Почти сразу на так называемом «уровне слухов» в Главном оперативном управлении Генштаба прошла информация, что якобы «Верховный в бешенстве». Во-первых, такое эмоциональное состояние точно не про него, насколько я знаю. Во-вторых, даже если это правда, то опять же, насколько мы его уже понимали, это вовсе не означало что прямо сейчас он от нас ждёт какой-то дешёвой суеты или наших отрубленных голов на подносе.
Мы, разумеется, не верили таким слухам, просто задавались вопросом о том, кому эти слухи выгодны. Сами и отвечали. Они выгодны тому, кто просто из штанов выпрыгивает, так хочет доложить о своих очередных успехах. Его же люди и слух этот о Верховном запускают, полагая, что при слове «Верховный» все должны были упасть в обморок или расплакаться. Но вокруг себя я не видел ни одного плаксивого. У всех здоровые морды, психически очень устойчивые, которых очень тяжело чем-то пронять.
Кроме того, поделюсь своим сильно субъективным мнением.
Начальник Генерального штаба.
Сразу скажу, что моё мнение не совпадает с мнением других.
Этот человек был сильно аполитичным, буквально демонстрировал это. То, что я видел в его поведении, скорее было похоже на поведение военспецов из бывшей царской армии в Красной армии. Спросили – ответил. Не спросили – не ответил. Никогда я не слышал о том, что он, как говорили, что-то «приукрашивает».
Напротив, было дело, слышал просьбу одного заместителя министра не докладывать Верховному о кое-каких сроках поставки с заверениями о том, что в начале следующего года он всё нагонит. Начальник Генштаба спокойно и флегматично, очень отстранённо отправил его к министру обороны и при этом твёрдо заверил, что если Верховный спросит, то он ответит правду и ничего кроме правды.
Разумеется, всё министерство обороны знало, что генерал армии Герасимов Валерий Васильевич в таких делах, как говорили тогда, «недоговороспособен».
В общем, скажу более чётко и прямолинейно своё непопулярное мнение, невзирая на сегодняшнее мнение тех, кто называет себя военкором (мне их мнение вообще неинтересно). Ни за что не поверю, что:
1. Начальник Генштаба доложил Верховному Главнокомандующему когда-либо что-либо, не соответствующее действительности.
2. Начальник Генштаба не перепроверил через многочисленные свои каналы связи и управления то, что он докладывает Верховному Главнокомандующему.
3. Я не слышал в свой адрес от него грубости. Злость, раздражение были. Хамства не было. Бывали случаи, когда он несколько более жёстко выражался в чей-то адрес, но как раз это было связано или с попыткой словоблудия (обмана) или словоблудия (незнание обстановки или темы).
4. Не видел, чтобы начальник Генштаба злоупотреблял какими-либо напитками. Вообще не видел его выпивающего более рюмки водки (возможно, воды в этой рюмке). Не могу представить при Владимире Путине иного начальника Генштаба. Читал скабрезные выражения со словом «стакан». Не видел ничего подобного. Точка.
5. Сейчас, во времена специальной военной операции на Украине, возможно, что-то изменилось. Не знаю. Но повторюсь, что в те времена я ничего подобного не наблюдал.
Как общий вывод скажу следующее. В описываемые мною времена считал начальника Генштаба очень компетентным профессиональным офицером. Во всяком случае, считал его куда более профессиональным, чем я сам.
В любом случае, тогда о наших проблемах в Сирии Верховный Главнокомандующий узнал, и это не предвещало ничего оптимистичного. Степень и объём его знаний вызывал у меня вопросы, но по старинке я лично брал худший вариант и из него исходил, поэтому мысли у меня были самые мрачные.
В первых числах августа, где-то около 21 часа, начальника ГОУ, меня и еще трех полковников моего управления вызвал начальник Генштаба. Сообщил, чтобы мы около часа ночи были готовы принять участие в совещании у Верховного, который, скорее всего, приедет к нам. Возможно, мы поедем к нему на так называемую дачу, в его загородную резиденцию. Начальник Генштаба сказал, что совещание будет расширенным и в нём примет участие, кроме нашего министра, руководитель администрации Президента, кто-то из замов министра иностранных дел (сам министр где-то за границей) и еще кто-то.
Не успел начальник Генштаба заслушать наши очередные предложения по выходу из сложившейся ситуации, как к нему в кабинет стремительно и очень по-свойски вошёл министр обороны. Жестом показал всем сидеть на своих местах, но мы всё равно встали, а он каждому пожал руку.
– Я уже довёл. Сейчас будем дальше думать и решать, – сдержанно сказал начальник Генштаба.
– Хорошо. Я хотел поприсутствовать тоже. Ну что? Как же так получилось с Алеппо? – обратился к нам министр обороны.
Повисла тишина.
– Ну что молчите? Говорите. Как так вышло? Мнение начальника Генштаба и начальника Главного оперативного управления Генштаба я уже знаю. А вы что думаете? Давайте смелее, не стесняйтесь.
Я трезво оценил обстановку и понял, что раз мнения начальника Генштаба и начальника ГОУ ему уже известно, то следующему из числа присутствующих держать ответ мне.
– Товарищ министр обороны! Разрешите доложить? – спросил я.
– Да, пожалуйста. Прошу прощения, товарищ генерал-майор, как ваше имя и отчество? – спросил министр.
– Юрий Геннадиевич.
– Докладывайте, Юрий Геннадиевич. Только прошу вас докладывать всё, как есть. Только правду.
Позволю себе одну ремарку.
Ранее были различные требования к устным или письменным докладам министру обороны, и они периодически изменялись. Например, я знаю, что при министре обороны Сергее Иванове требовалось писать бумаги на его имя шрифтом Times New Roman 16, а не 14 размера. То же самое, если делаешь проект доклада за его подписью на имя Президента. Ещё раз, это как пример вполне осязаемых бюрократических требований. Не было трудностей исполнить. Вообще всегда легче, когда знаешь требования. Но при всех министрах, С. Иванов, А. Сердюков, С. Шойгу, когда устно что-то докладываешь, нужно докладывать максимально понятно для них, иной раз искать понятные им синонимы вполне обоснованных военных терминов с целью обязательно уйти от применения нашей терминологии. Желательным было избегать даже тех слов, которые относятся к понятию «канцелярит». Иной раз приходилось заменять даже такие выражения, как, например, «боевой бронированный порядок», и употреблять совсем гражданские и неточные слова или словосочетания, иначе у отдельных высоких руководителей может возникнуть начальственный гнев. Все они, кроме С. Иванова, со слов старожилов, могли подумать, что мы, «вояки», пытаемся этим показать их некомпетентность.
– Докладываю ответ на вопрос о том, почему так вышло. Достаточных разведывательных данных о системе обороны города у нас не было. Составляли электронную карту на основании данных объективного контроля, полученных в основном с БПЛА. Сейчас уже установлено, что прямо к передовой от пунктов боепитания прорыты подземные тоннели, для создания которых использовали как строительную технику, так и гражданских, которым угрожали расстрелом за отказ подчиниться. Есть основания полагать, что весь город в этих самых подземных коммуникациях.
– Понятно. Что Верховному докладывать будем? – министр как-то неопределенно обратился и к начальнику Генштаба, и к начальнику Главного оперативного управления Генштаба.
– Для этого мы здесь и собрались, чтобы обсудить, – хмуро ответил начальник Генштаба.
– Ладно. Давайте, соображайте. И спокойно. Я так понял, ничего катастрофического не произошло. Когда будем у Верховного, не должно быть никакого мандража. Второе, не пытайтесь угадать мнение Верховного и под него подстраиваться. Ничего плохого не будет, если ваше мнение с его не совпадет или он примет другое решение. Помните, он очень сильно уважает специалистов, профессионалов своего дела. Очень уважает их мнение. При этом будет лучше, если мы особое внимание обратим на продолжающуюся практику не решения проблем в Сирийской арабской армии. И при этом не должно быть никакого нытья о том, что нам самим чего-то не хватает. Ну, и помните, я с вами, я рядом, и если всё сделаете, как я вам говорю, все будет нормально.
После ухода министра обороны нормально поработали. Появились первые очертания замысла. Совещание уже подходило к концу, и тут начальник Генштаба берет трубку какого-то телефона, коих у него очень много.
– Так, товарищи офицеры. Через полчаса встречаемся все внизу. Вас там будет ждать специальная машина из службы безопасности Президента. Летим в Сочи в моем салоне, там договорим.
Когда мне сообщили, что поедем к Владимиру Путину на дачу, я подумал, что речь идет о его подмосковной резиденции. А тут Сочи! Также думали и остальные. А еще позже выяснилось, что правильно мы сначала подумали. Действительно, должны были поехать за город, это позже он решил нас в Сочи принять.
Начальник Главного оперативного управления Генштаба остался в Москве. Позже сообщили, что и министр тоже остался в Москве. Причины нам не объясняли.
Почти в два часа ночи вошли в просторный, но не очень большой зал.
Перед этим нас угостили отличным кофе, чаем, разнообразными бутербродами. Впрочем, мы не были голодными, так как в салоне начальника Генштаба тоже перекусили перед тем, как продолжить работу.
В какой-то момент в зал вошло около десятка гражданских. Понял, что один из них – это заместитель министра иностранных дел, у него был самый хмурый и недовольный вид из всех присутствующих. Еще один – руководитель администрации Президента, в то время эту должность занимал бывший министр обороны С. Иванов. Остальные помощники и советники. Все здоровались за руку и внешне были очень приветливы с нами.
Верховный стремительно вошел в зал, скромно поздоровался за руку только с начальником Генштаба, со мной, полковниками моего управления и заместителем министра иностранных дел. Видимо, остальных в этот день он уже видел.
Я осторожно, почти украдкой, заглянул в глаза Президенту. Несмотря на его бодрый вид, понял, что он очень устал.
Карта Сирии, с отработанной обстановкой, отображалась на специальном стенде. На столе был разложен карта-план Алеппо с пригородами. Напротив каждого участника совещания стояла табличка с фамилией, именем и отчеством.
Начал Верховный Главнокомандующий.
– Все здесь сидящие в курсе той военно-политической обстановки, которая сложилась в Сирии. Прошу подробно доложить нам ход проведения военной операции. Кто начнет? – спросил Верховный, обратив свой взор на начальника Генштаба.
У нас было всё готово. Всё по плану. Встал один из полковников, представился, подошел к карте Сирии, взял указку, начал лаконично и предельно кратко докладывать общую оперативную обстановку. Верховный несколько раз перебивал, уточнял. Видно было, что он пытался во всё вникнуть, и поэтому слушал внимательно.
– Товарищ Верховный Главнокомандующий, полковник К. доклад закончил, – произнёс полковник.
– У кого из присутствующих есть вопросы? – спросил Верховный.
– Разрешите? – это был кто-то из администрации Президента.
– Пожалуйста. Давайте покороче, у нас рабочее совещание, – ответил Верховный.
– Из сложившейся ситуации понятно, что мы помогли сирийским войскам занять Пальмиру, организовали раздачу гуманитарной помощи. И это всё. Наблюдается загадочное отсутствие активности со стороны курдских военных формирований. Также вызывает вопросы причина такой низкой активности российских войск в районе границы Сирии с Иорданией.
Я уловил, что полковник в этот момент немного растерялся. Вместе с тем понимал, что я здесь для того и нужен, чтобы начальника Генштаба не задергали вопросами эти многочисленные «шавки» из невоенного политического «блока». Я уже начинал подозревать, что перенос совещания из Москвы не был случайностью. По принятым правилам мирного времени, проведение совещания Президентом в Сочи и участие в нём начальника Генштаба делало обязательным нахождение в столице министра обороны и начальника Главного оперативного управления Генштаба.
Сегодня на этом совещании я по должности второй человек от Генштаба. Почётно, конечно, но очень опасно. Я отлично знал и понимал правила. Отреагировал я очень быстро, был готов, в принципе.
– Разрешите, товарищ Верховный Главнокомандующий?
– Юрий Геннадиевич, у нас рабочее совещание, прошу. Смелее.
– Главное оперативное управление при планировании операции исходило из поставленной Верховным Главнокомандующим задачи. Сдержанность, гуманизм по отношении к мирному населению и полный запрет на варварские и беспощадные действия в стиле армии США. При этом никакого повторения Афганистана. Прагматизм при поддержке всех правительственных сил. Сирийское правительство на данный момент не рассматривает возможность объявления мобилизации среди граждан, подлежащих призыву на военную службу. Они опасаются, что такой шаг может повлечь за собой нежелательные политические последствия. Вместо этого пополнение армии осуществляется за счет желающих служить в армии на добровольных началах, однако процесс происходит не так быстро, как хотелось бы. Части формируются, но вводить в бой вновь сформированные части и подразделения мы считаем преждевременным. В данный момент подразделения не прошли боевое слаживание, в основном находятся на этапе одиночной боевой подготовки, поэтому сил и средств боеспособных подразделений недостаточно для решительных действий на других операционных направлениях. Мы оказываем им помощь всем, чем можем, включая помощь морально-психологического характера.
– Это как? – удивлённо усмехнулся Верховный.
Я понимал, что на вопросы Верховного Главнокомандующего захочет ответить сам начальник Генштаба, что он и сделал:
– Для сирийской армии информация о том, что в воздухе звено российских фронтовых бомбардировщиков, оказывает большую помощь, чем поставка этих четырех бомбардировщиков сирийским ВВС. Сейчас надо вернуть под контроль правительства Сирии город Алеппо. После этого Генеральный штаб примет решение о направлении дальнейших действий в соответствии с той обстановкой, которая сложится, в том числе с учетом действий нашего противника и всех, кто ему помогает.
Вдруг тут же слово взял заместитель министра иностранных дел:
– Да, очень важно, что наши военные проводят в Сирии именно такую линию поведения. Она дает понять всем нашим партнёрам по переговорам, что Россия превратилась в силу уникальную, отличную от многих, сдержанную и гуманную. Эта сила сильно отличается от наших оппонентов и геополитического конкурента. Кроме того, наши военные подразделения на территории Сирии выполняют значительную работу, направленную на оказание гуманитарной помощи. Мы постоянно об этом напоминаем всем нашим партнёрам. Думаю, после того как сирийцы вернут контроль над Алеппо, ситуация вокруг Сирии сильно изменится. Это должно стать сигналом всем нашим западным партнёрам о том, что пора наконец с нами договариваться.
«Сигнал» от МИДа я уловил и смог его прочитать. Это незримая поддержка нашего министра через его коллегу-дипломата, очевидная даже для меня связка давних товарищей-друзей в действии. Ловко он «закруглил» общесирийскую тематику, в данный момент неудобную для нас, и сразу переключил внимание на Алеппо, от которого и так никуда не денешься.
Верховный Главнокомандующий согласно кивнул.
Встал еще один наш полковник, взял указку, и все обратили взоры на карту-план города. Полковник чётко доложил обстановку и кратко изложил наш замысел.
После доклада полковника высказался начальник Генштаба:
– Да, наш первоначальный план не выполнен. Сейчас необходимо вносить в него изменения. Весь город в подземных коммуникациях, этого мы не учли, не знали. Сейчас нам понадобится больше времени.
Начальник Генштаба произнёс эти слова, смотря только в сторону Верховного Главнокомандующего.
– А есть сейчас понимание, насколько больше? И почему бы нам не задействовать более активно нашу авиацию? Складывается ощущение, что мы сильно затянули. В обществе тоже бытует мнение, что плохо наша армия справляется, – высказался один из гражданских чиновников.
Начальник Генштаба мельком взглянул на меня, и я понял, что настала моя очередь ему ответить. Так вышло, что министр «на хозяйстве», хотя здесь бы никто не посмел ему что-то говорить. В присутствии министра обороны всё было бы по-другому. Что ни говори и как к нему не относись, но тогда его старались не цеплять лишний раз.
И опять же, даже если сейчас человек ушёл в отставку и за ним тянется определённый шлейф, я не буду подстраиваться под нынешнее общее мнение большинства, пусть и патриотического. Было кое-что хорошее, было и плохое в циклопическом количестве, и мне не хочется всё валить в одну огромную кучу.
Пожалел, что начальник Главного оперативного управления тоже «на хозяйстве», иначе никак. Ещё и мой начальник управления в Сирии, а я за него. Начальник Генштаба не хочет отвечать, он ответит, только если ему Верховный Главнокомандующий задаст вопрос.
– В связи со срывом нашего первоначального плана никакой дополнительной отправки российских военнослужащих и никакого сильного задействования их в реальных боевых действиях не планируем. Вместе с тем для ускорения достижения поставленных задач планируем задействовать специальную российскую добровольческую штурмовую группу.
– Это так? – спросил Верховный, посмотрев на начальника Генштаба.
– Да, мы уже приняли такое решение. Эта наша штурмовая группа уже зарекомендовала себя очень хорошо. Мы намерены и далее её более активно использовать, иначе сирийцы не справятся.
– Юрий Геннадиевич, вы будете непосредственно заниматься внесением корректив в наш план? – вежливо и уважительно обратился ко мне Верховный Главнокомандующий.
– Так точно! – ответил я, уже стоя.
– Присаживайтесь. Отвечайте, пожалуйста, сидя. Сколько дней вам необходимо, чтобы в нашем плане операции всё учесть, все спланировать и скорректировать?
– Не менее 5 суток.
Начальник Генштаба несколько укоризненно посмотрел на меня, и это означало, что я ляпнул слишком большой срок, точнее, создал своему управлению слишком мягкие и вольготные условия.
– А сколько понадобится времени, чтобы, по крайней мере, окружить и полностью блокировать город? Чтобы сделать невозможным оказание помощи боевикам оппозиции и террористам? – обратился Верховный Главнокомандующий к начальнику Генштаба.
– В общей сложности это займет около одного месяца с учетом бережного отношения к горожанам.
– А в целом освободить город?
– В этом году Алеппо освободим полностью.
– Что собираетесь предусмотреть нового? Как вообще, по вашему замыслу, это будет происходить?
– Город хорошо подготовлен к длительной обороне. Подземные коммуникации необходимо тщательно разведать, и для этого надо задействовать наши Силы специальных операций. Здесь на сирийцев мы полагаться не можем. Если эту задачу не решить, то ничего не получится. Для взлома обороны необходимо уничтожить коммуникации. Здесь надо задействовать уже не только нашу авиацию, но и флот. Придётся наносить мощные удары, точечно и в четко спланированное время. Кроме того, не дать возможности восстановить. Наводить авиацию будут наши Силы специальных операций. Они же должны выявить схемы минирования основных подходов для сирийцев. На сей раз главной ударной силой на земле будет наш добровольческий специальный штурмовой отряд. Вот в этой части будут основные корректировки плана. При успешном выполнении этих задач потери сирийцев будут вполне умеренными, штурм пройдет успешно. Иначе большое количество потерь полностью демотивирует сирийскую армию с самыми неблагоприятными последствиями в дальнейшем. К сожалению, они крайне уязвимы при значительных потерях, буквально теряют даже минимальную боеспособность. Однако, когда противник будет окружён и изолирован, у нас появится как минимум месяц, чтобы они ощутили все тяготы осады. Противник тоже не очень устойчив с морально-психологической точки зрения. Их покровители, конечно, будут подбадривать, но мы используем это время в свою пользу, проводя обстрелы и вступая в небольшие стычки. Заставим их нести потери, пусть и не очень большие, но систематические и непрерывные. Таким образом, время будет работать на нас. В то же время неизбежно будут жертвы среди гражданского населения, и этого не избежать. Также они используют крайне циничные методы, скрываясь за спинами мирных жителей.
– Я попрошу министерство иностранных дел провести активные консультации с властями Сирии и нашими союзниками, чтобы до начала активных военных действий обеспечить создание гуманитарных коридоров и проведение гуманитарных мероприятий. Важно предотвратить возможные обвинения нас в большом количестве жертв среди мирного населения.
Верховный взглянул на меня, видимо, хотел что-то сказать. Я напрягся.
– Юрий Геннадиевич, мы не спешим. Прошу вас, предайте всем вашим коллегам мою просьбу: спланировать так, чтобы количество жертв среди мирного населения было минимально. Это очень важно и надо сделать, безусловно.
– Товарищ Верховный Главнокомандующий, я обязательно передам офицерам ваши слова. Мы сделаем всё возможное для выполнения этой задачи.
Следом Верховный Главнокомандующий обратился к начальнику Генштаба:
– Жду вас уже с готовым планом. Я хочу лично его с вами обсудить. Договорились?
– Будет исполнено. Я вам доложу, – спокойно и уверенно ответил начальник Генштаба.
Далее пошли протокольные поручения о том, кто и что должен сделать или организовать по различным направлениям деятельности: от непосредственной продовольственной гуманитарной помощи жителям Алеппо, помощи медикаментами, оборудованием до информационных дел. Эту часть я слушал уже невнимательно, но обратил внимание, как эти гражданские чиновники тут же и очень ловко всякий раз говорили «о дополнительном финансировании» и с какой прилежностью и рвением они записывали поручения на этот счёт, хотя в этом никакой надобности не было. Каждое слово Президента и так протоколировалось работниками его администрации, а потом разбивалось на отдельные поручения уже руководством его администрации, и эти поручения летели тому, кому надо, да ещё и на контроль ставились.
Нас поблагодарили и отпустили, а начальник Генштаба и руководитель администрации остались у Верховного.
Уже немолодая, красивая и статная женщина окликнула нас:
– Товарищи военные, всех прошу на ранний завтрак.
– Нет, неудобно как-то, да мы и не проголодались, – за всех поспешил ответить я, и тут же в ответ получил недовольные взгляды полковников.
– Это не обсуждается. Если Владимир Владимирович узнает, что я вас отпустила голодными, он меня уволит, – слегка рассмеявшись, сообщила женщина.
Нас привели в небольшую и уютную столовую. Забегали официантки. Простая и вкусная еда, и вдруг на столе появился графинчик коньяка. Пить не стали, хотелось, конечно, но подумали, что лучше не стоит.
Не спешим, ждем начальника Генштаба. Где-то минут через сорок он появился вместе с руководителем администрации Президента. Мы уже пили кофе. Подошли к нашему столу, и руководитель администрации Президента очень добродушно сказал:
