Илдикда пристально посмотрела Кельту в глаза.
– Да, теперь я понимаю. Тобой движет высокое чувство вечное в этой вселенной, но оно является лишь половиной целого и другая половина этого целого также живёт в тебе. Сейчас они находятся в уравновешенном состоянии, хотя время от времени поочерёдно, вплёскивают свою энергию в этот мир.
– Это хорошо или плохо?
– Хорошо или плохо, понятия относительные. Мы считаем, что поступаем хорошо, а на деле наш поступок несёт только вред. Ты победишь Аттилу, но не победишь другого более опасного врага.
Илдикда обошла Кельта и, встав напротив идола, долго смотрела в его бездумные, ничего не выражающие глаза.
– Так скажи мне варвар, умеющий, как все кто не носит крест и живёт в гармонии с природой, воспринимать мир во всей его полноте: зачем ты участвуешь в этом деле? – наконец спросила она.
– Я уже получил от Аэция самое дорогое, что существу-ет для меня в этом мире, а сейчас просто помогаю ему достичь цели. Ну а жизненные обстоятельства часто скла-дываются по иным, напрямую не зависящим от воли людей причинам и обыкновенно вопреки их желанию, – ответил Кельт.
– И ты никогда не задавался вопросом, почему так происходит?
– Задавался, – не стал отрицать Кельт.
– К какому выводу ты пришёл?
– Вывод может быть только один, во всех жизненных обстоятельствах, даже если я не желал их воплощения, всегда виновен я сам и никто другой. Впрочем, это не моя идея, вероятно, так говорят и жрецы твоего народа.
– Неужели ты смог безоговорочно принять вывод принижающий свободу, честолюбие и безошибочность всегда правых людей?
– Нет, – тихо ответил Кельт, – я до сих пор не могу принять его до конца. Однако ничего другого нам, судя по всему, не дано.
– Я тоже, – также тихо произнесла Илдикда. – Это очень странно – понимать, но не принимать.
И словно обрывая этот неожиданно и не к месту воз-никший диалог о запутанности или бессмысленности бы-тия в целом, королева оторвалась от созерцания идола и повернулась к Кельту.
– Я сделаю, что хочет Аэций, но этого количества яда мало, – сказала она.
– Аэций сказал, здесь достаточно, чтобы убить десять человек. Он сообщил, что яд необычайно силён и хотя действует не сразу, а через некоторое время, ни один человек не сможет выдержать его воздействия. Так неужели Аттила способен выдержать?
– Аттила непросто человек, его далеко непросто убить, – возразила королева.
– Это так, – согласился Кельт. – Но и тебя, которую собственное племя почитало и по-прежнему почитает, как сильную колдунью почти равную богам, сложно считать обычным человеком.
Илдикда пристально посмотрела на собеседника.
– Но ты, судя по всему, меня не боишься.
– А чего мне тебя бояться? Сейчас мы союзники. Да и что ты можешь сделать мне такого, чего не могут другие в этом мире? – хмыкнул Кельт.
– Своим отношением к колдовству ты напоминаешь Ат-тилу. Некоторые колдуньи обладают страшной силой и могут наслать на человека столь невыносимо ужасные му-ки, выдержать которые смогут далеко немногие, – обро-нила королева.
– Я неоднократно слышал об этом, только никогда не видел, – парировал Кельт. – Да и как бы мне не пришлось умирать, это произойдёт лишь единожды и второго раза не будет.
– Ты уверен, что это происходит единожды? – улыбнулась Илдикда.
Кельт окинул женщину внимательным взглядом.
– С тобой очень интересно вести беседу, королева. Но, учитывая, зачем я сюда прибыл, нам следует не выяснять, как выразился бы Аэций, жизненную философию и ми-ровоззрение друг друга, а заняться более насущными проблемами. Главное, чтобы хан выпил яд, остальное моя забота. Только предупреди меня заранее, дабы я был наготове.
– Я никуда не поеду, – ответила женщина.
– Но если узнают, кто отправил Аттилу к предкам, тебя ожидает мучительная смерть!
– Будь что будет. Да и что мне делать у Аэция?
– Жить! Аэций честный человек и всегда держит слово.
– Держит слово и подчиняется необходимости! Два десятка лет назад он с помощью гуннов наводил в Галлии жестокий порядок, подчиняя варваров своей воле. И вот теперь судьба развела его с друзьями, сделав из них врагов и наоборот.
– Я слышал, это называется политикой.
Глаза Илдикды стали грустными.
– Как бы это ни называлось, не следует действовать исходя из обстоятельств и сиюминутной выгоды. Поэтому уезжай и не жди меня.
– Я в любом случае дождусь полного завершения на-ших дел. Надеюсь, ты передумаешь. Нет никакого смысла принимать смерть, когда есть возможность жить, претворяя в реальность свои мечты. Мучительную смерть оставь на откуп христианам, это они озабочены тем насколько красиво будут выглядеть на своём кресте.
– Ты странный человек, варвар, – улыбнулась Илдикда краешком губ. – Жёсткий, исповедующий жизненную необходимость и одновременно добрый, умеющий подбодрить. Откуда ты родом?
– Сложно сказать, – ответил Кельт. – Во всяком случае, моё детство прошло на берегу Северного моря.
Илдикда встала перед очагом и, упёршись взглядом в огонь, погрузилась в тяжёлые размышления. Она как никто понимала всё, что Кельт называл политикой и жизненной необходимостью. Умница Аэций рассчитал абсолютно верно, обратившись с таким делом именно к ней. Есть ли у неё возможность отказаться? Да, разумеется, ведь древние боги дали людям полную свободу действий, равно как и право обрекать себя на ту кару, что это действие когда-нибудь за собой повлечёт. Это лишь сказочный бог христиан, которые согласно их догматов являются его полными рабами, раздаёт судьбы, насылает кары на невинных в седьмом колене, или наоборот благодеяния на недостойных, и единолично решает за своих овец все основные жизнеформирующие вопросы. На самом деле люди свободны.
И если идти вглубь подлинных языческих воззрений, те беды, что на неё свалились, были вполне закономерны и заслужены и не будь Аттилы, обязательно был бы кто-то другой. Хан в этом случае действовал как исполнитель её судьбы. Он стал реализатором причины созданной некогда ею самой. Хотя и у него был выбор.
А этот варвар, что ему сделал Аттила? Когда она бросила упрёк, почти открытое обвинение в трусости, жажда мести, до этого момента искусно скрываемая, буквально заполыхала в его и так горящих неестествен-ным светом, словно у дикой кошки глазах. И наверняка их жизненные пути некогда пересекались. Иначе в данном воплощении и при подготовке столь сложного заговора, направленного против человека, пришедшего в мир, чтобы как следует его встряхнуть, они бы не встретились.
Удивительно, но и образ их мыслей невероятно схож. Как это он сказал: не будем выяснять жизненную философию друг друга? Так кто он такой этот варвар? Какой путь прошёл он в прошлых телах и где они встречались? Или может ещё встретятся? Во всяком случае, она, Илдикда, считающаяся колдуньей и согласно данного статуса умеющая не просто читать мысли, но и достаточно хорошо разбиравшаяся в тайнах людских характеров, почему-то никак не может понять, кем на самом деле является этот воин. Между тем, то безграничное доверие, которое она сразу к нему почувствовала, говорит о многом.
– Хорошо, будем действовать, как предлагаешь ты, – положив Кельту на плечо свою мягкую руку, согласилась королева. – Сейчас я уйду, ты дождись вечера и только затем покинешь святилище. Больше мы не сможем увидеться, крайней мере, пока я не выйду на тебя сама.
Кельт кивнул, ему нравилась эта необычная женщина.
Илдикда направилась к выходу, а в голову Кельта стрелой вошла неожиданная мысль.
– Скажи, королева, – подгоняемый навязчивой мыслью, остановил он женщину возле самой двери, – ты не знаешь, когда хан планирует начать вторжение в Италию?
– Обычно Аттила начинает войну весной в апреле. Ты хочешь, чтобы я дала яд при первой возможности или мне повременить? – уточнила она.
«А если и впрямь дать хану время начать войну, а затем реализовать план? Хотя Аэций и послал меня, чтобы исключить возможность вторжения, но если Аттила разворошит это осиное гнездо христиан, в выигрыше окажутся все окрестные племена. Да и сам Аэций тоже, хотя он и не желает этого признавать».
Кельт поднял голову и встретился взглядом с Илдикдой, которая явно догадывалась или возможно, даже знала наверняка, о чём он сейчас думал.
– Послушай, королева, – взвешивая каждое слово и одновременно напряжённо думая, заговорил Кельт. – Вначале я рассчитывал просить дать Аттиле яд при первой встрече, но теперь считаю, что следует повременить. Поднеси ему отраву после того как я дам знак.
– Вряд ли мы сможем встретиться при подобных обстоятельствах, – напомнила женщина.
– И не нужно, знаком послужит золотой кинжал с руной на рукоятке, я поднесу его хану в дар. Вот, взгляни, – сказал Кельт, протягивая королеве кинжал.
– Интересное оружие, – медленно произнесла Илдикда, осматривая кинжал. – Тебе известно, что этот клинок составляет неразрывную пару с мечом, который выковали для бога Черу кузнецы-гномы? Меч и кинжал всегда дол-жны быть вместе. Откуда у тебя кинжал и где меч?
– Кинжал дал мне отец.
– Кто был твой отец?
– Воин.
– Значит, предначертание сбудется, – проводя над кинжалом ладонью, задумчиво прошептала Илдикда.
На этом они расстались. Илдикда уехала, а Кельт дож-дался полной темноты и двинулся к своему отряду.
«Так что всё-таки связано у меня с этой Италией, возьми её христианский дьявол? Почему я даже не желаю ту-да ехать? Или камень колдунов прав и там действительно ожидает враг, что принесёт смерть. Но кто он, этот враг? Почему я о нём ничего не знаю?» – вновь и вновь спрашивал себя ехавший по тёмному лесу Кельт.
Как бы там ни было, но сегодня он только из-за этого отсрочил смерть Аттилы, просчитав, что будет лучше, если Илдикда даст ему яд перед самым выступлением. Кельт надеялся, что раньше, чем хан отправится к предкам, он успеет разгромить Италийские легионы. Таким образом, задание Аэция будет выполнена наполовину, но он сам предоставил свободу действий наказав исходить из обстоятельств.
Следующие десять дней Кельт ожидал приёма у хана, но тот, вернувшись с охоты, был занят какими-то неотложными делами и представление затягивалось. Кельт был не рад подобной заминке, за время своего вынужденного безделья он повстречал нескольких знакомых гуннов и, хотя в том гриме, что на нём находился, его не узнали, можно было встретить и более наблюдательных врагов. После той неожиданной встречи Кельт перестал выходить из выделенного им под постой помещения, целыми днями раздумывая какие действия следует предпринять, если хан всё-таки его узнает.
Что это возможно Кельт понимал как никто другой, грим гримом, но глаза ведь не спрячешь. У Аттилы была отменная память, он знал многих воинов по именам. Так-же было бесспорно, что лично его он хорошо запомнил, особенно памятуя разговор, состоявшийся между ними. Поэтому сейчас Кельт размышлял о своих действиях в случае развития событий по худшему сценарию. Нет, он не собирался сдаваться или просить пощады, это было бессмысленно и глупо. Кельт прикидывал, с какого расстояния сможет метнуть топор, ибо, если кости судьбы лягут неудачно, следовало самому уничтожить врага, отправив его впереди себя туда, где, как говорят, живут души предков всех людей.
Наконец шпион сообщил, что назначен большой пир, где Кельт и будет представлен хану.
– Как близко меня подпустят к Аттиле? – задал Кельт, интересующий его вопрос.
– Тут нет твёрдого ритуала, всё зависит от настроения хана. Он может усадить тебя рядом и угощать лично.
– Интересно, какое у него будет настроение?
– Думаю, хорошее. Последние дни всё складывалось удачно, а сегодня он осмотрел подарки, что ты привёз, и остался доволен. Вполне возможно ты удостоишься лич-ного гостеприимства Аттилы.
«Итак, если мне судьба самому уничтожить хана луч-шего места и времени всё равно не будет», – думал Кельт, направляясь на пир.
Сегодня он ещё раз продумал возможные варианты развития событий и, прокрутив по обыкновению в голове все детали собственных действий, оделся соответству-юще. Кроме обычного меча и топора Кельт, сунул в сапоги два тонких клинка, один из которых был пропитан ядом.
Эти ножи были необычайно сбалансированы и специально созданы, чтобы метать их с большого расстояния. Когда Кельт, получив клинки в подарок от Аэция, подверг их испытанию, то был ни мало удивлён, с какой точностью они попадали в цель с двух десятков шагов. Никогда ранее ему не удавалось добиться такого результата с другими ножами. Когда Кельт поинтересовался, где делают столь изумительное оружие, Аэций сообщил, что клинки изготовлены далеко на востоке ещё до времён великого Александра и секрет этой стали ныне неизвестен. Впрочем, как и секрет тончайшей кольчуги, что была на Кельте, о звенья которой ломались самые крепкие варварские ножи.
Исходя из всего этого, у Кельта был реальный шанс уничтожить не только хана, но и немало его ближайших сподвижников раньше, чем убьют его самого. Воины Кельта были предупреждены о возможном развитии событий и по плану, что он предусмотрительно разработал, находились на заранее означенных местах.
Аттила сидел на высоком стуле, заменявшем ему трон, на спинке которого красовалась кабанья голова. Кельт представился, как сказал Аэций и, следуя благосклонному кивку, опустился на скамью рядом с ханом. Ему налили вина, он выпил и сделал вид, что усиленно ест, но на деле начал вести тяжёлую борьбу с мыслями и навеваемым ими желанием, которому не следовало появляться в этот момент.
Сейчас всего в шаге от Кельта, находился сам Аттила, враг, которого он несмотря ни на что уважал и которому в то же время с величайшим наслаждением лично выпустил бы кишки. И он может это сделать, но потом последует неотвратимая смерть. Так для чего ему выпал тяжкий жребий сидеть рядом с врагом и терпеть этот невероятный зуд в руке, когда она почти самопроизвольно тянется к мечу? Зачем ему подобное испытание? А может, стоит наплевать на опасность и действовать самому? Сколько раз в своей жизни ему удавалось выходить живым, кажется, из абсолютно безнадёжных ситуаций, так что вполне возможно он сумеет выкрутиться и теперь.
Обуреваемый сладостным желанием Кельт, поднял глаза и плотоядно посмотрел на шею Аттилы. Всего один миг и голова завоевателя будет лежать на том самом блюде, из которого он ест. А потом будь, что будет, как хладнокровно заявила Илдикда, слабая женщина, на плечи которой он по просьбе Аэция возложил столь тяжкий груз.
Желание уничтожить хана почти подчинило Кельта своей воле, когда Аттила обратился к нему с каким-то незначительным вопросом. И находящийся под прессом страшной силы, напряжённый, словно струна он, как ни странно, сумел не только услышать вопрос, но и дать точный ответ. Именно этот вопрос Аттилы помог Кельту мгновенно овладеть собой, а удовлетворённый хан в свою очередь, откинулся на спинку трона.
Вернувший власть над собственным телом Кельт, приходя в себя, поспешно поднёс к губам кубок с вином. Нет, он не сделает этой глупости! И как бы ни было велико искушение лично расправиться с великим врагом, в этот раз он не будет испытывать судьбу. В этот раз он назначит день его смерти и, возможно, дождавшись, когда хан сделает последний вздох, вернётся в Галлию к Летиции.
Стоял март, до похода оставалось меньше месяца. Аттила ещё не знает, что это будет его последний поход, думал Кельт, возвращаясь с затянувшегося пиршества. Следовало решить, как провести это время ему самому, ибо Кельт принял решение сопровождать гунна. Он твдо решил собственными глазами увидеть смерть хана, а также, если такова воля его собственной всемогущей судьбы, встретиться со старым, но пока неизвестным врагом.
ГЛАВА 7
Полноводной и до поры спокойно несущей свои непредсказуемые воды рекой, показались бы с высоты птичьего полёта двигавшиеся через горы гунны.
Намеренно отстав от штаба хана, вместе с которым передвигались всевозможные послы племён, пожелавшие своими глазами увидеть разорение Италии и, оседлав нависавшую над дорогой гору, Кельт второй день наблюдал за движением колонны гуннов казавшейся нескончаемой.
Сегодня Кельт вновь начал терзаться мыслью правильно ли поступил, решив, дать хану яд перед самым вторжением, а не сразу после прибытия, как желал Аэций. Озирая эту беспощадную вооружённую реку, которая вы-плеснувшись на плодородные равнины, разольётся, и разом убыстрив течение, двинется вперёд, сметая на своём пути всё живое, он отчётливо представлял разоренные селения, жестоко убитых жителей и все прочие прелести войны, что всегда сопровождают её ход.
Итак, уже порядком измученную непрестанными вторжениями варваров Италию ждало новое и на данный момент наиболее сильное разорение, прямым виновником которого являлся он.
Как совсем недавно Кельт говорил Аэцию, что пресловутый христианский Фатум могущий направить историю по желаемому руслу находится в его собственных руках, так теперь он сам, простой воин, являлся хозяином этого Фа-тума, дав возможность беспощадному воинству Аттилы совершить свой кровавый набег на плодородные Италийские долины.
Кельт ещё не знал, будет ли ступать на равнинную часть Италии или отстанет от войска по дороге. В принципе, можно было возвращаться в Галлию, ведь его так невыразимо сильно тянуло к Летиции. Но задание Аэция не было завершено в полном объёме, а Кельт, будучи по природе человеком необычайно пунктуальным для варвара, не привык бросать дело на полпути и всегда доводил всё, за что брался до логического завершения. А ещё Кельту хотелось не только и столько убедиться в смерти хана, как посмотреть сколь тяжко он будет к ней идти.
Предчувствие и предупреждения внутреннего голоса, скорее всего, реальны, но что более страшное могло ожидать его в Италии кроме собственно обычной смерти? А с этой извечной подругой всего существующего под солнцем, Кельт с самого рождения привык сосуществовать в близком соседстве.
Решив провести на горе ещё день, дабы иметь приблизительное представление о численности войска Атти-лы, Кельт улёгся на землю, положил голову на седло и, прикрыв глаза, перенёсся в Галлию к Летиции.
Всё-таки эта девушка была ему намного больше, чем просто родная, и они явно связаны более крепкими узами, чем представляют сами. Всё время пока Кельт находился в пути до Паннонии, в самом становище гунна и даже во время переговоров с Илдикдой он, несмотря на ежеминутную сложность и опасность ситуации, буквально каждый миг помнил о своей оставшейся далеко подруге. Непросто вспоминал, она жила внутри его души наполняя собой мысли в каждое мгновение жизни. Впрочем, по-другому, наверное, не могло и быть, ибо с Каталаунского сражения Кельт был твёрдо убеждён, Летиция и есть то самое, что составляет основу и цель его существования. Именно Летицию имел в виду почтенный друид, указавший путь для встречи с девушкой, которая понимала и любила свободу.
Он не сообщил куда едет, но в том и не было необходимости, Летиция сама прекрасно понимала, что Аэций мог дать Кельту только какое-то чрезвычайно трудное и сложно выполнимое задание.
– Возвращайся скорее, я буду скучать, – просто сказала она на прощание.
Вспомнив эти слова, Кельт неожиданно ощутил приступ такой ранее неизвестной эмоции как тоска, и ему столь сильно захотелось оказаться в Галлии рядом с лю-бимой девушкой, что даже голова кругом пошла.
Тогда за несколько дней до отъезда, Кельт и Летиция выехали вдвоём на охоту. Лошади резво несли их по раннему нежданно-негаданно выпавшему ночью снегу по рав-нине срединной Галлии. В тот день они не подстрелили никакой дичи, но наслаждение, полученное ими от самой прогулки, было, ни с чем несравнимо.
Пронёсшись до дубовой рощи, Летиция на полном скаку остановила своего коня и, перебравшись к Кельту, сама нашла его губы. Они безостановочно целовались, чуть ли ни до полудня, а затем, дабы немного разрядиться от захватывающей, затягивающей как магнит энергии любви, словно дети играли в снежки. Им было так невыразимо хорошо вдвоём, столь необычайной силой были наполнены их члены, словно боги, выказывая покровительство, наделили в этот миг своих любимцев частью собственных сил.
Спрыгнув с лошади в крепостном дворе, Летиция с загадочной улыбкой выразительно посмотрела Кельту в глаза и тихонько шепнула:
– Жду тебя после полуночи.
Ночь, что завершала этот чудесный день, была ещё более прекрасна и удивительна, подарив эмоции и чувства коих Кельт никогда не испытывал с другими женщинами.
Когда девушка уснула, Кельт долго лежал, вспоминая и перебирая в памяти женщин отдававшихся ему ранее. Нет, там всё было ни то и не так! С ними он словно терял силы, а с Летицией наоборот, приобретал. Вернее они оба приобретали. Боги, если они действительно существуют, явно создали их друг для друга, а собственные судьбы свели жизненные пути. И возможно лишь ради встречи с Летицией, он прошёл свой прежний путь по жизни. Часто очень жестокий путь. Как говорят в таких случаях христи-ане: пронёс свой крест. Но он, ни в обиде на превратности судьбы в коих виноват сам. Да и Летиция стоит того, что он испытал и вполне возможно ещё должен будет испытать. И если это необходимо он будет нести пресловутый крест до пока неизвестного конца ожидающего их впереди.
Арьергард гуннского войска показался только к вечеру следующего дня. Наблюдение позволило Кельту сделать относительно точную прикидку о численности армии, в поход шло менее половины воинов от того числа, что было при вторжении в Галлию. Каталаунское сражение подорвало мощь Аттилы, с удовлетворением думал Кельт, пристраиваясь в хвост колонны.
Теперь следовало быстрее нагнать штаб хана и Кельт, оставив большую часть отряда позади, с десятком воинов спешно гнали лошадей вперёд. Когда через два дня они достигли цели, Кельт наконец-то узнал, что Аттила почувствовал себя плохо. Эту новость сообщил посол одного из племён, повстречавшийся при спуске в долину.
