– Сейчас полезут, – отметил Даэвин.
– Не прекращай стрелять, – снова предупредил Вальдман, – хватайся за клинки, как станет совсем туго.
Ещё один выстрел, ещё один волк выпал из гряды зелени. Остальные пока не решались высунуться. Но, когда решатся, не поздоровится никому.
Рык становился всё сильнее, оборотни становились всё наглее, и уже несколько истекающих слюной морд показалось из раздвинутых стеблей, как вдруг…
Это был не визг, не крик, это был настоящий, полный скорби и страдания вой. Вой, который стремительно приближался, переливаясь всеми оттенками боли. Морды сменили гневные выражения на изумление и страх. Вальдман почему-то сейчас подумал о корчмаре, который, наверное, забился под стол от таких вот треволнений. Да что там происходит?
Чтобы это выяснить, куда-то идти и тем более долго ждать не пришлось. На поляну, расталкивая своих собратьев, словно взбешённая огненная комета ворвался горящий волк. Вслед за ним тянулась целая опалённая дорожка из тлеющей пшеницы. На его спине едва-едва держался Грод.
– Остановите кто-нибудь эту бестию! – орал он во весь голос.
Вслед за ним ринулись ещё несколько волков, но Даэвин, опомнившись от сумбурного зрелища и уложил двоих на месте. Прочие же бросились на него в ответ, вот тут-то Вальдман и ринулся в бой.
Кто-то из классиков однажды написал, что двуногие на коротких дистанциях могу оказаться гораздо быстрее четырёхлапых. Прежде всего, потому что в этом случае им придётся разбираться с меньшим количеством ног. Поэтому верберд проскользнул мимо несущихся на него в иступлённой ярости волков и принялся лихо орудовать топором.
Один упал сразу, с перебитым горлом. Ещё двое попытались развернуться в атаке, но напоролись лишь на кинжал и острый обух топора. Некоторые опомнились быстрее и набросились на Вальдмана, но в этот самый момент подоспел Даэвин, завязалась добрая драка. Остальные же гнались вслед за горящим соратником и скачущем на нём гоблином, им было не до того.
Цирк, да и только.
Вскоре, когда Вальдман и Даэвин расправились с оставшимися вервольфами, до них, кроме запаха пота и крови, долетела отчётливая и ясная горелая вонь.
Особенно сильно выделялся запах пылающей шерсти.
– Кажется, наш друг немного перестарался, – отметил стрелок.
– Нужно догнать его! – крикнул эльф, – они ведь разорвут его!
Даэвин рванулся к краю поляны, туда, где поднимался дым, и ночь освещали яркие всполохи пожара, однако стрелок остановил его, затем – указал в другую сторону. Откуда-то из пшеницы, далеко не с той стороны, где нынче догорали волки, выполз слегка подпёкшийся Грод. Он страшно выругался и, опершись о пугало рукой, тяжко вздохнул, повесив уши.
– Больше я не потяну, – констатировал он.
– И не надо, – ответил Вальдман, – я их живыми не выпущу.
Он нырнул в колосья, что-то бормоча себе под нос. Эльф остался наедине с гоблином.
– Ща он им задаст, – ответил на незаданный вопрос Грод, – В панике их резать веселей, они ведь как курицы, когда хорь нагрянул. Можно забирать по одному, тёпленькими.
– Верно, – согласился Даэвин, разглядывая свежие трупы, – Я за ним, не уходи никуда.
– А куда ж я денусь? – вяло огрызнулся гоблин, – только не больно увлекайся, не хватало ещё и тебя из могилы доставать. Снова.
Даэвин нырнул в траву, вот теперь он чувствовал, что разозлился, по-настоящему, по-человечески. Он понял, что домой ему вернуться уже никогда не суждено, что ему там не место. Праведного гнева ему теперь мало, когда он испытал настоящую злость загнанной крысы, которая толкает на хитрость и так оттачивает ум.
Теперь ни одна из этих тварей не уйдёт отсюда, не унеся на себе память об этой ночи.
Поле превратилось в настоящий кошмар, огонь широко раскинул свои крылья и витал над землёю, словно дракон. По ещё целой площадке носились перепуганные волки, где-то рядом с ними по колосьям шелестело странное нечто. Из-за него волков становилось всё меньше, всё меньше и меньше…
Когда первые лучи утреннего света коснулись обожжённого неба, стая уже уменьшилась вдвое.
Наконец, через два с половиной часа метаний между огнём и чудовищем, стая всё-таки выбрала огонь. Несколько вервольфов прошли в опасной близости от пламенной стены и выбрались, оставив слабых и раненых умирать. Остальных постигла незавидная судьба, либо от стали, либо от огня.
Вальдман и Даэвин встретились, когда поле совсем опустело. Залитые волчьей кровью, измученные, усталые, они смотрели вслед испуганной стае, наблюдая за тем, как она быстро удаляется по холмам к горизонту.
Из груди верберда вырвался звериный рёв, эльфу даже пришлось зажать уши, чтобы не оглохнуть. После этого Вальдман долго и тяжело дышал, восстанавливал силы, пока их, наконец, не набралось на то, чтобы вернуть глотку в человеческий облик.
– Сукины дети, – сказал стрелок с лёгкой хрипотцой.
– Мы ещё достанем их, дружище, – ответил Даэвин, смотря вдаль.
Эльф не часто имел дело с оборотнями, поэтому сейчас пребывал в лёгкой растерянности, или это рык был виноват…
– Скорее, они нас, – ответил Вальдман, – но да, ты прав. Должок мы так и так вернём.
– Давай найдём нашего друга и уберёмся отсюда, – предложил эльф, – согласен?
Вальдман обернулся к нему и пристально посмотрел прямо в глаза.
– Ты же понимаешь, что они тебя теперь не оставят в покое, верно? – спросил он.
Даже стекающая по лицу свежая кровь не смогла скрыть написанное на лице стрелка беспокойство.
– Да, – выдохнул эльф, – но мне и так, и так деваться некуда. У таких, как я, нет пути назад.
Вальдман улыбнулся, а затем расхохотался, широким раскатистым басом, ещё долго продолжавшим рокотать над догорающим полем.
– Добро пожаловать, – сказал стрелок.
***
Когда стрелок и лучник вернулись к поляне, они увидели зрелище, за право написать которое передралось бы немало художников. На фоне горящего поля, прислонившись спиной к жерди пугала, подогнув ногу, сидел гоблин. Он преспокойненько курил самокрутку, утопая в меху лежащего под ним крупного чёрного волка.
Голова волка отсутствовала, куда подевалась, никто не знал.
– Надо бы уходить, – предложил Вальдман.
Он даже не предполагал, чего сейчас можно ожидать от гоблина в таком состоянии, поэтому старался выбрать максимально нейтральный тон.
Гоблин повернул голову и сверкнул горящими жёлтым пламенем глазами. Огонёк самокрутки вспыхнул, затем погас, из огромных ноздрей выбрались два аккуратненьких облака сизого дыма.
– Зачем? – спросил он.
– Мне кажется, местные будут рассержены, когда узнают, что их хлеб сгорел за одну ночь, не успев дозреть – рассудил Даэвин.
– Крошить оборотней – это одно, воевать со всей деревней – совсем другое, – продолжил Вальдман.
Грод отвернул голову, сделал стоическую затяжку и проронил, будто бы невзначай.
– Не будут. Не будут они на нас злиться.
– Почему? – хором спросили товарищи.
Гоблин соскользнул с окровавленного меха, бросил окурок рядом с пустующей шеей, придавил его ногой и пошёл в сторону тропинки.
– Идемте, – бросил он на ходу, – кое-что покажу.
Они добрались до нужного места, когда ярко-золотой закат отчаянно сражался с чёрными облаками полыхающего пожара.
Никогда они не смогут привыкнуть к этому до конца….
Деревня была сожжена, дотла, до самого основания. Несколько обугленных стенок и полуразвалившийся амбар: вот всё, что осталось от некогда скучной, но далеко небедной и почти процветающей деревеньки. Теперь всё имущество и утварь местных жителей покоились в толстом слоем золы на выжженной земле, а сами жители….
– О нет…– выдохнул Даэвин.
Вальдман молча разглядывал главную улицу, по единственной мощёной дороге, напрямую через село, протянулась оранжерея из двух рядов крепких обгоревших столбов. И под каждым из них, в пепле, лежало по груде чернеющих костей.
Стрелок присел на корточки и перевернул лезвием кинжала несколько головешек под одним из мест казни.
– Все скелеты женские, – уточнил он.
Запахи тоже говорили стрелку о многом, но здесь ещё нужно было всё хорошенько обдумать.
– И кому понадобилось сжигать баб? – недоуменно спросил Грод.
– Не знаю, кому, но у них явно нет недостатка в лошадях, – ответил стрелок, который нашёл отпечатки копыт на опалённой земле, – животины откормленные, некрупные и очень быстроходные, подкованы недавно. Сталь подков качественная, гвоздей – тоже, похоже на лёгкую кавалерию, обычным головорезам таких задёшево не достать.
Он задумался, глядя назад, туда, где дожаривались туши мёртвых волков.
– Основательная подготовка, доложу я вам, – продолжил вместо него Грод, роясь в обломках домов, – всё дочиста вынесли, ни медяка нет. Не очень похоже на лохматых, точно человечья работа.
– Посмотрите туда, – эльф указал вдоль улицы на небольшую площадь в центре деревни.
Там, развеваясь и хлопая на пепельном ветре, рос из земли, словно сорная трава, огромный почерневший от гари грубовато сделанный стяг. Два скрещенных серпа колыхались на белой жёсткой ткани, её краями поигрывал ветер, края были обгорелые и запачканные мелкими кровавыми брызгами.
Когда вся троица наконец прошла улицу до середины, прикрывая лица руками от смрада, они оказались на краю. На краю большого глубокого котлована, доверху заваленного человеческими телами и, более того, на самом краю собственного рассудка.
Теперь стало понятно, на чём именно держался стяг.
– Мужчины, старики, дети…– Даэвин чувствовал, как его эмоции начинают атрофироваться.
– Смотрю, нашли себе ровню, – гоблин сплюнул на землю.
Он поджёг трутом ещё тлеющую на земле головешку и бросил в знамя, которое мигом запылало, словно облитое малом.
– Мелочь, а приятно, – подытожил он.
Вальдман молчал, долго молчал, глядя вниз, вглядываясь в эти лица.
Он обогнул котлован и направился к ничем не примечательному обугленному остову какого-то дома. Затем долго разгребал горелый мусор и угли, пока не добрался до пола. А потом отодвинул ножом несколько досок и провалился куда-то в неизвестность.
Вскоре из неизвестности раздался раздалось радостное ворчание, и стрелок снова возник на поверхности, с железной коробочкой в руках.
– Дегенераты, – проворчал он.
Коробочка открылась и явила миру множество аккуратно уложенных в ряды револьверных патронов.
Ещё долго стрелок доставал патроны из коробки по одному и заполнял патронаж, стоя на краю котлована, прямо перед горящим знаменем. В его глазах, хоть и с трудом, всё это время читался яростный азарт.
– Что теперь будем делать? – спросил Даэвин.
Вальдман захлопнул барабан теперь уже сытого револьвера и убрал оружие обратно в кобуру.
– Идём, – сказал он, – Пора навестить кое-кого….
***
На узких улочках небольшого городка, стоящего на самом краю речной долины, держался лёгкий, спокойный туман. Небо над ним оставалось почти ясным, если не считать нескольких рваных облаков, а воздух – очень тёплым и мягким. Факелы и редкие фонари причудливо освещали булыжные мостовые, создавая таинственный, почти интимный полумрак.
А тем временем по городу, избегая ночных огней, неторопливо двигался волк.
Сегодня на небе стояло полнолуние, последняя ночь в этом месяце. Поэтому Шульц решил отпраздновать этот день, совершив налёт на курятник, конечно, это казалось мелочью, но сегодня он мог позволить себе только это. У мэрии всегда были свои расценки, особенно, на охоту в городе, и, если бордель могли позволить себе только самые богатые и знатные негодяи, то двери скотобоен открывались любому дураку.
Но Шульц был не любой дурак, он был круглый, беспросветный идиот. Такого вервольфа, как он, надо было ещё днём с огнём поискать. Паршивые мозги, паршивая жизнь, даже мех у него был какой-то паршивый, одним словом, ему не очень везло. Фактически, от заурядной псины его сейчас отделяли только размеры, это, кстати, касалось и человеческой сущности.
Хоть у Шульца уже и была лицензия, она лежала в той конуре, где он обретался уже пару месяцев, и хозяину курятника уже намекнули, чтобы он не выходил на улицу ночью, всё равно волк крался по тёмным сырым улицам, лежащим подальше от центра.
Местные привыкли к подобным сделкам, собственно, они и занимали примерно половину всего городского дохода. Нужно было лишь откатить, кому надо, пустить денежную цепочку по кругу, и вот оно, благосостояние. Оборотни делали вид, что они все ещё дикие, неприрученные охотники, а люди притворялись, что ничего не замечают. Очень увлекательная игра, настоящее человеческое развлечение.
Сейчас голова Шульца была буквально забита курицами. Он представлял, как зубами будет рвать их на части и слышать под клыками треск кожи и хруст костей. Как, выпивая кровь, он будет наблюдать за медленно утекающей из пустых глупых глаз жизнью, как будет потом ковыряться в зубах, доставая из них нежное сладкое мясо. А вот если бы он принюхался, то заметил бы, как его провисающую спину сверху сверлят совсем другие, чужие глаза.
По крышам городка медленно разносился табачный дух, сильный и очень настойчивый. Серо-коричневый оттенок перекрывал собой любые запахи, и городскую вонь тоже.
Любой бы мог решить, что горожане, как обычно, выглядывают из открытых окон верхних этажей, чтобы выкурить по самокрутке после дикого вечера. Или кто-то просто сел на черепицу помедитировать о бренности бытия, набив в трубку любимую дешёвую амброзию.
