Колыхнулся в левой руке алый, с белым драконом, щит, упало на клинок солнце… Ну! Идите же сюда, супостаты! Ищите свою смерть. Скорей же!
Дернулся в стане врагов белый бунчук… Поднялись копья. Застыла татарская рать… Что такое?
Шагов пятьсот не дошли, всего-то… Видно, удумали какую-то злую хитрость.
– Ой, гляньте-ка – скачет!
Из вражьих рядов выехал тяжеловооруженный всадник – конь его был прикрыт латами из тонких железных пластинок, такие же латы имелись и на всаднике, на груди же золотом сверкало зерцало, качались над стальным шлемом красные перья. Всадник ехал один, не спеша… парламентер, что ли? А похоже на то! Вот, не доехав, спешился. Выхватил из ножен тяжелую саблю… бросил в снег! Отстегнул скрывающее лицо бармицу… снял шлем.
Улыбнулся широко… рассыпал ветер темные, с рыжиной, волосы – целой копною…
– Господи… – еле слышно прошептал Ремезов. – Ирчембе-оглан!
– Что такое? – все же услышал князь.
– Знакомец старый.
Михайло Ростичлавич тоже снял шлем:
– Что ж, поглядим, что твоему знакомцу надо. Он по-нашему-то говорит ли?
– Очень хорошо, княже.
Степной рыцарь, подойдя ближе, вежливо склонил голову:
– Я – Ирчембе-оглан, багатур степей, желаю говорить с вашим воеводой. Не от своего лица, а от князя и темника Орда-Ичена.
– И что же хочет твой князь? – назвав себя, осведомился Михайло. – Смоленск?
– Нет, – покачал головой посланец. – Смоленска не хочет. И великий хан наш Бату войны с вами не ищет, ибо завещана монголам иная дорога – на Запад, к последнему морю.
Ремезов усмехнулся – хорошо говорил степной рыцарь, образно, можно даже сказать – поэтически.
– Дозволь спросить, князь, – еще раз улыбнувшись, Ирчембе-оглан, наконец, перешел к делу. – Вы – рать смоленского князя Всеволода?
– Да, – не стал вилять Михайло. – Так оно и есть.
– Тогда вы-то нам и нужны! – неожиданно расхохотался посланник. – Я и мой князь Орда-Ичен явимся с вами в город.
– Добро, – княжич склонил голову. – Переговоры будете вести?
– Нет. Просто заберем с собой всю смоленскую рать.
Ирчембе-оглан глянул на русских воинов с таким довольным видом, словно это было его, личное войско. Похоже, батыр степей в этом нисколечки не сомневался.
– Что это он говорит-то? – тихо спросили позади Павла. – Нешто князь рать им отдаст? С чего бы?
– Отдаст, – не поворачивая головы, прошептал Ремезов. – Лучше уж малой кровью обойтись, откупиться, чем все княжество под монгольский меч поставить. Новгород вон – откупился, и в ус не дует.
– У Новгорода богатство немереное…
– А у нас – рать смоленская! Нужны мы монголам, выходит.
Глава 10
Честь и кости
Февраль 1241 г. Польша
Орда-Ичен, прозываемый на Руси Урдюем, в Смоленск удачно зашел, захватив с собой в «западные земли» не только рать молодшего князя Михайла Ростиславича, но и воинов неведомо откуда взявшегося литовца Аскала. А кроме того, имелись в монгольском войске и половцы, и булгары эмира Гази-Бараджа, пришедшие с Бату-ханом с Итиль-реки. Кого только не было, теперь вот – и русские – смоленская рать!
Во исполнение завещания великого Чингисхана – «дойти к последнему морю» – Бату и Субэдей наступали через галицкие земли в Венгрию, Орда-Ичен с Кайду и Байдаром, прикрывая северный фланг, направились через Волынь в Польшу и дальше, в Моравию и – может быть – даже в германские земли: ликвидировать военную опасность и повернуть на юг, на соединение с главными силами.
Все это Ремезову поведал Ирчембе-оглан, верный соратник Орда-Ичена, и, честно говоря, Павла отнюдь не обрадовал – до Субэдея-то еще было примерно как до луны пешком. Правда, шли обе рати примерно в одном направлении – на запад, и все же должны были когда-нибудь встретиться… Только вот – когда? И все ли доживут до этой встречи? Да, и еще одно тяготило молодого боярина – на протяжении всего похода придется (уж никуда не денешься!) убивать, а проливать кровь очень уж – до тошноты – не хотелось, и как эту дилемму разрешить, Ремезов пока не представлял. Не рваться в бой? Так сочтут трусом, и поделом. Не-ет, этот путь тоже был неприемлем, пацифистов в этом мире не уважали, а война и кровь считались обычным – и даже наиболее приемлемым – способом решения политических дел.
Кроме таких вот моральных аспектов еще никак нельзя было забывать и о личных врагах – о боярине «Битом Заде» Телятникове, о – чтоб им ни дна, ни покрышки – братьях. Вполне могли подослать своих злодеев: незнамо, как братцы, а уж Телятников-то – наверняка, не зря Марья Федоровна-вдовушка предупреждала. Ах, Марья, Марья…
– О чем задумался, друже боярин? – поправив стягивающий волосы тонкий золоченый ремешок, осведомился Ирчембе-оглан.
Нынче вечером в шатре сотника играли в кости, народу набилось много – в основном монголы да булгары, но были и русские, само собою – бояре, кто б простолюдинов к шатру подпустил?
Князь Михайло тусовался, как ему и положено, с высшим командным составом – Орда-Иченом, Кайду и Байдаром, с ними и непонятный литовец Аскал – тоже ведь князь… вроде как. Кунигас – так он себя именовал, и вид при этом имел весьма надменный – разговаривал со всеми нехотя, слугам приказы сквозь зубы бросал.
– Так, о своем, – Ремезов взял переданный стаканчик, потряс, метнул кости… Не повезло, как бы плащ не проиграть!
Эх, Митоху бы сюда – враз бы всех обчистил. Нельзя, не боярин Митоха, так – голь-шмоль перекатная, по-блюзовому говоря – хучи-кучи-мен.
Вот, снова это выражение – хучи-кучи… Не очень-то Ремезов любил блюз, да и рок-н-ролл не жаловал, так, вообще музыку редко слушал, да и то, только то, что нравилось, и в самых разных жанрах: Ободзинского, Джо Дассена, Высоцкого, «Битлов», немного «Лед Зеппелин».
Откуда ж это словечко-то? Хучи-кучи… Точно – не от «комсомольца». От студента-французика? Скорее всего.
– Ты умный человек, боярин Павел, – подсев ближе, негромко произнес Ирчембе-оглан. – Да-да, не возражай, умный. Я вижу, как ты играешь. И, знаешь, хочу рекомендовать тебя моему славному господину Орда-Ичену… для важного и почетного дела… И опасного! Но оно того стоит… чем быть одним из многих, такому оглану, как ты, лучше возвыситься. Как говорится – добрая осень лучше трех весен, а тебе, чем таскаться в обычном войске, куда выгоднее заняться разведкой.
– Да что ты!
Павел замахал руками – вот только этого ему еще не хватало – на монголов шпионить! И так-то, считай, продался… почти. Как и молодший князь. Хорошо, не за злато-серебро – за родную землицу, что, наверное, все же хоть как-то оправдывает присутствие смоленской рати в монгольской орде.
– Нет, нет, ты не отказывай сразу, Павел-оглан, подумай… подумай сам, как лучше проникнуть, как сладить все. Впереди Сандомир, Краков, моравские и немецкие города, Венгрия и… быть может… Италия, а там – кто знает? Весь мир! Ты можешь достичь многого, заслужив благоволенье самого великого хана! Подумай, друг мой Павел, подумай хорошо.
– Давай-ка лучше кости бросать.
– Ладно, давай. И все же я еще вернусь к этой беседе. Обязательно вернусь. Эй, слуги! Вина сюда, арьки!
Поначалу играли молча, но вот хлебнули очень даже неплохого монгольского винца из сушеных ягод… и завязалась-пошла беседа, причем, похоже, что все собравшиеся понимали друг друга плохо – через пень колоду, хотя вроде бы язык-то у них должен быть один – тюркский… Хотя какой там у монголов тюркский? Правда, сам Ирчембе-оглан – найман, христианин даже, правда – еретик, несторианин… впрочем, Ирчембе-то как раз понимал все отлично, много языков знал – полиглот, однако. Иногда – очереди кости метнуть дожидаясь – переводил тихонечко Ремезову на ухо:
– Вон тот, с бритой башкою, булгарин, рассказывает, как не так давно – лето-два назад – приезжал к ним в Булгар урусутский князь Ярослав Вы-се-во-ло-дыч… С богатой казной приезжал, подарки дарил царевичу Кутлу-Буга, наместнку Угэдея, хана великого. Гази-Бараджу, эмиру булгарскому, хитрому, как тысяча лисиц, тоже досталось из тех даров – четверть. Ярослав князь даже голову себе сбрил и побрил наголо голову – в знак покорности, и дань вот, привез… хоть никто его и не просил – Кутлу-Буга с эмиром удивлены были безмерно.
Князь Ярослав… папа Александра Невского, что ли?
– Друже Ирчембе, тот Ярослав… у него сын – Александр, да?
– Да, Искендер.
– Невским недавно за великую битву прозван? В Новгороде княжит?
– О великой битве не слышали, и о прозвище таком тоже. Грозные Очи – так его свои кличут, ибо жесток и себялюбив. Одначе помощи у нас просил против орденских немцев. Просил. Бату, хан великий, не отказал – отправил на днях тысячу. Эркин-нойон вчера приехал – рассказывал. А Ярослав, Искендера батюшка, хитер не меньше Гази-Бараджа. Обрился, подарки привез… Зачем? А затем – кто теперь среди урусутов главным – великим – князем будет. Я даже не сомневаюсь, и тебе не советую.
Павел только головой качал да помалкивал – вон оно, оказывается, большая политика-то как делается! И все совсем не так, как в учебниках школьных писано. Никакая Русь не «щит» супротив «монголо-татарских завоевателей». Какой там, к черту, щит – союзники, вассалы верные! Не все, правда, княжества – Даниил Галицкий, к примеру, люто монголов ненавидит и на Европу оглядывается, – но большинство…
Да и с учебниками понятно – там не история, а пропаганда. Не только в России, во всех странах так, французские почитать – так вообще уши завянут: славнейшая победа союзных войск на реке Альма. Крымская война, да… Англия, Франция и – за каким-то своим хреном – Пьемонт – против России. Победили, конечно… по многим причинам. Но стычка на Альме-речушке – никакая не «славнейшая победа» а так, мелочь… типа вот «Невской битвы». Кто сейчас ту Альму помнит? А французы вот даже мост в Париже назвали – Альма. Гордились. Как и мы, русские, Невской битвой… о которой никто из современников и слыхом не слыхивал. Да и Александр… «Святой благоверный князь Александр Ярославич, защитник земли русской» и Александр Грозные Очи – вроде как один и тот же человек… а личности – абсолютно разные. Все ж биография от жития святых отличается сильно. Скажи сейчас Александру, что он – защитник земли русской – удивился бы очень. Непременно уточнил бы, о какой именно земле речь идет. Не приведи, Господи, «рязань косопузую» защищать или, того хуже – черниговцев.
– Ага! Ага! – разволновался Ирчембе-оглан. – Ты смотри, как везет булгарину! Сам черт ему ворожит – всенепременно.
Погладив висевший на груди золотой крестик, сотник быстро прочел молитву «Христородице-деве» и тут же махнул рукой слугам:
– Арьку несите и еще вина! Хватит играть – пировать будем.
– Одно другому не мешает, оглан! – пряча довольную ухмылку, крикнул было везунчик-булгарин, да никто его уж и не слушал.
Оставив кости, гости со всем старанием налегли на так вовремя предложенное угощение, а главное – на выпивку, в коей в шатре Ирчембе-оглана недостатка не было. Ну, еще бы – он же монгольский боярин! И не из самых бедных рыцарь, всей степи – багатур. А выпить монголы любили, как ни боролся с этим еще сам Чингисхан – чтоб хоть в походах не пьянствовали – а все ж битву с зеленым змием проиграл вчистую. Никакая Яса не помогла!
Еще меньше месяца Павел был в этом походе, а уже заметил: пьянство среди монголов почиталось доблестью, по обычаю – все должны были пить, а кто не пил – тот очень подозрительный человек, либо больной, либо – сволочь. Ну, о-о-очень знакомое утверждение. После кумысной водки – арьки – и ягодной бражки – «вина», монголы очень любили лошадей, и – на третьем месте – великого хана. Никакого столь цветисто описанного в книжках всеобщего монгольского раболепия Ремезов что-то не наблюдал, скорее даже наоборот – даже знаменитая жесточайшая дисциплина оказалась вовсе не такой уж жестокой. «Если бежит из десятка один – казнят весь десяток, если десять из сотни – сотню». Ага, как же! Наказывали, конечно, не без этого, но чтоб вот так, за одного – десяток в расход пустить… Этак никаких сотен не напасешься, и все непобедимые тумены растают, как снег в солнечный мартовский день.
Нет, дисциплина, конечно, была – но вполне разумная, не столько на страхе держалась, сколько – на обычае, на уважении – ведь все, по сути-то, родичи, стыдно было подвести, не оправдать оказанного доверия.
Азартные игры, кстати, в походе тоже запрещены были, за них наказывали… простолюдинов. И правильно, нечего мужика бесом тешить, игра – она исключительно благородных мужей дело, ибо для благородного деньги, богатство – ничто: пыль, мусор, сухай ковыль степная – подул ветер – и нет. Главное не богатсво, а честь!
А вот простолюдину скопить денюжку – все дело жизни. Подлое и глупое. Ну, так ведь никакой чести-то у подлых сословий по определению нет, да и быть не может, откуда – что они, бояре, рыцари, степные богатыри – огланы? Так уж от Господа испокон веков повелось: благородным – честь и слава, «подлым» простолюдинам – презренный металл. Каждому свое – так-то!
– На, друже, Павел, испей! – хозяин шатра самолично протянул Ремезову большую пиалу – ярко-голубую с белым орнаментом.
Боярин все сделал по обычаю, как тот же Ирчембе-оглан и учил: принял пиалу достойно, двумя руками, кивнул, поблагодарил. Выпил, не поморщившись, хоть арька – так еще дрянь…
Улыбнулся:
– Доброе вино!
Так было принято говорить.
– Доброе!
Пошла чаша по кругу, пошли разговоры, шутки-прибаутки, смех. Ну, и похвальба, как же без этого?
– А вот я намедни…
– А мы с огланом…
– Выпил целый бурдюк…
– Три дня пили…
– Проснулся, думаю, – где?
– Там, в овраге том, и уснули…
– Пошел коня искать…
– Эге, ну как же! Глупая голова – враг ногам.
Кстати, – вот тоже монгольская пословица-поговорка. Как и следующая:
– Пеший конному не товарищ! Так ты, Кергенчей, отыскал коня-то?
– Отыскал. В ивняке, за оврагом.
– А, вон он куда забрел.
– Да, туда.
Дальше пили уже без всякой очереди, кто чего и сколько мог, да и не слушал уже друг друга никто, каждый про свое болтал, подвигами да пьянством бахвалился. Даже бритоголовый булгарин – и тот туда же, а еще мусульманин, да!
Ирчембе-оглан снова подсел к Ремезову:
– Не забудь, боярин, завтра твоему отряду в дозор.
Павел улыбнулся:
– Да помню.
Не то чтоб сильно опьянел, но так… весело уже, хорошо было.
– Не стану тебя уговаривать от вина отказаться, не по обычаю то, – все же не отставал оглан. – Однако ж поосторожней будь. Арька – она дюже хмельная.
Ремезов и сам понимал, что вот все уже – хватит. Напился уже, посидел, пора и честь знать, тем более, действительно – в дозор завтра. Слава богу, хмельное никогда над ним власти не имело такой, как на многих – коль уж на язык попало, так туши свет, сливай масло. Ничего подобного! Умел Павел себя контролировать, никогда не напивался по-монгольски – в умат, себя не помня… ну, разве что в ранней юности, в общаге. Но то – другое дело, нынче же…
Нынче же – в дозор нужно. Завтра. Хотя нет – сегодня уже.
