Я нахмурился и отвернулся, когда учитель остановился возле меня и мрачно окинул сердитым взглядом. Он легонько стукнул меня пару раз по затылку маркером и пошёл дальше.
Олеан вновь загадочно и довольно улыбнулся, стоило преподавателю сделать мне замечание.
Но я, конечно, этого не видел.
Урок был последним на сегодня, так что после звонка мы вышли из кабинета и направились к своим комнатам через многочисленные коридоры.
Я снова думал о правилах нашего нового мира. Эти мысли часто захватывали мой разум с тех пор, как меня привезли на остров. Это виделось мне во снах, переливалось на страницах книг назойливым напоминанием, не дающим углубиться в суть текста.
Кто бы мог подумать несколько лет назад, что будущее будет вот таким. Некоторые люди приобретут эти страшные и губительные силы, которые вовсе не делают их «супергероями», не дают определённого преимущества над толпой, поскольку общество разделилось почти ровно напополам.
И смерть обесценится. Обесценится единственная причина жить.
Кто бы только мог подумать. Но именно так оно и было сейчас.
Я посмотрел на Олеана, который всегда помалкивал о своих способностях. Я же молчал о своих мыслях по поводу его скрытности. Мы играли в эту молчанку с самого знакомства, непонятно почему и зачем. Так же как мы играли в игру жизни и смерти – либо ты, либо тебя. Игры с сознанием и телом, бессмертием и смертностью. Игра без начала и конца.
От него буквально разило тишиной. Он никогда не рассказывал, что чувствует: ни мне, ни кому-либо ещё, если и были люди, на которых ему не было бы плевать. А если и говорил что-то, то ровно столько, сколько нужно было, чтобы я и дальше его не понимал. Не понимал, что у него на душе и кто он такой по своей сути. Не понимал до самого конца. Чем больше ты знаешь из того, из чего не можешь вычленить главное, тем меньше ты это понимаешь. Не так, как в науке, где новые знания подталкивают тебя к верному ответу. Почему отношения с людьми не могут быть столь же точны?
Я хотел окликнуть Олеана, но вспомнил, что он не любит имена. Вообще. Как бы… Против этой идеи.
Никогда не понимал этого. Но мне было не впервой. Мне не нужно было понимать человека, чтобы общаться с ним.
– Хэй, – я остановился, как часто происходило, когда я задумывался. – А ты боишься смерти?
Олеан тоже замер, обернувшись на меня. Невысокий, искусанные в кровь губы, хорошо очерченные скулы. Не совсем типичный, не совсем фрик. Люди не любят таких больше всего. Это слишком непонятно.
Мне показалось на секунду, что он окинул меня взглядом, полным сочувствия и цинизма. Словно спрашивал: «Ты правда идиот или это была несмешная шутка?» Мы с ним часто говорили таким образом. Не говоря.
Он улыбнулся.
Он всегда улыбался, когда рассказывал о каких-то страшных вещах. Вещах, ведая о которых, не улыбается никто.
Однако он всё же ответил. Тупой это был вопрос или вообще шутка его больше не интересовало.
– Смерть больше не так пугает нас, как в былые времена. Но вот проблема, – он посмотрел себе под ноги. – Раньше умереть боялись больше чего бы то ни было. А теперь тем, кто попал в этот круг бессмертия… бояться нечего. И это заставляет их бояться всего.
Он шаркнул ногой по линолеуму и отвернулся.
– Пойдём быстрей. Хочу покурить.
Я всё ещё стоял и смотрел вслед парню с чёрными дырами под глазами – так я называл его синяки – и думал о том, что иногда он говорит невероятные вещи. И очень странные.
Впрочем, у каждого своё безумие. Безумие Олеана состояло в том, что оно не было безумием. По крайней мере, я в это верил.
Опомнившись, я поспешил за своим врагом. Он уже достал из кармана свой ключ и воткнул его в замок нашей двери. Я задумался, зайти ли к Эндрю, но отбросил эту мысль. Хотелось побыть в одиночестве, когда ты без причины хочешь сидеть в тишине и стараться ни о чём не думать, при этом обдумывая вообще всё.
Я так привык к сожительству с Олеаном, что перестал считать его посторонним. Да и пространство наше разделялось занавесью – очень удобно.
Я проскользнул в общую комнату вслед за ним и закрыл дверь. Хмыкнул, снова вспомнив о том, как Олеан, проклиная весь лицей, повесил на ней табличку «ВАЛИ ПРОЧЬ». Он очень не любил незваных гостей, да и званых тоже.
Открыв окно, он впустил холод с улицы и слегка дрожащими руками достал сигареты и зажигалку из кармана лежавшей на кровати толстовки. Он надел её, чтобы не продрогнуть, затем закурил сигарету. Выдохнув дым, Олеан уставился на море, расстилавшееся внизу под нашими окнами напоминанием о заточении и отдалённости от остального мира.
Он снова горько улыбнулся, скорее всего, по привычке.
– Нам никогда не сбежать отсюда, да? – Он затянулся и, сжав сигарету одними зубами, выдохнул дым через нос, убрав руки в карманы толстовки.
Я кивнул. А потом сказал вслух, понимая, что взгляд от моря он не отводил:
– Да. Но ещё не всё потеряно. – Я хотел продолжить, но Олеан меня перебил.
Он достал сигарету, выдохнул носом и процедил сквозь зубы:
– Заткнись. Не говори этих… типичных фразочек. И не отвечай на мои вопросы.
Я сел на его кровать, внимательно следя за движениями соседа.
– Но разве ты не задаёшь вопросы, чтобы получить на них ответы?
Ла Бэйл смахнул пепел прямо в море.
– Я задаю вопросы, чтобы потом послать тебя на хер.
Я лишь махнул на него рукой, встал и направился к себе, гадая, сколько сигарет он выкурит за сегодняшний вечер.
– Мне надо сделать экономику. А тебе написать эссе, – подсказал я ему, припомнив старое задание учителя. – Лучше сделай это до ужина.
Олеан не ответил. Обычно он молчал, если был действительно очень сильно раздражён. Странно, опять эти его резкие смены настроения. Разрушают и меняют всё за одно мгновение.
Я повторил своё напутствие, и Олеан обернулся ко мне, сверля серыми, как туман, глазами. Кажется, про туман я думаю за сегодняшний день не впервые…
– Потом сделаю, – он улыбнулся. Криво так. – А пока что мне не хочется этим заниматься.
Я почувствовал холод и кивнул, так как по правде мне было наплевать на Олеана и его домашку, а его улыбка говорила о том, что мне не стоит лезть в чужие дела. Просто я считал необходимым хотя бы напомнить. У этого живого трупа были проблемы с памятью. Особенно с памятью о том, что ему не нужно.
Он снова взял сигарету зубами, выдыхая дым носом. Тихий шум волн, ударяющихся о скалы, успокаивал и грел душу своей ощутимой нежностью.
Впрочем, душу грел и джемпер, который я собирался надеть. В комнате теперь стало действительно холодно. Задернув штору, я достал кофту и накинул её, а затем сел за свой небольшой стол и открыл учебник.
Олеан смотрел на задвинутые занавеси, думая о том, как он ненавидит меня. Но, разумеется, я этого не видел. И не знал.
II
Я слышу, как стонет море. Холодно от сего
Белый Ворон
Как же сильно я ненавидел Коэлло Хэллебора. Ах да. Он просил называть себя Коулом.
С первого взгляда, с первой минуты знакомства он внушал мне лишь скуку. Скуку. Скуку, которая душила и убивала меня. Снова и снова. Я уж решил было, что ни одна смерть не будет так же отвратна для меня теперь, как смерть от скуки. В этом мире без контроля над жизнью и смертью скука – истинная угроза. Как хорошо, что над всеми нами висит близкая гибель планеты, не давая заскучать.
Порою я считал, что и вправду умру. Несмотря на всё это новое и необъяснимое, что дало нам светило. Несмотря на все плюсы сил, которые мы обрели. И лишь только обретя его – бессмертие, я впервые начал задумываться над этим. Что я умру.
Вероятно, от скуки. Я никогда не думал, что есть люди ещё более обычные, чем я. Пока не встретил его.
Всё, что было в нём необычно, – это его глаза. Янтарные. Как у истинного волка. Как у животного, что разорвёт тебя на куски, тронь ты его стаю; как золото, не имеющее теперь никакого смысла. Янтарные, как само солнце.
Солнце, от которого оставалась лишь половина теперь.
Я смотрел на заходящую половину солнца и воображал, что будет, когда оно исчезнет вовсе. Все умрут. Довольно просто. Только вот что же делать бессмертным? Тем людям, которых свет заходящего мира наградил своим псевдо-даром. Умирать? Это уже вошло у них в привычку, как забывать почистить зубы утром и, лихорадочно разуваясь, направляться в ванную.
Солнце погибнет, и тогда выживут только ученики этой школы и её учителя. Обитатели острова. Забавно. Это будет очень забавно, интересно, маняще. Посмотреть на это – одна из причин игнорировать мысли о всеобщей бессмысленности происходящего.
Очень необычно.
Кажется, я помешан на необычности.
Что же, Коул был иного мнения.
Он ночами сидел и изучал различные старинные и не очень работы учёных, пытаясь заменить угасающее солнце. Он вечно говорил:
«Мне заменили сердце механизмом. Механизмом мы заменим и солнце».
Я никогда не мог сдержать улыбки, когда он говорил о таком.
Да, солнце, в отличие от нас, бессмертным не было. Оно погибало, заставляя дрожать от ужаса простых людей, которые не знали, что с этим делать. Забавно и то, что люди вечно загонялись мыслью, что они уничтожат Землю и тогда придется искать новую планету. Но если умрёт солнце? Искать другое немного более затруднительно.
Тем не менее, по сообщениям последних новостей, экспедиция уже отправлена. Это смешно, ведь зная, насколько недалеко ушло человечество в изучении космоса по сравнению с тем, что предвещали писатели в книгах, нынешнее положение дел не казалось мне обнадёживающим.
Пожелаю им не увязнуть в чёрной дыре.
И всё-таки меня очень интересовали теории о том, как мы, бессмертные, будем жить без солнца. Наши тела тоже умрут или же мы будем существовать на уровне амёб, еле двигаясь и почти не думая? Перспектива не думать не нравилась даже мне, но я больше склонялся к выводу, что благодаря нашим способностям выжить мы сможем.
Я, например, выживу во тьме. Да, наверняка и другие используют свои способности по такому случаю. Дарованные в придачу к вечной жизни.
Бросает в дрожь от мысли, что мы откроем новый вид человека. Точнее, сами уже стали им. Бросает в дрожь от мысли, что будущее уже наступило.
А чего же хочет Хэллебор? Он хочет создать искусственное солнце наподобие своего механического сердца, воспринимая этот огненный шар как орган планеты Земля. Жизненно важный орган. И планирует так спасти всё человечество.
Гениальный герой нашёлся. Как же без него?
А ведь на это у него ещё уйма времени. Пусть всю свою жизнь потратит на попытки спасти уже мёртвую расу. Солнце угасает, но людская жизнь лишь миг для жизни звезды.
Я же подумаю над тем, как облегчить его страдания. Страдания героя, что так отчаянно хочет изменить неизбежное.
Убить его.
Как убить того, кто не умирает? Если в фильмах про вампиров их можно было уничтожить отсечением головы или колом в сердце, то тут этот трюк не пройдёт. Никакой не пройдёт.
Умирая от рук другого бессмертного, мы выходим из созданной на время нашей гибели определённой локации и возвращаемся в реальный мир, как после сна. Умирая от рук того же бессмертного или любого другого человека, но физически, тело спустя время само восстанавливается. В первом случае это словно путешествие с той стороны и обратно. Уверен, бог Подземного Царства просто в ярости из-за появления таких людей-нелюдей, как мы. Уверен, сам Дьявол сейчас плачет.
Я выкинул окурок в море, иначе запах мог остаться в стенах комнаты.
Солнце спит, тьма играет.
Глядя на падающую сигарету, я теряю её из виду, когда она пролетает около трёх метров. Кромешная тьма.
Звёзды начинают уныло зажигаться в небе.
Я достал ещё одну сигарету и зажёг её. Мне в голову пришла забавная мысль, что звёзды и сигареты похожи. Они зажигаются. А потом угасают. Падают. И исчезают.
Затянувшись, я прикрыл глаза, позволяя никотину захватить свои лёгкие. Выдыхая дым, я почувствовал, как дурманяще начинает кружиться голова и как легко становится жить. Ненадолго.
Я прислушался к шуму волн, а после – к чирканью карандашом за ширмой.
Экономика, да? Я же знаю, что так быстро ты можешь малевать только чертежи своего долбаного искусственного солнца.
Он снова будет полночи сидеть за штудированием различных теорий и учебников физики, химии, тригонометрии, астрономии, механики. Сумасшедший.
Я усмехнулся. Ведь вначале я считал его таким обычным. А он оказался самым настоящим сумасшедшим. Моя ошибка, мой промах. Что-то очень даже нескучное в этом человеке всё же есть.
Определённо же радовало одно – у него была мечта. И это выделяло его из толпы других. Такая гордая и необычная грёза. Наверняка в детстве он говорил не «я хочу быть космонавтом», а «я хочу создать ядерный реактор усиленной мощности!». Я не сомневаюсь в этом.
Интересно, сможет ли он стать настоящим учёным, будучи запертым в этом чёртовом лицее? Смогу ли я стать кем-то, кроме бессмертного уродца в этом чёртовом лицее? Сможет ли Эндрю стать архитектором в этом чёртовом лицее?
Я так задумался, что не заметил, как последний пепел упал с сигареты, а я касался губами одного лишь фильтра.
Спустя минут десять Коул вышел и попросил закрыть окно. Скоро ужин, так что я был не против закончить с сигаретами. Он внимательно посмотрел на меня, словно мог прочесть по лицу, сколько я выкурил в этот раз. Я улыбнулся ему и одними губами ответил:
«Т-р-и».
Он удивлённо уставился, будто ожидал от меня большего. Я пожал плечами, восприняв это как вызов. В следующий раз надо успеть больше.
– Ладно. Пойдём есть. Бр-р, как ты тут всё заморозил… Ледяной король, блин.
Я гордо кивнул и улыбнулся ему, хоть клички – это и тупо, а затем театрально поклонился.
Его чёрные волосы смешно топорщились на одной стороне. Видимо, Коул упирался головой об руку, пока занимался своим проектом. Он был в немного великоватом ему вязаном джемпере. Я догадался, что это подарок бабушки или матери.
Кто бы говорил, ведь моя толстовка тоже мне велика. Она когда-то принадлежала моему отцу.
Я вышел в коридор, крикнув соседу, чтобы запер дверь. Одновременно со мной из комнаты напротив вышел Эндрю – и, конечно, врезался в меня. Не совсем шатен, уходящий больше в рыжину, со спокойным лицом попросил прощения. Я ответил, что всё в порядке. В руке у него, как всегда, был альбом с рисунками. Я улыбнулся.
