Глеб Егорович Исаев "Истребитель"

– Сдать оружие, – приказал «контрик» уже вовсе обычным голосом. И крикнул, обращаясь за дверь: – Иванов, зайди.

В дверях возник хмурый старшина. Он, не мигая, уставился в спину Говорова и явно был готов к немедленным действиям.

Холодной рукой Павел вынул из кобуры оружие. Аккуратно уложил на зеленое сукно стола.

– В карцер его пока закрой, после на гарнизонную гауптвахту отвезем, – распорядился лейтенант, убирая оружие в обшарпанный сейф. Рукав его гимнастерки вдруг зацепился за дверцу, и на открывшемся для глаз арестованного запястье показалась замысловатая узорчатая татуировка. Змея, свернувшись кольцом, кусает себя за хвост. И вязь непонятных букв. Заметив взгляд, опер дернулся, убирая руку, и скомандовал старшине: – Увести арестованного.

Старый подвал, громко названый карцером, встретил затхлым сумраком.

– Снаряжение позвольте, – старшина, не рискуя хамить, пусть и арестованному, но командиру, дал понять, кто сейчас главнее. Павел, ничего не соображая от быстроты произошедшей метаморфозы, расстегнул ремни.

«Сейчас доложат командиру, и все прояснится», – попытался успокоить он себя.

Однако уже засосало под ложечкой в недобром предчувствии. Больно часто в предвоенные годы звучали глухие рассказы о ночных арестах врагов народа.

«А ведь, формально, особист прав, – мелькнула паскудная мыслишка. – Вышел из боя, бросил командира звена, нарушение летного устава явное. Но это же глупость. Нарушил, ладно, арестуйте, гауптвахта для того и придумана. А причем тут… Я же в бой пошел, а не назад. Странно. Может план у них по дезертирам горит?»

«А вот наколка у лейтенанта интересная, – вспомнился Говорову странный узор на запястье оперативника. – Не положено ведь?»

Он всмотрелся в темноту: «Ох ты, как здесь сидеть? Тут и стоять невозможно».

– Входи, орелик. Чего застыл, как не родной? – прозвучал из глубины надтреснутый баритончик.

– Кто тут? – Паша вздрогнул.

– Кто-кто, хвост от пальто, – разухабистый голос напомнил о заполонивших улицы в последний мирный год блатняках.

Лейтенант напрягся, собираясь дать отпор урке.

– Да не журись, босота, – добродушно хохотнул обитатель подвала. – Мы с тобой здесь оба арестанты, чего ты? Садись вот на ящик. Сейчас огня запалю.

Чиркнула спичка, и затрепетал слабый огонек коптилки. Из темноты выплыл низенький потолок, кирпичные стенки, заросшие плесенью. И невысокий мужичок в пиджаке и характерной кепочке-шестиклинке. Рубашка апаш, куча значков на широком клетчатом обшлаге.

«Точно уголовник, но что он тут делает?»

И словно отвечая на немой вопрос, парень приподнял кепку. Оттопыренный палец и задорная улыбка. Сверкнула сталь фиксы.

– Жора. Кличка «Маленький», – представился человечек. – С Бобруйской кичи немцы выпустили, живи не хочу. Так нет, патриот хренов, решил на восток уйти, вот и дошел. Повязали. Свои и взяли… Уже в тылу. Шпионаж лепят, – попросту объяснил новый знакомый свой статус. – Верь не верь, а вот он я, – и добавил: – А ты, смотрю, козырный. Летчик? Чего ж в трюм-то? Али Родину продал? – от легкости, с какой произнес сокамерник страшные слова, бросило в жар.

Вскочил, норовя ухватить провокатора за шиворот. Однако не углядел брошенную на пол рванину, запутался и чуть не упал.

– Ладно, ладно. Молчу, – босяк отодвинулся. – Вижу, идейный. Ты не гоношись. Вспомни, что и тебя не на курей бабкиных разводят. Ведь так? Ну представь, что и я не предатель. Может такое случиться? Во-от. А то сразу.

Павел немного успокоился и вернулся на место, замер, осознавая свое положение. А и верно. Скажи я кому, мол, по ошибке. Что подумают? Отмазывается, скажут, подлюка. Глаза отводит. Органы не ошибаются. Сам ведь сколько раз слышал.

Нехотя произнес: – Лейтенант Павел Говоров. Истребитель.

– Бывший, – пробормотал из угла собеседник.

– Чего? – опешил Павел.

– Бывший, говорю, истребитель, – объяснил Жора. – Мы ведь с тобой, соколик, за НКВД сидим. Так что? По закону военного времени, меня в расход, тебя уж, как повезет. Или в могилевскую губернию, или в лагерь. А после зоны назад хода нет. Кто изменнику самолет доверит?

– Да я ж не виноват совсем. Какое дезертирство. Три «мессера» завалил. Как же?

Павел обхватил голову руками, начиная сознавать, что все это всерьез.

Понемногу отчаяние поутихло. Лейтенант вскинулся и завертел головой, осматривая уголки подвала.

– Дохлый номер, – жиган затянулся папиросой и разогнал вонючий дымок. – Я прошмонал. Голые стены.

– Так и сидеть? Ждать? – лейтенант вздохнул. – Глупо.

– Сидел, бежал, да на вокзал, – отговорился шуточкой сосед. Помолчал. – Да было дело, – уже серьезно отозвался он, поправляя фитилек. – Нам не сидеть никак невозможно. Урка в тюрьме дома, на свободе в гостях.

– Не понимаю. Это как-то неправильно. Разве можно к тюрьме привыкнуть? – Павел, не имевший дел с блатными, не мог постичь психологию вора.

– А мне выбор был? – Жора подсел ближе. – Я сам с двадцатого. Отца в гражданскую убили. Мамка в двадцатом померла, через год. Беспризорничал. А оттуда одна дорожка – по этапам, по централам.

День прожил, скажи спасибо. Вот и на фронт потому не забрали. У тебя, говорят, судимость непогашенная. Да я и не рвался. Прости за прямоту. Без меня есть кому.

– Да ты контра?.. – не зло, скорее недоуменно протянул Павел.

– Сам ты «контра», а я «социально близкий». Понял? Товарищ Сталин так и сказал: «Уголовник – это тот же пролетарий, только еще несознательный».

– Ой, брешешь, – не поверил Говоров. – Чтобы Он так сказал? Брешешь.

– Ну-ну. Вот если повезет, и тебя в ближайшем лесочке в распыл не выведут, а по трибуналу на четвертной пристроят, тогда и поймешь, кто такие уголовники, – парировал Жорик.

Содержательную беседу прервал ужин. Старшина приоткрыл дверь и поставил на пол два котелка с горячим.

– Лопайте. Да быстро, а то посуду сдавать нужно, – поторопил он заключенных.

Павел брезгливо попробовал жидкий супчик. Вонючая капуста, несколько полусырых картофелин.

– Да уж. Не Метрополь, – рассмеялся жулик, сноровисто работая ложкой. – Ты давай, давай, не тяни, а то он, если не успеешь, утром вообще не даст.

Кое-как проглотив баланду, лейтенант почесал затылок: – Да как тут спать-то?

Жора прикурил от слабеющего огонька: – А как есть, так и спи. Не до жиру.

Ночь прошла беспокойно. Только к утру удалось заснуть. А проснулся от громкого пения. Заполошно покрутил головой. В свете лучей утреннего солнца, бьющих сквозь щели досок, увидел, что сосед его уже проснулся.

– …Дорога дальняя, казенный дом, – самозабвенно выводил Жорик.

– Ты чего орешь? – изумился Павел.

– Орешь – это ты, а я исполняю… – отвлекся певец. – Вставать пора, кончай ночевать. Сейчас перекусим, и по новой начнется, – он потянулся. И продолжил:

…Допрос окончился, прощай, обновочки,

Дан под копирку нам приговор.

Всего три подписи… печать и корочки.

Теперь мальчишечка – навечно вор.

Хрипловатый голос, выводящий блатной мотивчик, звучал в грязном подвале как нельзя уместно.

– Не грусти, военный. Все пройдет, – жулик с замашками философа подмигнул сокамернику. – Ты, главное, за справедливость сильно не ори. Отобьют все внутри. Потом замаешься. Молчи и слушай. Сами решат чего и сколько. И слова твои только тебе и навредят, – наставил бывалый арестант Говорова.

Однако до самого обеда никто за арестантами так и не пришел. Во дворе суетливо бегали солдатики, протарахтела санитарная полуторка. – Эй, начальник, пожрать давай, – не выдержал Жора и замолотил в дверь, когда время подошло к вечеру.

Ответом стал тяжелый удар прикладом. Часовой, призывая к порядку, долбанул по доскам.

– Странно, – протянул Маленький, – думал, может, забыли про нас. Не, помнят. Тогда что? Подождем, – он повесил на гвоздь пиджак и, скинув короткие, смятые в гармошку, сапоги, улегся на доски.

– «…Когда спишь, обедаешь», сказал Д'Артаньян слуге, – пробормотал он, закрывая глаза.

И тут загремел ключ в замке. Дверь отворилась, и голос старшины скомандовал: – Арестованный Говоров, на выход.

– Пожрать бы, гражданин начальник. – Приподнялся с корточек уголовник.

– На том свете покормят, – усмехнулся выводной так, что у жигана мигом исчез весь гонор.

Присел у стены и пробормотал. – Ну, не пуха тебе, браток. Если что, наверху встретимся, – хлопнул он по плечу уходящего. – Не боись, это недолго.

Оставшись один, арестант вздохнул и вполголоса затянул какой-то мотив.

Глава 3

– Стоять, лицом к стене, – рявкнул конвоир, введя арестованного в штаб.

Навстречу им, сопровождаемый командиром полка, шагал настоящий генерал.

Картина сама по себе необычная, а в захолустье, расположенном вдалеке от дивизии, а тем более от округа, и вовсе фантастическая.

Сердито глядя в одну точку, тот распекал подполковника: – Я тебе что, мальчишка? Ждать.

– Ты понимаешь, я завтра должен быть в Москве. Чья обязанность следить за воздухом? Командующего армией едва не сбили. В собственном тылу, стыдоба. А теперь этот идиот мне говорит, что некого отправить в сопровождение. Вы что, сдурели? – генерал выговорился и закончил, неожиданно спокойным, и даже интеллигентным, тоном:-У вас, подполковник, есть полчаса: подготовить самолеты прикрытия и обеспечить вылет. Все. По истечении срока решать этот вопрос будет другой командир полка.

Не слушая оправданий командира он миновал замершего по стойке смирно часового, но остановился и повернул голову к арестованному.

– А это кто? Что за анархисты у тебя, подполковник, по штабу гуляют? – спросил он у командира части.

– Почему не по форме? – сломав бровь в гримасе, уставился он на расстегнутый ворот Пашиной гимнастерки.

Комполка побледнел и заглотил воздух, как выброшенный на сушу карась: – Товарищ генерал, это арестованный, ведут на допрос в особый отдел.

– Вот как? – командарм развернулся к сопровождающему. – А что, у вас здесь и шпионы есть?

Подполковник смущенно замолк. Наконец, глаза его вильнули в сторону, и он произнес, словно через силу выговаривая слова: – Дезертир. Бежал с поля боя.

Павел не выдержал. Волна гнева захлестнула. Он выпрямился и шагнул вперед: – Никак нет.

Старшина рванулся к нарушителю, дергая из кармана револьвер. Но ладонь летчика, который уже не контролировал свои поступки, как показалось со стороны, лишь легонько коснулась плеча охранника, и тот медленно сполз по стенке на пол.

– Я три самолета противника сбил. Есть данные и свидетели. На предполетном инструктаже был отдан приказ – сопровождать бомбардировщики. Я его выполнил. Все машины вернулись. Товарищ генерал лейтенант, это клевета

Он правду сказал? – словно невзначай, бросил командующий подполковнику. – Отвечай? Но смотри. Все равно узнаю.

Комполка, которому совсем не хотелось портить отношения с особистом, замялся.

– История непонятная. Товарищ генерал. Идет следствие. Органы разберутся, – попытался прибегнуть он к спасительной формулировке.

– Здесь я разбираюсь, – в голосе командарма прозвучал металл. – Спрашиваю последний раз. Приказ был, показания свидетелей есть? Сбитые подтверждены?

Комполка, поняв, что обман может стоить ему не только погон, лишь кивнул.

Генерал внимательно посмотрел на полковника: -Этот лейтенант, он летчик?

– Так точно. Лейтенант Говоров, военлет второго класса, – вытянулся командир.

– Приказываю. Вернуть летчику оружие, оформить командировочное и подготовить самолет. Пойдет в сопровождение.

– А уж на месте я сам решу, куда его отправить. Там разберутся, – сыграл голосом командарм, передразнивая подчиненного.

Не решаясь перечить, подполковник поднес ладонь к фуражке.

Риторический вопрос вовсе не требовал ответа. Однако бес толкнул Павла под руку.

Жизнь вообще штука несправедливая. Хотя бы тем, что конечна, – неожиданно повторил он слова уголовника.

– Сам, что-ли придумал? – удивился генерал.

– Никак нет. Гражданский, со мной в карцере сидит, он сегодня сказал, я запомнил.

Генерал подозвал командира полка: -У тебя здесь что, боевой полк или колония? Одни арестанты.

Полковник сверкнул глазами на подчиненного, но только вытянулся по стойке смирно.

– Значит, так, лейтенант пусть готовится к вылету. Я в комнату отдыха, а ты распорядись доставить этого арестанта ко мне. Нужно разобраться, что тут у вас за дела творятся. – Завершил разговор командующий.