– Заходите, я Вас пущу. Вы там на стуле посидите. Придёт начальство, Вам всё объяснят.
Валя кивнула. Часовой провёл её по длинному коридору и усадил возле двойных деревянных дверей, оббитых коричневым дерматином. Сколько прошло времени Валя не понимала. Это ожидание пугало её. Наконец она услышала, как подъехал автомобиль. Через минуту послышались твёрдые, уверенные шаги. Видно, часовой доложил о ней, потому что подполковник молча пригласил её в открытую дверь. Она вошла.
– Присядьте, гражданка, Грищенко Валентина Александровна.
– Что с моим мужем, где он? Он не вернулся вчера домой. Он жив?
– Ваш муж Грищенко Яков Тимофеевич задержан до выяснения обстоятельств. Пока больше сказать ничего не могу. Идите домой, у Вас же маленький ребёнок.
Валя смотрела на подполковника и не могла сообразить:
– Как арестован? Кем арестован? Он всю войну прошёл, ранен был, контужен. Его комиссовали. Моя семья вылечила его, поставила на ноги за месяц, и он ушёл опять воевать. За что его можно арестовать? Вы что делаете? Вы чем тут занимаетесь? Я буду писать товарищу Коневу, надо будет самому Сталину напишу. Вы тогда и меня арестуйте, я ведь не буду сидеть.
Что ещё кричала Валентина в этом большом просторном кабинете, она и вспомнить не могла и вдруг просто поняла, что потеряла голос. Молча хватала воздух открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег. Слёзы катились по её лицу, она их не замечала.
– Всё, всё, успокойтесь, вот попейте воды, – подполковник налил ей воды из графина, вышел из-за стола и подошёл к ней.
– Попейте, успокойтесь. Поймите, пришёл сигнал, мы должны разобраться.
Валентина выпила воды:
– Я знаю, как Вы разберётесь. Суд тройки – и приговор приведён в исполнение. Его уже может и в живых нет. Я сама два года была в трудармии. Насмотрелась. Знаю, чем доносы кончаются. Что, тридцать седьмой год продолжается?
– Ну что Вы такое говорите. Идите к ребёнку, придёте через три-четыре дня, может что-то будет ясно. Сейчас идёт расследование. Пока нет никаких данных.
– А мне дадут свидание?
– Нет, никакого свидания до окончания дела, – холодно заявил подполковник.
– Скажите, а передачу можно передать? Я ему поесть принесу, смену белья и папирос, можно?
– Да, можно. Давайте завтра приходите к десяти ноль-ноль. Зайдёте ко мне, я дам распоряжение. До свидания, много дел.
Валентина встала, ноги её не слушались. Сказалось волнение от услышанного.
Глава 4
Контузия
Господи, за что? Её Яша с первого дня на войне, ранение осколочное, даже не могли всё вытащить, так и ходит с фашистским железом внутри, контузия такая тяжёлая. Врачи ничего не смогли сделать. Лучше бы дома оставался, так нет же. Сельский доктор Иван Трофимович вылечил, можно сказать, шарлатанским методом. Валя всё помнит в мельчайших подробностях. Якова после тяжёлого ранения и контузии отправили домой. Через два месяца надо было пройти перекомиссию – и всё, он бы остался дома. Яша ничего не слышал, ни на что не реагировал. Он сидел в кресле-каталке и смотрел прямо перед собой в одну точку. Внятно говорить тоже не мог. Мычал что-то нечленораздельное. Спал часто с открытыми глазами. Зрачки были пустые, в них не было жизни.
И Валя по совету родителей пригласила хорошо знакомого, всеми уважаемого в селе доктора Ивана Трофимовича. В первый осмотр доктор ничего не сказал. Затем стал приходить чаще и наблюдать за Яковом. Через неделю после этих наблюдений попросил внимательно его послушать. Все уселись за большим семейным столом.
– Вот что я могу вам предложить. У Якова особых каких-то повреждений головного мозга нет. У него просто блок стоит на том, что он увидел и пережил. Это страх. Страх за товарищей, которые гибли у него на глазах. Это взрывы и кровь. Это страх, когда человек ничего не может сделать против той силы, того влияния и той безнадёжности. Ну куда было ему деваться от слепой бомбёжки? Всё вокруг горело, люди разрывались на куски, кровь текла рекой. Тут редкая психика выдержит. И вот когда он сам, вероятно, после попадания бомбы или снаряда взлетел, или отшвырнуло взрывной волной, да ещё получил многочисленное осколочное ранение, в это время мозг не захотел это всё видеть, слышать. Мозг просто заблокировал, остановил для него войну. Вот и всё. Теперь ему надо создать тепличные условия, где будет спокойно и комфортно. Что особенно ему нравится? Вы заметили, где он особенно хорошо себя чувствует? – Иван Трофимович строго обвёл всех взглядом поверх больших очков.
– На прогулке, я его вожу на озеро. Вот когда хорошая погода, солнышко, я вижу, у него даже взгляд другой. Он смотрит не в одну точку, как обычно. Смотрит на воду, на деревья, на пролетающих птиц. Его взгляд бродит вокруг. Его глаза живут.
Валя продолжала:
– Больше нигде он такой не бывает. Пьёт, ест, как неживой. Он-то и ест еле-еле. Видно, что глотать ему или трудно, или неохота. Маленькие кусочки, маленькие глоточки.
– Молодец, Валюша. Теперь надо дождаться солнечной погоды. Сообщите мне заранее, когда будете везти его к озеру. И мне надо Ваше согласие. Поймите, или мы пытаемся что-то делать, или нет. Или вы мне разрешаете и ни о чём не спрашиваете заранее, или пусть остаётся овощем. Другого варианта нет.
Ивана Трофимовича все в селе любили и доверяли. Уже тридцать лет доктор лечил селян, так что ни у кого не возникло сомнения.
– Мы согласны, – всё Валино семейство было единогласно.
– Вот и ладненько, вот и чудненько.
Доктор ещё раз напомнил:
– Как только соберётесь везти Якова к озеру, сразу за мной.
Дни стояли ясные, тёплые, и Валентина решила не затягивать. На следующий день сразу послала за доктором. Сама же с отцом пересадила Якова с кровати на коляску и потихоньку покатила мужа на солнечную сторону озера. Видно было по лицу Якова, что прогулка ему нравится. Его глаза оживились. Он как бы впитывал в себя жизненную силу свежего тёплого ветерка, лёгкую, мелкую рябь синего озера, полёта ласточки над водой. Некоторое блаженство и умиротворение блуждало по лицу Якова, веки медленно опустились, и он задремал.
Валентина вздрогнула, заслышав подкрадывающиеся тихие шаги. Ну да, это же доктор. Но почему он идёт к ним с полным ведром? Что, на озере воды мало? Но Иван Трофимович молча приложил палец к губам:
– Тихо.
Валентина замерла на месте. Доктор с полным ведром подошёл сзади к Якову и резко вылил всё ведро ему на голову. Валя обомлела, но в следующую секунду уже слышала дикий крик мужа.
– А-а-а-а-а-а, что, что, где, где они? Я где? – Яков соскочил с кресла и суматошно крича, бегал по песчаному берегу, а Иван Трофимович спокойно стоял и улыбался.
– Ну вот, Валентина, и всё. Выздоровел твой муж.
Яков, между тем, подбежал к Вале, схватил её за плечи, начал трясти и громко кричать:
– Валя, ты меня слышишь?
– Да, Яша, я тебя слышу. А ты меня слышишь?
– Да, и я тебя слышу. Валя, а почему я мокрый? Я же не купался. Или купался?
– Всё хорошо, родной, немножко искупался, пошли домой, сушиться будем.
Обнявшись, две фигуры медленно брели в сторону Валиного дома. А Иван Трофимович уселся в инвалидное кресло Якова и, блаженно улыбаясь, спокойно достал из фамильного серебряного портсигара папиросу, медленно размял и подкурил. Пустое ведро валялось рядом.
Простая народная мудрость и тут оправдалась вполне: «клин клином вышибают». В этом случае неожиданно вылитое ведро ледяной воды на уснувшего, расслабленного Якова оказало действие разорвавшегося снаряда.
Недолго радовалась Валентина выздоровлению Якова – уже через два дня, вполне оправившись от шока, Яков ушёл в военкомат. А ещё через двое суток Валя провожала его на фронт.
Обидно очень, до ужаса. Несправедливость ареста мужа очень шокировала Валентину. Не враги, не фашисты, нет, свои, свои арестовали. Но разве ж так можно? Валя шла домой, еле передвигая чугунные, непослушные ноги. Всю дорогу от комендатуры до дома плакала. Что, что теперь будет с Яшей, с ними? Она ничего не понимала.
Глава 5
Краковский колдун
Переступив порог маленького домика пани Анны, Валя обессиленно рухнула на кровать. Тело её как будто умерло. Она ничего не чувствовала. Детский плач дочери привёл её в чувство.
– Матка бозка, цюрка, ты совсем неживая. Нельзя так, давай попей, поешь, целый день голодная. Ты хочешь и панночку оставить без молока? Ты её убить хочешь? Ты же мама, понимаешь? Так что забудь за себя, забудь за мужа. Сейчас думай только о своей цюрке, – так ворча на Валентину, пани Анна собрала быстро поесть. Чуть ли не силой, но привела её в чувство.
– Вот и добже, допивай чай с молоком, и тихо, и не плачь. Рассказывай, что там узнала, – слушала и качала головой.
– Вот беда, да это беда, это плохо, совсем плохо. Валя, цюрка, не плачь. Я думаю есть один способ. Что же, если они, ваши командиры нечестные, то и мы будем нечестные. Так, тебе надо идти вот по этому адресу, я тебе расскажу. Там постучишь, тебе откроют. Ничего не говори. Вообще молчи. Только слушай и запоминай. Что скажет, то и будешь делать. Всё, собирайся, иди. А то может поздно будет. Надо быстро. Возьми, вот это отдашь ему. И не смотри, и не считай, сколько здесь. Просто отдай. Запомни, постучишь и молчи. Только слушай, – пани Анна сунула Вале в руки небольшой пакет и объяснила куда идти.
Валя, судорожно давясь, допила тёплый, сладкий чай, накинула на себя лёгкое пальто и выскочила в ночь. Нужный дом она нашла быстро. Это оказалось не очень далеко. Постучалась в тяжёлую, деревянную, резную дверь, перевела дыхание. Сердце бешено колотилось. Она ничего не понимала, кто и как может помочь её Якову. Но в то же время она доверяла пани Анне. Разве пани Анна не доказала ей с мужем своё участие в их жизни? Разве она не спасла им дочку? Дверь резко отворилась. В тёмном проёме стоял седой старик. Его длинные белые волосы спускались и путались в такой же белой бороде. Чёрные глаза даже в темноте буравили Валю каким-то непонятным и немного страшным блеском. Знаком показал на вход, пропустил Валю и закрыл за ней дверь. Пройдя в дом, опять пристально впился взглядом в глаза Валентины. У неё закружилась голова, ноги подкосились и, если бы вовремя старик не посадил её в удобное кожаное кресло, она бы упала.
– Ну что ж, Валентина, ты успела. Это хорошо, что сразу пришла. Слушай внимательно. Знаю о твоей беде. Скажи мне честно: сильно его любишь? Очень его спасти хочешь? Только знай, за все платить придётся. Решай сейчас, может и не стоит стараться.
– Да что же Вы такое говорите? Как можно? Я очень боюсь за него. Я его люблю и готова всё отдать, лишь бы он жив остался. Помогите, если можете, – Валентина грохнулась на колени перед стариком, горько причитая.
– Ну, ну. Не плачь, поверь, тебе слёзы ещё пригодятся. Жаль мне тебя, Валентина. Поперёк судьбы идёшь, трудно тебе будет. Наши желания не всегда приносят плоды. А я что? Я только проводник твоего желания.
Колдун смотрел на Валентину. Боже правый, этой женщине отмеряно столько горя, сколько на десятерых будет много. Перед его глазами проносились картины одна страшнее другой – взрыв дома, огонь, сильнейшее землетрясение, дым или пыль, похороны маленьких детей, тюрьма мужа, измены, измены её супруга. А она не гнётся, любит, всё прощает. Её муж умирает у другой женщины, а хоронит его Валентина с детьми, болезнь и много-много лет паралича. И если он, краковский колдун, не поможет ей сейчас, не будет спасать её мужа, у этой пани всё будет по-другому, по-хорошему. А она валяется у него в ногах и молит за него. Он встряхнул своей седой головой, отвернулся от неё и безразличным глухим голосом стал медленно говорить:
– Придёшь домой, замеси тесто и положи вот этот маленький деревянный кусочек иконки в это тесто. Выкатаешь булку, спечёшь её. Именно эта булка хлеба должна попасть с передачей к твоему мужу. Если она попадёт к нему, то он придёт домой. Если нет, не придёт никогда. Всё, иди, тебе надо спешить. Но знай, Вы уедете отсюда. Вы не будете здесь жить. Ты сильная, не жалеешь себя. А если б хотела, смогла бы помогать людям и лечить их. Ты обладаешь силой. Но нет, не будешь этим заниматься. Глупая, всё своими руками, своим здоровьем. Ладно, иди. У тебя своя дорога. Иди.
Завернув этот маленький кусочек дерева в чистый носовой платок, Валя крепко его зажала в кулачок. Она молча протянула пакет пани Анны и выскочила в открытую дверь. Не помня себя от волнения, от ожидания чуда какого-то, от появившейся маленькой, но всё же надежды Валя мчалась домой.
Пани Анна встретила Валю понимающим взглядом. Каким-то чудесным образом она знала всё.
– Сама, Валя, всё сама должна сделать. Я пошла спать.
Глава 6
Возвращение Якова
С булкой только что испечённого хлеба, с парой пачек папирос, немного сала, кусочком краковской колбасы и сменой белья, Валя к десяти ноль-ноль стояла возле нужного кабинета. Ей повезло. Тот же подполковник позвонил по телефону, утвердительно кивнув, объяснил Вале куда ей идти.
Пройдя по внутреннему двору комендатуры, она подошла к серому торцу здания. Её встретил другой часовой, молча провёл в небольшую комнатушку. Там заставили всё выложить на стол. Перебрали и перещупали бельё. Открыли обе пачки папирос, пересмотрели каждую. Затем просмотрели сало и колбасу. Взяв в руки ещё тёплую буханку хлеба, зачем-то понюхали её, затем дежурный взял в руки нож и несколько раз проткнул булку в разных местах. Кивнул Вале, буркнул:
– Всё нормально, можете идти.
Домой Валентина летела, не помня себя. Словно два крыла выросли у неё за спиной. Ничего не понимая, она всё же на что-то надеялась. Радость от того, что хлеб попадёт к Якову, вселила в неё уверенность. Теперь будет всё хорошо. Яшу не расстреляют.
Пани Анна встретила Валю с тёплой улыбкой:
– Всё будет добже, цюрка.
– Что, что теперь? – Валя от волнения не знала куда себя деть.
– Теперь жди, занимайся маленькой панночкой Светланой. Собой занимайся. Посмотри на себя в зеркало! Почернела как уголь. Выспись хорошенько, на дворе ночь. А сейчас покушай наконец-то и спать, спать, – хлопотала пани Анна приговаривая.
Валентина была в каком-то сильном потрясении от встречи с колдуном, ведуном или ещё с кем-то. Она не могла дать какого-то объяснения себе об этом человеке. Чародей, да и только!
У неё до сих пор кружилась голова. Было ощущение, что кто-то порылся в её мыслях, перебрал и что-то положил не на место. Какая-то неясность, недосказанность, и это мешало и даже раздражало. Валя поймала себя на том, что хочет вернуться в этот загадочный дом к этому благородному старику с пронзительно-жутким взглядом. Пусть доскажет, пусть объяснит, пусть внесёт ясность в её мысли. В ней крепла, обрастала живой тканью какая-то нить, связывающая их обоих. Чувство далёкого забытого родства и в тоже время наставничества, родительской опеки зрело в ней. Она чувствовала доверие к этому благообразному старцу с белоснежными длинными волосами и бородой. Он ей не желает плохого, но предупреждает о какой-то опасности. Валя мучилась этими противоречиями внутри себя.
Она решительно начала расспрашивать пани Анну:
– Кто этот человек, и что Вы о нём знаете? Я не отстану от Вас. Пожалуйста, расскажите о нём, почему-то Вы меня послали к нему, значит, доверяете ему?
– Да, цюрка, мы все в Кракове и не только в Кракове доверяем ему. Мои родители рассказывали, что наш Родмил из древнего княжеского рода Анхальтов. Начало этого рода корнями уходит в Священную Римскую империю. Родители Родмила очень богатые люди, но ничем не примечательные. Родмил их единственный сын. Когда мальчику было десять лет, он исчез. Родители, родственники, знакомые и просто добрые люди искали Родмила, но поиски ничего не дали. И вот когда надежда уже оставила родителей, они случайно заметили, что любимая собака Родмила Птышка всё время куда-то убегает и возвращается грязная, вся в паутине. Решили проследить за ней. На следующий день Птышка отправилась к древним развалинам старого костёла. Отец Родмила Хоцемеж с друзьями шли следом и увидели, как собака бесстрашно спрыгнула в глубокий, еле заметный лаз, но вскоре раздался заливистый радостный лай Птышки. Мужчины лопатами раскопали лаз и обнаружили тоннель, ведущий вниз. Там было темно и сыро. Со старой кладки свода и стен свисала паутина и куски мокрой плесени. Длинные, спутанные и лохматые корни, которые проросли сквозь своды подземелья, очень мешали проходу. В нос ударил спёртый, застоявшийся запах сырости и крысиной мочи. Скользкие камни ступеней, уходившие вниз, были покрыты мокрым мхом. Было ясно, что нога человека здесь не ступала много лет.
Но, тем не менее, лай Птышки слышался совсем рядом. Хоцемеж с фонарём в руках решительно шагнул в проём под тёмные своды. Толпа мужчин проследовала за ним. Капли затхлой воды стекали редкими струйками с потолка на головы и плечи медленно продвигавшихся людей.
Впереди чуть стало светлее и вскоре вся толпа оказалась в огромном, высоком помещении. Откуда-то сверху проникал свет. Но никто не увидел источника его. Хоцемеж прошёл вперёд и вскоре раздался его тревожно-удивлённый крик:
– Сюда, все сюда, мой мальчик здесь!
Все застыли в изумлении. На охапке свежего лугового сена спокойно спал маленький Родмил. Птышка сидела рядом, радостно повизгивая. Хоцемеж взял спящего ребёнка на руки и понёс к выходу. Остальные в тревожном молчании проследовали за ними. Наконец-то все вышли из этого тёмного подземелья. Солнце сияло вовсю, пели птицы, трещали цикады, с пруда слышалось кваканье лягушек. Так прекрасно было в своём понятном мире. Свежий воздух с жадностью вдыхался полной грудью.
Но вот и дом. Увидев процессию, выскочила мать Родмила, Божена.
– Матка Бозка, что с моим маленьким? Почему он спит? Он живой? Хоцемеж, ну что ты молчишь?
– Успокойся, Божена, Родмил жив, но только спит. Я не стал его будить, он мог испугаться. Пусть проснётся в своей комнате, в своей кровати, это его успокоит. Я не знаю, почему он так крепко спит. Но посмотри сама, наш мальчик не выглядит изнурённым или больным и похудевшим. Да и чистый он, не пойму, ведь там в подземелье мокро и грязно.
Вот так нашёлся Родмил. Говорят, он проспал три дня. Проснувшись, был совершенно здоров. Но что с ним случилось и как он оказался в подземелье никому никогда не рассказывал. Только после этого случая у Родмила появился дар. Он находил пропавшие вещи, помогал людям отыскать пропавших родственников, также мог сказать жив или нет человек, которого ищут, и много чего ещё. С годами дар Родмила становился только сильнее. Любую беду может отвести, если вовремя обратишься, от любой хвори может избавить. Но и у него есть свои законы. Если что-то почувствует, уж и не знаю как, может отказаться помогать. Скажет, что нельзя вмешиваться. Судьба, мол, такая. Таков наш Родмил.
В суматохе, в заботе о дочери прошёл день, потом другой. Валентина вопросительно смотрела на пани Анну, как будто от неё что-то зависело. Но старуха непременно отвечала коротко и строго:
– Жди.
На третий день, позавтракав, Валя пошла гулять с дочкой в сад. Пани Анна и тут постаралась. Каким-то чудесным образом она прикатила детскую коляску. И теперь маленькая Светлана подолгу гуляла и спала на свежем воздухе в приличной, пусть и не новой коляске. Валентина рассказывала маленькой дочери про синие облака, про пролетающих птиц, про распустившиеся цветы и листья, улыбаясь и гукая дочери. Девочка в ответ старалась тоже издать какие-то звуки. Валя пыталась держать себя в руках, но туго натянутая пружина из комка нервов едва удерживала её от срыва. Она молилась истово. Молитвы, которые она знала, были все сказаны. Валентина просила, обращаясь к Богородице как женщина к женщине, как мать к матери.
Внезапно почувствовала спинным мозгом какое-то движение, резко обернулась. По дорожке сада к ней шёл Яша, её Яша. Живой и невредимый, только осунувшийся и какой-то немного чужой. Запах, запах был незнакомый, тревожный. Долго стояли обнявшись, молча, привыкая. Он вдыхал запах своей Вали – такой родной, тёплый, она пахла грудным молоком. Она старалась найти запах своего мужа среди чужих запахов. Они ни о чём не говорили, боясь спугнуть это счастье, удачу, везение, волшебство. Но вот они же вместе, это главное. Медленно шли к дому, вместе катили коляску так же обнявшись, словно боясь потерять друг друга снова.
Уже за столом Валя спросила мужа:
– Что же это было, Яша?
На что Яков спокойно ответил:
– Донос, Валя, это был донос. Сперва допрашивали, всё спрашивали о знакомых. А у меня какие тут знакомые? Но последние три дня вообще не вызывали после твоей передачи. А сегодня в восемь ноль-ноль привели в кабинет, извинились, сказали – ошибка, Вы свободны. Вот с понедельника на службу, как обычно.
– Яша, а ты ел мой хлеб? С передачей я тебе передавала, – спросила Валя.
