Егор Краузе "Летний лагерь"

– В ловушке? – не поняла она, – Это как?

Артема это слегка разозлило.

– Как это? А я тебе объясню, – он встал и наклонился, смотря на нее в упор. – Нас никто не заберет отсюда, потому что, все наши родители либо стали зомби, либо мертвы, либо им не до нас. Мы отсюда никогда не выберемся. Нам остается лишь надеяться на то, что нас найдут военные и отправят в другое место, которое больше похоже на цивилизованный мир. Смена должна была продлиться три недели, а тянется уже два месяца. Все люди, в том числе и я медленно сходят с ума. Именно поэтому я прикрываю алкогольную мафию. Именно поэтому я так «бомблю», несмотря на свою значимость в партии. Именно поэтому я уважаю сбежавших отсюда.

– Вау, – больше ей было нечего добавить.

– Да, просто «вау», – успокоился он. – Кто знает, сколько месяцев, лет, десятков лет мы здесь еще пробудем. И еще. Все что я тебе сказал, пусть остается в этой комнате. За ее пределами свободы слова нет. Расстреливать не будут, но отнять честно заработанные продуктовые сертификаты могут. Так что осторожней. Тут «глаза» и «уши» почти повсюду.

– Только штрафом отделаться можно?

– Смотря, что ты сказала, ведь говорить такое – это неуважение к стараниям правителя. На такого человека смотрят, как на «зажравшегося».

– Ясно.

– Просто пойми. Ты хорошая девочка. И я не хочу, чтобы ты попала в неприятности. Я решил рассказать тебе правду о лагере, а заодно и выговориться.

– Что с людьми? Я, хоть я здесь около часа, но видела, что у них пустой взгляд. Они сами как зомби.

Артем грустно усмехнулся.

– Не пройдет и недели, как ты станешь такой же.

– Такой же? – снова занервничала она.

– Я повторюсь. Ты отрезана от мира. Одно осознание этого сводит с ума, – Артем посмотрел на камеру в кабинете, а также того, что глаза и уши нашего лидера – везде.

Бухгалтер снова посмотрел на нее.

– Прости меня, пожалуйста. Я не хотел тебя пугать.

– Ничего. Я все понимаю.

Артем глотнул сока, но Карине было не до питья.

– Кстати, о страхе. У меня есть своя теория, за которую меня точно вышвырнут с должности. Дело в том, что эти плакаты с зомби специально везде развешаны для того, чтобы оставлять человека в страхе. Членам внешний партии, то есть простым рабочим, все равно, что происходит вокруг, и что творят члены внутренний партии лидер, я, управляющие предприятиями. Главное, чтобы первые под руководством вторых оставались в безопасности. А камеры, полиция, запрет на свободу слова – это уже прихоти правителя. Я помню время, когда лидер мне еще нравился. Он был хорошим человеком. В первый день апокалипсиса он не отдал лагерь на растерзание зомби, а потом его как будто подменили.

– Вот как. А как он вообще…

– Он сын директора, – перебил Артем.

Артем достал из-под стола контейнер, завернутый в фольгу.

– Ты любишь рыбу и яичницу?

– Обожаю.

– Она еще не остыла. Здесь такая еда, как раньше осетр с красной икрой. Так что наслаждайся, пока дают.

– Спасибо большое. А то я все эти два месяца, считай, одними консервами и сухарями питалась.

Они начали есть.

– В лагере есть ларек со всякой всячиной. А еще есть черный рынок. Он у нас появился из-за дефицита многих товаров.

– И что там продают?

– Примерно все что угодно.

– Я уже в этом сомневаюсь.

Он усмехнулся.

– Они добывают разные вещи и меняют их на еду или другие нужные товары для тех, кто боится покидать стены лагеря из-за зомби, а у нас таких большинство. Хочет, например, работяга футболку, да не простую, а с «Симпсонами», добытчик в заброшенном городе по чистой случайности находит эту футболку и берет с собой. А вернувшись в лагерь, втихаря меняет ее на колу, например.

– И это незаконно?

– У нас тут вроде коммунизм. Это называется спекуляция. И противоречит идеологии партии.

– Знаешь, то, что ты мне рассказал, напомнило мне челноков из 90-х. Они тоже ездили в другие страны и продавали товар, который на родине был дефицитом.

– Мне нравится твой ход мыслей.

– Но, раз у вас коммунизм, кого-нибудь поймали?

– Нет. Потому что на это закрывают глаза. Потому что, повторюсь, из-за дефицита товаров многие нуждаются в разных вещах. Да, у нас есть полицейские. Но есть и второй черный рынок. И у него, в отличие от первого, есть начальник. Это рынок табака и спиртного. В лагере сухой закон. Но многие пьют. Хоть я и осуждаю пьянство, но их можно понять. В таких условиях люди очень хотят каких-нибудь антидепрессантов. Самый легальный – это энергетики. Но, скажу по секрету, как министр продовольствия, еды из заброшенных городов привозят всё меньше и меньше, ведь выжившие тоже не дремлют. По моим подсчетам, через две недели будет совсем труба – если, конечно, мы не найдем нетронутые города. Но это вряд ли.

– Артем. Расскажи про тех самых людей, которые сбежали.

– Хорошо. Всё началось на третий день смены.

4

Когда зомби-апокалипсис еще не начался, всё было гораздо спокойней. Но, что касается Артема, он ни с кем не мог найти общий язык. Большинство подростков в этом лагере были либо спортсмены, либо творческие люди.

Из-за этого ему ничего не оставалось делать, кроме как читать книгу или играть в телефон.

– Ну и что ты один сидишь?

Это, как несложно догадаться, была Мая – она в то время беспокоились о том, почему «наш математик какой-то замкнутый».

– Да им со мной неинтересно. Что привязываться-то.

Мая села к Артему на кровать.

– А Рома, твой сосед?

– Он ушел гулять.

– А с ним не хочешь пойти?

– А зачем?

Мая не знала, что говорить дальше, и предложила просто прогуляться. Может, хоть так он найдет, с кем поговорить.

Артем почему-то согласился.

Идя по дороге, он обратил внимание, что кто-то спрятался в кустах среди деревьев, куда обычно никто не ходит. Подойдя еще ближе, он учуял запах – этот запах он запомнил благодаря школьному туалету – запах табака.

– А! – крикнула девочка Варя, – это ты. Я уж думала, это вожатые.

– Ты что, здесь куришь?

– Нет, блин. Цветочки нюхаю. Угостить? – предложила она сигарету.

– Не надо.

На Варе была черная футболка и джинсовая юбка. В темно-бурых прямых волосах краснел ободок. Она тоже очень любила свободу.

– Ты мне скажи, почему ты начала курить?

Она медленно перевела взгляд на Артема.

– Это расслабляет. К тому же, ты сейчас будешь заливать про вред табака и прочее, но я лично не такая оптимистка. Я нервный человек и ненавижу то, чем занимаюсь.

Артем не понял.

– Ну, ты же знаешь, что я пианистка.

– Ну.

– А я ненавижу играть. Гаммы, ноты… Сидишь в четырех стенах, как пленник. Как будто я в школе мало штаны протираю!

Артем усмехнулся.

– А курение – это типа месть родителям?

Та улыбнулась.

– Догадливый. Я, как съеду, сразу «раскрою все карты». Они к тому времени постареют. Тем более у меня мама курит.

Артем не знал, как дальше с ней разговаривать. Но он знал: несмотря на то, что Варя курит, она хороший человек.

Докурив сигарету и закопав ее в земле ногой. Варя достала духи и мятную жвачку.

– Будешь? – предложила она Артему.

– Ну, давай одну.

Он взял одну, а Варя целых три.

– А кем бы ты хотела быть вместо пианистки?

Варя грустно посмотрела в сторону.

– Я? – немного помолчав, она ответила. – Ты единственный, кто об этом спросил. Я бисер люблю.

– Бисер? – переспросил он.

– Ну да, цветочки плету со зверьками. Правда, давно хочу научиться делать картины.

– А таких клубов нет?

– Родаки говорят, что это фигня. Только бабушке моей цветочки и нравятся.

– А ты об этом с ними разговаривала?

– Нет. Когда подросток разговаривает с родителями, это похоже на общение двух инопланетных цивилизаций. Особенно если твои родители – «совки».

Артему нечего было добавить, Тут подошел Рома.

– Я смотрю, «калькулятор» начал к девочкам клеиться.

– Рома, – попыталась защитить его Варя, – мы просто разговариваем. К тому же я не виновата, что ты с ними больше времени проводишь.

В ответ Рома обнял ее.

– Ну, прости меня. Я не хотел, чтобы ты скучала. Давай в домик пойдем.

– Я не против.

Все втроем они вышли из кустов. Рома, имея быстрый шаг, шел впереди.

– Это что у тебя сейчас с Ромой было?

– Скажем так, я его знаю еще до лагеря. Мы давно дружим.

– А не он тебя научил…

– Что? Нет. Курить – подруга, с которой я тоже тусуюсь. И она его тоже знает.

– Так, значит, тебя называли калькулятором еще до апокалипсиса? – спросила Карина.

– Да. Это моя кличка, которую мне дали еще в школе. Так кто бы мог подумать, что обидное прозвище превратится в позывное важного человека.