– Она самая, – кивнул Мельхиор.
Тело аж вздрогнуло в мандраже, в нетерпении, в предвкушении не только скорой возможной встречи, но и наверняка грядущего сражения с Розой и каждым, кто ринется теперь здесь её защищать. От волнения монсеньор едва не терял концентрацию маскировки. Чары следовало держать до наиболее удобного момента. Сперва всё разведать, всё выведать, разузнать в мельчайших деталях, чтобы составить чёткий план действий. Потому он старался успокоиться и глубоко дышать, что сделать в нынешней ситуации, сохраняя внешнюю непоколебимость, было непросто.
Так как с разных сторон в окна били солнечные лучи, стоять под ними Морриган совсем не хотелось. Потому, увидев, как эти двое остановились поболтать, она держалась поодаль в тени, разгуливая среди колонн и статуй, разглядывая их и дворцовое убранство.
– Мы с советниками видели её, подавала прошение о помиловании и требовала аудиенции с императором. Привезла с собой юную пленницу, черноволосую такую. Строптивая, брыкалась, нос разбила Огюсту, когда он ляпнул что-то там про её задницу с кожаными штанами в обтяг. Бог ему судья. Да и ей, – пожал плечами прелат, подходя ближе. – Помню, как-то один мальчишка-проказник запустил мне яблоком по глазному яблоку, – потёр пожилой мужчина слева от переносицы. – Ха, какой каламбурчик, а!
– И что император ответил на её просьбу? Вы же знаете, как мне важна история нашего государства. Никогда прежде предатели, ушедшие в Гончие Псы, не возвращались с повинной. Это надо отразить в летописях. Предала там, предала сям, таких ещё поискать! – восклицал монсеньор.
– Им было отказано в аудиенции. По указу Его Величества – предателей родины назад не берём. Их обеих едва не схватили и не сожгли, но я посоветовал ей обратиться к архиепископу. Его власть решает многое. Если понтифик простит, значит, императору останется только свыкнуться с этим. Так что она забрала девчонку да в сопровождении наших монахов отправилась в гарнизоны у самых границ.
– К границам?! – опешил монсеньор, и мимика иллюзорного Когнация передала всю его гримасу. – Это ж сколько отсюда…
– Скоро сам генерал Приск прибудет на день-другой, наступление на севере заморозят… ха, какой каламбур, а! Заморозят на севере! – похихикал прелат. – В общем, на шестнадцатилетие принца Жиля прибудут разные гости. Императору уж точно не с руки сейчас единолично, да ещё и в военное время, миловать предателей родины. Архиепископ же может укрыть эту Сильверман, постричь в монахи… Хотя жалко, такой редкий цвет волос, – цокнул старик языком. – Я б себе не хотел такие, конечно, но Роза с её розовыми… ха! Какой каламбурчик! А!
– В ваших речах есть то, что меня веселит, обнадёживает, но и то, что меня беспокоит, – старался Мельхиор всё же соответствовать своему образу. – Вы говорите: власть понтифика стала сродни императорской или даже выше?
– Что вы! Как можно! – раскрыл в удивлении глаза старец. – Ничего подобного я не говорил. Я молюсь за чужие, запутавшиеся и заплутавшие души. Даже за паршивых овец. Каждый заслуживает шанс на исправление. Так учит священное писание Клира. Даже архимаг Эрасмус когда-то так говорил. Вот и я лишь сказал госпоже Сильверман, что здесь её ждёт сожжение… Впрочем, зимой костры редко жгут, – призадумался прелат, отведя взор вбок и бормоча тише. – Дрова нынче дороги, вы же знаете, – вернул он свой взгляд на собеседника. – Правильнее было бы сказать: отсечение головы. Гильотины-то наточены, а стоят без дела в каждом городе. Ждут, так сказать… Привезла бы она хотя бы самого Мельхиора… Ну, я и сообщил, что Квинт Виндекс может пристроить её в монастырь с покаянием, укрыть от гнёта закона, чтобы она помогала Пресвятой Церкви, молилась Творцу, выполняла разные поручения. Император бы не простил, а Клир может прощать. Даже в эпоху войн и конфликтов мы должны проявлять милосердие, господин советник.
– Ну, разумеется, – кивнул Мельхиор, сдерживая улыбку.
Священник в митре явно не знал, в каком сейчас состоянии находится сам Квинт, иначе бы, вполне возможно, поступил бы совершенно иначе. Мельхиор же представлял, что придётся спешно искать какую-нибудь повозку, да ещё и к границам. С новобранцами, с возвращающимися после увольнения домой солдатами. Просто так туда быстро проникнуть бы не получилось, а требовалось ведь не мешкать, поскорее отыскать дочь и Розу.
– О! – чуть не двинулся дальше по своим делам прелат, но тут же остановился. – Как раз хотел с вами кое-что обсудить. Вы ведь наверняка на шестнадцатилетие Жилю подарите какую-то умную книгу. А вот приедет ли Квинт на торжество – мне неизвестно. Нам от Клира тоже стоит представить какой-нибудь щедрый дар. Всё-таки не просто День Рождение, а вступление во взрослую жизнь! Совершеннолетие! При желании Лор де Рон может уступить сыну даже престол в этот день или в любое другое время после.
– А он собирается? – прервал его монсеньор.
– Да кто ж его знает, что ему в голову взбредёт? Сами видите, он давно нас не слушает. Мы при нём как балет вокруг главной примы. Вроде и есть, а толку? Подтанцовка без права голоса. Захочет – передаст власть сыну. Жаль, советников это не очень-то обнадёживает, ну да ладно. Моё мнение вы знаете. Жилю де Рону бы не помешало придать мужественности, серьёзности. Юноша одурманен художественным вымыслом, распространившимся в литературе. Книгопечатное дело погубит сей мир, советник.
– Вот чего, значит, нам надо бояться, – криво усмехнулся Мельхиор в обличие старца.
– Мудро сказал отец Дамиан с Вольного Края, что книги, кроме церковных, надо строго-настрого запретить! Особенно развращающую поэзию! Как может серьёзный настоящий мужчина такое любить? Сын самого монарха! Стишки… немыслимо! – с возмущением восклицал собеседник. – Я понимаю вашу, Когнаций, любовь к истории, летописям, легендам и книгам. Но Жиль… Хватает нам, что Лор де Рон увлекается живописью, благо знают об этом лишь такие, как я, и вне стен дворца он нигде не рисует. Да и картины не выставляет. Они, может, и ничего, но где утончённая натура этих слащавых напомаженных художников и где наш горделивый лев, отец нации, герой былин и легенд! Сам император! – выпятил старик грудь колесом, словно сам себя вообразил мужественным рыцарем на престоле.
– Вы говорите столь много, прелат Антоний, что я не могу уловить суть, – вздохнул монсеньор.
– Подарок, господин советник! Подарок! – напомнил старик. – Что подарить сыну императора?
– Подарите какой-то божественный артефакт, – предложил Мельхиор. – Есть что на примете? Не надо хмуриться, прелат, у вас и так хватает морщин. Думаете, негоже Клиру дарить потомку отца нации и светочу веры в Творца языческую безделушку? Так я вам напомню, что языческих богов победили, убили и заточили в эти самые безделушки. А кто может сделать нечто такое с Творцом? Да никто! В этих артефактах весь символизм! Языческие сущности-хранители пали так низко и далеко от своего астрального мира, что стали привязаны к миру материальному. Они как джинны в бутылке. Артефакты подчёркивают величие над ними Творца. Если вы грамотно преподнесёте, а язык у вас, как я вижу, подвешен, то такой подарок определённо станет сияющей яркой звездой праздника, увеличив репутацию Клира ещё сильнее. Если, конечно, есть ещё куда, а то…
– Вы просто не так поняли мои слова, – ещё раз пояснил священник. – Хм, божественная реликвия…
– Обязательно солидная и мужская, – подыгрывал речи прелата монсеньор как только мог. – Не диадема, не брошь и не серьги. Какой-нибудь меч, например. Меч Ареса, есть ли у Клира такой? – не скрывал он своё любопытство.
– Единственное во всём Иггдрасиле изделие из красного металла? Был бы такой, висел бы на поясе у Императора, – хмыкнул прелат. – В сокровищницах такое не держат. Только в музее. А там как назло только женское! Посох Инпут, письменные принадлежности и краски Сешат да перо Маат рядышком.
– Её матери, – призадумался Мельхиор.
– Вам виднее. Я не очень разбираюсь в этих странных связях. У одного башка ибиса, у другой башка павиана, дочь их с головой леопарда… Что это вообще?! Это как? По какому принципу? Можно немного логики и здравого смысла в эту нелепую мифологию ортодоксального прошлого? Не могут павиан с ибисом леопарда родить. Не надо быть отличником в церковно-приходской школе, чтобы это понимать, боже мой! Может, уже будем все шагать в ногу со временем? Творец един и вездесущ! Он создал всё! Не надо нам тут богов неба, ручьёв и воды по отдельности, так ещё и бога ветра, чтобы тучи нагнал. Стоит ли так распыляться? За дождь помолитесь Творцу. Мы, люди, его любимые дети. И иноверцы сейчас угрожают нашей цивилизации, зажимая с разных сторон. Эльфы, наги, шеду, дракониды повылезали, орки с Урда притопали. Человек – венец природы! Всем это известно! Не фелины с головами кошек, не ласерты-людоящеры, не люди-ибисы, не люди-шакалы, – восклицал недовольный прелат. – Пусть живут там, в лесу, молятся колесу да вымирают все поскорее. Век язычества давно ушёл, как и их устаревшие варварские традиции.
– А знаете, откуда вообще пошло слово «варвары»? Маркус Бранд, языковед-чародей, мне как-то рассказывал в молодости. Своей, – на всякий случай уточнил монсеньор, ведь представал в облике древнего старца. – Во времена, когда в Империи уже поклонялись Творцу, уже после распада и восстания, ведь языческая вера сохранилась только в Вольных Городах, таскарцы как раз молились богиням-кошкам, богам-птицам, всем таким, – пошевелил он плечами, по которым с гордым видом расхаживала Баст. – Империя и эмиры весьма враждовали. В том числе на почве религии. И когда их воины совершали свои набеги неудачно, попадая в плен, то наши, не зная таскарские языки, слышали от пленников только какую-то белиберду типа «вар-вар-вар-вар», вот и прозвали тех, кто разрушает набегами святилища и церкви Творца, крушит памятники и вообще всё подряд, варварами.
– Интересно, – произнёс, вдохнув, пожилой священник, хотя взгляд и вид его, скорее, говорили об обратном.
– Тяга к рисованию может помочь в отрисовке карт и планов местности. Тяга к поэзии и литературе способна сделать тактичным оратором или расчётливым политиком. Последнее заодно лучше тренировать в настольных играх. Подарите Жилю старинные фигуры для «Битвы королей» в ящике из дорогого дерева. С декором, с драгоценностями, – предложил Мельхиор.
– В музее есть таскарские, из красного и чёрного дерева. Столь ароматные, что на экскурсиях даже купол приподнимают, дабы все, кто вокруг, могли вдохнуть запах сандала и махагони. Там вместо башен, правда, таскарские парусники, а вместо двух генералов – боевые мамонты. Пафосный набор, я вам скажу. Архимаг представлен визирем, но там вот различия минимальны. Есть и посох, и борода, и всякие амулеты… – припоминал прелат.
– Вот и славно, видите, как здорово, что увиделись, – хлопнул его ниже плеча монсеньор.
– Как сказал бы посол Крэшнер: «чудно-чудно», – усмехнулся священник. – А из вас прям энергия так и прёт! Будто праздник какой-то. Уж не День Рождения ли у вас, дорогой историк?
– Нет-нет, просто взбудоражен этими слухами. Ну, что не только наши бегут в Гончие Псы, но и первый случай, что оттуда вернулись обратно, – объяснял Мельхиор.
– Это лишь подтверждает, что язычники проиграют в этой войне, – довольно улыбнулся прелат, отправившись вниз по лестнице.
В этот самый момент он увидел Морриган, трогавшую украшения на мраморной белой статуе. Её интересовало, как можно сделать такой рельеф настолько детальным, да ещё и соразмерным. Пояс с застёжкой, мешки и запасной колчан, нижнее плечо лука, округлые подвески и прочие украшения.
Луч солнца, самую малость сдвинувшийся по статуе из-за плавного движения небесного светила, попал на её кожу, которая тут же задымилась, зашипела и покрылась волдырями, почернев и слегка заблестев в месте ожога. Прелат вздрогнул, приоткрыл рот и вытаращил глаза на такое зрелище, а девочка ойкнула, поморщившись, отдёрнув руку и обнажив свои верхние и нижние клыки.
– Это… – задрожав губами, пытался священник придти в себя. – Да здесь вампир! Как она сюда пробралась? – заверещал он, нахмурившись от возмущения. – Вампир во дворце императора средь бела дня! – нащупал он трясущейся рукой на поясе склянку со святой и плеснул на девочку, дабы убедиться в своей правоте.
Чёрные волосы её побелели в нескольких местах ровной чёлки от капель. Брызги заставили лицо пузыриться и трескаться не хуже, чем кожу от прямых солнечных лучей. Сомнений не было, а Антоний был невероятно шокирован. Пытаясь тут же собраться, задвигал он руками, наспех создавая сияющую сферу, и резким движением отправил разряд прямо в грудь Морриган.
Та отлетела к стене, благо в тень. Поморщилась от распирающей боли, когда по телу набухли, судя по лицу и кистям рук, чёрные вены, оскалилась на прелата, а тот, завидев её тонкие жуткие клыки, испустил ещё один яркий шар. Мельхиор мчался на помощь, но не успел даже вмешаться.
Этот чародейский разряд источал из себя лучи во все стороны, нанося в том числе раны и Морриган. Напоминал звезду, маленькое парящее солнце, устремившееся к ней и попавшее прямо в тело. У упавшей девчонки полилась алая, скорее, даже багровая кровь из носа, из глаз, из ушей, изо рта, из всех оставленных ран.
А священник выставил ладони, концентрируя широкий луч священной энергии, громко читая мантры. На его голос сбегалась стража, любопытные придворные, в том числе слуги, другие монахи, ведь во дворце была и внутренняя часовня, чтобы не оставаться без храма Творца даже в случае осады и окружения.
– Сюда! Сюда! – звал он на помощь. – Не дайте ей уйти! – буквально кричал прелат, испуганный, но концентрирующийся на святом чародействе.
Но прежде, чем Антоний сумел высвободить накопленную мощь и разорвать вампиршу в клочья, ту окутал густой чёрный туман и резким порывом, словно гигантский змей, вырвался вместе с ней наружу. Когда прелат и остальные сбежавшиеся показались на пороге у главного входа, поглядывая по сторонам, дымящегося силуэта уже и след простыл.
То был Мельхиор, сотворивший непроглядное заклинание сумрака. Он перенёс и Морри, и Баст подальше от дворца в тень конюшен. Если на улицах кто и видел тёмный сгусток, то, с учётом всеобщей паники из-за нападения живых мертвецов, едва ли захотел бы его преследовать. Скорее наоборот, все разбегались прочь и держались подальше.
– Морри? Морриган! Давай, очнись! – уложив на стог сена, потряс окровавленную девочку монсеньор. – Глупышка любопытная, угораздило же тебя всюду нос совать, всё ощупывать…
– Ей, кажется, сильно досталось, – приняв форму женщины-кошки, отметила Баст.
– Можешь ей как-то помочь? Или привести того, кто может? Боги вампиров? Как их там? Ламия и Лилит, знаешь их? – повернулся к ней Мельхиор.
– Они друзья той, в чью честь девочке дали имя. Не думаю, что могу заявиться к ним и просить о помощи. Даже тёзке, – проговорила она мурлыкающим протяжно-кошачьим тоном. – А ты не захочешь заключать с ними сделки, иначе придётся скормить им много жертв в Вольных Городах. Тебе оно надо? Метаться меж двух огней, ссориться и с некромантом, правящим там, и с Империей?
– Я, можно сказать, так теперь и живу. Бальтазару накостылял, чтобы спасти Маркуса, ну, а с имперцами – сама всё понимаешь. Тебя же защищаю, между прочим! Настоящий богов и хранителей мира, а не создателя, источающего свет в космической тьме! С ней-то что делать?! – вновь перевёл он свой бирюзовый взор на Морриган.
– Кровь Волдриани очень сильная… Другой вампир уже погиб бы ещё от плеска освящённой воды в лицо, растаял бы, но не она, – отметила Баст.
– Крепкая мелюзга. Моя-то где сейчас? Бедная Сабрина, перепугана там, небось, мотают её туда-сюда, связанную и скованную каким-нибудь калёным железом, бузиной верёвкой от чар… – говорил Мельхиор, не зная, как помочь Морри, лишь поглаживая по волосам.
– Покорми её, – предложила богиня-кошка. – Подпитка кровью человека, тем более мага, должна придать сил. Но едва ли это залечит такие раны. Я и не представляла, что тот дед настолько умелый чудотворец. Его стоит остерегаться. Луч, из-под которого ты вытащил девочку, по своей концентрации мог бы пронзить и тебя, – предупредила она заодно.
Мельхиор закатил рукав и приставил запястье к губам стонущей и хрипящей Морри. У той даже язык был асимметрично рассечён попаданием не то капель святой воды, не то лучей сотворённых заклятий. Губы треснуты в некоторых местах, правая щека насквозь пробита. Она больше напоминала зомби, а не носферату. И тем не менее впилась клыками в человеческую плоть, лакая кровь.
– Присмотри за ней здесь, а я за Маркусом, может, он чего посоветует, – проговорил чернокнижник. – Нам ехать пора, а тут такое…
– Нам бы в музей, слышал, что здесь хранят артефакты богов? – сверкнула глазами Баст.
– Безделушки. Не думаю, что богиня письменности поможет на войне, – ответил ей Мельхиор.
– А мне ты тогда говорил, что любые боги-союзники не помешают, когда мы заключили сделку насчёт Анфисы. Я помогаю тебе, но не воюю за тебя. Помнишь? Ты свою часть так и не выполнил. – напомнила богиня-кошка.
– Выполнил. Косвенно. Безучастно, я бы сказал. Девочка с матерью и отцом. Сама убедишься. Ох, твоя взяла. Найдём Громобоя и вернём как можно больше богов. Но с ней-то что делать? – поинтересовался монсеньор насчёт Морриган.
– Что делать, что делать… – закатила Баст свои зелёные глаза, взяла за окровавленную руку Мельхиора и вновь направила ту запястьем к клыкастому детскому рту. – Кормить.
Но даже через несколько таких «подкормок» лучше Морриган не становилось. Раны не заживали. Однако хотя бы не расширялись и не гноились. Кровопотеря из глаз и ноздрей сократилась. Это можно было считать хоть какой-то тенденцией к улучшению.
Чтобы восполнить собственные силы, выпить и перекусить, Мельхиор отправился в ближайший трактир, чей владелец, да и нанятые повара, продолжали заниматься своим делом даже после всех вестей о восстании на кладбище. Оставлять здесь всё на разворовывание мародёрам никто явно не собирался. Баст же осталась приглядывать за Морри, попросив принести себе жареной рыбки.
Посетителей было крайне мало. Совсем пьяные работяги, картёжники, которые чихать хотели на нашествие нежити, пока та, видимо, не объявится прямо у них за спиной. И один гость в дальнем углу. Монсеньор узнал его издали. Был столь удивлён и слаб от кровопотери, что уже не мог держать свою маскировку. Потому узнал его и посетитель с железной маской на пол-лица, сидевший в тени.
– Ты… – припомнил Сангри сражение в покоях барона Клависа, привстав с места, но не зная, куда деваться.
– Ты… – узнал его и чернокнижник, приближаясь всё стремительнее.
– Я тебя оставил в живых, ты мой должник, – синхронно произнесли оба.
Сангри зашарил руками по нижней части костюма. Рядовому посетителю показалось бы, что гость поел и теперь собирается расплатиться. Ищет монеты или же кошелёк, не помня, где повесил его или в каком из карманов оставил.
– Не это ли ищешь? – показал Мельхиор ему гарроту. – Или это? – В другой руке у него оказался звёздчатый кортик.
– Я могу и голыми руками задушить во славу прекрасной Алой Госпожи Бабалон, – будучи явно напуганным, пытался Сангри не показывать эмоций и взять себя в руки.
– Я так не думаю, – сверкнул Мельхиор глазами, напуская морок страха, исследуя, чего вообще может бояться такой убийца.
Красный эльф в своём видении оказался на парящей средь клубящейся мглы каменной плите. Вокруг проносились грозовые вихри, свистел шквальный ветер, а сам Сангри стоял на коленях. С лица сорвало железную маску, обнажая клеймо с руной позора во всю щёку.
Бородач оглядывался, пытаясь понять, что происходит и где он вообще оказался. И тут взор его упал вниз, на плиту, а точнее – на борозды рунических символов, глубоко выскобленные в сером камне. «Непрощённый» – с ужасом прочитал Сангри, отпрянув и едва не свалившись. Под ним зияла бездна, раскрывался огромный зубастый череп богини Мортис среди всего этого крутящегося торнадо угрожающе мерцающих облаков.
А сверху, когда мужчина поднял свой изуродованный лик вверх, на него глядела фигура госпожи Бабалон, наклонившейся и глядящей вниз, словно в глубокий колодец. И эхом разнёсся её гневный голос: «Приговор: забвение!».
– Забвение… забвение… – разносилось повсюду.
Сангри в ужасе оглядывался по сторонам, вертелся на месте с выражением абсолютной паники на своём немолодом лице. Бормотал: «Нет-нет-нет! Пожалуйста! Смилуйтесь, госпожа!». Он вновь понял глаза вверх, но там не было уже никого. Лишь бездонная тьма отчаяния, что его окружала.
– Она не простит тебя, – раздался голос Мельхиора.
– Но я выполняю её задание, её поручение, своё искупление! – дрожал голос гойдела. – Госпожа, смилуйтесь! – поднимал Сангри свой лик снова кверху. – Осталось немного! Потерпите, подождите меня. Прошу вас! Империи Гростерн недолго осталось…
– Любопытно, – с гулким хлопком, который слышал лишь красный эльф, морок исчез, и перед ним снова было окружение столичной таверны и Мельхиор, стоящий напротив. – Думаю, мы можем оказать друг другу кое-какую весьма ценную услугу вместо того, чтобы перегрызть глотки прямо сейчас. Все останутся в выигрыше. Давай-ка я угощу тебя таскарским вином с ароматом цитрусовой цедры. Моё любимое. А ты мне расскажешь, какие тут новости и что ты вообще здесь забыл. Говорят, ты хороший наёмник. Мне бы как раз такой не помешал.
– И что же я получу взамен? На богачей, что оплачивают мой труд, вы совсем не похожи, господин… э… – наклонился вперёд краснокожий эльф в железной маске.
– Монсеньор Мельхиор Шорье. Можно ещё «господин некромант», – ухмыльнулся мужчина с бирюзовым взором. – О, я дам самое ценное, что ты только смог бы иметь, Сангри. Твою жизнь.
– Я ценная рыба, монсеньор. Меня незачем убивать. Барон явно не был вам родственником. Хотите услугу? Пожалуйста! Я виделся с некромантом, что идёт с запада. Я знаю, что замышляет Локи. Я в курсе, кто плетёт заговор против власти Императора. Я даже знаю, кто завербовал тебя в эту языческую секту и кто ей управляет, ха-ха. Какой из секретов ты желаешь купить ценой моей жизни? А за остальные я бы тоже что-нибудь попросил, – с важным видом уселся Сангри обратно за столик. – У эльфов длинные уши, но мало кто помнит, что они нужны, чтобы внимательно слушать.
Бальтазар III
Поднимая вновь и вновь последние останки своей армии мертвецов, Бальтазар двигался вместе с Анфисой под прикрытием нежити. Все свои силы он не тратил. Внимательно следил за каждым движением девочки, чтобы не вздумала что-либо выкинуть со своими катарами.
Благодаря Оку Зимы он окружил себя крепким защитным куполом, а за счёт Часов Хроноса формировал оболочку временного барьера синеватого оттенка. Попавший туда предмет, например, приближающееся лезвие, тотчас же застревал и двигался крайне медленно, позволяя отразить его или увернуться, выйдя из области поражения.
Девочка с чернокнижником даже не разговаривала. Была погружена сама в себя, в собственные раздумья. В голове вновь не укладывалось, как это она сейчас вот так бредёт со своим главным врагом. С главным врагом всей Империи. Неужели она так боится за собственную жизнь, что не может вступить с ним в схватку? Не может даже попытаться. Разве маленький шанс не стоит того, чтобы остановить всю войну здесь и сейчас?
Девочка понимала, что без Бальтазара Вольные Города могут и не продержаться. Она не видела Артемиду, не знала ни Миранду, ни Киру Морвен, потому не имела представления об их возможностях. Так же не была знакома и с архимагом Эрасмусом, который тоже мог прийти на подмогу.
От самых смелых, но крайне необдуманных и рисковых действий её уберегало лишь одно. То, что они сейчас двигались на север, на полуостров Лонгшир, в то время как Империя относительно них располагалась на юге. Стало быть, чернокнижник сейчас имеет свершено иные планы.
И всё же Анфиса была уверена, что как только Бальтазар достигнет здесь своих целей, то убедится в собственном могуществе, в безнаказанности, вседозволенности. И пойдёт завоёвывать Империю. В голове всплывали фразы о том, что он не очень-то жалует старых богов. Мол, у них с ней это общая черта, от чего девочка внутренне старательно открещивалась. И всё же сейчас эти воспоминания всплывали снова и снова.
От этого было только хуже. Она попросту не понимала, что у него на уме. Тонкий лучик надежды, что чернокнижник вернётся куда-то к себе, сиял слабо, да и сиял ли? Скорее, мерцал, затухая по мере её размышлений. Нужно было вернуть себе часы: с ними она способна на многое.
Архангел смерти сказал, что в ней сохранился остаточный заряд, энергия Хроноса. Значит, она могла снова «мерцать» во времени. Анфиса не воспринимала это как телепортацию, ведь это, по сути, была способность возвращения назад в точку, где она была. Но и другого подходящего термина найти не могла. «Мерцанием» это назвал Мельхиор, будучи в обличье Маркуса. Обозвал её «Светлячком», а такое прозвище девчонка от себя отгоняла.
Дабы перебраться через ямы-ловушки, Бальтазар сооружал из кусков мёртвой плоти и костей волнообразные щупальца, которые их с Анфисой доставляли на другую сторону. В процессе в пропасти и канавы обрушивалась определённая часть такой живой и мёртвой конструкции, потому ресурсов под рукой становилось всё меньше и меньше. Бальтазар не видел иных вариантов. Ставил на то, что драконидов удастся сейчас убедить.
– Лорд Бальтазар, не иначе, – когда чернокнижник приблизился к форту, вокруг которого, свернувшись кольцом, спал Фафнир, на стене над воротами возникла компания чешуйчатых созданий. – А нас заверили, что вы мертвы.
– Слухи о моей кончине несколько преувеличены, – уверенно зашагал вперёд Бальтазар, глядя, как на башнях и стенах возникает всё больше рептилоидов.
– Они нас убьют прямо здесь, на подходе, – процедила Анфиса. – Ты гляди на этого дракона! Фи! Да он же огромен! Может сожрать Цербера, и для него это будет что мелкая птаха для голодного льва!
– Чем обязаны такому визиту? Если вы без белого флага, Мундрагон не пожелает с вами разговаривать, – заявили гостям.
– Кто это? Мундрагон? – наклонил с любопытством Бальтазар голову.
– Он ещё спрашивает! – возмутились дракониды.
– Да убейте его уже! – объявился снующий туда-сюда Локи. – Что вы стоите? Зачем разговаривать со своей едой? – всплеснул он руками.
– Как бы тебя самого не сожрали, – подметил ему Бальтазар.
– Меня?! Да чтоб ты знал, жалкий червь, моя мать была драконицей! – сверкнул рыжевласый бог обмана рептилоидными глазами.
