Бесо собрал какие-то свои пожитки. Кеке ему помогла. Он зло выругался и вышел во двор.
– А с тобой, сучка, – сказал он Кеке, – мне теперь всё понятно. Ни копейки ты от меня больше не получишь. Тебя есть кому кормить.
А утром Катерина отправила своего Сусика в школу, чистеньким и нарядным. Однако радость была недолгой. Прошло две недели, и однажды соседи принесли её сына без сознания – его сбил фаэтон. Она очень волновалась из-за травмы, полученной её мальчиком, главным образом потому, что это может повредить его церковной карьере.
– Когда ты станешь священником, как же ты будешь держать чашу, сынок, для причастия? – спросила она его.
– Не волнуйся, мама, – ответил он. – До того, как я стану священником, рука заживет, и я смогу держать хоть всю церковь на своей руке.
Колёса фаэтона монотонно стучали по мощёной мостовой, а Катерина всё вспоминала и вспоминала, как однажды её сын пришёл домой с разбитым носом и твёрдо сказал матери:
– Кеке, никогда на людях не называй меня Сусиком. И дома постарайся тоже этого не делать. Если не перестанешь, я уйду из дома.
Она так перепугалась, что три ночи не могла спать. Оказалось, что соседский мальчишка назвал его так, насмехаясь как бы над маленьким его ростом. Сам он был заметно здоровее Сосо. Завязалась драка. Они дрались так долго, что здоровяк Симон сдался и поклялся больше его так не называть. А победитель гордо поднял вверх правую руку и сказал всем собравшимся пацанам:
– Прошу всех, кто считает меня своим другом, отныне звать меня Коба. Это имя моего любимого героя. Кто не хочет, я готов драться.
Откуда ей было знать, что соседский мальчишка Симон вскоре станет зваться Камо и на долгие годы станет другом её любимого Сусика?
Она ехала и говорила себе: «Спасибо Господу нашему Иисусу Христу. Если бы не твоё божественное участие, разве бы я смогла спасти своего сына от этого ирода рода человеческого (мужа её – Бесо)?». А дело было так. После того, как Сосо попал второй раз под фаэтон за год до окончания школы, случилось невероятное. Отец дождался, когда у мальчика заживёт нога, выкрал его и отвёз в Тифлис. Теперь Бесо и сын вместе трудились на Адельхановской кожевенной фабрике за мизерный заработок в залитом водой помещении, освещённом керосиновыми лампами, с испарениями от дубившейся кожи, которая пахла как экскременты. От этого смрада тошнило и взрослых, и детей. Сосо жил в одной комнате с отцом в рабочем районе Авлабари. На работу ходил через мост мимо Метехской крепости. Ему приходилось носить башмаки с фабрики в магазин-склад на базаре возле Эриванской площади.
В Гори в училище все были ужасно расстроены потерей Сосо. Но больше всех переживала мать. Она подключила всех своих знакомых, чтобы вызволить сына. Эта гордая красивая женщина приехала в Тифлис, заручившись поддержкой учителей, отца Чарквиани, купца Якова Эгнаташвили и других. Даже экзарх грузинской православной церкви, услышав эту историю, предложил устроить Сосо в церковный хор. Но Катерина была непримирима. Сосо очень хотел вернуться в училище в Гори. Священники возвратили его Кеке. Бесо второй раз поклялся больше не давать семье ни копейки и вычеркнул её из своей жизни.
А Сосо вернулся в училище, где его возвращению все были очень рады. Но справедливости ради надо сказать, что не все. Дело в том, что юный Сосо, как и все его товарищи по училищу, разделял ненависть к новым русским порядкам, введённым царём Александром III, которые запрещали общение на родном языке, ввели палочную дисциплину, жёсткие меры контроля над учащимися. Особенно свирепствовал учитель по фамилии Лавров. Видя, что Сосо пользуется авторитетом среди учеников, он решил сделать Джугашвили своим заместителем и требовал стучать на товарищей. Это Сосо взбесило. Он договорился со старшими парнями, пригласил Лаврова в пустой класс, где его уже ждали, и пригрозил ему, что опозорит на всю страну, если тот продолжит свои издевательства над учениками. И посоветовал чистосердечно покаяться. Лавров на долгие годы притих и впоследствии вообще исчез из преподавательского поля деятельности, а Сосо до самого выпуска оставался первым учеником и получил в дар от школы книгу Псалмов Давидовых с дарственной надписью «Иосифу Джугашвили за отличные успехи в учёбе, примерное поведение и превосходное пение псалмов».
Надо сказать, что когда мать ценой неимоверных усилий забрала у Бесо своего сына и вернула его в Гори, он продолжал оставаться лучшим учеником и певчим в училище. Но это был уже совсем другой человек. Он стал проявлять сочувствие к беднякам, зная уже не понаслышке об их проблемах, поработав на фабрике с отцом. Но самое удивительное было в том, что вместе с появлением сочувствия у него пропадала вера в Бога. Это казалось невозможным у столь набожного ученика. Но факт остаётся фактом. Сосо дружил с сыновьями священников, братьями Ладо и Вано Кецховели, и Мишей Девиташвили, который, как и он, хромал на левую ногу. Старший брат Ладо Кецховели поступил в духовную семинарию, вскоре был отчислен из неё и вернулся в Гори, где поведал своим товарищам о том, как организовал в семинарии забастовку и протестное выступление. За что и был отчислен. Сосо вдохновляли такие рассказы старших товарищей, но он всё ещё хотел стать священником, для того чтобы с именем Бога бороться за справедливость и защищать неимущих. Однако именно тогда он обратил свой взгляд на политику. Именно тогда он заявил своему другу Ладо:
– Ты знаешь, я, чем больше читаю, тем больше прихожу к мысли о том, что причина всех бед в отсутствии твёрдого порядка и правильных законов.
– И как ты намереваешься с этим бороться? – настороженно спросил его Ладо.
– Я думаю, что надо для начала стать волостным старшиной. Навести в нашей волости порядок, а потом за других взяться.
Кецховели почесал затылок.
– Не знаю, – ответил он. – В семинарии старшие ребята говорят, что только силой можно изменить положение дел.
Сосо по-хорошему был помешан на книгах. Если он у кого из товарищей видел новую книгу, на него это действовало магнетически. Он искал момент, чтобы её незаметно утащить. Правда, потом по возможности возвращал. Книга для него была наркотиком. Он постоянно говорил о книгах. Когда ему было 13 лет, Ладо Кецховели повёл его в книжную лавку. Там Сосо уплатил 5 копеек членского взноса и взял книгу Дарвина «Происхождение видов». Он читал её всю ночь, не ложась спать. Кеке спросила его:
– Ты что не спишь, полуночник?
– Мама, книга просто сказочная, не могу оторваться.
И чем больше он читал, тем меньше в нём оставалось Бога. Как-то Сосо отдыхал вместе с друзьями, и, лежа на траве, они разговаривали о том, как несправедлива жизнь, что есть бедные и богатые, и как Господь может допускать такую несправедливость. К всеобщему изумлению Сосо, который лежал на траве и спокойно жевал соломинку, тупо глядя в небо, вдруг сказал:
– Он не несправедлив. Он совсем другой, или его вообще нет!..
Когда друзья попытались возразить, он пообещал им завтра принести книгу Дарвина «Происхождение видов»:
– И тогда сами делайте выводы – есть он, Бог, или нет. И какой он!
Так что наш Сосо ещё до зачисления в духовную семинарию уже имел твёрдые зачатки атеистического учения.
Теперь о самом поступлении в духовную семинарию. Что этому предшествовало. А то читатель подумает, всё было так же гладко, как написано. Вовсе нет!
Та забастовка, которую организовал старший товарищ Сосо Ладо Кецховели, привела к тому, что на зачисление в семинарию лиц, не имеющих церковного происхождения, был наложен запрет. Узнав об этом, Сосо плакал целый день. Он не видел своего дальнейшего существования без учёбы и очень боялся того, что отец заберёт его работать на фабрику. Но упрямая Кеке решила всё по-своему. Она собрала сына и добралась до Тифлиса, отыскала там своего родственника с большими связями, Сандро, который снимал жильё у священника, связи которого были значительно шире, а его жена была известной деловой дамой в самом Тифлисе.
– Прошу вас, помогите этой женщине. Это будет такое же благое дело, как храм построить, – сказал ей Сандро.
Как ей удалось уговорить архимандрита Серафима зачислить Сосо на полупансион, никто не знает. Известно лишь то, что последнее слово в этом деле сказала княгиня Бараташвили. Что было дальше, я уже написал. Кеке и её сын вышли из фаэтона на проходной Тифлисской духовной семинарии, откуда она вернулась одна.
Сосо был счастлив. Его мечта сбылась, он стал семинаристом вожделенной духовной семинарии. Он, казалось, про неё знал всё из рассказов своих старших товарищей. Но реальность превзошла все его ожидания.
Мальчишка из Гори, привыкший к свободе, дракам до крови во дворах с местными пацанами, подросток, который уже знает, что такое слово чести и что такое таинственное погружение в мир любимой книги, оказался в одночасье лишённым всего этого.
Теперь практически всё время Сосо сидел взаперти. Один из исследователей Сталина Саймон Джонатан пишет: «…в заведении, которое больше напоминало самые строгие закрытые школы Англии конца XIX века, чем духовную семинарию. Общие спальни, обиды, сносимые от старших товарищей, нередкие случаи содомии, жёсткие ханжи учителя, долгие часы в карцере – всё это превращало жизнь в семинарии в кавказское подобие школьных лет Тома Брауна». Пусть эти слова автора останутся на его совести. Но сравнивать Тифлисскую духовную семинарию с английскими закрытыми школами было бы не только неправильно, но и кощунственно…
Почему? Во-первых, какими бы строгими ни были порядки в семинарии, сами семинаристы находили возможность почитывать запрещённую литературу, организовывать кружки, не имеющие никакого отношения к богословию. И потом, у них был выход в город. И последнее: в семинарии, в отличие от английских закрытых школ, не было педофилии. Это считалось смертным грехом. В то время как в закрытых школах Англии это было обычным делом.
Вот как писали об учёбе в семинарии её выпускники Иосиф Иерамишвили, и Пётр Копанадзе: «Мы чувствовали себя избранными. Потому что семинария была истоком интеллектуальной жизни Грузии того времени. Казалось, что её исторические корни лежали в идеальной культуре».
Конечно, к семинаристам младших курсов требования были завышены. В Российской империи во всех закрытых учебных заведениях это считалось нормой.
Сосо и шестьсот других будущих священников жили в четырёхэтажном неоклассическом здании семинарии, с величественными белыми колоннами. Сосо ночевал в спальне на верхнем этаже. В ней стояли двадцать кроватей. На других этажах располагались домовая церковь, классы и трапезная. Колокола звоном отсчитывали время. Семинаристы просыпались в семь утра, облачались в стихарь, затем шли на молитву в церковь. Далее пили чай и приступали к занятиям. Дежурный ученик читал молитву. Занятия длились до 2 часов. В 3 был обед. Затем полтора часа свободного времени перед перекличкой, после которой выходить на улицу запрещалось. В 8 вечера после вечерней молитвы следовал ужин. Дальше семинаристы готовили уроки и в 10 ложились спать. По выходным – бесконечные богослужения. Три или четыре часа на одном месте, переминаясь с ноги на ногу под неусыпными пронизывающими взглядами монахов. Правда, между 3 и 5 часами дня мальчиков выпускали на улицу.
В год поступления Сосо Джугашвили в семинарию там, как нам уже известно, начальствовал архимандрит Серафим, его помощник Гермоген и отец Дмитрий – в миру князь Абашидзе – среди начальствующего состава. Этот Абашидзе, вскоре повышенный до инспектора, был толстым смуглолицым педантом. Сам себя он называл «смиренным и недостойным рабом Божьим и слугой царя».
Монахи были своеобразными людьми. Они считали, что семинаристы погрязли в грехе, и потому были полны решимости выбить из гордых грузинских юношей всё грузинское и заодно человеческое. Грузинская литература была строжайше запрещена. Впрочем, как и все русские авторы, публиковавшиеся после Пушкина. В том числе Толстой, Достоевский и Тургенев. В обязанности этих инспекторов входило неусыпное наблюдение за учениками. Все наказания и плохие отметки записывались в школьный журнал. Попал им на карандаш – всё, следующий шаг – исключение из семинарии, волчий билет. Отец Дмитрий ввёл среди учеников шпионов. Очень часто можно было видеть, как он крадётся на цыпочках по семинарским коридорам или совершает мелодраматические набеги на спальни, надеясь застать учеников за чтением запрещённых книг, онанизмом или руганью. Сосо, умевший придумывать хлёсткие прозвища, вскоре окрестил этого гротескного персонажа Чёрным Пятном. Поначалу наводивший ужас, этот человек в конце концов оказался смешон, как бывают смешны только самые безумные педагоги.
Понятно, что Сосо и все остальные семинаристы кто больше, кто меньше знали о знаменитых семинарских восстаниях. Сосо знал от своего старшего товарища Ладо. Несколькими годами ранее, в 1885-м, семинарист побил ректора за то, что тот сказал: «грузинский собачий язык». На следующий год ректора закололи кинжалом. Как позже выяснилось, убийца бежал во время этапа на каторгу и вскоре оказался в Северной Америке. Там его след затерялся.
В глазах властей семинарии – это исчадие ада, из глубин которого выползают на поверхность непримиримые радикалы. Враги империи: они, семинарии, выращивали для русской революции самый активный контингент. В особенности Тифлисская духовная семинария. Она стала гнездом всех недовольств, имевших место среди грузинской учащейся молодёжи, как напишет Сосо много лет спустя.
С первых дней Сосо был спокойным, внимательным, скромным и застенчивым, это состояние никак не вязалось с его характером и прошлой жизнью. Друзья заметили, что недавний задавака и глава дворовой шайки стал задумчивым и, казалось, замкнутым. У него прошла любовь к играм и забавам детства. Сосо начал взрослеть, но и всерьёз учился, превращаясь в застенчивого романтического поэта.
Экзамены первого года он сдал на отлично и показал 8-й результат в классе. В 1894–95 годах он получал одни пятёрки по грузинскому пению и русскому языку, четвёрки и пятёрки за знание Священного Писания. Он был образцовым учеником и отличником по поведению.
Сосо не был так стеснён в деньгах, как пытаются преподнести некоторые исследователи. За учёбу платил дядя Яков Эгнаташвили, который фактически стал для него названным отцом, он же подбрасывал на карманные расходы. Да и Сосо зарабатывал карманные деньги, 5 рублей, тем, что пел в хоре Русского драматического театра, который находился по соседству с семинарией. Он был первым тенором в правом полухории, то есть ключевым солистом. На старших курсах семинаристы находили и другие подработки, такие как репетиторство.
Первое время Сосо и его друзья читали безобидные книги, но запрещённые в семинарии. Мальчики нелегально стали членами книжного клуба «Дешёвая библиотека» и брали книги из магазина, владельцем которого был бывший народник Имедашвили.
Именно тогда Сосо открыл для себя романы Виктора Гюго, особенно «93-й год». Герой этого романа Семурден – революционер-священник – станет для него одним из образцов для подражания.
По ночам Чёрное Пятно ходил по коридорам, проверяя, погашены ли огни, и не читает ли кто, и не предается ли другим порокам. Как только он уходил, ученики зажигали свечи и возвращались к чтению. Сосо обычно слишком усердствовал и почти не спал. Выглядел сонным и больным. Когда он начинал кашлять, Иремашвили брал у него из рук книгу и задувал свечу. В книгах молодой Сосо черпал не только знания, в них была другая жизнь, другой мир, в котором, хотя и иллюзорно, он проживал какое-то время вне гнетущей реальности.
Как-то отец Гермоген поймал Сосо за чтением «93-го года» и приказал наказать его продолжительным карцером. Затем ещё один священник-шпик обнаружил у него другую книгу Гюго: «Джугашвили, оказывается, имеет абонентский лист из «Дешёвой библиотеки», книгами из которой он и пользуется. Сегодня я конфисковал у него сочинение Гюго «Труженики моря», где и нашёл названный лист. Помощник инспектора Мураховский». Гермоген наложил резолюцию: «Мною Джугашвили уже предупреждён по поводу посторонней книги «93-й год» Гюго». Гермоген был одним из немногих служителей семинарии, кто понимал, что процесс познания и тягу к книге никому не остановить. Молодые, горячие, пытливые души всё равно докопаются до истины и поймут, что мирская жизнь, хоть и наполнена грехами, но это жизнь, а не служение. И с этим дано смириться не всякому. Здесь нужна воля Божья. По статистике только тридцать процентов выпускников становились священнослужителями.
Однако коренным образом повлияли на сознание Сосо и изменили его русские писатели, будоражащие радикальную молодёжь. Стихотворения Николая Некрасова и роман Чернышевского «Что делать?», его герой Рахметов были для одарённого юноши образцом несгибаемого аскета-революционера. Как и Рахметов, Сосо считал себя особенным человеком, рождённым для великих целей.
Запретный плод всегда сладок, и семинаристы запоем читали и Бальзака, и Мопассана, передавая книги из рук в руки и зачитывая их до дыр… Но это было чтение чисто развлекательное.
В семинарии Сосо снова вернулся к прочтению своего любимого романа Александра Казбеги «Отцеубийца», где был выведен классический кавказский разбойник – герой по прозвищу Коба, об этом я рассказывал ранее.
Он и здесь, в семинарии, стал настаивать, чтобы его звали Коба. Это имя удивительно быстро приросло к нему, и Сосо очень нравилось на него откликаться. Но близкие по-прежнему называли его Сосо.
Осенью 1896 года уже появлялись в газетах его первые стихи, которые вызывали восторг не только у семинаристов, но и у читателей газет. Ему было семнадцать лет.
Но вот что интересно: именно в это время наш Коба начинает терять интерес не только к духовному образованию, но и к поэзии, которая, казалось, захватила его навсегда. Он писал стихи не только для издательств, но и на заказ друзьям, для их девушек, на дни рождения, различные торжества и т. д. Короче, стихи писались так же легко, как в детстве в Гори, а потому быстро надоели. По успеваемости в этот период он переместился с 5-го на 16-е место…
«Я стал атеистом в 1-м классе семинарии», – говорил Коба много десятилетий спустя.
Биографы Сталина пишут, что у него случались споры с однокашниками, например, с набожным другом Симоном Натрошвили. Коба ему сказал, что Бога нет. Симон резко возразил. Но какое-то время поразмыслив, он пришёл к нему и признал, что ошибался. Коба слушал это с удовольствием, пока Симон не сказал:
– Если Бог есть, то есть и ад, а там всегда горит адский огонь. Кто же найдёт столько дров, чтобы адский огонь горел? Они должны быть бесконечными. А разве бывают бесконечные дрова?
Сталин вспоминал: «Я захохотал. Я думал, что Симон пришёл к своим выводам с помощью логики. А на самом деле он стал атеистом потому, что боялся, что в аду не хватит дров».
В этот период Коба от простого сочувствия революционным идеям уже двигался к открытому бунту. Приблизительно в это время его дядю Сандро, брата Кеке, того самого, который помогал поднять очень важных людей для его поступления в семинарию, убили полицейские. Это ещё больше укрепило его веру в необходимость вести непримиримую борьбу с самодержавием и существующими порядками. Теперь власть стала его личным врагом. Сосо никогда об этом не говорил, но наверняка это сыграло свою роль.
Он очень быстро, как ртуть, от французских прозаиков перетёк к самому Марксу. За 5 копеек семинаристу одолжили «Капитал» на две недели. Он пытался изучать немецкий, чтобы читать Маркса и Энгельса в оригинале. А английский – у него был экземпляр «Борьбы английских рабочих за свободу». Так начинались его попытки выучить иностранные языки, особенно немецкий и английский. Они продлятся всю его жизнь, и небезрезультатно. Однако это всё из области лирики. Но увлечения революционной литературой неизбежно предполагают и какую-то деятельность.
И вот Сосо начал втихаря выбираться под покровом ночи за пределы семинарии вместе со своими товарищами… Оказывается, в маленьких лачугах на склонах Святой горы проходили его первые встречи с настоящими рабочими-железнодорожниками. Из этих конспиративных встреч разгорался пролетарский огонь. Кобе наскучили просветительские дискуссии в семинарском клубе Девдориани. Он хотел, чтобы кружок перешёл к активным действиям. Девдориани сопротивлялся. Поэтому Коба начал бороться с ним и стал создавать собственный кружок. Вернувшись в семинарию в 1897 году после каникул, он порвал с Девдориани.
Бывший друг Кобы Иремишвили, оставшийся на стороне Девдориани, позже напишет: «Серьёзную и не всегда безобидную вражду обычно сеял Коба».
Надо признать, что по молодости Коба считал, что рождён быть лидером, и не терпел никакой критики. Он прекрасно понимал, что намного умнее и талантливее многих семинаристов, которые были куда более привлекательными и материально обеспеченнее его. Они его считали малорослым выскочкой, он их – недоразвитыми дылдами. Неприязнь была взаимной.
Итак, после разлада образовались в семинарии две партии: одна за Кобу, вторая – против.
Он сблизился с вдохновляющим его со времён Гори Ладо Кецховели. Того успели выгнать и из Тифлисской, и из Киевской семинарий, арестовали и теперь отпустили. Сосо никого так не уважал, как Ладо. Его наставник познакомил своего младшего друга с пламенным черноглазым Сильвестром Джибладзе – тем самым легендарным семинаристом, что избил ректора.
В 1892 году Джибладзе вместе с Ноем Жордания и другими основали Грузинскую социалистическую партию – «Третья группа» – «Месами-даси». Теперь эти марксисты собирались в Тифлисе. Они организовали типографский выпуск газеты «Квали» и принялись сеять семена революции среди рабочих. Джибладзе пригласил юного Сосо на квартиру к Вано Стуруа, который вспоминал, что, желая принять участие в работе партии Сосо, обратился к лидеру группы Ною Жордании.
Он пришёл к нему в редакцию «Квали», где были напечатаны его последние стихи. Жордания, будучи носителем непомерного самомнения, покровительственно порекомендовал Сосо ещё поучиться. «Подумаю», – ответил ему недовольный Сосо. Теперь у него появился враг. Он написал письмо с критикой Жордания в «Квали». Газета отказалась напечатать его, после чего Сосо говорил, что редакция целыми днями сидит и не может выразить ни одного достойного мнения.
Ладо также претила мягкость Жордании. Вероятно, именно Ладо ввёл Сосо в кружки русских рабочих, которые как грибы вырастали вокруг тифлисских мастерских. Они тайно встречались на немецком кладбище, в домике за мельницей около арсенала. Коба предложил снимать комнату на Святой горе. Там нелегально собирались один, иногда два раза в неделю в послеобеденные часы до переклички. Аренда стоила 5 рублей в месяц. Участники кружка получали от родителей деньги на мелкие расходы и из этих средств платили за комнату. Коба начал вести рукописный ученический журнал на грузинском языке, в котором освещал все спорные вопросы, обсуждавшиеся в кружке. Этот журнал в семинарии передавался из рук в руки.
Из школьника-бунтаря он уже превращался в революционера.
Романтический поэт становился убеждённым фанатиком с почти мистической верой, которой он посвятил свою жизнь, в которой никогда не сомневался. Сосо, вчитывающийся в марксистские тексты, в то же время грубил в лицо священникам, но ещё не сделался открытым мятежником, как другие семинаристы до и после него. Пока что он был лишь молодым радикалом, только-только заходившим в воды революции.
К началу 1897 года Джугашвили открыто и даже вызывающе враждует с Чёрным Пятном.
Как-то Абашидзе начал обыскивать их вещевые ящики и даже корзины с грязным бельём. Казалось, что неуёмный Абашидзе – Чёрное Пятно – думал только о том, чтобы изловить Сосо с запрещёнными книгами. Он видел, что юноша весьма одарён и отдаляется от церкви. Это его бесило, и он терял над собой контроль, забывая об элементарных рамках приличия.
– Вы, отец Дмитрий, хотите наше грязное бельё в прачечную отнести, разрешите, я вам помогу, – сказал ему Коба как можно вежливее, при этом смиренно наклонившись.
Это ещё больше взбесило отца Дмитрия.
– Пошёл вон, нечестивая душа! – Он почти кричал, потому что собравшиеся семинаристы начали смеяться над происходящей перебранкой.
– Я-то нечестивая душа? – возмутился Коба. – Разве не вы оскверняете своим безбожным поведением все божественные заповеди? Своими мерзкими поступками, которые противны Богу, вы отвращаете от церкви людей. Калечите им души. Вам должно быть стыдно за то, что в ваших жилах течёт грузинская кровь. Вы её недостойны!
– Недостоен! Недостоен! – поддержали ребята.
Отец Дмитрий, ссутулившись, тенью исчез в глубине коридора.
Как правило, на молитве ученики держали Библию открытой, на столе, а на коленях у них лежали книги Маркса, Плеханова, проповедника русского марксизма. Во дворе стояла большая поленница, она тянулась практически вдоль всего забора, в которой Сосо и его друзья прятали запрещённую литературу. Там же они её и читали. Как-то Абашидзе, который долго не надоедал семинаристам после стычки с Кобой, подкараулил их и выскочил, чтобы поймать, но они успели бросить книги в дрова.
Их тут же заперли в карцер, до позднего вечера без ужина. Но голод не тётка, побудил семинаристов поднять шум, и они начали громко стучать в двери, пока монах не принёс ужин.
На каникулы Сосо отправлялся в деревню погостить у младшего товарища Георгия Елисабедашвили, сына священника. Всё лучше, чем возвращаться к матери, с которой отношения у него испортились вконец. Она намеревалась командовать им, как в детстве. Священник попросил Сосо подготовить Георгия к вступительным экзаменам в семинарию. У Сосо всегда был развит педагогический инстинкт, но ещё больше он хотел обратить подопечного в марксистскую веру. В деревню они приехали на телеге, сидя верхом на стопке нелегальных книг. Они устраивали разные проделки, смеялись над крестьянами, с которыми Сосо прекрасно говорил на крестьянском языке. Когда они зашли в старую церковь, он подбил своего ученика на то, чтобы снять со стены икону, бросить её об пол и помочиться на неё.
– Не боишься Бога? – спросил Сосо.
– Боюсь!
– Тогда не надо!
Ученик Сосо провалил экзамены. Разгневанный отец Елисабедашвили винил в этом репетитора. Но мальчик поступил со второй попытки, а впоследствии стал сталинским большевиком.
По возвращении в семинарию Сосо то и дело нарывался на неприятности. В кондуите записано, что он грубил, не кланялся учителю и был заключён в карцер на пять часов. Сосо отказывался стричься и носил вызывающе длинные волосы. Это была мода революционеров. Другие, кто не из семинарии, носили чёрные рубашки с красными галстуками как вызов властям и тоже не стриглись. Он не расставался с длинными волосами даже по приказу Чёрного Пятна. Он смеялся и разговаривал во время молитвы, рано уходил со всенощной, опаздывал к акафисту Богородицы и убегал с литургии. Похоже, что в карцере он проводил немало времени.
В декабре 1898 года Сосо исполнилось 20 лет, и он всё больше терял интерес к учёбе. К началу 5-го класса он был на 20-м месте из 23 и получал тройки по тем предметам, которые раньше знал на отлично. В письме ректору, архимандриту Серафиму, он объяснял снижение успеваемости болезнью, и ректор ни разу ему не отказал, вид у Сосо действительно был болезненный.
Тем временем Чёрное Пятно следил за ним ещё строже. Ученикам предлагали доносить на бунтовщиков, но Сосо с каждой неделей вёл себя всё более дерзко. Когда он с друзьями начал читать вслух смешные стихи из тетради, шпионы тут же донесли об этом Абашидзе, который подкрался к двери и стал слушать. Он ворвался в комнату и схватил тетрадь. Сосо попытался отнять её. Священник и Сосо подрались, но победа осталась за Чёрным Пятном. Он потащил семинариста в свои комнаты, принёс туда керосин и заставил нечестивца самого сжечь крамольную тетрадь. Но нечестивец категорически отказался. Он забрызгал одежду керосином, взял спички и сказал Абашидзе:
– Я сейчас на ваших глазах подожгу себя. А завтра весь Тифлис будет говорить, что это сделали вы, отец Дмитрий. Немедленно верните мне все мои книги и мою тетрадь.
Книги он вернул, но сдаваться не собирался. Абашидзе ещё больше усилил надзор за Сосо. Как-то в 9 часов вечера в столовой инспектором была усмотрена группа воспитанников, столпившихся вокруг Джугашвили, что-то читавшего им. При его приближении Джугашвили старался скрыть рукопись и только при настойчивом требовании решился обнаружить её. Оказалось, что Джугашвили читал посторонние, не одобренные начальником семинарии книги. И такие эксцессы были постоянно.
До матери Сосо дошли слухи, что её сын стал бунтовщиком. Разумеется, Кеке нарядилась и отправилась в Тифлис, чтобы спасти положение.
Здесь он на неё серьёзно обозлился. А как же. Он теперь взрослый и самостоятельный человек. Зачем она лезет в его жизнь? Он кричал, что это не её дело.
Она сказала ему:
– Сынок, ты мой единственный ребёнок, не убивай меня. Как же ты победишь императора Николая? Оставь это тем, у кого есть братья и сёстры.
Сосо успокоил её и обнял. Сказал, что он не бунтовщик. «Так он впервые солгал мне», – с горечью вспоминала Кеке.
Похоже, что с возрастом Сосо перестал бояться и своего отца Бесо. А марксизм сделал его терпимее к нему. Бесо, который теперь тихо работал в ателье, вдвойне полюбил своего сына, всё время говорил о нём. Сосо часто вместе с друзьями навещал его, он не повышал голоса на Сосо и говорил: «Слыхал я, что ты теперь бунтуешь против Николая II. Как будто тебе под силу его скинуть. Пупок не надорвёшь?».
Война Чёрного Пятна с Сосо разгоралась всё сильнее. Кондуитный журнал сообщал, что Джугашвили провозгласил себя атеистом, ушёл с молитвы, разговаривал в классе, опоздал к чаю, отказался снять шапку перед монахами. Он получил ещё 11 предупреждений. Их конфронтация быстро превращалась в фарс, потому что ученики потеряли всякое уважение к своему инквизитору. Однажды Сосо беседовал с друзьями в Пушкинском сквере у Эриванской площади. К ним подбежал один из учеников и сообщил, что Абашидзе опять проводит обыск у Джугашвили. Они помчались в семинарию. Увидели, что инспектор взломал ящик Сосо и нашёл там нелегальные книги. Он схватил их и гордо понёс свои трофеи по лестнице на второй этаж. Тогда один из участников, Васо Келбакиани, подбежал к Абашидзе и толкнул его. Тот едва удержал книги. Но Чёрное Пятно дал храбрый отпор. Семинаристы набросились на него и вышибли книги у него из рук. Тут подбежал Сосо, подхватил книги и бросился наутёк. За это ему запретили выходить из семинарии, а Келбакиани исключили. Но, как ни странно, успеваемость Сосо улучшилась. По большинству предметов он получил «очень хорошо», четвёрки и пятёрку по логике. Он по-прежнему с удовольствием ходил на уроки истории. Учителем истории был Николай Махатадзе. Из всех семинарских преподавателей Сосо восхищался только им. Он так любил Махатадзе, что впоследствии спас ему жизнь в советские времена во время репрессий и выпустил из тюрьмы.
Тем временем Чёрное Пятно потерял контроль над Джугашвили, но не мог перестать преследовать мятежника. Дело близилось к развязке. Однажды монах подкрался к нему и застал его за чтением очередной запрещённой книги. Он накинулся на Сосо и отнял у него книгу. Но тот попросту вырвал её у него из рук, к немалому удивлению других учеников. После этого он продолжил чтение. Абашидзе был изумлён:
– Как? Ты меня не видишь?! – воскликнул он.
