Валерий Мирошников "С этой минуты я – Человек! Серия «Сказки и фантастика». Выпуск 1."

– Это удачно. Пригласите их ко мне.

А в мире творилось нечто невероятное. Из нового нанокомпозита изготовливали посуду и мебель, дома и корабли на воздушной подушке, парашюты и намордники для собак. В народе крепло убеждение, что вещица из нанодобротина в доме – это хорошая примета. Между супругами устанавливается согласие, дети старательно учатся, подчиненные с энтузиазмом работают, начальники платят достойную зарплату, а отпустить сотрудника к теще на блины считают святым делом. Наука подобную связь отрицала, но никто не обращал на скептиков внимание. В Госдуме установили трибуну из нанодобротина, и депутаты всем составом ушли на бюллетень. А вернулись совсем другими людьми. Шпионы прекращали вредительскую деятельность, забывали пароль и как Диоклетиан уходили растить капусту. Машины из нового материала сотрудники ГИБДД даже не останавливали, потому что их водители по определению не способны нарушить правила, нанести вред или позволить бездействием причинить вред человеку. Президент на Новый год сказал в обращении к народу: «Модернизация, инновация – это все приложится, если жить счастливо, если дружно жить и работать! А приходите сегодня ко мне в Кремль! Вместе гулять будем!» И снял с ворот Кремля охрану. А чего опасаться, если ворота из нанодобротина?

Василий и Михаил расположились в удобных креслах напротив Благостина.

– Вино, виски? – директор благотворительного фонда и генерал темных сил старался расположить к себе столь нужных ему гостей. Впрочем, был припасен у него и второй, силовой вариант решения проблемы.

– Лучше сока, – за двоих ответил Михаил. Василий кивнул, осматривая логово непримиримого противника.

– Я хочу предложить вам работу… – начал Благостин.

– У нас есть работа! – сказал Михаил.

– И мы ее любим! – добавил Василий.

– Вы не понимаете. Это совсем другая работа. Это такие деньги, что вам и не снились!

– А зачем нам деньги? – возразил Михаил. – Нас весь мир чтит, как первых космонавтов. Под каждым кустом стол и дом.

– Василий! Я могу вернуть вам Жанну. Вот и Ираида Викентьевна посодействует.

– Это не нужно. Жанна счастлива. У нее скоро ребенок будет.

– А о себе вы не думаете? А, ну конечно, у вас же индекс Добра 98%! Прямо Василий Блаженный.

– Константин Георгиевич, признайте – вы проиграли, – взял инициативу в свои руки Михаил. – Цитирую вчерашнюю «Вашингтон пост»: «После того, как выяснилась роль зла в легировании нанодобротина, компании перестали опасаться ухудшения свойств материала, а целенаправленно принимают в цех легирования самых несдержанных на язык людей округи. При исчерпании запаса зловредных людей в ближайших окрестностях, снаряжаются экспедиции в отдаленные районы». Все, Константин Георгиевич, раз коммерческий интерес взялся разыскивать зло и приводить его к нанодобротину, зло обречено. Через год на земле не будет ни одного недоброго человека.

– Но когда этот последний злюка станет добрым, производство материала остановится!

– Это уже неважно! – махнул рукой Василий. – Мы свою задачу уже выполним.

– А наша исследовательская технология поможет нам создать новый материал с любыми наперед заданными свойствами, – добавил Михаил.

– Константин Георгиевич! – вступила в разговор Ираида. – Полагаю, вам будет занятно взглянуть на прибор.

Она направила на директора Фонда инфоскоп и дала ему считать показания.

– 50,16% зла! – воскликнул Благостин. – Не может быть!

– Может, – сказала Ираида. – Информационное поле Земли очистилось, и вы тоже не остались прежним. А кроме того… – она подняла край ковра – и на солнце блеснул знакомый цвет нанодобротина.

– Ираида! – вскричал Благостин. – Как ты могла!

– Сейчас уже ничего не изменишь! – пожала плечами Ираида и снова показала директору показания счетчика.

50,02, 50,01, 50,00, 49,99.

– Все, вы теперь уже на другой стороне, Константин Георгиевич! Как и я! – Ираида направила прибор на себя.

36,87.

– А может, оно и к лучшему! – пробормотал Благостин.

– Теперь, Константин Георгиевич, мы готовы подать вам руку! – поднялся Михаил.

– И надеемся, что ваш интеллект послужит Земле и людям! – поддержал друга Василий.

На улице светило солнце. Друзья смотрели в небо, щурились и беспечно улыбались. Они это сделали. Они смогли.

Друзья даже не гадали, чем займутся дальше, но чувствовали, что это должна быть задача не менее масштабная, чем освобождение Земли ото зла и торжество Добра. Какая? Они подумают над этим завтра. А пока на душе безмятежность. Они ее заслужили. Сегодня можно.

– Пойдем? – Варя взяла под руку Михаила. – Пока, Вася!

– Пока! – кивнул Василий.

Он шел по летней набережной, дышалось легко и радостно, люди вокруг улыбались, дети махали ему флажками. Но в этом счастье чего-то недоставало. Тревожно и приятно щемило в области сердца. «Что же это такое? Предчувствие?» – подумал Василий. Он обернулся, и среди шумной толпы праздных прохожих его поразила яркая вспышка. Люди исчезли в туманной дымке, стихли гул и звуки. Остался только он и эти голубые сияющие глаза. Такие незнакомые и такие родные.

Банкир-девственник

Одному мальчику повезло – мама его вышла замуж за банкира. Отчим мальчика – господин, нет, лучше сказать господинище Никодим Кузькин был сказочно богат, являясь фактически единоличным владельцем «КрутоБанка». Но мальчика невзлюбил и вскоре отправил жить в деревню к бабушке. И даже маме запрещал навещать его, и денег на пропитание и одежду не посылал, а когда у них родился свой ребенок, то и маме стало не до сына.

«Андрюша, приехать не могу, улетаем в Канны», – вот по таким sms он и помнил маму.

Так и рос мальчик на бабушкиных овощах да на сказках. А сказки он любил и всегда просил бабушку

– Расскажи про Царевну Несмеяну!

– Хорошо, – говорила бабушка и начинала.

Был у хозяина работник. Проработал он год, наступила пора расчет держать. Хозяин был им доволен, поэтому выставил на стол мешок с деньгами – долларами, юанями, евро, йенами – а сам за дверь: «Бери, сколько заработал!» А работник думает: «Как бы лишнего не взять!» И взял одну монетку – рубль, да и тот обронил, когда у колодца наклонился воды напиться. Погоревал работник, да делать нечего, и нанялся он работать еще один год…

Постойте-постойте, скажете Вы, а при чем тут везение-то? Ну, если вам мало того, что у ребенка была здоровая пища… По взгляду вижу – мало. Если вам мало, что телевизора Андрюша в глаза не видел, а как подрос – перечитал книги, которых у бабушки было – три стены… Тоже мало. Тогда добавлю, что в тот день, когда вся семья банкира исчезла вместе с «Боингом» в Индийском океане, мальчика с ними не было.

Погоревал мальчик, погоревал, но как-то дальше жить надо. А жизнь его круто переменилась, потому что теперь уже он – Андрей Никодимович Кузькин – оказался владельцем того самого «КрутоБанка». Свалившееся на него внезапно наследство сделало его излишне популярным в банкирских и прочих деловых кругах. Как мухи кружились вокруг него агенты, менеджеры, продюсеры, директора и председатели. Один предлагает долю, другой просит отсрочки, третий обещает 300% годовых. От этого жужжания голова у юноши заболела и пошла кругом. Думал он хоть немного прийти в себя в своем новом доме – нет, лучше сказать, особняке – где они поселились с бабушкой.

– Бабушка, а расскажи мне опять про Царевну Несмеяну.

– Да уж тебе 17 лет, внучек, тебе о девушках пора думать, а не о сказках.

– Расскажи, бабушка. От сказок покойней на душе, и мудрость я в них большую чувствую.

– Хорошо, внучек.

И на второй год – опять та же история. На третий год еще усерднее принялся работник трудиться. И сено накосит, и колорадских жуков оберет, и комбайн починит. Поглядишь: у кого хлеб сохнет, желтеет, а у его хозяина все бутеет; у кого картошку из травы не видать, а у его хозяина – с куста ведро набрать можно. Хозяин разумел, кого благодарить, кому спасибо говорить. Кончился срок, он мешок денег на стол: «Бери, работничек, сколько душа хочет; твой труд, твоя и деньга!», а сам вышел вон. Берет работник опять одну денежку, идет к колодезю воды испить – глядь: последняя деньга цела, и прежние две наверх выплыли. Подобрал он их, догадался, что Бог его за труды наградил; обрадовался и думает: «Пора мне бел свет поглядеть, людей распознать!»

Но и дома вытащил парня из уединения заявившийся якобы с визитом вежливости сосед:

– Вадим Иванович Околесин, партнер вашего покойного отца, – с избыточным радушием представился он, – а это дочка моя, Альбина.

Обрадовался Андрей, что хоть кто-то к нему не по делу зашел, и разговорился с соседями, поделился с ним своими горестями:

– Совестно мне, что я с наших заемщиков процент беру. С лихвой долги возвращаю. А лихва-то от слова лихо, лишение. Миллионы людей работают, чтобы мне деньги принести, а сами еле концы с концами сводят. Стыдно это.

– Глубоко ты копать взялся. Тут тебе я не советчик, – сказал Околесин. – А езжай-ка ты за границу, поучись в Сорбонне, где Альбинка моя учится, – тут он подмигнул дочери. – И ей не скучно будет, и тебе наука.

– Да на кого же я банк оставлю?

– Займусь я твоим банком, не беспокойся.

Ушли Околесины, а Андрей с бабушкой поделился планами учиться поехать.

– Учиться – это хорошо, – сказала бабушка, – а вот Околесину ты не верь. Взгляд у него холодный.

– Да ладно ты, бабушка! – отмахнулся парень. – Нормальный он дядька, с банком мне обещал помочь.

– Век бы его не видеть с помощью его и дочкой.

Пошел работник, куда глаза глядят. Песни поет да валютой позвякивает. Идет он полем, бежит мышь: «Ковалек, дорогой куманек! Дай денежку; я тебе сама пригожусь!» Дал ей рубль. Вот на что, скажи, живности деньги? Но раз надо, то надо. Идет дальше лесом, ползет жук: «Ковалек, дорогой куманек! Дай денежку; я тебе сам пригожусь!» Дал и ему рубль. Если уж жук человечьим языком заговорил, значит, очень ему этот рубль нужен. Поплыл дальше рекой, встрелся сом: «Ковалек, дорогой куманек! Дай денежку; я тебе сам пригожусь!» Он и тому не отказал, последний рублик отдал. Инвестировал в рыбьи обещания. И вот пришел в город – а там людей, а там дверей! Реклама глаза слепит, из магазинов музыка гремит, КАМАЗы рычат. Загляделся, завертелся работник на все стороны, куда идти – не знает. Потому что все вокруг платное, а у него все три рубля под честное слово вложены, и когда от них прибыль будет, неизвестно.

А в городе том жила Царевна Несмеяна.

Бабка, между прочим, права оказалась. Пока Андрей за границей был, Околесин такую заваруху устроил, что давно в государстве не было. Знал он, что недолго ему хозяйничать, потому и торопился. За каждый выданный рубль с должников по два да по три требовал, да еще штрафовал за опоздание, за преждевременный платеж, за отсутствие благодарной улыбки на лице, за жалобу в прокуратуру. Тех, кто расплатиться не мог – из квартир выселял вместе с детьми малыми. А еще говорят, что принуждал людей органы продавать, чтобы с банком расплатиться. Но этого я сам не видел, утверждать не буду. До того дошло, что народ на улицу вышел, но об этом рассказ у нас впереди.

Дочка его Альбина тоже еще та птица оказалась. Задумала она (не без папиного влияния) парня на себе женить да через то всем богатством завладеть, и еще по дороге в Сорбонну соблазнить пыталась.

– Обними меня! Да смелей! Что ты как девственник себя ведешь!

– Не надо. У меня где-то половинка есть.

– Она что, тебя видит?

– Не видит, но чувствует.

– То ли сказок начитался, толи сам такой дурак?

– Дурак, наверно. И девственник тоже.

Так и остался парень девственником. А сосредоточился на учебе – хотелось ему правильно управлять своим богатством, чтобы оно пользу приносило стране и людям.

– Как так? – спрашивал он у преподавателя в Гарварде. – Садовник растит яблоки, хлебороб – пшеницу, каменщик строит дома – они приносят пользу людям, а денег у них нет. А я, банкир, хлеб не ращу, домов не строю – почему все деньги ко мне идут?

– Просто одному везет, а другому – нет, – ответил профессор.

– Но почему всегда везет именно банкиру? – воскликнул Андрей.

– А кому же должно везти? – удивился профессор.

«Странная какая-то наука, – подумал Андрей. – И не удивительно, что она кризис предсказать не может».

И бросил учиться, решил на практике премудрость осваивать.

Вернулся он домой, а дома – реально революция. Возле офиса банка – палаточный городок, демонстранты с мегафонами. Плакаты: «КрутоБанк – СпрутоБанк», «Кузькин – зверь, ему – не верь!», «Дверями в банке – не удержишь танки!», «Рябчиков жуй и глодай ананас – Кузькина пробил назначенный час». А одна девушка взобралась на бронетранспортер и размахивала плакатом «Кузькину – кузькину мать!». Лимузин уже проехал мимо, а ее лицо все стояло перед Андреем – раскрасневшееся и с метающимися на ветру длинными светлыми волосами.

В высоком терему, на 37 этаже Останкинской телебашни жила Царевна Несмеяна. Была она красавица из красавиц, и жилось ей привольно да роскошно. Батюшка царь любое желание ее исполнить старался, все дочке обеспечить, чего душа пожелает. И IPhone последней модели, и бассейн с джакузи, и собаку, которую в спичечный коробок вместить можно. А только улыбки царевны никто никогда не видел, словно сердце ее ничему не радовалось.

Горько было царю-отцу глядеть на печальную дочь. Открывает он свои царские палаты для всех, кто пожелает быть его гостем и выпускает официальное коммюнике: «Кому удастся развеселить Несмеяну-царевну;, тому она будет женою. А в приданное – полцарства и 49% акций «Газпрома».

– Нет, что-то одно можно делать – или залог отобрать, или кредит вернуть! Уж этому меня в Гарварде выучили! – горячился Андрей, а Околесин бубнил свое:

– Это у них на Западе «или-или», а у нас и залог забрать можно, и долг получить. Да еще и штраф наложить и морду набить. У нас же сила – милиция, суд, прокуратура.

– Из-за вашей жадности матери детей уже не Бабой-ягой пугают, а мной, Андреем Кузькиным. Вот придет Кузькин, из дома выгонит, узнаешь кузькину мать!

Отправил Андрей Околесина подальше – видеть его не мог – и сказал бабушке:

– А ведь ты меня предупреждала!

– Сетовать поздно уже, думать надо, как дело поправить! – говорит бабушка.

– А как его поправишь? – сокрушается Андрей.

А бабушка кивнула на монитор службы безопасности, где народ бузит, и говорит:

– С народом говорить надо. Глас народа – глас Божий!

А на экране светловолосую девушку с плакатом «Кузькину – кузькину мать!» полиция стащила с бронетранспортера и волокла в кутузку. Девушка отбивалась и яростно что-то выкрикивала.