Перевернуть мандалу
Эдуард Федоров
Искусство – лекарство или болезнь?События, описанные в книге, развиваются в небольшом, уютном и немного не обычном городе, где жизнь течёт своим чередом. Спокойную жизнь обитателей города меняет появление главного героя – художника.Истории жителей заставляют задуматься о том, что реально, а что иллюзорно. Загадки, мистика, таинственные исчезновения, загадочные совпадения, любовь, ирония и юмор.Перевернуть мандалу – перевернуть свой мир и измениться. Удастся ли это персонажам произведения?
Перевернуть мандалу
Эдуард Федоров
© Эдуард Федоров, 2024
ISBN 978-5-0064-0910-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Надвигалась гроза. Небо быстро темнело. Словно и не было того яркого, теплого, солнечного дня. Все замерло в ожидании бури. Он листал ленту в смартфоне, изредка останавливаясь на каких-то необычных событиях, фотографиях, дайджестах да на всех возможных темах, которые только можно придумать и назвать какими – либо словами. Это был поток сродни тому, который вот-вот должен будет пролиться с небес на землю и от которого мы обычно прячемся под крышами, навесами – под любыми укрытиями. Но спрятаться некуда. Цветной экран полностью поглотил внимание. Он искал. Искал, сам не зная, что, но понимал, чувствовал скорое открытие, и это вопрос ближайших дней и ночей. За окном прогремело еще сильнее. Скоро…
Капли стучали в стекло все сильней. Ему казалось, что сама судьба, само провидение пытается достучаться, пытается войти в Его жизнь, пытается подсказать. «Ищи, ищи, дальше, дальше, быстрее листай страницы», – звучало в его голове. Мир закрылся на замок стеной дождя. Вспышки молний и яркие заголовки новостей сливались в одно целое. Время исчезло. Что там, за очередным движением пальца по дисплею смартфона? Ничего! Сотни килобайт данных, обличенных в яркие обертки, через глаза проникали в Его мозг, как стук дождя проникал через уши… Все Его нейронные связи электрическими импульсами пульсировали в голове, соединяя несоединяемое и разъединяя то, что всегда было прочно связано воедино. А может, было еще что-то такое, что группировало в одно, в один большой взрыв, это Его стремление найти, и надвигающийся с юга шторм. Напряжение нарастало со всех сторон и накатывало, как накатывают океанские волны на когда-то спокойный и солнечный пляж, переворачивая все с ног на голову. Эпицентр приближался, он был уже совсем рядом.
Он встал, взял лежащую на столе сигару, брошенную ранее, и закурил. Выглянув в окно, Он смотрел в небо, наполняющееся громыханием приближающейся грозы. Густой воздух висел неподвижно и чем-то тяжелым проникал в легкие. Казалось, сигарный дым был вроде глотка свежего воздуха в этой нависшей вокруг неподвижности. Все перевернулось. Осознав произошедшую метаморфозу, Он затушил сигару, закрыл окно, задернул штору и снова начал листать бесконечную ленту. Скоро начнется. Гроза неумолимо приближалась, как приближалось и то, что фатально, неоспоримо и абсолютно детерминированно должно прийти в Его жизнь. Было уже близко…
Он вспомнил сон, который приснился несколько дней назад, и почти мистическую историю, связанную с ним. Стоял теплый летний день. Он долго работал над очередной картиной. Вдохновение просто парило в воздухе, заполняло все имеющееся в комнате пространство. Забыв о времени, о том, что уже давно хочется есть, Он рисовал, выводил на листе белого ватмана кружева, фигуры, раскрашивал, штриховал, смешивал краски. Возникало очередное произведение, то ли искусства, то ли отражения реальности или будущего, а может, всего этого вместе. Да, он рисовал мандалы, берущиеся неизвестно откуда узоры. Никогда неизвестно, что получится в итоге. Так и в тот летний день Он не знал, что это будет последняя мандала, написанная им в этой квартире и в этом городе. И что история, которая будет на ней изображена, изменит очень многое в Его жизни. Краски смешивались в удивительно красивые цвета и превращались, наносимые на ватман, в удивительную палитру, невообразимую игру цветов, заключенных фантазией автора в симметричный мир. Картина была закончена, Он остановился и добавил в правый верхний угол галочку. Она получилась изящная, яркого синего цвета, словно автограф, словно птица, словно помарка, которая совсем не вписывалась в получившийся рисунок. Но рука послушно, повинуясь непонятному инстинкту, быстро нанесла ее на ватман. Он даже не успел осознать, почему это произошло, почему в совершенно законченное произведение Он добавил эту деталь. Любая мандала, которую он рисовал, всегда была самодостаточным произведением, несла свою информацию и не требовала никаких дополнений. Но в этот раз что-то пошло не так. Закончив, Он откинулся в кресло, удовлетворенно закрыл глаза. Пара мыслей, может, немного больше, совсем ускользающих, и сон. Он уснул. Кисть выпала из руки на пол, оставив на паркете ярко-синюю линию с небольшим изгибом в середине. Вероятно, вдохновение, которое находилось в квартире, заметило необычное сходство между галками, на картине и на полу, сделанными одной и той же рукой, но при совершенно разных обстоятельствах. А возможно, эта невидимая и неведанная сила заставила Его руку неосознанно сделать этот росчерк, а потом уже рука, теряя власть над кистью, провела по полу, нанеся остатки синей краски на паркет и как бы сделала копию…
Он заснул глубоко, провалился на самое дно, в самую бездну забытья, туда, где водятся сны, туда, где они хранятся тысячелетиями, разложенные на полочки, разбросанные в беспорядке на полу, тумбочках и шкафах, пылящиеся в сундуках, старые, новые, пахнущие нафталином, совсем незначительные, короткие, длинные, запоминающиеся и мимолетные, которые забываются при пробуждении, вещие, пустые, несущие в себе смыслы, безумные, смешные, страшные и успокаивающие. Другой мир, где без умения ориентироваться человек – просто щепка, которую носит по волнам бескрайнего океана снов. И выбор не за тобой.
В комнате стало темно, пахло красками, летом с улицы доносились звуки утихающего города. Июль был удивительно теплым и радостным, неся в себе позитивные настроения, перспективы, надежды. Каждый ловил свое счастье, втягивая в легкие запахи лета. Они всепроникающе действовали на окружающих, как легкий дурман, наркотик, создавая очередную иллюзию, одну из тех, которые человек любит придумывать себе по поводу и без повода, обманывая себя и других. В общем, лето летело, художник спал. Сны зашебуршились, почувствовав первого посетителя, в предвкушении наступающей ночи, когда тысячи оставшихся без контроля мозга душ провалятся туда же, и тогда уже начнется пир. Город засыпал, просыпались сновидения. Мир опять переворачивался с ног на голову на время короткой летней ночи.
Ему снился город. Цветной, яркий, совсем симметричный, с разбегающимися под одинаковыми углами улицами. Он смотрел на город с холма и рисовал его на ватмане, закрепленном на кульмане. Рисовал как чертежник, для которого важна точность в размерах, линиях, словно делал копию, а не картину. Разница была только в том, что он рисовал, чертил цветными карандашами. Рядом, на земле, валялись уже готовые чертежи, проекции домов, парков, даже коммуникаций. Словно по Его работам кто-то хотел в точности воспроизвести этот город или сохранить на века в каких-то неизвестных архивах. Это был последний чертеж, завершающий труд. Остатки исписанных карандашей веселой мозаикой валялись по всему периметру его рабочего места. Не было ни запахов, ни звуков – просто работа. Он чувствовал важность того, насколько точна будет эта копия, и старался не упустить ни одной, даже маленькой детали. Это бесконечное черчение огромного количества деталей сводило Его с ума. Однако проснуться не было ни малейшей возможности. Но неожиданно во сне что-то поменялось. Сначала незаметным ощущением, которое постепенно нарастало, приближалось, было неизвестным и поэтому пугающим. Он чертил, мурашки уже пробегали по его коже. Сначала одна, где-то в левом боку, потом другая, третья – волной по спине… Что-то покалывающее зашевелилось в основании затылка, поползло под волосами к темечку. Спина, грудь, кожа на голове – все пульсировало от волн мурашек, непонятно откуда возникающих и непонятно куда исчезающих. Он достиг всей глубины сна и погружения в него. Мир снов был в эти секунды всемогущ, и ничто не могло изменить планов создателя сновидения. Из облаков вынырнула птица. Воздушные потоки уверенно держали ее в воздухе. Умело управляя крыльями, она сделала вираж напротив холма, где стоял художник, и они встретились глазами. На долю секунды… Потом птица стала медленно подниматься все выше и выше над городом, отбрасывая тень от крыльев на разноцветные фасады, крыши, улицы и парки.
Он открыл глаза. Приближалось утро. Тот самый момент, когда на улицах города нет шума летящих машин и снующих прохожих, но уже отчетливо понимаешь, что ночь прошла и город медленно оживает. Сны в своих подземельях прятались в норы, раскладывались по полочкам, их шебуршание затихало, и скоро окончательно стихнет. И только время от времени тот, кому повезет запомнить, разбирает свой сон по косточкам, вытягивая из мира снов воспоминания, которые очень зыбки. Вот тогда уже самому сну не до сна, когда его беспокоит человеческая память. И все переворачивается, как это бывает в ночь отдыха человека и бодрствования сновидения.
Открыв газа, Он какое-то время смотрел на оставленное вечером произведение как бы не видя его. Но по мере возвращения сознания начинал различать детали картины, и вдруг она – ярко-синяя птица над картиной, вернее галочка… Но теперь это уже не просто случайно нарисованная галка, а летящая над изображенным на ватмане миром птица. Знакомый холодок пробежал по спине, и в памяти начал проявляться сон. Медленно, кадр за кадром, Он вспоминал сновидение. Картины, цвета, ощущения постепенно возвращались. Внизу, где-то в мире сновидений, начал ворочаться с боку на бок вспоминаемый сон. Ему часто снились сны. Какие-то он пытался разгадывать, какие-то оставлял, как обычное приключение, а какие-то хотелось забыть раз и навсегда. Иногда сны возвращались в виде повторов или продолжений, и попытки найти в них скрытый смысл были частью обычной жизни, не более чем развлечением. В подавляющем большинстве они забывались практически сразу после пробуждения. На этот раз все было иначе. Он вспомнил все от начала и до конца во всех деталях. Появилось чувство чего-то такого, чего Он не испытывал раньше. Нельзя это было назвать тревогой, страхом, беспокойством. Нет, это было что-то другое, одновременно манящее к себе и отталкивающее своей фатальностью. Именно фатальностью, почему-то в Его голове возникло это определяющее слово. И выбор был сделан. Накидав на бумаге свои воспоминания о сне, Он пошел принять душ, немного взбодриться и нырнуть в новый день. А после, вечером, за бокалом вина разгадать этот необычный сон.
Душ принес заряд бодрости. Горячие струи воды смыли утреннюю расслабленность, не оставив от нее и следа. Натянув на ноги мягкие тапки, Он что-то напевая, вышел на кухню, выпил воды и направился на балкон, чтобы вдохнуть аромат утреннего города, почувствовать на коже тепло первых солнечных лучей. Но ощутить все то, что Он так любил, сегодня не удалось. Он остановился, как вкопанный перед креслом, в котором проспал всю ночь. Его глаза уперлись в пол. Мозг судорожно сопоставлял факты, подбирал пазлы, строил логические цепочки. Мыслительный процесс использовал те же алгоритмы, те же нейронные связи и потому медлил. Тело послушно повиновалось, замерев в одной позе, и ждало команды. Команда последовала. Речевая.
– Любопытно, – произнес Он вслух.
Дальше команды от мозга начали оживлять зависшую во времени и пространстве сцену. Он развернул кресло так, чтобы видна была картина, а также в поле зрения попадала получившаяся на полу птица. Потом сигара, затем ром в стакане и, о чудо, стало как-то все складываться в картинку. Он выдохнул очередную порцию дыма и почти обреченно сказал сам себе:
– Что ж, давай разбираться. Какой там, к черту, вечер – прямо сейчас.
Что-что, а сны разгадывать он любил. Да и не только сны. Жизнь наполнена всяческими знаками, совпадениями, случайными неслучайностями. Поток жизни изобиловал всем этим. Люди, встречи, события, сны, приметы… бесконечные цепочки причинно-следственных связей. А в этом случае очень многое собралось в Его квартире и, как ему казалось, об одном. И очередная мандала, за которой во второй половине дня должны приехать и сон, и птица на ватмане, и галка на полу, в точности повторяющая силуэт на картине. Он вспомнил, что накидал на бумаге сам сон, поднялся и взял лежащий на столе исписанный лист. Мысленно похвалив себя за такую предусмотрительность, начал читать наброски. Воспоминания живо захлестнули Его память и понеслись галопом. Он медленно проваливался во всплывающие ощущения сна, одновременно записывая трактовки символов.
Мозг раскладывал сон по полкам, и первым объектом анализа стал город. Ему пришло на ум, что это люди – жители города, кровь городской субстанции, без которой город становился мертвым. Люди, группы, индивидуальности, взаимодействия, развороты и повороты судеб за обыденной каждодневной суетой. «Что ж, начало положено, – подумал Он, – Это жители и их судьбы, воплощаемые в обычной жизни и закованные в рамки, границы улиц, домов, парков, магазинов, работы и развлечений». Планы, схемы, лежащие во сне на земле, являлись уже законченной работой, не подлежащей изменению, во всяком случае, на данный момент. Саму картину, конечно же, вспомнить было невозможно, и это была основная загадка сна. По Его ощущению она-то и объединяла всё: и схемы, и птиц, и самого художника. Большая неизвестная буква «Икс». Он решил двигаться от частного к общему. Он знал, что понимание всех частей системы не даст полной картины. Но другого выхода не было. И Он перешел к художнику. Уже то, что художник работал над таким произведением, как город с судьбами, планами, определенной детерминированностью для объектов рисования, наводило на мысли о чем-то высшем. Но Он с ухмылкой стряхнул с себя эту идею, так как сам и был во сне этим художником. «Еще не хватало мании величия», – подумал Он. И все равно уйти в сторону от образа художника как творческого начала не получалось. Иногда в науке говорят: «Ученые договорились считать некий постулат истиной и уже от него строить определенную теорию». И на самом деле не важно, верен ли был этот постулат, от которого можно было оттолкнуться. В результате «творческое начало» и стало вторым столпом в трактовке сна. «Всё кажется логичным», – подумал Он и образ себя в этом постулате как бы опустил, словно и не было в художнике его черт и словно не Он сам рисовал этот город.
– Да будет так, – произнес Он вслух и вышел на балкон.
Солнце уже прилично пригревало. Реальный город ожил и куда-то несся в известное только ему как целому будущее, но неизвестное каждому отдельно взятому его обитателю. Он сел на старинный потертый деревянный стул, купленный год назад на блошином рынке за какие-то смешные деньги, но который бесконечно гармонично смотрелся на Его балконе с кованными замысловатыми узорами перилами. Да и удобен был.
Он вспомнил о заказчике картины. Кто это был, что за человек? Обычно Он писал картины по рекомендациям. Круг заказчиков был достаточно широк, что позволяло Ему не бедствовать, а жить вполне комфортной жизнью. Но это был особенный случай. «Опять особенный», – подумалось ему и так же легко забылось, как и появилось. Он вспомнил, как однажды раздался телефонный звонок, и в трубке прозвучал довольно приятный мужской голос:
– Здравствуйте. Я могу услышать Марка?
Обладателю голоса, казалось, было лет 50. Представившись Михаилом, голос поинтересовался, тот ли это художник, который рисует мандалы? На вопрос о возможной рекомендации Михаил ответил, что звонит без рекомендации и, более того, знает, что она необходима, но возможности представить ее у него нет. Далее прозвучали просьба о короткой встрече и утверждение, что, возможно, это будет полезным для них обоих. После заверений Михаила, что много времени он не займет, Марк решил согласиться. Особых планов у него на этот день не было, и в то же время изменения в их отсутствие он вносить не собирался.
– Если хотите, подъезжайте в Центральный парк – я там буду с 14 часов – и позвоните мне. Если звезды сойдутся, то, вероятно, встретимся.
– Благодарю, я уверен, что сойдутся, – прозвучало в трубке. – До встречи. Еще раз большое спасибо.
«Ну, пусть так», – тогда подумал Марк и пошел делать наброски постеров для одного из офисов, которые он уже давно обещал сделать, но что-то не шло, и получалась сущая ерунда. Эта попытка оказалось тоже неудачной, и в очередной раз он подумал, что надо заканчивать с халтурами, которые не несут, в общем-то, никакого творчества. «К тому же день-то без особых планов», – напомнил он себе и задернул мастерскую шторами.
В 13:30 Марк уже был в Центральном парке. Почему парк назывался Центральным, он не знал, а возможно, не знал никто. Парк был большой и находился на самом краю города. Город медленно обползал его с двух сторон, как наступающая армия обходит своего противника с флангов. Стоимость жилья в прилегающих к парку домах росла как на дрожжах, и строители пытались отрезать от парка еще клочки земли. Парк мужественно держался, но попадал в неотвратимое окружение, медленно, но постоянно теряя территории. Вот так, размышляя категориями военных действий, Марк уже ступал по аллеям парка, направляясь к тому месту, где находился прокат велосипедов, чтобы взять какой – нибудь быстрый велик и погонять до вечера, уехав в лес за пределы парковой зоны, пока еще городские клещи полностью не охватили его, и он по – настоящему не стал Центральным.
– Добрый день, Марк, – раздался знакомый по сегодняшнему телефонному звонку мужской голос.
Марк обернулся и увидел догоняющего его мужчину лет 56, который стремительно приближался, уже начиная протягивать руку для рукопожатия. Ничего примечательного в его внешнем облике не было. Белая футболка, голубые джинсы и рюкзачок, который он нес в руке почти над самой землей. Дружелюбно улыбаясь, мужчина остановился и протянул руку:
– Михаил, меня зовут Михаил. Я Вам звонил сегодня.
– Как Вы меня нашли? – спросил Марк, забыв поздороваться, автоматически пожимая протянутую ему руку.
– Обыкновенная случайность. Кто ищет, тот всегда находит. Это интересное состояние. Думаю, Вы с ним знакомы и точно уж еще познакомитесь, – как-то очень самоуверенно ответил Михаил.
Сильно напрягаться не очень хотелось, а тем более вступать в длительные дискуссии, поэтому Марк решил перейти сразу к делу и умчаться кататься на велике:
– Рассказывайте.
– Да, давайте о деле. Нарисуйте мне мандалу. Я хорошо заплачу и для меня это очень важно, – сказал Михаил, глядя в глаза Марка. С его лица стерлась улыбка. Марку еще подумалось, что это чуть ли не вопрос жизни и смерти для этого человека. Где-то в глубине его глаз плескалась бездна, дотянуться до которой, вероятно, было невозможно. Марк долго смотрел не отрываясь в его глаза. Пауза, казалось, длится вечно. Было ощущение, что один из них дает возможность понять себя, а другой изучает, проводит разведку.
– Давайте присядем, – сказал Марк и указал на ближайшую свободную скамейку.
Они сели на скамейку. Ничего не говоря, Марк закурил. Выдыхая клубы дыма, он словно ушел в медитацию. Михаил тоже молчал, глядя в глубину парка, словно находился в другом измерении. Наконец сигарилла обожгла пальцы. Марк отбросил ее в сторону и потирая обожженное место сказал:
– Хорошо, я нарисую Вам картину. И не спрашивайте, почему я так решил. Она будет готова через неделю. Адрес, я думаю, Вы знаете. Ну, или узнаете. Гонорар на Ваше усмотрение. Ровно через неделю после 18 часов сможете ее забрать.
– До свидания, – Марк резко встал и, не глядя на своего собеседника, направился в глубь парка. На ходу он думал, что все это – какая-то чертовщина. Причем образ мандалы уже начал вырисовываться в его голове и полностью охватил мысли Марка. Станция по прокату велосипедов осталась далеко позади. Марк шел вперед, увлекаемый возникающими в голове картинами. Не замечая ничего вокруг себя, он шел по парку, потом по лесу, пока не уперся в простирающееся перед ним пшеничное поле. Вид неожиданно возникшего перед ним широкого пространства привел Марка в чувство. Увидев за полем автостраду, Марк решил не возвращаться тем же маршрутом, а вызвать такси. Он направился к дороге, вытаскивая телефон, чтобы сделать звонок. Через пару часов он уже расплачивался с таксистом у дверей своей парадной. А еще через пару минут уже прикреплял лист ватмана, чтобы начать рисовать наброски.
Марк закончил мандалу раньше и спокойно ожидал визита Михаила, предаваясь лени на балконе. Как вдруг сверху раздался какой-то скрежет, и периферическим зрением он заметил двигающуюся тень. Молниеносно бросив взгляд в сторону тени, Марк увидел летящую сверху птицу. Ей оказался некрупный ворон, черный, как смола, с белым пером на левом крыле. Вероятно, он вспорхнул с железного карниза крыши, что и вызвало услышанный за секунду до этого скрежет. Ворон быстро спускался к земле, траектория его движения лежала как раз напротив балкона, на котором находился Марк. Их глаза встретились. Словно молния пронзила мозг Марка, будто все тело наполнилось электричеством. И тут же по спине пробежали мурашки одной, но мощной волной. Птица, сделав у земли крутой вираж, быстро исчезла среди деревьев, стоящих неподалеку.
«Также было и во сне, – подумал Марк, выйдя из оцепенения, – встреча взглядов. Что это?», – вертелось в его голове. Марк вернулся в комнату и продолжил ломать голову над своим сном, преломляя его к увиденной с балкона птице.
– Еще монетка в копилку случайностей, – произнес вслух Марк.
На листе бумаги, где он записывал трактовку символов из сна, Марк крупными буквами написал слово «Птица», снабдив буквы несколькими незамысловатыми завитушками. Получилось красиво и где-то даже загадочно. Разделил под словом страницу на две части и стал записывать события с птицей из сна в левом столбике, а из жизни – в правом. Выходило интересно и немного мистически. Встреча взглядов была настолько похожа в обоих вариантах, что найти различия было невозможно. Выражение глаз, глубина и мудрость, даже, казалось, продолжительность контакта была одинакова. Особенность была только в том, что птицы были разные и та, что была во сне, полетела кружить над городом, а пернатая из жизни пропала в кронах деревьев.
Первое, что пришло на ум, – встреча взглядов, это, однозначно, контакт. Контакт, который должен что-то нести в себе, скрывать какую-то тайну, контакт, рассчитанный исключительно на понимание, интуицию. Мудрость, знания – пришли еще ассоциации. Привязать их к картине сна не удалось, но Марк на всякий случай тоже записал эти ассоциации.
Птица у Марка связывалась со свободой, движением в невидимом. Невидимое как символ нематериального, духовного мира. «Здесь можно нагородить, конечно, всякого», – подумалось Марку. И, записав под таблицей слово «Судьба», он закончил трактовку этого эпизода, снабдив слово причудливыми завитушками. И только спустя некоторое время, кинув взгляд на свои записи, Марк отчетливо увидел и осознал, что получилось. На странице вверху красовалось крупными буквами слово «Птица», а внизу также крупно и узорчато было выведено слово «Судьба».
– Да что же это такое? – возмутился Марк.
И тут же в копилке случайностей звякнула еще одна монета.
В итоге накопилось уже достаточно случайностей, знаков, догадок и в целом Марку уже было понятно, что впереди явное приключение. Но с какой окраской, был большой вопрос. В том, что судьба прикладывает руку очень явно, он даже не сомневался. Вспомнились умные книжки, разговоры друзей про поток жизни и прочее. И он решил наблюдать и не сопротивляться происходящим событиям, как не сопротивлялся просьбе мужчины нарисовать картину. Решение уже принято и можно было немного передохнуть. Но что-то грызло, червячок внутри мозга возвращал Марка обратно к размышлениям о прошедшей неделе, с момента встречи до ночного сна и сегодняшних событий с птицей.
Налив в бокал белого вина и устроившись в кресле, Марк снова принялся разглядывать получившееся полотно. Оно, как воронка, втягивало его в свою глубину. Марк вспоминал, как его писал. То, что он почувствовал в человеке, заказавшем картину, оставалось в нем с момента их встречи. Он писал этого человека. Марк это четко понимал, хоть на картине и не было даже намека ни на человека, ни на что-то вообще человеческое. Это была причудливая мандала, которая была этим человеком. И над всем этим летела птица. Марк небольшими глотками пил свое любимое мускатное вино, и фантазии уносили его в бездну бессознательного.
Во входную дверь квартиры уже некоторое время стучали. Но он и картина стали словно одним целым, и ничто из внешнего мира не могло этому помешать.
Звонок не работал, и девушке, стучавшей в его дверь, это уже порядком надоело. Она нажала на ручку, и дверь открылась. Осторожно, словно боясь, что дверные петли вот-вот скрипнут, она медленно вошла в прихожую. Дверь, вопреки ее опасениям, не скрипнула, и девушка оказалась внутри, предусмотрительно оставив ее приоткрытой.
– Есть кто дома? – довольно громко произнесла она. На часах уже был седьмой час вечера, и посетителя должны были ждать. Но, похоже, это было не так. Это, мягко говоря, печалило, так как она хотела забрать картину, расплатиться и уйти, а не терять время. Надежда на такой исход еще оставалась, она в мыслях перебирала благоприятные для нее варианты.
– Есть кто дома? – еще громче сказала она, проходя через коридор к просвету арки между прихожей и комнатой. В ответ по-прежнему не было ничего. Подойдя к комнате, она заглянула внутрь. Ее глазам предстала большая гостиная, заставленная разношерстной мебелью, без всякой эстетики, а просто по ее функционалу для удобства проживания. Картины, шикарная старинная люстра и двухстворчатая резная дверь на балкон, откуда струился слегка желтоватый солнечный свет, придавали гостиной какой-то шарм из шестидесятых. За всем этим она даже не заметила в углу комнаты сидящего в кресле с бокалом вина молодого мужчину и стоящей напротив него картины. Давно ушедший в себя Марк даже не подозревал, что в комнате он не один.
– Добрый вечер, – немного помедлив, произнесла девушка и для достижения нужного результата постучала по дверце шкафа, стоящего рядом.
И даже не ее голос, а это «тук-тук» вернуло Марка к реальности. Он обернулся. На пороге комнаты стояла симпатичная шатенка среднего роста в легком летнем платье с элегантной сумочкой. Почему-то в ее руках еще был совершенно не вписывающийся в образ рюкзачок. Какое-то время они смотрели друг на друга, затем девушка сделала шаг вперед и представилась:
– Ирма. Я за картиной.
– Марк, – дружелюбно ответил он.
– Глоток холодного муската? – продолжил он разговор.
– Нет, спасибо. Я хотела бы забрать картину и расплатиться за нее, – ответила Ирма.
– Так быстро не получится. Она еще не упакована и даже не снята с кульмана, – как ни в чем не бывало ответил Марк, наливая себе порцию вина.
– Располагайтесь, сейчас все сделаю. Жаркий сегодня день. Может, все-таки налить немного? – и не дожидаясь ответа он достал еще бокал и плеснул очаровательной гостье немного прохладного напитка. – Берите, берите, – и протянул бокал ей в руки.
– Спасибо, уговорили. А это та самая картина? – принимая бокал спросила Ирма.
– Да, это она. Мистическая в некотором смысле, оказалась, вещица. Хотите посмотреть?
Ирма сделала небольшой глоток. Легкое и прохладное мускатное вино в конце жаркого летнего дня было просто восхитительно. Она подошла к картине. Пару минут они молча разглядывали полотно, потягивая вино из бокалов.
– Симпатичная птичка вверху, – резюмировала увиденное Ирма. – Во всяком случае, хотя бы один понятный объект, – добавила она и улыбнулась несколько озадаченному художнику.
– Там, на полу, еще одна, – немного съехидничал Марк, показывая указательным пальцем на синюю галочку на паркете.
Ирма посмотрела на пол, куда указал Марк. Он наблюдал за ней, ожидая очередного подкола. И, надо сказать, дождался.
– Птицы Вам особенно удаются, – выпалила она и лучезарно улыбнулась, – да не волнуйтесь, я же шучу.
– О, я могу Вам нарисовать таких массу, – ответил Марк и принялся снимать картину с кульмана.
Пока Марк занимался картиной, Ирма разглядывала другие полотна, которые находились в комнате. Его творчество было действительно необычным, странным. Казалось бы, во многом похожие друг на друга картины были столь разные, словно художнику удалось объединять в одном совершенно несовместимые вещи.
– А почему Вы назвали эту картину мистической? – спросила Ирма, уже начиная понимать, что это не просто какая-то мазня, а нечто необычное и даже уникальное.
Марк обернулся и пристально посмотрел на нее.
– А вообще, Вы правильно в своей иронии уловили смысл, – ответил он. – Могу рассказать, если найдется время.
Время, как оказалось, нашлось. Желание забрать картину побыстрей и уйти как-то внезапно улетучилось. Возможно, было действительно интересно, может быть, вино и краски в цветах шестидесятых годов действовали таким образом, а может, сам художник приглянулся очаровательной шатенке – поди разбери. Тем не менее, налив еще немного вина, они уселись на балконе, и Марк в общих чертах рассказал Ирме о непонятных птицах на картине, на улице, во сне и на паркете комнаты.
Зазвонил телефон. Ирма ответила. Разговор был коротким, и Марк понял, что она говорила с его заказчиком по вопросу готовности полотна.
– Мне пора, сказала она поднимаясь. В рюкзаке Ваш гонорар. Спасибо за приятно проведенное время, – и, достав из сумочки визитку, Ирма протянула ее Марку. – Я представляю интересы человека, который заказал Вам это полотно.
На этом она подхватила упакованную в рулон картину и выбежала на площадку. «Все интересней и интересней», – подумал Марк, глядя, как девушка вышла из подъезда и направилась к скверу, в кронах которого днем исчезла сорвавшаяся с крыши птица.
С исчезновением картины и Ирмы в квартире сразу стало пусто. Марк открыл рюкзак и вытряхнул на стол его содержимое – несколько пачек с денежными купюрами. Сумма действительно была крупной, но почему-то радости не принесла. От последней недели остались только воспоминания и галка на паркетном полу, так похожая на птицу.
