Александра Китляйн "Поэмы"

Ведь голодному нет преград,
Он бы кинулся ей на спину,
Да она не отводит взгляд.

Вечность выстроили секунды,
Матерь Божья застыла в углу,
Неподкупные строгие судьи
Поместили весы на полу.

По вражде каждый равно правый,
И победный тут клич ничей!
Он готов для подлой расправы,
А она – ради жизни детей!

Материнской любовью ведома —
Не поддаться, не уступить!
Трое младшеньких спали дома.
Двум досталось фашистов бить.

На смерть дрались её сыночки,
Чтоб фронты не сползали вспять.
И она должна так же точно
Крепостною стеной стоять.

Упиралась взглядом горячим,
Силясь дикому донести:
Не видать ему здесь удачи,
И с добычею не уйти!

Показалось… вдруг зазвонили
Все небесные колокола,
Волка очи её слепили,
Расступалась ночная мгла!

Раньше срока утро вставало,
Потрясённая схваткой, Луна
Небеса заре уступала,
Чтобы зверя спугнула она.

Ветер вполз, шевельнул солому,
Ярость страх унял до конца.
Если мать – вся защита дому,
В ней две силы, её и отца.

Вышла Гаша с полным ведёрком,
Под мерцанье последних звёзд,
Молоко было горьким – горьким,
Да седыми пряди волос.

Дадено – просторечие, дано

Пядь – древнерусская мера длины, изначально равная расстоянию между концами растянутых пальцев руки – большого и указательного. 1 пядь = 1/12 сажени.

Агафья Лыкова

Ч. 2

Судьба её семьи

1

По – старинному нареченная,
Родилась в 45 —м году,
А в 30-м семья с отречением
Уходила, почуяв беду.

Жить не дали по-старообрядчески,
От Советов Лыковы в лес
Подались, потому что всячески
Изгалялся над верой бес.

Край безлюдный, глухой,
на Саянах,
Где кедрач осыпается зря,
Берег дальнего Абакана
Обжила для себя семья.

Тут Агаша без сверстниц,
без сверстников,
Приняла от родителей мир,
Заменяли молитвы ей песни,
Лес пугал, развлекал, учил.

Вроде было нехитрое счастье:
Подсмотреть, как резвится зверьё.
Но хотелось кому-то: «Здравствуй»
Ей сказать, когда день настаёт.

И хотелось не только белкам
Протянуть на ладони орех,
А столкнуться с таким человеком,
Чтобы был он прекрасней всех.

В диком мире и зло прямое:
Сильный слабого пожирал,
Ум пытливо и беспокойно
Зёрна доброго добывал.

Всё, что Библия рассказала,
Подтверждало слово отца.
Так доверчивость постигала
Мироздание и Творца.

Было четверо их у родителей:
Саввин, Дмитрий, Наталья, она,
Работящие, домовитые,
На таких бы стояла страна…

Быт со строгостью был налажен,
Только младшенькой больше прав,
Потому что любили Гашу
За весёлый и смелый нрав.

Ей – охотничать, плавать, строить,
Да за шишками на кедрач
Лазать – дело очень простое.
А заплакать? – Не слышали плач.

Век затворничества всё длился,
Где спокойно в таёжном краю,
Абакан, словно время, лился,
И берёг героиню мою.

А когда к концу приближался,
Над заимкой, в таёжной глуши,
Вертолёт урча показался.
Удивились:
– Кто может так жить?

Огород разработан вручную.
На болоте проложена гать.
– Кто же жизнь себе выбрал такую?
– Староверы. Чего тут гадать?

Говорила с пришельцами прямо,
Воспитанье сказалось и дар.
Умерла уже матушка, мама,
Братцы старились, тятя был стар.

Предложили переселение —
Обветшалое бросить жильё.
Братьев мир заразил, заболели,
Отжила и сестрица своё.

Смерть случилась, как водится, просто.
Где покоилась мать, на холме,
Три могилы взошли на погосте,
И отец расхворался к зиме.

Пригласили в деревню Агафью,
Там с родными дорожки сошлись,
Тётки, сёстры, племянники, братья,
Как положено, отозвались.

Так впервые за жизнь побывала
В незнакомой родной стороне,
Поезда, самолёты видала,
И вела себя храбро вполне.

Телевизор смотрела. А в храме
Службу слушала, не дыша,
Да крестилась двумя перстами,
Как привыкла её душа.

Поняла: притеснять староверов
Перестали, готовы беречь.
По-старинному, плавно, напевно,
Словно речка, текла её речь:

А грехи осудила людские —
В воровстве погрязла страна:
– Тяжело Президенту России,
Губернатору не до сна.

Обо всём по-библейски судила —
Да по опыту жизни лесной:
– Нет над душами большей силы,
Кроме Божьей любви одной!

Для газетной братии шумной
Новостей – поспевай, мечи!
Задавали вопросы ей умные:
– Как прожить в лесу? Научи.