Кассандра Тарасова "Чёрная Гронья"

Чёрная Гронья
Кассандра Тарасова

1352 год, Средневековая Франция, Великая эпидемия чумы. Ведьма по имени Чёрная Гронья ищет свою единственную дочь Корину, которую похитила другая ведьма. В этом нелёгком деле, Чёрной Гронье помогают молодой чумной доктор, сын местного графа – единокровный брат Корины и рыцарь – охотник на ведьм.

Кассанра Тарасова

Чёрная Гронья

© Кассандра Тарасова, 2024

© GinButNotTonic, художник, 2024

© Малышева Галина Леонидовна (ИД СеЖеГа), 2024

Пролог

Чёрная Гронья

Франция, 1352 г.

Все знали, что с Чёрной Гроньей лучше не иметь никаких дел.

Высокая и худая, напоминавшая дикую ворону, жила она в лесу Вен-Либре вместе со своей дочерью Кориной. Бывало, в полуночный час между деревьями промелькнёт высокая тень в чёрном плаще, а за ней – вторая маленькая семенит, на ходу сплетая венок из полевых трав.

Жители деревни Круа, стоявшей на границе леса, очень невзлюбили свою соседку. Они её боялись и ненавидели, считали, что она насылает порчу и сглаз, морит скотину, похищает детей. Деревенские дети ничуть не отставали – они не просто не хотели играть с дочерью Гроньи, а постоянно гнали её от себя, кидали ей вослед палки и камни. Правда, потом эти же палки им самим ломали руки, а камни выбивали зубы и глаза – как будто их сглазили. А ещё говорили, что никто не ведает истинного имени ведьмы – даже её дочь.

Кое в чём дети и взрослые были правы – Чёрная Гронья действительно была ведьмой. Да и дочь её тоже. Однако, несмотря на это, каждый из жителей деревни, хотя бы один раз, тайно от всех ходил под покровом ночи в лес Вен-Либре на встречу с ней. И та, хоть и нехотя, но решала их насущные проблемы – про эти встречи знали все, но никто никому про них не рассказывал. Тёмные дела надо делать тайно ото всех – тогда совесть не так будет мучить.

Сама же Гронья редко появлялась в деревне – лишь для того, чтобы взять еды. Но каждый этот приход запоминался людям. То она приведёт за руку испуганного ребёнка, потерявшегося в лесу, то в чьём-то загоне умрёт свинья, а одна из женщин оправится от родильной горячки. Или встанет Гронья у деревенских ворот, насыплет на землю какой-то порошок из мешка и давай бормотать что-то под нос. Ветер поднимется, порошок взлетит в воздух, а потом окажется, что какой-то обоз из города не дошёл до деревни. А потом смелые люди выходили по ночам и видели, как к обозу, где все перемёрли, подбирается ведьма в своём длинном плаще с капюшоном и что-то там выискивает.

– Токма нос крючком из волосьев торчит! – шептали они в деревенском трактире. – Писк, как будта крыс режет! И солому жжёт, чертовка! Всё жжёт, ворона драная! А за товар деньги плочены! Ближе, значится, идём – а тама мертвяки все лежат на обозе-то! Так мы от страха тут и обмерли! А мертвяки-то обросшие чем-то, чёрные – видать, Гронья-то порчу на них навела, уморила! А потом обоз пожгла! Нет! Нет на Чёрную Гронью никакой управы! Страшнее этой вороны лесной токма Чёрная Смерть!

– Божьей помощью и провидением, не тронула нашу деревню Чёрная Смерть. А, ежели что сделать плохое вздумает ведьма, то на неё мы найдём управу, – успокаивал всех староста и запирался в своём доме.

Но слова – словами, а ведьма с дочерью так и продолжали жить в Вен-Либре. Ведь даже хозяин этих земель – граф де Корбу – не мог ничего с ними поделать.

* * *

Как бы Чёрная Гронья не любила гостей в своём лесу, но ради некоторых людей она делала исключение. Племянник Эгиль как раз был одним из них. Пятнадцатилетний парнишка походил на маленького юркого соловья. Глазки горели, чёрные волосы всегда взлохмачены так, будто птицы пытались в них соорудить гнездо, а от его мелодичного голоса, даже на тёмной душе Гроньи становилось тепло и спокойно.

Он врывался в её землянку без приглашения, как порыв вольного весеннего ветра, обнимал тётушку и двоюродную сестрёнку Корину, приносил им свежих яблок и цветов. Если же ведьмы и её дочери не было дома, то по всему лесу раздавались песни и звучание струн лиры, которые под пальцами юного барда словно оживали.

– Да иду я, иду! Чего раскричался? – ворчала ведьма, вся запыхавшаяся подбегая к своей землянке и отвешивая племяннику лёгкий подзатыльник. – Эгиль! Переполошил всех, птицы расшумелись! Тоже мне тут! А ну, давай, заходи, угли раздувать будешь, раз глотка у тебя такая сильная!

Корина же ничего не говорила, а просто обнимала двоюродного брата. В ответ Эгиль только улыбался.

За миской горячего травяного настоя он заворачивался в свой походный плащ и рассказывал им обеим о том, как живут в дальней деревне, где у них осталась родня, что никто не умер от Чёрного мора и не хотят ли они перебраться обратно к ним.

– Я уже говорила раньше и снова повторю, – резко отвечала женщина. – Мой дом в лесу, я останусь здесь, да и вам безопаснее быть подальше от меня, ясно?

– Сестрёнка, а ты?

– Я никогда не брошу маму одну, – и Корина легонько щёлкала брата по лбу.

Эгиль только понимающе кивал и вновь доставал свою лиру. Землянка снова наполнялась дивной музыкой – лучший подарок, который он только мог им преподнести. Гронья и Корина любили эти редкие, но такие желанные визиты. Пути до их леса было полдня, но Эгиль раз в месяц исправно навещал своих родичей. Он постоянно говорил, что хочет стать странствующим бардом и заработать для отца много денег – тогда его семья ни в чём не будет нуждаться, а тётушка и сестра точно смогут к ним переехать. Один раз он принёс им в подарок старую лиру.

– Дед сделал её давно не для продажи. Она лежала без дела, вот уже чуть ли не рассыхаться начала, ну мы её с дедом подлатали и тебе решили отдать. Тётушка, ты же помнишь, как дед учил тебя на лире играть?

Гронья только усмехнулась в ответ – и приняла подарок.

– Ладно, давай сюда эту кривую палку, – проворчала она. – Буду по ночам ходить к деревне жителей пугать.

* * *

В углу землянки лежала старая лира, которую принёс Эгиль – как раз перед тем, как бесследно пропасть. Корина сидела рядом с инструментом, боясь прикоснуться к нему.

– У меня плохое предчувствие, – ворчала ведьма себе под нос, собирая походную сумку. – Очень, очень плохое…

Девушка сидела в углу и молча смотрела на мать, кусая губы. Корина плохо спала – ночью ей снился дурной сон. Очень дурной, и оборвался он страшно – она почувствовала, как двоюродный брат летит вниз с крепостной стены, и что-то резкое дёргает его за шею.

– Мама, с Эгилем беда, – первые слова, которые она произнесла после пробуждения.

Громко топая, Гронья сновала из одного угла землянки к другому, копалась в корзинах, подвешенных к потолку и в мешках, лежащих на полу. Раздвинула камни, набросанные кучей у стены, достала живую, ещё шевелящуюся серую ящерицу и кинула её в кипящий котелок.

– Глаз гадины ползучей, покажи-покажи, ты мне дорогу к родной крови укажи-укажи, – шептала она над котелком, перемешивая его содержимое коротким кинжалом. Рукоятку украшали прозрачные камни, а на клинке чернела гравировка в виде цветка чертополоха. Закончив мешать, Гронья отряхнула ритуальный кинжал, спрятала его в ножнах на ремне и снова посмотрела в котелок. Зелье престало кипеть и расправилось зелёной гладью.

– Эгиль, где ты?.. – она запнулась на полуслове.

Увидев лицо своей матери, девушка закрыла глаза руками. Видение оказалось явью.

Через минуту ведьма вышла из землянки и вышвырнула свой котелок. Зелье кипящей лужей пролилось на траву и впиталось в землю. Запахло болотом. Гронья подняла котелок, и, еле сдерживая слёзы, вернулась к себе домой.

– Оливковое масло, мёд, красное вино, толчёные кости летучей мыши, кладбищенский плющ, сушёные опарыши… – шептала она себе под нос.

Налив в котелок свежей воды и, побросав туда нужные ингредиенты, она достала из-под лежанки большую корзину. Плетёная крышка легла в сторону, в руках ведьма держала дорогой наряд чёрного, как ночь цвета. Надев верхнее платье-котарди и повязав расшитый пояс, она заколола платье на плечах двумя брошами из гишера и украсила чёрные волосы серебряным обручем. На мгновение задумалась – а надевать ли чепец.

– Грешно ведьме носить чепец монашки, – усмехнулась Гронья и надела на себя плащ. Закинув на одно плечо лиру на ремне, она снова наклонилась над котлом.

– Готово, – прошептала она и залила горячие угли водой. Под шипение гаснущих угольков, ведьма вылила сваренное зелье в походную флягу и положила её на дно сумки. – Дочь, остаёшься за старшую. За домом следи, с чужими не уходи, себя береги, ясно?

Корина кивнула в ответ и поцеловала мать.

– Пора дикой лесной вороне петь погребальную песню, – сказала ведьма самой себе и открыла дверь.

* * *

Чёрная Гронья почти никогда не покидала свою землянку в лесу Вен-Либре. Поэтому, когда на следующий день к её логову подошла серая овца, явно отбившаяся от чьего-то стада, животное увидело только полено, подпирающее дверь и лужу от зелья, всё ещё пахнущую болотом и жжёной ящерицей.

Овца жалобно проблеяла, встала рядом с поленом и принялась ждать.

Часть 1

А капелла

Воздух внутри усадебного сада был тяжёл и вязок. Слышалось ржание лошадей в конюшнях, пустые кареты ждали своих хозяев. Сквозь дождь ко входу шла одинокая фигура женщины, которая тщательно скрывала что-то под длинным плащом. Обойдя широкие лужи, она постучала в тяжёлые ворота.

– Кого несёт? – раздалось с той стороны двери.

– Вы ждёте барда? – сквозь дверцу просунулась худая ладонь, сжимающая промокший пергамент.

Стражник развернул его, подозвал к себе второго, они перекинулись парой фраз. Приподнялся засов, ворота раскрылись.

– Проходите, – второй стражник протянул ей руку.

Незнакомка ответила кивком головы, потом сняла капюшон – чёрные волосы, чуть подёрнутые сединой у корней, худое лицо, морщины в уголках глаз.

– Жизнь потрепала эту ворону, – гордо ответила женщина. – Четвёртый десяток лет к концу подходит.

– Вы похожи на мою мать, – тихо заметил второй стражник. Потом откашлялся. – Может, вина, хлеба?

– Нет, благодарю. Чуть обсушить пёрышки – и будет мне, – она потянула носом воздух. – Пахнет как в зарослях дикого винограда. Торжество началось?

– Нет! Его Милость велел не начинать, пока новый бард не появится! Какое торжество без музыки и песен!

– О, нет, – женщина достала инструмент из-под недр плаща. – Всё же намокла!

Грубо сделанная из куска дерева лира истекала остатками дождя. Гостья резко откинула с рамы оставшиеся капли и прислонила инструмент к ножке стула. Потом скинула с себя плащ – на шее у неё висел потёртый кожаный плетёный ремешок.

– Значит, время есть, присаживайтесь, – второй стражник подвинул стул поближе к очагу. – Если его Милость увидит вас, то сразу же прикажет играть, не отдохнувши. А за отказ – знаете, что может быть?

– Подозреваю, уговорили, – женщина села к огню, взяла протянутую кружку и ломоть хлеба. – Дорога была долгой, а лошади у меня нет. Благодарю вас, господа. Надо подождать, пока инструмент высохнет.

Незнакомка вздохнула, отвернулась к огню и начала прислушиваться. От входных ворот раздавался шёпот стражников.

– Платье-то какое дорогое! И украшения! Может, из знатного рода, дама-то? Хотя, она могла его и украсть…

– Может, предупредить? – засомневался второй стражник, перебирая в руках копьё. – Такая женщина, а он её…

– Молчи! Ты и предыдущего барда отпустить хотел! Тебя самого потом чуть не!.. – первый стражник, поняв, что чуть не сболтнул лишнего, покосился на пришедшую.

Женщина продолжала смотреть на огонь, жевать хлеб и запивать его лёгким вином из глиняной кружки.

* * *

Гости скучали, барон Жонкиль начинал злиться. Неужели приём сорвётся? И это после того, как пошли слухи, как взлетела его репутация! Что только в его поместье ни происходило: каждый месяц новая музыка, новые песни, да такие, что вы никогда не слышали и не услышите больше никогда! Ради этого стоило ехать в глухомань, но как же ему не повезло с владениями! Какой же он молодец – нашёл выход из ситуации! Да ещё не один.