто не спала. Как я сказала. Лежала и глядела в потолок. Со мной не хотела иметь дела. Плевать, что я ее бабушка. Как думаешь, каково заботиться о ребенке, который не обращает на тебя внимания?
– Не знаю. Наверное, это было непросто.
Она пожала плечами.
– Ладно, поняла, ты не знаешь младенцев. Иногда попадаются плохие.
– И что вы делали?
– Давала ей делать, что захочет, пока не подрастет, но тогда все стало только хуже.
– Что это значит?
– Ее невозможно было заставить что-то сделать. Если ей приказать, сразу начиналась истерика. Девчонка пиналась. Пыталась кусаться. Если не могла укусить меня, кусала себя. Никогда не видела ничего более ненормального, – она кивнула, соглашаясь с собственными словами и переводя дух. – Потом стала сдирать подгузник и писать куда попало. Не только в комнате, по всему дому. Какала когда вздумается. Сходила с ума и доводила себя до рвоты. Это было отвратительно. Ни один ребенок не смеет так вести себя в моем доме и громить его. Тогда-то я и начала устраивать ей взбучку, когда она совсем отбивалась от рук. Я всех детей так растила, – она многозначительно посмотрела мне в глаза. – У меня есть право врезать своему ребенку, когда он не слушается, так же, как и Бекки имела право врезать Джейни, если та не слушалась.
Все, кто бьет своих детей, как-то себя оправдывают. Обычно считают, что у них есть на это право. Некоторые даже подкрепляли свою правоту цитатами из Библии. Не припомню, сколько родителей цитировали мне стих «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына». Я не пыталась ее переубедить. Она уже давно закрыта для детей.
– Вам не показалось, что с Джейни что-то не так?
Она наклонилась ближе и прошептала, будто мы были лучшими подругами:
– Ты когда-нибудь смотрела ей в глаза? Ночью они чернеют. Иногда мне приходилось дать ей подзатыльник, чтобы глаза снова стали голубыми. Понимаешь? – Она засмеялась, но я не сомневалась, что она всерьез. – Уж лучше бы я от нее избавилась. Поверь, я задумывалась об этом. А потом Бекки вернулась. Она была чиста и хотела вернуть Джейни. Ну и я такая: «Да ради бога, забирай!»
– Когда вы видели их в последний раз?
Она наморщила лоб, вспоминая.
– Года два-три назад.
– И какой тогда была Бекки?
– Ненормальная, как обычно. Снова под кайфом, болтала, что надо отвести Джейни в церковь, чтобы священник над ней помолился.
