Юлия Волкодав "Кигель Советского Союза"

– Например, что слова забудешь?

– Да как их можно забыть? Там совсем простые слова. Давай я тебе спою!

И Андрей, сияющий, как медный пятак, не особо смущаясь тонких деревянных стен их домика – день же, никто не спит, да и детей маленьких в доме нет, – запел про пионерский строй весёлый, замерший по команде «смирно». А мама только головой качала. Ишь ты, Народный артист!

***

– Народный артист! Мусор не забудь вынести, пожалуйста. – Зейнаб стоит в дверях спальни и смотрит, как он одевается. – Что у тебя за галстук? С пчёлками? Серьёзно, Андрей? Где ты его вообще взял?

– Подарили, – хмыкает Андрей Иванович, сооружая виндзорский узел. – А почему бы и нет? Смотри, как с пиджаком сочетается. И весёленький. У меня сегодня никаких официальных встреч не запланировано, можно и с пчёлками. Вот завтра на заседание Думы поеду, там пчёлки уже ни к чему. И когда я забывал вынести мусор?

– Вчера и забыл. Я уже приготовила в коридоре.

– Ты сегодня дома?

– Не знаю, – улыбается. – Может быть, соберусь на дискотеку.

Они оба смеются. Андрей Иванович целует её в щёку и уходит, не забыв прихватить дипломат и мусорный пакет. На улице уже ждёт Петрович, его бессменный водитель. Пакет отправляется в багажник. Мусорные баки стоят от них через три дома, можно дойти пешком или, что логичнее, отправить домработницу. Но они так привыкли, это их ритуал с первого дня совместной жизни, случившегося почти полвека назад. С их первой, съёмной квартиры. Правда, она была с мусоропроводом, и далеко ходить молодому артисту Андрею Кигелю не приходилось.

– Хорошая сегодня погода, Андрей Иванович. Куда мы едем?

Кигель называет маршрут, устраивается на сиденье и берёт приготовленную для него газету. Ещё один ритуал. Водитель покупает свежую прессу и оставляет на сиденье. Андрей Иванович читает по дороге в город, потому что другого времени у него нет. Всегда три издания, как отображение трёх его интересов: политика, бизнес и шоу-бизнес. В его понимании одно неотделимо от другого. В советское время певец всегда был трибуном власти, даже если отрицал это. По крайней мере, певец популярный. Сейчас ты можешь петь что угодно, но если хочешь появляться в федеральном эфире, получать гонорары (и весьма недурственные) за государственные концерты, то обозначить политическую позицию тебе всё равно придётся. А бизнес… Что ж, Кигель всегда хотел зарабатывать много денег. Раньше он делал это горлом, давая по три концерта в день. Теперь появились другие возможности. Он не видел ничего плохого в том, что в Подмосковье одна за другой появлялись частные пекарни его сети, обеспечивающие людей хорошим, вкусным хлебом без химических добавок. А линия одежды от Зейнаб Кигель, что в ней предосудительного? Качественная, красивая одежда для взрослых женщин. Зейнаб сама придумывала дизайн, да и не зря же она училась на технолога текстильной промышленности. Вот, пригодились знания! А скорее пригодились её безукоризненный вкус и его уставной капитал. Но это уже мелочи жизни.

Забавно, но за наличие бизнеса журналисты его редко ругают. Ну печёт знаменитый артист хлеб, его, мол, проблемы. Чаще критикуют за политику. Член одного общественного совета, другого, депутат областной думы. Зачем это всё востребованному певцу? Андрей Иванович и сам не мог бы дать ответа на этот вопрос. Да и не посчитал бы нужным давать. Он просто так привык: думать и о себе, и о своей семье, и о своей Родине. Участие в политической и общественной жизни он искренне полагал заботой о Родине.

***

Первый раз в жизни Андрей в Большом театре. И в каком качестве! В качестве артиста. Да, солиста хора, но шутка ли сказать, в ложе будет сидеть сам товарищ Сталин!

– Имейте в виду, – строго внушает Сергей Сергеевич, – на товарища Сталина глазеть нельзя! Смотрите в зрительный зал.

– А он не в зрительном зале сидеть будет? – удивляется Андрей.

– Нет, – рявкает Сергей Сергеевич.

– А где?

– Кигель, ты меньше болтай, связки береги! Где надо, там и будет. Ваше дело выйти, спеть песню и уйти за кулисы. После выступления все пойдём в буфет, там для вас накроют отдельный стол с пирожными и лимонадом.

Пирожные Андрей ел до этого момента всего один раз. Лимонад даже не пробовал. И всё равно ему интереснее увидеть товарища Сталина. Настоящего! Живого! С усами! А если он от волнения слова забудет? Ладно, если кто другой испугается, в хоре не страшно, никто не поймёт. Но если запевала собьётся, беда!

Последний прогон в пустом зале, во время которого Андрей старается изо всех сил своего уже начинающего ломаться голоса. Только бы не дать петуха, только бы голос слушался. Но не погонит же его Сергей Сергеевич из хора накануне такого ответственного выступления! Как жаль, что скоро всё равно придётся уходить. Почему природа так несправедлива и мальчикам приходится замолкать на несколько лет? И никто не знает, будет ли вновь обретённый голос таким же приятным и звучным, как звонкий мальчишеский дискант? Андрею очень не хочется уходить со сцены. Особенно теперь, когда он стоял на подмостках Большого театра! Видел ослепительную позолоту балконов и революционно-красный бархат кресел. А занавес! Огромный, величавый, в серпах и колосьях, выплывающий из волшебного закулисья. Правда, закулисье как раз Андрея разочаровало. Какое-то оно оказалось совсем не волшебное, а серое, тесное и захламлённое. Но тем ярче ощущался контраст, когда из него ты шагал на освещённую сцену и запевал про пионерский строй весёлый. Изо всех сил стараясь не смотреть в царскую ложу. Конечно же он понял, где сидит товарищ Сталин. Уже на концерте понял. Перед самым выступлением к ним подошёл суровый дядька с непроницаемым лицом и объяснил, куда именно смотреть нельзя ни в коем случае. Именно туда невольно устремились глаза Андрея, стоило ему встать посреди сцены. Но ничего не случилось! Товарищ Сталин улыбался, смотрел как-то даже ласково. Или Андрею так показалось? Расстояние всё-таки приличное. И текст Андрей не забыл, и голос не сорвался. И пирожные в буфете были необыкновенно вкусные. Андрей съел половинку, а вторую половинку отнёс домой. Маме.

***

Офис у Кигеля просторный, целых четыре комнаты. Одна для секретаря, остальные в его личном распоряжении: мини-студия с электрическим фортепиано, если нужно быстро разучить песню или просто распеться, непосредственно кабинет, где он работает с бумагами или принимает гостей, и ещё одна комната, куда особо дорогие гости плавно перетекают в процессе беседы. Там уже мягкие кресла, столик, кофемашина и мини-бар. Содержать такое помещение, да ещё и в историческом здании в самом центре Москвы – удовольствие не из дешёвых. Но и Кигель человек не бедный. Да и без офиса никак. Даже будь он просто артистом, пришлось бы бесконечно таскать в дом журналистов, организаторов гастролей и прочий полезный люд домой. А он ещё и не просто артист.

– «Я депутат советской… улицы», – насвистывает Андрей Иванович, кивая помощнице Марине и проходя в кабинет.

Он всегда что-то поёт. Даже несвойственный ему репертуар. Это вот явно из шансона. Сашка её пел, что ли? Кигелю нравилось петь. Он искренне полагал, что настоящий певец петь любит. Не может не петь, дома ли он, на концерте или на рыбалке. Но общение с коллегами доказывало обратное. Взять хоть Лёньку Волка. Этот может неделями рта не открывать, если никуда не приглашают за гонорар, и ему нормально. Как в том анекдоте: могу копать, могу не копать. Кигель «не копать» не мог никогда. С самого детства.

– Андрей Иванович, – в кабинет заглядывает Марина, – звонила Лилия Ахундова, хотела узнать, когда вы будете на месте. Я ей сказала, что с утра, она обещала заехать.

Он кивает, уже зарывшись в бумаги. Марина тщательно сортирует их, стараясь отделять те, что связаны с его депутатской и общественной деятельностью, от текстов песен, договоров на выступления и всего, что касается Кигеля-певца. Но разделить это порой невозможно. Он уже и сам не знает, где заканчивается артист и начинается политик и общественник. Хорошо, хотя бы у пекарен есть управляющий. И то нужно ездить, контролировать, вникать в производственные процессы, иначе давно бы потеряли и качество, и бренд. А бренд – это его имя, на которое он работал всю жизнь.

Вот, например, письмо от директора детского дома маленького-маленького города. Его и на карте не сразу найдёшь. Другой бы и не нашёл, но Кигель так много гастролировал за свою жизнь, что географию поневоле выучил. Ещё и не обычный детский дом, а для детей с отклонениями в развитии. Неудивительно, что в глуши – сослали подальше, чтоб глаза не мозолили и совесть не будили. Финансирования практически нет. На еду хватает, одежда кое-какая имеется, а всякие излишества, типа футбольных мячей и кроссовок, уже не предусмотрены. Да и зачем им мячи, если спортивный зал давно в аварийном состоянии, того и гляди потолок на голову упадёт. Фотографии в письме тоже были. Чем дальше Андрей Иванович читает, тем большее негодование поднимается в душе. Вот фотография воспитанников. Бритые головы, серые какие-то, застиранные рубашки и одинаково угрюмые лица. Кигель невольно переводит взгляд на стену. У него вся стена напротив стола увешана фотоснимками: он с коллегами, он на сцене, на гастролях, на приёме у Президента, есть даже кадр с папой Римским! И есть старенькая чёрно-белая фотография в самом начале стены, как в самом начале большого пути, пропетлявшего от деревянного барака Замоскворечья до Кремля и Ватикана. На этой фотографии тоже мальчишки с бритыми головами, потому что в военные и послевоенные годы только такая причёска спасала от вшей. У них тоже застиранные рубашки и хмурые лица с вечно голодными глазами. Но их детство пришлось на сороковые. И как бы ни любили их уцелевшие на фронте родители, как бы ни пытались скрасить суровое время единственной мандаринкой или шоколадной конфетой к празднику, их возможности были весьма ограничены. Но сейчас! Сегодня! Смотреть в те же затравленные детские лица просто невозможно!

Андрей Иванович ищет номер телефона в конце письма и тут же снимает трубку. На минуту задумывается, качает головой и лезет в записную книжку. Вот и как он должен поступить? Как депутат и общественник? Звонить в соответствующее ведомство, направлять депутатский запрос, искать деньги, требовать, ругаться, пробивать какое-то финансирование, в сотый раз выслушивать, что денег нет, что всем помочь невозможно, бюджеты не резиновые. Или проще взять и перевести им денег. А потом приехать в их город с шефским концертом. А лучше с двумя. Один для жителей города, чтобы как раз деньги и собрать. Второй для ребят. Певец Кигель для них, конечно, не кумир, им бы кого помоложе. Придут с недовольными лицами, из-под палки воспитателей, но послушают две песни, три и втянутся, к концу уже будут хлопать и подпевать. Уж он-то знает. Не в первый раз.

Ему приходится сделать три звонка. Директору детского дома, своему администратору и в мэрию того славного города, который трудно найти на карте. Последний – в профилактических целях. Чтобы ждали дорогого гостя. Концерт можно и без них организовать, но с ними эффективнее и быстрее.

Он едва успевает положить трубку, как дверь кабинета открывается и буквально врывается Лилия Ахундова. В откровенно театральном гриме, который только человек с плохим зрением мог бы назвать дневным макияжем, фиолетовом лохматом боа и в слезах. С размаху падает в кресло, обдав Кигеля волной тяжёлого парфюма:

– Андрюша, я больше не могу.

Он смотрит на неё спокойно и устало, раздумывая, догадается Марина принести чаю или нужно вызывать её селектором.

– Я просто не могу дальше существовать в этом статусе! Мне шестьдесят четыре, Андрей! Ну уже даже неприлично!

– Ты сейчас про своего… как ты там его зовёшь? Котика? Зайчика?

– Оленёнок! Я зову его Оленёнок, Андрей! И нет, я не про него. Я про звание!

– А… вот оно что. А я уж испугался, – усмехается Кигель и благосклонно кивает Марине, появившейся с подносом. – Так вы не расстаётесь? В прошлый раз ты заявляла, что тебе стыдно жить с молодым любовником, будучи всего лишь Заслуженной.

– Андрей, хватит ёрничать! Я пришла к тебе как к другу!

Слёзы уже не только в глазах, но и в голосе. Но Кигель знает Лильку сорок с лишним лет, на него её театральные эффекты давно не действуют.

– Лилька, не разводи сырость. Пей чай.

– С коньячком, я надеюсь?

– Естественно. Другого не держим. Я же сказал, будет тебе звание. На шестьдесят пять будет.

– Ты позвонил?

– Я лично поговорил. В бане. Все дела такого уровня решаются исключительно там. – Он улыбается, и совершенно непонятно, серьёзно говорит или шутит. – Но и ты не плошай. Пусть в маленьком, камерном зале, в том же «Мире», но концерт должен быть. Афишный! Если нужно, я помогу с организацией. И выступлю, конечно. И Лёнька выступит. Да всех наших соберём, старую гвардию. Потому что юбилей певицы Ахундовой – это её личные проблемы. А юбилейный концерт певицы Ахундовой – это событие, на которое нельзя не отреагировать. Особенно если документы на звание собраны, поданы и пролоббированы.

– Андрюшка, я тебя люблю!

– Даже не сомневаюсь, – хмыкает Кигель. – Только не целуй, я потом такое количество помады не отмою. А у меня концерт сегодня.

Когда за Лилей закрывается дверь, Андрей Иванович снова берётся за телефон. Позвонить одному важному человечку и напомнить про документы Ахундовой не помешает. А то затеряются в министерстве, сколько раз такое бывало. Припозднилась Лилька, конечно. В шестьдесят пять толку от этого звания? Разве что прибавка к пенсии и льготный проезд в метро. Вспомнилось, как они, Андрей, Лёнька и Марик, соревновались. Кто первым получит Заслуженного, кто Народного: сначала РСФСР, потом и СССР. Андрей Иванович до сих пор требовал, чтобы его объявляли в концертах Народным артистом СССР. Народным артистом несуществующей страны. «У меня отобрали страну, но не звание», – всегда говорил он.

***

Лилька с родителями въехала в дом напротив. Большой дом, новый, кирпичный. На его фоне их деревянный домик казался почти бараком. По слухам, в новом доме имелись центральное отопление и горячая вода прямо из крана. Глядя из окна, возле которого он спал, на светящиеся окна и тюлевые занавески большого дома, Андрей иногда думал, как хорошо было бы тоже переехать туда. Не топить каждый день печку, не таскать воду и дрова, не вставать утром, трясясь от холода, потому что за ночь их буржуйка остывала, а тонкие деревянные стены совсем не держали тепло. Да и чтобы попросторнее было, им бы хоть ещё одну комнату. У Борьки девушка появилась, мать говорит, если женится да родят, не протолкнёмся. Вовка в очереди на отдельную комнату, от завода, но сколько та очередь продлится? Андрей не столько за себя переживал. У него что? Козырное место у окошка, самый удобный топчан. Братья спали один на раскладушке, другой вообще на полу. Андрею хотелось для матери лучших условий. Чтоб не таскала выварки с бельём, чтоб не ютилась в уголке со своей швейной машинкой.

Так вот, Лилька въехала в большой дом. Андрей возвращался со спортивной секции, теперь он, помимо хора, ходил ещё и на бокс. А почему нет? Хор три раза в неделю, два дня свободны. Шагая через родной двор, и внимания бы не обратил на мелюзгу с большим бантом и голыми расцарапанными коленками. Если бы мелюзга не ревела. Она сидела на лавочке, поставив ранец на землю, и рыдала, громко шмыгая носом, уже икая от слёз.

– Чего случилось?

Всхлипывания.

Андрей уселся рядом:

– Кто-то умер?

Девчонка подняла на него испуганные глаза:

– Нет.

– А чего ревём? Если никто не умер, реветь решительно не о чем.

В книжках про пионеров в таких случаях полагалось дать малышу конфету. Но лишней конфеты у Андрея не было. Да и не лишней тоже.

– Двойку получила, что ли?

Девчонка всхлипнула и кивнула:

– Я домашнее задание не сделала. У нас свет выключали вчера! И я не сделала…

Андрей хмыкнул. Свет выключали – вот проблема. А свечки на что? Когда они в эвакуации жили, проще было сказать, когда тот свет включали. По воскресеньям и большим праздникам и только в местном клубе. Сразу видно, мелочь жизни не нюхала. Но сказал он совсем другое:

– Всё равно плакать нельзя. Вот посмотри – я же не плачу.

И он размотал тряпку, которой был обёрнут его правый кулак. Девчонка только теперь обратила на него внимание.

– Это что? – поразилась она.

– Это бокс. Спорт такой. У нас был спарринг. Учебный бой. Ну и я перестарался немножко.

– Больно? – Девчонка осторожно потрогала его руку выше сбитых костяшек.

– Больно, – спокойно кивнул Андрей. – Но я же не плачу. Вот и ты не реви. Подумаешь, двойка. Сегодня двойка, завтра пятёрка. Мама тебя заругает, что ли?

– Нет. Мама работает много, ей некогда мои уроки проверять.

– Так тем более. Хочешь, я тебе помогу? Что у тебя там? Математика? Русский?

Так и подружились. Ну как, подружились. Андрей вдруг решил, что должен опекать это юное недоразумение с косичками. А Лилька и правда была недоразумением. Расстраивалась по любым пустякам: то двойка, то лента для банта потерялась, то промокашка испортилась, а другой нет. У Андрея всегда находились лишняя промокашка и час свободного времени, чтобы посидеть с мелочью над её уроками. Лильке решительно не давалась математика, и он взялся помогать. Потом, чтобы не болталась после уроков без дела, отвёл её в Дом пионеров. В хор брали только мальчиков, но Лильку он пристроил в кружок народного творчества. Сначала она научилась «Русский танец» отплясывать, а потом и запела неожиданно. Так они вместе и ходили, он запевать в хоре про «перелётных птиц», она плясать вприсядку и петь про «бараночки». А одному шутнику из дворовых ребят, пошутившему про жениха и невесту, он в зубы дал. Зря, что ли, боксом занимался.

***

Бокс стал его главным увлечением, когда с хором пришлось завязать. Андрей пел до последнего, но в шестнадцать голос перестал его слушаться окончательно, а прорывающийся то и дело то ли бас, то ли баритон стал всерьёз раздражать Сергея Сергеевича.

– Андрей, я очень тебя ценю, но дальше так продолжаться не может. Ты басишь. Даже если у тебя быстро пройдёт ломка, бас или баритон, во что ты там превратишься, в детском хоре не нужен.

Андрей стоял перед своим наставником и чуть не плакал. Пожалуй, первый раз в жизни, если брать сознательный возраст. Сергей Сергеевич был абсолютно прав. Андрей и сам чувствовал себя неуютно, взрослым дядькой среди поющих малышей. Но разучивание новых песен, репетиции, выездные концерты в Домах культуры, школах и подмосковных санаториях давно стали смыслом его жизни. Андрей быстро учил с листа, запоминал стихи за два-три прогона, не боялся сцены и зрителей, и Сергей Сергеевич тоже грустил, понимая, что звонкий мальчишеский голосок найти не сложно, а вот где найти готового артиста, коим был Кигель?

– Подожди годик. Посвяти время учёбе, закончи как следует школу. И если голос к тому времени оформится, подумай насчёт вокального образования.

Сергей Сергеевич открыл окошко и закурил, усевшись на подоконник. В репетиционном зале было пусто и гулко. Бывшая зала в бывшем доме какого-то бывшего генерала. Мозаичный пол, знакомый Андрею до последнего камушка. Огромные окна и огромные тополя. Другие ребята из хора часто с тоской смотрели в эти окна во время репетиций, ожидая момента, когда можно сорваться на улицу, гулять, играть в пристеночек, просто валять дурака. Для них хор был интересным, но рядовым занятием. «Лишь бы на улице не болтались», – говорили родители. Для Андрея хор значил гораздо больше. Внимание публики. Ощущение важности того, что ты делаешь. Ты несёшь людям прекрасную советскую песню. Которая строить и жить помогает.

– Вокального образования?

– Ну да. Ты куда поступать-то думаешь?

Андрей не то чтобы думал. Когда он заканчивал восьмой класс, дома возник вопрос, продолжать ли учёбу. Вовка сказал, нечего штаны протирать, пусть идёт рабочую специальность получает. Боря и мама возмутились. Андрей учился не просто хорошо, а отлично. Почему бы не закончить десять классов и не поступить в институт? Но какой именно институт, дома пока не обсуждалось. Может быть, геологоразведочный, который окончил старший брат? Он теперь часто работал в экспедициях на Урале и получал очень хорошую зарплату. Романтика экспедиций, которую Боря подробно описывал в письмах, Андрея не слишком впечатляла. Но впечатляла пачка рублей, вытащенных Борей из кармана и положенных перед матерью на стол после очередной поездки.

– А куда поступают, чтобы петь?

– Смотря что. Чтобы петь в опере, поступают в Консерваторию. Если в оперетте, то в ГИТИС, на отделение музыкальной комедии.

– Я хочу петь песни! – возмутился Андрей. – Какая оперетта? В которой визжат и юбками трясут?

Сергей Сергеевич усмехнулся, очевидно вспоминая их недавний культпоход в театр. Сводил мальчишек, называется. Решил приучать к искусству. Потом неделю только и было разговоров, что Пепита вопила как резаная и юбки перед моряками задирала. И вообще, что за пение такое? Половину слов не понять.

– Чтобы петь песни, всё равно нужно получить классическое образование, – наставительно сказал Сергей Сергеевич, а сам подумал про Утёсова, его любимого певца, учившегося то ли в одесских дворах, то ли в бродячем цирке. – Попробуй поступить в Институт имени Гнесиных.

Домой в тот день Андрей пришёл совершенно разбитый. Долго сидел во дворе, ковыряя песок прохудившимся ботинком. Надо бы сказать матери, что нужны новые ботинки, но момент неподходящий. У Вовки на заводе подошла очередь на холодильник, и весь семейный бюджет ушёл на приобретение урчащего и фырчащего гиганта, очень мешающего спать по ночам, зато сохраняющего продукты чуть ли не неделю. Мать нарадоваться не могла, хотя класть на хромированные полки было нечего. Разве что кастрюлю с супом туда торжественно водрузили. Когда уже будет хватать денег на всё? И не придётся выбирать между ботинками и холодильником? Да и просто противно, что нужно просить. Андрею хотелось зарабатывать самому. Прошлым летом он ездил в колхоз, заработал приличную сумму, которую отдал матери до копейки. Этим летом тоже поедет, всё равно больше нечего делать. И купит себе ботинки. Только бы старые раньше не развалились.

Андрей порылся в карманах, достал пачку папирос и спички. Курить он начал недавно. На Вовку насмотрелся. Хотелось быть таким же взрослым, как брат. Папиросы тоже у него таскал, по одной, чтобы не так заметно было. Складывал их в одну и ту же, уже изрядно помятую пачку. Без пачки папиросы смотрелись жалко, и взрослым он себе уже не казался. Андрей закурил. Ну ничего, годик ещё поучится, больше времени уделит боксу. Может быть, удастся КМС получить? Он бы давно получил, если бы не хор. Тренер говорил, у него есть способности. Андрей только плечами пожимал. Он считал, что если что-то делаешь, то надо делать хорошо. А способности там, таланты – это всё глупости, которые бездельники придумали, чтобы отсутствием таланта безделье своё оправдывать.

– Андрей? Ты чего тут болтаешься?

Не узнать голос брата было сложно. Кинуть сигарету под ноги? Поздно, заметит. Андрей просто спрятал её в кулак, стараясь держать пальцы максимально широко, чтобы не обжечься.

– Сижу. Уже хотел домой идти.

У Вовки смена заканчивалась в четыре часа дня, и обычно он после работы ещё гулял с девушкой. Они ходили в кино или просто в парк. Но сегодня, видимо, свидание отменилось.

Вовка сел на скамейку рядом:

– Проблемы?

Андрей помотал головой. Какие у него проблемы? Ну голос ломается, ну из хора попёрли. Стыдно на такое жаловаться брату-фронтовику, отпахавшему только что рабочую смену.

– Что не жалуешься – молодец. Ты мужик. Есть проблемы – решай. Но знаешь, чего тебе не хватает?