Чистота жизни достигается различными «спасительными путями». Все великие религии очень похожи, это только различные точки зрения на одно и то же явление.
Если зло мира в том, что человек страдает, можно построить систему таких верований, общественных отношений и убеждений, чтобы этого не было. Ученые в современных государствах стремятся с помощью науки создать мир, в котором человек больше не будет страдать.
Человек может жить не так, как жил библейский Адам, перед которым все грехи мира еще были открыты. Можно закрыть доступ к некоторым грехам, научить оправдывать определенный грех посторонними обстоятельствами. Адам был свободен в своих поступках. Этого нельзя сказать о современном человеке, поскольку им «руководят» близкие (жена, теща, сын, дочь, друзья детства), а также он вынужден почитать гражданские ценности.
В современном профаническом мире все цели могут быть достигнуты одновременно в едином всеобщем непорочном стиле жизни. Страдание – зло, греховная жизнь – зло, пренебрежение высшими целями – тоже зло. Можно жить безгрешно, не страдая, служа высшей цели – и все требования всех великих религий будут выполнены. Это преимущества и структура жизни современного человека, который разрывается (хотя он не чувствует этого) между требованиями долга, семьи, общества и государства, своими личными страстями, мечтами, надеждами, ожиданиями, чужим враждебным миром. Оказалось, можно взять все хорошее от постулатов религии, чтобы осознавать себя абсолютно безгрешным, применить это в жизни и не замечать, как изменился мир, жить себе, как хочется, и даже учиться, как быть еще более счастливым. Только, увы, мешает этот грех, это гнусное, неопределимое понятие, непреодолимое явление, наше зеркало. Грех держит сознательного человека в узде. А можно ли каким-либо образом разнуздать человека? Что тогда произойдет? Что может тогда натворить человек? Неужели что-то хуже того, что было в прошлом веке? Или хуже ничего придумать нельзя? А если подумать? Что может быть хуже того, что уже было? Чего мы боимся? Неужели человек сможет придумать еще нечто более бесчеловечное, чем то, что он уже придумал? Или мы обречены повторяться? Самое страшное не в новом зле, а в бесконечном повторении и вариациях! Или человек вообще ничего не значит на карте мира и он только зерцало, отображение мира в сознании того, кто смотрит? Таких смотрящих миллиарды. На конкретного человека можно вообще не обращать внимания, поскольку мир зависит от точки зрения миллионов и этому помогает религия, объединяя людей, устремляя их взгляд в одном направлении. Мелкий человек никому не нужен. Он умирает и ничего от него не остается. Стоит ли думать о человеке? Зачем он нужен? Никому человек не нужен. И в первую очередь самому себе. Не он создает картину мира, а мир использует каждого человека, как песчинку. И в этом проблема, ведь такой мир не нужен человеку, а другого мира нет и быть не может. Как человеку жить в мире, в котором он не нужен? Люди должны во что-то верить, иначе они не будут ничего делать, а если это произойдет, ничего не будет возникать в этом мире, и, соответственно, самого мира не будет. Мир должен быть равновелик обычному человеку. Это открывает возможность каждому видеть и принимать мир на своем уровне. Спасение – это жить обманом.
Человеку брошен спасительный круг – демократическое государство. Стоит ухватиться за него – и вытащат, оденут, обуют, накормят и… спасут. Государство выступает как наивысший моральный судья, способный оправдать или осудить любой поступок. Государство и должно было стать таким высшим авторитетом, иначе человек нашел бы иного кумира. Государство не обещает спасти, но позволяет человеку оправдаться посредством снятия вины и ответственности, поскольку каждый гражданин может сказать относительно любого случая: «А что я мог сделать? Я должен всегда выполнять свой долг (работать, содержать семью, платить налоги) и всегда во всех своих поступках честно следовать закону». После того, как человек произнесет этот набор магических слов, эту «абракадабру», никто более не имеет права предъявить к нему претензии, так как никто не докажет вины в круговой поруке безответственности, лукавства и обмана.
– Почему не подал нуждающемуся?
– Не мог, работал.
– Почему плохо работал?
– Был занят, помогал семье.
– Почему плохо помогал семье, ближним и государству?
– Как я вообще мог кому-то помочь? Я работал, трудился, платил налоги, а потом увидел, что ничего не осталось на другую, счастливую жизнь.
Любой дурной поступок можно объяснить как необходимый. В этом сказывается убедительность очевидности: если поступок был совершен, а злого умысла не было, очевидно, его и нужно истолковать не действием злой воли, а совокупностью различных обстоятельств. Это то, что Фромм называл рационализацией. «Каким бы неразумным или аморальным ни был поступок человека, у него возникает непреодолимое желание рационализировать его, то есть доказать самому себе и другим, что поступок определяется разумом, здоровым человеческим рассудком или по меньшей мере традиционной моралью. Человеку нетрудно действовать неразумно, но для него почти невозможно отказать своему поступку в видимости разумной мотивации» [14].
Соблазн
Источники греха, соблазны и средства защиты от них
Нет соблазна – нет греха. Это аксиома ясная как дважды два четыре. Если ты чинил крышу многоэтажного дома, забивал гвозди и случайно уронил молоток, а внизу как раз проходил человек, и молоток убил его, – это уголовное преступление, но «большого» греха в этом нет. Грех был бы скорее в том, что ты думал и собирался убить этого человека.
Если ты встречался с девушкой, любил ее, потом разлюбил, греха в этом нет. Грех, если встречался с девушкой, зная наперед, что не любишь, бросишь. Достоевский не написал бы свой роман «Преступление и наказание», если бы у Раскольникова не было соблазна, а он бы просто от голода и нищеты или от внутренней злой воли убил бабушку-процентщицу. Соблазны – это то, что влечет, но знаешь и понимаешь, что приближаться к желаемому опасно и осуществлять его грешно. Конечно, каждый человек может в той или иной ситуации согрешить, даже не поддавшись в конкретном случае соблазну. Например, когда мы грешим в состоянии внезапного аффекта: ругаемся, оскорбляем или от трусости убегаем (не открываем дверь нуждающемуся другу, не отвечаем на звонок близких, когда знаем, что им трудно, и т. п.). Можно говорить о вольном и невольном грехе, но важно то, что если нет соблазна, нет греха, поскольку без соблазна человек – автомат, живет, как жили люди до грехопадения в Раю. Существуют различные средства, как не поддаваться соблазну. Самое радикальное из них описал Л. Толстой в рассказе «Отец Сергий». Главный герой рассказа – священник – отрубает большой палец руки, чтобы он стал символом и свидетельствовал о грешном помысле. Отец Сергий отрубает не то единственное, что, собственно, и должно было быть вовлечено в греховное действие, чтобы не отказаться вообще навечно от этого удовольствия, а чтобы в этом конкретном случае побороть неодолимый иным способом соблазн. Соблазн манит, влечет, но если поддался, совершил, что «хочется», потом будешь раскаиваться, страдать и мучиться, спрашивать себя: «Зачем сделал то, чего, как очевидно было сразу, не нужно было делать?» Однако в этом отношении могут возникать чудовищные обманы, порой нелепые и комичные. В этом рассказе изложены одновременно две истории: страдание отца Сергия и капризное поведение молодой женщины, которое в большей степени и вызвало соблазн в душе священника. Но ведь об этом узнает лишь читатель. По сюжету рассказа, отец Сергий не знал достоверно, что гостья развратная, пустая женщина, поскольку он боролся не с самим собой (в келье он был вдали от соблазнов), а именно с этой распутной женщиной, которую такой представлял и таким решительным образом смог победить. Соответственно, это могла быть обычная нормальная молодая женщина, которая делала именно то, что описывал рассказчик, страдала, поскольку чувствовала, что заболела и никакой иной цели у нее не было. Знай это, отец Сергий едва ли бы испытывал соблазнительные влечения к молодой болеющей и страдающей женщине. Соблазн – дело тонкое, и рассуждать о нем сложно. О грехах еще говорят, о соблазнах даже не вспоминают. Соблазн забыт, как будто его никогда и не было.
Впрочем могут возникать соблазны без последующего греха, возможны безгрешные соблазны. Современный соблазн – это безгрешное дело, например, думать: «А можно ли съесть мороженое, если фигура уже не позволяет предаваться такой слабости?» или «Можно ли выкурить сигару, если вчера уже выкурил одну (при допустимой норме одна сигара в неделю) и, соответственно, теперь жена будет справедливо возмущаться вредной привычкой?». Эти соблазны вызваны боязнью осуждения. Над такими безгрешными соблазнами насмехался Ницше. И он был прав. Да и все древние грешники только бы посмеялись над такими соблазнами и над такими грехами. Это деградация соблазна и профанация греха.
В современном мире грешников больше нет. Мир изменился. Если говорить о грешниках отвлеченно, нужно ссылаться на конкретные типы, описанные в научной литературе, или использовать знаменитые литературные образы (Фауст) или исторические личности (Нерон, Наполеон, Гитлер). В современном мире не могут возникнуть «злые герои». После Гитлера иссякли потребности в таковых. Современный герой очень дорогой. Чтобы его создать, необходимо потратить месяцы работы команды. А зачем? Злой герой, как оказалось, приносит мало пользы. В мире искренней лжи никто его не будет поддерживать.
Если же говорить о «безгрешных людях», необходимо назвать также грешных. Это, увы, не так просто сделать. Образцовых грешников уже нет. Именно в этом проблема новой эпохи. Грешные люди не вызывают больше сочувствия и не могут служить образцом. Грех опростился, стал приватным делом каждого человека, тем, что его попрекает в ночные часы, когда спит государство, жена, но бодрствует совесть. Грех стал уделом избранных!
Иногда видится родство очень отдаленных процессов. Например, смешение газов или жидкостей и то, как развиваются общественные процессы. В кинетической теории, описывающей химические реакции, молекулы сталкиваются друг с другом и в большинстве случаев только передают друг другу энергию, однако в редких случаях (примерно 1:1 000 000) в результате столкновений образуются новые молекулы, отличные от столкнувшихся. В обществе тоже происходят различные процессы столкновения групп, которые придерживаются одной точки зрения по определенному вопросу с теми, кто имеют другие взгляды. Иногда вследствие таких столкновений возникают крупные общественные движения, меняющие мир. Однако, как и в случае с термодинамическими процессами, возникающими при смешении жидкостей, в дальнейшем порой невозможно определить начальные условия смешения, установить «истинную» причину того, почему именно так все произошло. Поэтому трудно сказать, с какой целью Чингисхан завоевал полмира, почему Александр Македонский омыл ноги в Индийском океане, а Наполеон не успел сходить на зимнюю рыбалку в Смоленской области? Можно как-то объяснить появление именно этих «героев» сопутствующими обстоятельствами, однако невозможно ответить на вопрос, почему десятки (если не сотни!) других «предводителей», которые находились в подобных условиях, не завоевали ничего «равновеликого». Почему Бисмарк не стал Гитлером? Робеспьер – Наполеоном? Ельцин – Сталиным? Почему целая плеяда современных исторических личностей, имеющих влияние в конце ХХ – в начале ХХI веков, совсем не похожа на всем известных исторических личностей прошлого времени? Почему просто любой обычный человек не может стать великой исторической личностью?
Безгрешная жизнь – идеал, знакомый с детства
Безгрешное состояние имело свой прообраз. Безгрешны были «молодые» Адам и Ева, прозябавшие в райских кущах. Отсутствие понятия о добре и зле делало жизнь прародителей подобной бесконечному праздничному пикнику. (Так можно сказать сегодня. В понимании прародителей, это был не праздник, а тягостная однообразная жизнь, которую скрашивали только редкие вылазки в запретную часть сада к дереву Бога.)
А что такое праздник в понимании современного грешного безгрешного человека? Когда дозволено все или когда все запрещено, а ты своим личным решением превозмогаешь недозволенность?
Когда все то же самое, но чуть больше позволено! Например, можно нарядиться в яркую роскошную одежду, в которой хотелось бы ходить каждый день, если бы была такая возможность. Выделиться среди всех хотя бы одеждой. Можно съесть запретную в будничной жизни сладкую и вкусную еду (тортики, салатики, мороженое, утку в сметане, раки с мазельским рислингом), которую хочется кушать каждый день, если бы была такая возможность, пить шампанское с черешней, радостно смеяться, танцевать и веселиться. Так живут только дети.
Безгрешная жизнь – это светлое детство человека. Какие грехи могут быть у ребенка? Много ли может нагрешить маленький, шустрый, любопытный человечек, который всегда ищет всего самого хорошего, интересного, необычного? Дети не грешат. Они шалят, дурачатся, выделывают такие «хохмочки», что взрослый человек только смотрит, улыбается, вспоминает свою «райскую жизнь» и радуется. Будьте как дети! Будем! Поскольку так может жить любой взрослый человек. Если экономика растет, страна развивается, каждый гражданин может найти достойную работу, чтобы в свободное время устраивать праздники. День или два, когда почти все позволено. Это «все позволено» – это не то «все позволено», о чем писал Достоевский. Когда «все позволено», едва ли кто-то будет убивать злейшего врага. Спросите закоренелого преступника, ожидающего смертной казни: «Что тебе хочется сделать в последнюю минуту?» Неужели этот преступник в своем последнем желании скажет, что хотел бы отравить прокурора, оскопить следователя, утопить присяжных заседателей или вообще еще раз ни за что убить незнакомого человека, то есть остаться последовательным в своих действиях и предаться последний раз тому злу, за которое его осудили?
Грех – понятие религиозное, поскольку само его возникновение связано с появлением первых религиозных представлений у древнего человека, с первыми запретами, с табу. Грех – это также раздел психологии, поскольку именно эта наука исследует человека с точки зрения самого человека. Психоаналитики, в частности Фрейд, источники религиозных воззрений находили в детстве человека. «Религию в таком случае можно было бы считать общечеловеческим навязчивым неврозом, который, подобно соответствующему детскому неврозу, коренится в эдиповом комплексе, в амбивалентном отношении к отцу. В соответствии с этим пониманием можно было бы прогнозировать, что отход от религии неизбежно совершится с фатальной неумолимостью процесса роста, причем мы находимся как раз в середине этой фазы развития» [9]. Пророчества Фрейда, похоже, сбываются. И хотя религиозная жизнь в современном мире не угасает, она все же становится свободным выбором человека, поскольку в зрелом возрасте значительное число верующих меняет конфессию. Это означает, что человек больше не боится религии и не подавлен ею, он играет с нею, как ребенок, наслаждается религией, как может наслаждаться чем-то духовным взрослый человек. Современный человек относится к религии без того принуждения и страха, который существовал прежде. Раньше существовали правила поведения в семье и на людях. Дома можно было наказать ребенка ремнем, но мало кто решился бы сделать это в гостях. Теперь и дома нельзя драть ребенка ремешком. Если государство узнает о таком поступке, могут отобрать ребенка. Теперь все считается собственностью государства, именно оно указывает, что нравственно, что нет, вторгаясь во все стороны жизни человека посредством законов. Судебная власть – это высшая инстанция, Страшный суд, кара Бога за нарушение заповедей, предложенных новым богом – государством, в самом примитивном и максимально приземленном изложении. Любой человек может обратиться в суд по любому вопросу, если не смог сам решить какую-либо проблему. Суд определит, кто прав, кто виноват, установит меру наказания, а также возмещение за ущерб. А где грех? Греха больше нет. Грех не является термином судебной лексики. Современное общество – светское, церковь отделена от государства. Это означает, что только государство решает все вопросы, а церковь, культура, семья, друзья – это дело личное. Две тысячи лет церковь могла спасать, карать и миловать: возводить на трон холопа, освятив его как помазанника Божьего, казнить Христа и спасать разбойника, учить детей в церковноприходской школе, осуждать Коперника, отлучать от церкви Льва Толстого. Вдруг за какие-то сто лет больше нет власти церкви. Это катастрофа! Как и все глобальные катастрофы, она может быть осмыслена только после того, как произошла. Государство захватило «святую» нишу, подмяло под себя человека, его отношение к другим людям, обязательства и жизнедеятельность. Обычно революционные изменения так не происходят. После всякой революции следует регрессия.
Переход от государства, зависимого от церкви, к демократическому государству освободил человека от одной обузы, но создал новую. Человек, избавившись от гнета греха, стал жить свободнее и легче. Общество людей, которые живут в процветающем государстве, – это счастливое общество. В нем большинство должно чувствовать себя безгрешными людьми. Жить так, как дети первочеловека жили в Раю.
Раньше в церковь ходили, чтобы покаяться, очиститься, чтобы чувствовать, что не ползаешь в грязи, снять грех с души. Теперь воскресный поход в церковь – это полноценный праздник, поскольку там должно быть хорошо, приятно, там нужно петь и веселиться, а не унижаться и каяться (церковь стала плоскостной, обширной, ничто в высь больше не зовет!), общаться с прихожанами, с духовными друзьями, собратьями, устраивать пикники, собирать средства для помощи нуждающимся. В церкви прихожане не только поют, общаются и веселятся, они и жертвуют на церковь свои деньги, заработанные тяжким трудом, и радуются тому, что так поступают.
Жертвование денег на церковь следует осмыслить. Человек отдает свои финансы и радуется, гордится добрым поступком и своим пожертвованием. Помимо этого он каждые две недели, получая чек на работе, делает пожертвования государству (обычно это налоговые отчисления, которые автоматически производятся при каждой выплате зарплаты), а в конце года каждый налогоплательщик должен просчитать свои доходы и, возможно, доплатить государству еще порядочную сумму. Радуется ли человек, заполняя налоговую декларацию? А много ли таких, кто не только заплатил то, что положено, но еще от доброты своей души заплатил вдвое больше чем положено и «обогатил» налоговые органы? Поступки человека алогичны. Он, например, не ездит в какую-то самую добродетельную церковь, не посещает Оптину пустынь, Троице-Сергиеву лавру или Валаамский монастырь, а ходит в обычную церковь, которая находится в нескольких минутах езды. Как рядовой прихожанин, он лишен возможности выбирать батюшку или святого отца, контролировать его, писать в газету письма с просьбой проверить, как расходуются средства, собранные его церковью. Он отдает деньги в церковь, в которую ходит, и радуется, а когда платит налоги государству – возмущается и внутренне протестует. Человек скрывает налоги, если это можно, списывает расходы, какие только может придумать и найти, и никогда даже на чай налоговикам не дает. При этом это тот же самый человек, который ходит на выборы, избирает власть, может ее контролировать, проверять и видеть, как она строит муниципальные дороги, открывает школы, больницы, дома для престарелых. Но государству денег сверх положенного оброка не дает. Выбирает власть, но не верит ей. А церкви дает.
Казалось бы, если государство – наивысшая инстанция, какой смысл позволять гражданам не платить налоги государству, а жертвовать неправительственным организациям? Необходимо признать, что государство – великолепный распорядитель – понимает, что важно, чтобы благотворительных организаций было как можно больше, но государство одно. Тогда никто не будет выше государства.
Государство и личность в современном мире связаны так прочно, как никогда раньше. И грехи порой общие. Грехи человека во многих случаях определяются «грехами» государства, поэтому нельзя говорить о грехах отдельного человека, который не может навредить никому сам по себе, основываясь на том, какой он есть. Каждый человек – это совокупность общественных отношений, соответственно, он зависим от нищеты, коррупции, господствующей идеологии. Может ли государство действительно защитить каждого конкретного человека? Это подобно апориям Зенона, которые невозможно понять внутри прежней логики. Например, может ли догнать быстроногий Ахилл медлительную черепаху? Может ли государство, созданное для защиты всех граждан, защищать всех? Может, но только если не рассматривать общество как множество индивидуальностей, а воспринимать его как процесс, в котором каждые 20–30 лет рождается новое поколение, в чем-то повторяющее прошлое, рождающее свое, на смену одним личностям приходят другие.
Демократия создала парадокс и не смогла решить самый важный, логически не решаемый вопрос: «Как не допустить вмешательства в личную жизнь граждан государства, отдельных групп граждан?» Демократическое общество изменило человека. Вмешательство произошло. В новом обществе живут давно уже не те прошлые, а новые, совсем другие люди. Прежнему человеку нет места в новом обществе, зато новому стало очень хорошо.
Две тысячи лет западноевропейский человек подчинялся определенным законам, поскольку христианская идеология была построена на принципе непротивления воле государства. Абсолютное безразличие и покорность пустой воле государства создавали возможность уйти в себя и забыть о воле государства. Еще сто лет назад человек, который оказался в трудном материальном положении и больше не мог содержать семью, обращался к родственникам, к старым знакомым, соседям, напоминал всем, каким он был благополучным и достойным человеком, просил помощи у батюшки или святого отца в церкви, чтобы посодействовал и отрекомендовал состоятельным прихожанам, которые могли бы помочь найти работу.
В ХХI веке никто так больше не живет. К родственникам и старым друзьям обращаются за помощью, если кто-то в семье мечтает найти приличную, хорошо оплачиваемую работу. Тот, кто остался без мечтаний, без работы, понимает, что родственники не помогут и что в этом случае не они должны помогать. Люди обращаются в агентство по трудоустройству, регистрируются как безработные. Это дает им право в дальнейшем отвергать любую работу, пока не появится подходящее предложение, поскольку государство за счет налогоплательщиков оплачивает в большей или меньшей степени вынужденное бездействие большинства работоспособных граждан только из опасения, как бы граждане не натворили ничего хуже. Государство, освобождая человека от власти ближних, порождает граждан, которые в нравственном мире не зависят более ни от кого. Это простые, невинные люди, которым повезло быть гражданами заботливого государства.
Святость – это не просто невиновность
Как определить, кто такой святой человек в современном понимании?
Относительно греховности могут быть различные точки зрения. Относительно святости тоже.
Есть святость и святость.
Можно прожить жизнь в грехе, страдать, как страдал Франциск Ассизский, чувствуя, что каждый наш шаг – это напрасная гибель живого, насекомых, мелких букашек, муравьев.
Можно сказать, всякая жизнь – убийство. То, что возникло, имеет свой вид, свое предназначение, свою форму. Ничего другого вместо того, что уже есть, не появится. То, что уже возникло, не имеет никакого отношения к тому, что еще может возникнуть. Волна, образовавшаяся в результате некоторых обстоятельств, не может быть причиной другой волны. Даже если волны сталкиваются, ни одна из них не может быть причиной другой. Уникальность жизни вызывает потребность беречь всякую жизнь.
Для человека, однако, жизнь не имеет значения. Жизнь – это ценности животного. В животном мире только игуана при определенных обстоятельствах может совершить самоубийство. Миллиарды других животных никогда не будут умирать по своей воле. Живут, не зная ради чего.
Для человека жизнь как таковая не стоит ничего. Возможности воображения превышают всякую ценность данности. Жизнь человека – это точка зрения, ценности, которые сам человек вкладывает в бесполезный инертный материал. Можно жить как все – обычной «массовой» жизнью, но чувствовать себя святым. Если живешь не порочно – значит свят. Если не делал ничего дурного (конечно, иногда оступался, но всегда стремился к доброму), значит свят! Это сила слабости, торжество положительной негативной логики, поскольку отсутствие чего-то, невиновность становятся достоинствами. Это тактическое оружие. Слабость – лучшее средство победить в мирное время. Если мир – это война, то в таком мире не только оружие нападения – это оружие, но и средства защиты – это тоже оружие. В схватке щит так же важен, как и меч. Если проспал битву, в которой все погибли, – это позор, но факт остается фактом, ты – победитель! Святость – это лучшая защита от мира. Это такой щит, который порой спасает надежнее, чем меч.
Святость – тоже религиозное понятие, и его, как и грех, нельзя определить однозначно. Святость – это не просто отсутствие греха, поскольку множество святых, особенно в христианской религии, были грешниками. Святость в современном мире – это личная точка зрения.
Удивительно, что при отсутствии чувства греховности может остаться и жить в душе сладкая уверенность в своей святости. Этому можно найти обоснования. «Невинны как дети» – так говорят, но это выражение лишено смысла. Дети виновны, и, взрослея, они сами понимают насколько! Ребенок виноват уже тем, что не так, как потом он понимает, любил родителей. Государство признает, что дети не отвечают за свои поступки. До совершеннолетия в большинстве стран детей не судят за кровавые преступления. Мы привыкли журить детей, поучать их, делать им замечания, даже в угол ставить, но в тюрьму детей не принято сажать. В этом есть своя логика. Если заключать их в тюрьму, как взрослых, за все преступления, тогда, наверное, все дети прошли бы через ад тюрьмы. Дети хитрые, любопытные, все подсматривают, выискивают, что можно стащить, могут съесть пирожок, выкурить сигарету брата, выпить папиного вина, легко могут соврать, только бы уйти от ответственности, всегда будут делать вид, что они не виновны ни в чем. И это только вершина айсберга всех детских прегрешений.
Детство – главный и естественный источник иллюзии святости
Детство – это не безгрешная жизнь. Мы уже знаем эту грустную истину благодаря доктору Фрейду. Но детство по-прежнему – это святое время. «Будьте как дети» – призывал Христос (Мф. 18:3). Действительно ли нужно стремиться вернуться в детство и можно ли быть безгрешным, если жить, как живут дети?
«Жить как дети» – это очень коварный совет! Дети не боготворят куст, из которого растут. Но им запрещено оценивать корни, из которых растут. Это хамство. Детям остается одно – жить будущим. Призывать вернуться в детство – это значит создавать порочный замкнутый круг.
Призыв «жить как дети» может быть способом защиты от мира. Любимый ребенок защищен от мира опытом отца и постоянной заботой матери.
Хорошо то, что плохих детей не бывает. Все дети хорошие. Завет «жить как дети», видимо, относится к тому, что дети живут будущим и зло в них еще незрелое. Это как раз такой идеал, которому должен следовать обычный человек в современном демократическом обществе. Никто не должен грешить по крупному и нарушать уголовный и гражданский кодекс, а мелкие, «детские» грешки и шалости – это не грех.
Дети безгрешны, потому что не видят других, они любят только себя, соответственно, этического отношения к другим людям у них нет. «Приятное представление, что дети “любят” своих родителей раньше, чем кого-либо другого, еще следует причислить к многочисленным иллюзиям, которые желаемое выдают за действительное. Для ребенка в этом возрасте отец и мать являются скорее объектами его зависимости и страха, чем любви, которая по своей природе основывается на равенстве и независимости. Если мы отличаем любовь к родителям от нежной, но пассивной привязанности к ним, от “инцестуальной” привязанности и от обычного или даже трусливого подчинения, то она развивается – если дело вообще доходит до этого – только в более позднем возрасте, а не в детстве…» [14]. Стоит ли призывать: «Живите как дети»?
Церковь могла осуждать, прощать, наказывать эпитимией, или отлучением, но она видела в человеке личность. Государство относится к гражданам, как к детям: делайте, что хотите в своей детской комнате, во внутреннем мире (так называемом), однако в обществе всегда ведите себя достойно, согласно приличиям: работайте старательно, если можете, платите налоги, не нарушайте правила уличного движения, чтите уголовный кодекс, а в остальном делайте то, что желаете. В церковно-приходской школе осваивали катехизис, в современной школе уголовный кодекс не изучает никто. Церковь прощает невольный грех. Государство не прощает: незнание законов не освобождает от ответственности. Почему тогда уголовному кодексу не учат с детства? Это, казалось бы, убийственный вопрос! Вовсе нет. В государстве все люди безгрешны и живут добропорядочно. Зачем им знать, что можно делать нечто плохое? Те, кто грешны, сидят в тюрьме, там они как раз и изучают уголовный кодекс, поскольку им, как это уже очевидно, его следовало знать. Эту смешную тактику сравнения можно продолжить. В церкви никто не вешает на стены плакаты: «Не убий!», «Не прелюбодействуй!», только изредка читают вслух тексты Священного Писания. В государстве никто не читает уголовный кодекс по радио или телевизору, зато повсюду полно плакатов-предостережений: «Не влезай – убьет!», «Не ходи по шпалам!», «Не стой под краном», «Осторожно, ямы», «Осторожно, крутой поворот», «Вход воспрещен», «Тут не мусорить. Штраф 500 рублей», «Вовремя подай налоговую декларацию, иначе штраф невообразимый», «Обязательно исполни вовремя обязательную воинскую повинность, потому что все равно так или иначе эту повинность исполнишь». Государство в большинстве случаев дает указания, что делать «тут» нельзя.
Нам даже трудно представить, насколько мир изменился за последние сто-двести лет. Еще недавно Альбер Камю, анализируя радикальные процессы в истории и приводя в пример события времен Великой французской революции и то, как был обезглавлен несчастный король-священник Людовик ХVI, писал: «Суд над королем означает поворот нашей современной истории. Этот суд символизирует ее десакрализацию и развоплощение христианского Бога… Но той религии, которая казнит бывшего суверена, предстоит теперь установить новую власть: закрыв церковь, она должна была попытаться воздвигнуть собственный храм» [15]. Какой храм?! Кому он теперь нужен? Кто помнит, почему и кем был казнен этот невинный, слабый, жалкий король? Церковь, кстати, не закрыли. Их теперь великое множество. Однако той церкви, о которой говорил Камю, больше нет. Существуют различные конфессии, однако человек живет не внутри церкви, а функционирует как гражданин государства. Конечно, глядя на обезглавленный труп Людовика ХVI, каждый мог сказать: «Смотрите, а король-то голый». Наверное, через несколько сот лет, глядя на «труп» государства, тоже многие скажут: «Смотрите, это же просто голый, жалкий, бездушный социальный организм!» Однако пока церкви как живого организма любви и истины нет (о чем мечтал А.С. Хомяков), торжествует государство и невинный, детоподобный, современный человек. Все равно, какой он веры и верит ли? Будь он христианин, атеист, мусульманин, буддист или даже гностический манихей (если таковые еще остались), но тот, кто не нарушает закон, может предаваться какой угодно ереси. В прежнем церковном мире это было запрещено. В современном обществе гражданин может исповедовать любую веру, молиться кому угодно, придерживаться любых убеждений. Государство не только попустительствует, но и абсолютно безразлично к неврастеническим фантазиям и комплексам своих граждан, поскольку даже не имеет «органов осязания», чтобы заметить, кто кому молится, как постится, сколько и чем жертвует ради блага ближних. Николай I был личным цензором Пушкина, читал его творения, копался в душе поэта, пытался понять, наставить вовремя правильно поэта. Современный руководитель демократичного государства едва ли вообще читает, он способен копаться только в кошельке, а не в душе поэтов, и то не сам, а посредством фискальных органов.
Социальные гопники – новая реинкарнация бунтующего человека
Свободное положение граждан в государстве сделало человека, особенно молодого, ищущего, беззащитным перед массовыми социальными увлечениями, возникающими в обществе, как волны. Таких волн было и в прошлые века немало: рационализм, индивидуализм, анархизм, социализм в конце XIX века, но особенно много мелких волн возникло в конце XX века: молодежные протесты 60–70-х – хиппи (hippy), новая успешная молодежь 80–90-х – яппи (yuppie – Young Urban Professional), социальные и экологические энтузиасты на закате прошлого и в начале нового тысячелетия. Хиппи, яппи – об этом много писали. Новая тихая революция – это социально ориентированные и экологически ответственные люди, готовые помочь всем и всякому. Новые революционеры – социальные гопники – это святые дети будущего, которые заботятся больше об окружающей среде и о том, как будет выглядеть мир через сто лет (однако не в духовном аспекте развития мира, конечно, а в природном), чем о своем собственном образовании и профессиональной карьере. Это молодые, только окончившие школу люди, готовые ехать в страны третьего мира, чтобы учить там детей английскому, играть с ними в различные игры, рисовать, танцевать и петь. Социальные гопники (гоппи) – это новые возрожденные хиппи, ставшие такими в результате протеста против «отцов» – яппи.
В литературе нередко встречаются понятия, придуманные автором ради какой-то цели, и в отрыве от предложенного контекста словосочетание раздражает читателя, словно чужие «дурные привычки». Например, «Живой труп» – произведение Льва Толстого, в котором рассказывается о судьбе человека, отдавшего предпочтение «стать трупом», пожелавшего, чтобы его тело признали умершим, только бы не лгать душой, не жить безнравственно. «Живой труп» не относится к жанру мистики – трагических, но увлекательных историй о потустороннем мире, это не эзотерические фантазии о том, как можно оставаться живым после смерти. «Живой труп» – классическая реалистическая драма.
Научная мысль тоже использует нестандартную лексику. Например, можно вспомнить «Конец истории» Ф. Фукуямы. Автор имеет в виду не эпилог рассказанной кем-то истории, а реальное завершение истории западноевропейского человечества. Был, кстати, незадолго до Фукуямы, «Закат Европы». Тоже очень спорное словосочетание. Куда, скажите, Европа может упасть, закатиться? Это же не Атлантида! Европа – это Европа! Это не остров и не материк, это часть Евразии.
Мы понимаем, в каком смысле Шпенглер говорил о закате Европы: ее солнце закатилось; холодеет, остывает Европа; никто не помнит ее историю, а со временем вообще о старой больной части света все забудут.
Неужели и о ее грехе забудут?
Может, уже забыли?
Как жить без греха?
Лучше или хуже? Как в Раю? Разве такое счастье возможно?
В данной книге автор использует слово гоппи. Оно взято из простонародной лексики, а происходит от гопники. В русском языке сема гопник существует давно. Невозможно однозначно определить ее этимологию.
Гопниками называли мелких воров. Значит, гопник происходит от слова гоп-стоп.
Гопниками могли быть простые беззлобные добропорядочные опустившиеся люди, бродяги, обитатели ночлежек. ГОП – городское (государственное) общежитие пролетариата.
Существуют также другие варианты расшифровки этой аббревиатуры. Например, городское общество призрения.
Даже если корень слова гопник канул в вечность и едва ли можно восстановить его историю, выяснить его происхождение, важно то, как это слово употребляют в Новое время.
В современной молодежной культуре слово гопник известное. Это примитивный, необразованный молодой человек, который слоняется по улицам, внешне агрессивен, но редко представляет опасность, часто группируется с другими гопниками.
Гопничество – это не просто маргинальное течение в русской молодежной культуре. Гопничество – важное социальное явление, поскольку это стиль жизни молодежи в развитых странах, если называть гопниками тех, кто принимают общество таким, каково оно есть, не стремятся изменить его, живут просто и счастливо. Для них не столь важен успех в жизни или уважение со стороны других.
Приверженцы этого стиля определяют себя так: «Мы нормальные пацаны, не такие, как эти все другие…» [16].
Социальные гопники – это поколение людей, которые характеризуют себя положительно: «Мы хотим оставаться такими, какие мы есть». Однако классические гопники определяют себя всегда от противного: «Мы не хотим тратить жизнь, чтобы работать так же, как другие, – ради денег, только для того, чтобы купить машину, приличный дом. Мы не хотим становиться политиками, заниматься политическими играми, потому что это делается только для пустой славы или только ради денег, которые тоже никому не нужны».
Гопники во всех существующих ипостасях стремятся к объединению, это преимущественно социальные типы людей. Социальные люди всегда счастливее замкнутых, эгоцентричных.
Гопников (дальше будем называть их гоппи) не следует путать с уличной гопотой.
Чем живут гоппи? Чем они отличаются от гопоты?
Социальные гопники, как и уличная гопота, не страдают, поскольку при отсутствии стремления достичь высшей цели им удается быть довольными, реализуя обычные, естественные желания. Последние можно представить как цели, которых может добиться почти каждый индивидуум.
Гопники уверены, что именно они – «нормальные пацаны» и живут так, как надо. Эта убежденность в своей правоте, в безгрешности, этот гопнический наивный идеализм спасают гопников от упреков.
«Нормальные пацаны!» Следовательно, какие могут быть вопросы?
Гопники – нормальные пацаны. Они как раз и породили эту норму, однако (и в этом проблема гопников) они не похожи на других людей. Их поведение – скорее бунт, чем норма! Гопники идентифицируют себя именно с помощью отличий, подобно их далеким родственникам – хиппи. В этом смысле гоппи можно определить классически: благодаря родовым признакам («бунтующий человек») и видовым различиям. Для хиппи были характерны некоторая анархическая антигосударственность, антивоенные настроения, умеренное потребление «легких» наркотиков, сексуальная свобода, поп-музыка, восточная философия и т. д. Гоппи заслуживают того, чтобы гопничество как явление было определено не по отношению к роду бунтарей, а относительно того мира, в котором возникло это поколение. В таком случае вместо классического подхода «род – видовые отличия» приходится определять гоппи согласно их видению самих себя, согласно тому, как они доказывают миру и самим себе свое существование. А именно – отталкиваясь от негативного. Не пытаясь определить себя набором свойств, существующими отношениями, гоппи указывают только на тот факт, что они не такие, как другие. Это и есть характерная харизматическая, анархическая черта гоппи, своеобразный хиппизм. Их логика в таком случае проста, однако неубедительна: «Допустим, что нас – гоппи – нет и мир существует без нас. Тогда абсолютное большинство живет согласно стереотипам, бытующим в государстве: все должны быть хорошими семьянинами, тружениками, избирателями. Факт, что существуют другие, которые так не живут. Значит, мы есть». Это случай, когда логика есть, но нет правды. Без правды нет человека.
Молодежь мечтает прожить жизнь счастливо. Она редко задумывается о том, что такое грех. Иногда с точки зрения старшего поколения кажется, что молодые – это не люди.
Сложно определить, что такое человек?
Известно, что это единственное существо, обладающее мягкой мочкой уха. Мочка уха, конечно, может и отсутствовать в силу каких-то трагических обстоятельств. Тогда, значит, человеческое существо должно еще доказать, что оно человек?
Кроме мочки уха, определяющей отличие в физической конституции, в духовном мире человека есть еще один признак, при наличии которого можно сказать определенно, что перед нами человек, а не животное. Это «угрызения совести», грех. Если такого чувства нет, как и понимания греха, даже если это человек и его можно подергать за мягкую мочку уха, это, возможно, не то существо, о котором мы думаем. Однако независимо от наличия или отсутствия мягкой мочки уха, если человек испытывает угрызения совести, понимает, что такое грех, – это, скорее всего, человек.
Безгрешных людей нет. Грех – это не срам, это дело личное. Чтобы называть себя безгрешным, надо понимать, что такое грех, даже если иногда не осознаешь, что грешишь. Человек, не понимающий, что такое грех, – не безгрешный, не святой в наивном представлении. Франциск Ассизский, Сергий Радонежский были простыми людьми. Они духовным подвигом жизни создали новое понимание служения истине, стали родоначальниками «нового монашества» и остро чувствовали греховность каждого своего поступка. Можно сказать, что безгрешный – это скорее ленивый человек, но не святой; он очень наивный или просто дикий варвар. Человек не может быть безгрешным. Грешны все: и христиане, и мусульмане, и иудеи, и буддисты, даже крамольные сектанты дырники, «дыромоляи», которые, «просверлив в каком-нибудь темном углу в стене избы дыру средней величины, прикладывали к ней губы и много раз настойчиво повторяли “Изба моя, дыра моя, спаси меня!”» [17]. Все молятся, чтобы очиститься от грехов. Неважно, кого молишь. Но куда грех отпустишь? Грех – это внутреннее, это не кошка и не мышь. Из дома не выгонишь. Попробуй! Однако человек – это не только категория философии, основной субъект, это стихия, целый мир. Человек – это «раздел» психологии: вытесненные мысли, нарочно забытые действия, все то, что помогает обычным людям жить и не думать об эдиповом комплексе и прочих подспудных неприятностях, об отпущенных, забытых, выгнанных грехах.
Чтобы чувствовать себя безгрешным, человек должен осознанно или бессознательно понимать, что такое грех, учитывать всевозможные трактовки типа «Грех – не грех! Думаете, я грешил? Нет, не грешил! Вот доказательство!», потому что чем больше толкований, тем больше мнений, чем больше осуждений, тем больше оправданий. Хотя окончательное оправдание может быть одно, именно к нему все стремятся – «великолепная уверенность в своей абсолютной безгрешности». Высшая форма спасения – ощущение себя чистым и свободным от низшего мира, безгрешным. Однако это не прекрасное самочувствие небожителя, олимпийца, которого не волнуют жалкие вопросы смертного бытия, поскольку в человеческой жизни всегда возникают сомнения: действительно ли безгрешен, можешь ли взлететь, оторваться от всех и, самое главное, способен ли спасти не только себя? Без спасения всех или хотя бы значительной части людей не может быть личного спасения. Нельзя сказать: «Пусть все провалятся в тартарары, в древнегреческий Тартар, лишь бы я один уцелел, как спасся от отца Кроноса Зевс», – ведь даже древнегреческий бог способствовал тому, чтобы были возвращены его братья и сестра. Важно спасти не только себя, но и других. Спастись, впрочем, можно самым нехитрым способом. Спасти каждого могут прочные, выработанные навыки во всем всегда оправдывать себя. Это такая сноровка, как умение ездить верхом на лошади или на велосипеде, хорошо играть в гольф, крикет или настольный теннис, это навыки, которые приходят со временем, с тренировкой, формируются в молодом возрасте. Это сродни умению наслаждаться прекрасными и бесполезными мелочами жизни: душистыми сигарами, дорогим коньяком или посещать в зрелом возрасте оперные концерты и художественные выставки. Это привычка никогда ни в чем не осуждать себя, всегда и при любых обстоятельствах быть счастливым. Помогают осуществить такое желание современные психологи. Достаточно только прочитать соответствующее руководство, познакомиться с новым направлением в психологии – позитивной психологией, в которой описаны способы достижения счастья.
Наука о счастье формируется в настоящее время. Многие научные центры в США проводят исследования «Как можно чувствовать себя счастливым?», поскольку счастье простого человека – это самое главное, к чему должно стремиться общество, выполнению этой задачи должна быть посвящена работа государства.
В последнее десятилетие во многих научных центрах ученые исследуют проблему личного индивидуального счастья, выясняют, от чего зависит счастье как состояние души, рассматривают, можно ли увеличить самоощущение счастья, может ли счастливый человек быть обузой для других и достоверно ли, что небольшое несчастье – это самое лучшее, что может случиться с человеком, чтобы он полностью был счастлив. Работы психологов, опубликованные с 2002 по 2010 годы, показали, что счастья не так просто добиться и ощущение счастья – это не панацея от всех бед. Исследования американской школы, получившей название «Позитивная психология», показывают, что счастливым может быть каждый, если выполняет определенные условия. Техника, приемы, как стать счастливым, бытовая психология счастья – это просто. Достаточно иметь или выработать оптимистическое отношение к миру. Его желательно приобрести в раннем детстве, и это поможет каждому пережить все самое трудное в жизни. Если человек получил и не утерял дар видеть только хорошее в жизни, ему легче жить. Тому, кто видит во всем только плохое, жить труднее. Счастье не зависит от того, насколько хорошо или плохо живет человек, более того, нельзя оценить счастье конкретного человека, оно не зависит от того, благополучна ли его жизнь и насколько материально он обеспечен.
Стремление к счастью, достигнутый успех, уверенность в том, что получил наконец счастье на всю жизнь, – не спасают человека.
Австралийские психологи[4 - См. работы Джо Форгас из Университета Нового Южного Уэльса в Сиднее.], исследуя проблему счастья, провели ряд экспериментов и выяснили, что чувствовать себя счастливым – плохо для обычного человека. Если счастья слишком много, обычный человек почти никогда не будет думать о ближних, поскольку ему хорошо. Последователи позитивной психологии утверждают, что человек может быть счастлив только в том случае, если он думает о других, а наивысшее, неустранимое со временем наслаждение он получает, помогая другим.
Вот в чем суть коварной диалектики счастья! Его получаешь, когда помогаешь другим, а не самому себе. С другой стороны, когда счастлив, мало думаешь о других, точнее, вообще о них не думаешь.
