София Ильинична Парипская "Полет из Ленинграда в Питер"

– Как что? Вот, зашил входное и выходное отверстия.

– Понятно.

Я попросил тишины. Покачал грудную клетку мичмана, все услышали явный плеск. Фердинанд выразительно на меня посмотрел, а Лариса понимающе улыбнулась и стала готовить инструменты для операции.

Да, левая плевральная полость была полна крови. Врач с барка был явно небольшой спец в военно-полевой хирургии. Опыт ещё никому не навредил и я ему предложил: «Дружище, мне нужен ассистент. Поучаствуй в операции.»,

Мы приступили к операции. Пуля повредила межрёберную артерию и ткань лёгкого. Артерию мне удалось лигировать. Кровь из плевральной полости мы профильтровали и перелили в вену обратно раненому. Поставили дренажи и закончили операцию.

Больной готов был к эвакуации. Так как жизни его ничего не угрожало, мы решили перевести его на Соловки и оставить там в лазарете под наблюдение колоритнейшего хирурга, моего другана, Миши Блиндера, рыжебородового двухметрового гиганта, который был такая яркая фигура, что режиссёр Андрей Кончаловский, снимавший на Соловках свой фильм « Романс о влюблённых» не мог не взять его на эпизодическую роль капитана морской пехоты, ведущий своих бойцов в атаку. Я слышал, что вся родня Миши эмигрировала в Израиль и его от греха подальше заперли хирургом на Соловки, чему он был несказанно рад, так как ожидал, что его вообще уволят.

Над всем островом Жижгин стоял йодистый запах водорослей, оказывается там собирали морскую капусту для производства агар-агара. Больной мой чувствовал себя удовлетворительно, настроение у меня было приподнятое и я решил вспомнить свои молодые годы на Камчатке. Я на глазах изумленных аборигенов сварил в кипятке бурую некрасивую ламинарию и она превратилась в изумрудную морскую капусту, которую я потом нарезал лапшей, добавил лучку, чесночку, приправил перчиком и солью, и щедро полил подсолнечным маслом. Получилась настоящая «качука», японское блюдо, рецепт которого я до сих пор помнил. Лариса, посмотрев на моё кулинарное чудо, набрала ламинарии, чтобы дома порадовать мужа новым блюдом. А Фердинанд такое дело проигнорировал.

Загрузили мы мичмана в катер и повезли на Соловки, отдавать в руки Мишки. По пути должны были вернуть на барк «Седов» доктора и всех остальных, кто прибыл с ним «спасать» раненого. Среди них особо выделялся фотокорреспондент, он оказался известными писателем Михаилом Ивановым. Писатель прожужжал нам все уши, какой он знаменитый, сам японский Микадо приглашал его на фуршет.

Питьевая вода на катере была отключена, но эта знаменитость так хотела выпить, что я предложил разбавить спирт водой из бачка унитаза и хотя это не было императорским фуршетом, писатель согласился. Но я забыл, что вода в гальюны подается забортная, то есть морская солёная, и спирт, разбавленный ею, стал белым как молоко. Однако сухой закон на барке «Седов» так достал знаменитость, что он выпил эту бурду как божественный нектар. Глазки его разгорелись, он сказал, что он опишет это приключение в своём следующем романе. Я презентовал ему оставшийся спирт и они счастливые высадились на барке.

Мы сдали больного на Соловках, обнялись с Блиндером и отправились домой, где меня ждали две новости. Первая хорошая, благодарность от командующего флотом за спасение мичмана. Вторая плохая, меня вызывают в политотдел. На меня пришло письмо- жалоба, в котором я представал разрушителем советской семьи, и подписано оно было главным психиатром Вооруженных Сил, отцом Ингиного мужа.

Моя Инга не отпускала меня.

«У МЕНЯ НЕТ НИЧЕГО ОБЩЕГО С ЭТОЙ ЖЕНЩИНОЙ»

Меня, не откладывая дело в долгий ящик, вызвали на заседании парткомиссии в политотдел, где меня выстирали и высушили. Дядьки, на мордах которых были написаны пороки всего человечества, с горящими глазами обличали меня в разрушении основ нашего общества, а именно семьи. Я, гад такой, совращал невестку уважаемого человека.

Я на голубом глазу доказывал, что нет у меня ничего общего с этой женщиной и вообще в моей жизни меня всё устраивает и жениться я не собираюсь. Да и где я тут женюсь, если даже к бабе иду, то адрес оставляю, чтобы меня могли найти, если что-то случится в госпитале.

Тем не менее я был осужден и предупрежден, что в случае чего я расстанусь с партбилетом. Последней фразой было: « До нас доносятся сведения, что, вы, Лоевский большой ходок».

Придя в отделение, я рассказал своей старшей медсестре Тамаре Васильевне о претензиях к моему моральному облику.

– Илья Семёнович, могу я вам сказать одно, в нашем отделении никто вас не сдаст. У вас правильное поведение, вы даже сплетниц «вывели» из нашего отделения, как тараканов. У вас нет фавориток, а то девки сразу дуреют и начинают ставить себя выше других.

Я понял, что теперь моральная обстановка в моём коллективе нормальная. А всё началось с того, что буквально через неделю после того, как я заступил на должность, я пришёл на службу пораньше, чтобы перед пятиминуткой успеть посмотреть некоторых больных. В этот момент ко мне в кабинет зашла медсестёра Валентина, и начала рассказывать мне о перепитиях в нашем коллективе. Я её выслушал и не успел даже начать переодеваться, как пришла другая, Светлана с информацией такого же рода,

Я понял, что утренний мой обход не удастся. Сплетни и интриги процветали в отделении в полный рост, и это надо прекращать. Мои ординаторы выносили проблемы отделения домой к своим жёнам, а они в свою очередь устраивали «лей – перелей» с жёнами других врачей госпиталя.

Начав пятиминутку я первым делом изложил всем, что мне поведали Валентина, а затем и то, что поведала Светлана, и попросил всех не занимать моё время а говорить всё здесь при всех, так как всё что скажут мне кулуарно, я изложу всему коллективу. Еще хочу сказать ординаторам, что настоящий офицер с женой не треплется, не выносит информацию из стен госпиталя.

Смотрю Света и Валя головы опустили, но периодически так зло на меня посматривают. Ординаторы насупились и как-то сплотились.

Для разрядки от взбучки я им всем рассказал очередную байку про своего адмирала Беца. Рассказывал я по ролям, и в красках.

«Как известно, ковры в дефиците, а на Камчатке особенно. И вот мой адмирал Валентин Иванович Бец приходит домой и жена Галина Ивановна радостно сообщает ему, что приобрела отличный ковёр размером «три на четыре». На что адмирал говорит:«Галюша, что -то я не видел фамилии Бец в списке счастливчиков, которым выделены ковры, а поэтому, жёнушка, скатывай его, и тащи обратно в магазин». Весь посёлок с интересом наблюдал, как адмиральша прёт на плече огромный ковёр. В магазине с трудом сбрасывает его на прилавок и отдуваясь говорит: «Девочки заберите его. Валентин Ивановичу расцветка не понравилась».

Вот вам, коллеги, пример, как офицер должен блюсти порядок.

Эта байка сгладила напряжение и с тех пор сплетни и интриги постепенно сошли на нет, а жёны ординаторов перестали вмешиваться в жизнь нашего отделения, по крайней мере открыто они уже этого не делали.

Главное, обстановка стала рабочей и доброжелательной. Офицеры с других отделений приходили и говорили, дай посидеть у тебя и отдохнуть.

Две недели тому назад я выезжал с территории госпиталя в расстроенных чувствах, и как- то недовывернул руль и рассадил об столб фару и правое крыло любимого Жигуля. Наступила катастрофа. Достать крыло для ремонта и фару, а также покрасить машину было проблема высшей категории сложности. Однако вечером мне музыканты из РБН представили мужика, который имел хорошие связи в единственной в городе станции техобслуживания. Машинку мою забрали и через неделю я получил её как новенькую. Когда я спросил, что я должен за такое счастье, этот постоянный посетитель РБНа с простецкой миной сказал, что вообщем-то ничего, но у него болеет тёща и пару ампул морфина в оплату за ремонт его бы вполне устроило. От такого предложения я обалдел и сказал, что я рассчитаюсь только деньгами. Я хорошо понимал, что эти две ампулы начало «большого» пути в поставщики наркотиков для местной наркомафии. Поэтому или пусть берёт деньги или идёт на хер. Он взял с меня сто восемьдесят рублей, огромную сумму, и инцидент был исчерпан.

Прошла ещё неделя в рутинной работе. И тут ко мне на приём привёл свою жену начальник Особого отдела. У неё был явно повреждён внутренний мениск правого коленного сустава. Я рекомендовал ей операцию по его удалению. После обследования я назначил дату операции, тянуть не будем, прямо завтра.

Утром захожу в операционную, помылся, облачился в стерильное бельё и перчатки. Операционное поле подготовлено, больная в наркозе. Захожу в сустав и с удивлением обнаруживаю, что мениск цел. Как же так, я не мог так ошибиться, была явная клиника повреждения с травмой в анамнезе, но правило, есть правило: зашёл в сустав, мениск удаляй. Послойно зашил и пошёл в ординаторскую писать протокол операции.

В ординаторскую вернулся Фердинанд, я поинтересовался как себя чувствует больная после операции и наркоза. Фердинанд хмыкнул и ответил, что она пришла в себя, чувствует себя хорошо, но спрашивает, почему прооперировали другую ногу.

Вот тут меня затрясло. Случай, конечно, идиотский. Моей чудесной больной обработали и укрыли другую ногу, а я не проверил. Вот это барское поведение, не самому готовить операционное поле крепко меня подвело. Я судорожно думал, как мне поступить, что я могу сказать больной, а затем ещё и доложить её мужу особисту.

Захожу в палату, моя больная даже с перебинтованной ногой и после наркоза выглядит потрясающе. Глаза серые, ресницы длинные чёрные, им точно не нужна тушь. Волосы русые собранные в узел, и лучезарная улыбка, она довольна, что всё позади. Вот как мне её обманывать? Я поддерживаю её улыбку и с радостью на лице, говорю больной: вам здорово повезло, вы же рассказывали, что упали поскользнувшись на оба колена. Она ответила: да. Ну вот под наркозом мышцы расслабились и удалось диагностировать, что второй мениск тоже поврежден и его тоже надо удалять. Решили начать с него, как с менее травматически поврежденного. А для через три удалим и второй. Больная согласно кивнула своей хорошенькой головкой, и меня поблагодарила. Уф! Прокатило. Через три для я прооперировал и второе колено, убрал действительно поврежденный мениск и после снятия швов, выписал больную на реабилитацию в поликлинику. Она пришла красавицей, а ушла ещё красивее.

Великий и ужасный особист пришёл ко мне с двумя бутылками коньяка. Это за два мениска. Он сказал такую речь: «Мы наблюдали за тобой. Ты действительно толковый парень. Мы искали утечку наркотиков, думали, что из госпиталя. Ты не поддался на провокацию».

Я ещё раз порадовался, что интуиция меня не подвела и я не повёлся на халяву.

«ИЛЬЮША, ЗДРАВСТВУЙ!»

Я приехала к родителям, и разговариваю с мамой, стараюсь быть храброй. Как же моя мама всегда строга со мной. Докладываю ей, как главнокомандующему армии, что я покидаю все фланги фронта и перемещаюсь в глубокий тыл. Почему?

Во первых, потому что, я беременна и изо всех сил буду стараться сохранить эту беременность. То есть на работе я возьму больничный и буду носить себя как тончайший сосуд костяного фарфора, а потом просто уйду в декрет. У мамы увлажнились глаза, она кивала головой, периодически всплеснув руками. Она шумно дышала, кажется соглашалась, что сейчас ребёнок важнее карьеры. Она мне говорила, что будет сопровождать меня в Филармонию и в Русский музей, чтобы дитя уже в утробе постигало прекрасное.

Дальше говорю маме с дрожью в голосе, что хочу добавить, что существует некий нюанс моего положения : беременна я не от Игоря. И вот переезжаю к бабушке в Лисий – Нос, где буду дышать свежим воздухом и поедать божественную пищу, приготовленную с любовью моей Ба.

По мере того, как я сообщала маме о деталях своей беременности, вокруг нас воздух становился всё разряженней, а тишина всё звонче. Мама уже не вздыхала громко, слёзы умиления быстро сменились искрами ярости, вылетающими из глаз со скоростью реактивного истребителя. И качала она головой часто и ритмично взад и вперёд, как знак её крайнего раздражения.

Я знаю её такое настроение, когда её недовольство мной граничит с неприятием меня, когда я как «бельмо на глазу» в её успешной жизни, когда на витрину не выставишь меня такую бестолковую, и я вижу как досада сквозит в каждом её жесте, взгляде.

Мама немедленно позвонила отцу, и проорала ему, какая у них дочь и что он и его мамаша вечно мне потакают, и вот, пожалуйста, я принесла «в подоле» и смотреть в глаза Игорю, его родителям и всем остальным порядочным людям они теперь не смогут.

Пока мама заносила в телефонную трубку прилагательные, глаголы и существительные, характеризующие меня, я вспомнила, как она негодовала, когда я получила в пятом классе годовую «тройку» по географии. Тогда я от мамы сбежала к бабушке, и она по телефону маму успокаивала, что в пятом классе оценка ни на что не влияет, что Инга обязательно всё выучит про моря и океаны. и горы и равнины. Всё так и было, я стала внимательнее относится к этому предмету, мне стало даже интересно, и сейчас я могу на спор назвать столицу, любого государства в мире.

Когда мама закончила разговор с отцом, я подошла к ней и, глядя в глаза, рассказала ей о своём сне, одном и том же, как он приходил и повторялся каждую ночь, когда я раньше была беременной. Ведь, она помнит про мои три выкидыша. Три, это достаточно для моей жизни. Сейчас мне необходимо доносить этого ребёнка и родить его.

Я поведала ей, что каждый вечер я боялась засыпать, потому что, знала, что я снова увижу шипящий экран, покрытый серыми бегающими чёрточками. И из экрана тянутся шевелящиеся пальцы, и с них капает бурая кровь и доносится скрипучий, неприятный смех. Как я тогда просыпалась, и до утра ходила по квартире, стараясь забыть этот кошмар. А через день или два у меня начинались схватки, и моё тело извергало страшный кровяной комок.

Мама испугалась. Кажется ей стало меня жалко. Она растеряно посмотрела на меня и спросила: «Ты думаешь, что Бог не хочет, чтобы ты родила от Игоря?». Мама произнесла то, что я тщательно от себя скрывала, я не смела так думать. Я после каждого выкидыша ходила в церковь ставила свечки. Я просила прощения, молилась и просила не наказывать меня за нелюбовь к моему мужу.

На маму мой рассказ о моём сне произвёл впечатление. Она согласилась, что мне надо пожить у бабушки. И сказала, что нам надо всё сделать для того, чтобы сохранить моего «нагуленного» ребёнка. Она решила сходить к астрологам, ясновидящим и ещё обязательно к гадалкам на Таро. Она хочет как-то договорится с высшими силами, поставить для меня защиту от малейшего сглаза. Я успокоилась, ураган пролетел стороной, всё-таки, когда мне угрожает опасность, моя мать готова выставить оборонительные сооружения.

Прошла неделя моей безмятежной жизни у бабушки, даже переговоры с Игорем и его родителями по поводу нашего разрыва вела сама мама. Она твёрдо держала мою позицию, раз ребёнок от другого, то вместе мы быть никак не можем. Да ещё я подлила масла в тлеющие угольки, рассказала ей, что Игорь надумал переезжать в Америку и увести меня с собой. «Да, мама, скоро возникнет вопрос с нашим отъездом. Он пока ждёт, когда его отец выйдет на пенсию, чтобы не навредить ему по службе, а это случится уже через год.». Костёр негодования запылал, и Игорь из любимого зятя превратился в неприятеля.

А сегодня посреди ночи я проснулась от того жуткого скрипящего смеха, который доставал меня в тех снах. Я услышала смех и явно увидела ядовитую улыбку маленького бестелесного существа, парящего надо мной. Я вскочила и побежала к бабушке в комнату, юркнула к ней под одеяло и замерла. Я хотела, чтобы она меня защитила. Она зажгла свет, прижала меня к себе и сказала, чтобы я написала Илье письмо с известием о ребёнке, или даже лучше поехала бы к нему.

Мы с ней вдвоём так и не уснули, в темноте пошли на кухню и сели у окна. В стекле отражалась луна, свет от неё расползался и превращался в одну большую улыбку, почти как у чеширского кота. Но это была добрая улыбка, вовсе не сардоническая? Я прислушивалась к себе, душа уходила в пятки от каждого толчка внутри меня, от спазматических волн, разливающихся в кишечнике.

Когда рассвело, я села и написала Илье письмо:

«Ильюша, здравствуй!

Я уверена, что у тебя всё хорошо. Ты несёшь службу на Севере, спасаешь жизни людей и тобой можно гордится.

Мы тогда в кафе «Сонеты» решили, что мы не будем вместе. Правильное ли это решение? Теперь думаю, что нет. Может быть, ты меня забыл, уже устроил свою личную жизнь и вполне счастлив. Но несмотря на то, что там у тебя происходит, я прошу твоей помощи. Получилось так, что я из Ялты приехала беременной. Во мне живёт, растёт развивается наш с тобой ребёнок. И он сейчас в опасности, потому что я склонна к выкидышам. И происходит это всегда к третьему месяцу. Сейчас моя беременность подходит к этому сроку, и мне страшно. Я не хочу этого ребёнка потерять. Я одна в этой ситуации угрозы выкидыша точно не справлюсь, и поэтому: помоги мне сохранить нашего ребёнка. Я знаю, что мне сейчас необходимо находится рядом с тобой. Я устроюсь где-нибудь в уголке рядом, и, главное, ребёнок будет находится под твоей защитой, а это сейчас самое важное для меня и для него.

Вот, оказывается, как бывает. Мы очень нуждаемся в тебе сейчас. Как получишь письмо, позвони мне, пожалуйста. Я живу у бабушки, её тел. 5-21 -96 -96 .

Всё-таки припишу, что скучаю по тебе. Инга.»

И как у Чехова, я послала письмо почти «на деревню дедушке», на конверте написала, всё то, что я знала об Илье.

Архангельская область

г. Северодвинск

Военно- Морской Госпиталь

Начальнику хирургического отделения

Лоевскому И.С.

Как только отправила письмо, стала вертеться около телефона, ждать звонка. Вот совсем скоро, звонок возвестит о том, что мне не надо будет боятся, что я уеду к Илье, и мы с ребёнком будем там в безопасности.

Я понимала, что Илья позвонит не завтра и не послезавтра. Может быть, пройдёт неделя. А вдруг он где-нибудь на учениях, и получит письмо и вовсе не скоро.

Я измучила бабушку и она мне предложила, не ждать ответа, а ехать к Илье. «Не бойся, дорогая, лети в Северодвинск. С тобой ничего не произойдёт. Ты будешь в пути, и твой сон к тебе не придёт, ты от него улетишь. А если сна не будет, тот и выкидыша не будет».

Я, не раздумывая, поехала в Пулково. Я не брала с собой никаких чемоданов, у меня была одна небольшая сумочка. Но верхнюю одежду я выбрала модную, я надела перламутровый плащ салатного цвета и бархатную зелёную пилотку. Пилотки тогда вошли в моду, и носить их был самый шик. Вот такая эффектная в модном образе, я подошла к стойке регистрации на Архангельск. Это был последний рейс, в кассе на него билетов не было. Когда очередь из пассажиров с билетами иссякла, я попросила девушек посадить меня в самолёт. Что-то внутри меня говорило о том, что мне нельзя отказывать.

Девушки вызвали одного из пилотов, показали ему меня, и сказали: вот просится на ваш рейс. «Вижу, что лётчик в такой пилотке к полёту готов. Ну, что полетишь в буфетной? Там нет ремней безопасности, сидеть будешь на коробках». Я совершенно забыла, что я сейчас фарфоровый сосуд, а не мешок с картошкой, и согласилась.

Это был прекрасный полёт, бортпроводницы поили меня лимонадом и пытали, зачем я так срочно лечу в Архангельск. Я им рассказала про ребёнка, они спохватились, что мне сидеть неудобно, а так как все пассажирские кресла были заняты, то они провели меня в кабину пилотов и я удобно устроилась за спинами у лётчиков. Я летела и смотрела на звёздное небо. Когда летишь ночью над облаками, то звёзды ослепляют, такие они яркие.

Это был мой «звёздный путь», я летела к любимому.

В Архангельском аэропорту я села в такси и мы поехали в Северодвинск. Перед самым Северодвинском нас остановили на КПП. Оказывается, в город нужен пропуск, а его у меня не было. Таксист рассердился: «Ты, что думаешь, что такая красивая и тебе всё можно? Ты почему не сказала, что у тебя нет пропуска? Поехали обратно. Заплатишь мне и за обратную дорогу».

После полёта под звёздами меня было ничем не напугать, ни расстроить. Я попросила дежурного позвонить в госпиталь, и найти капитана Лоевского. Илью нашли очень быстро, через час он уже приехал за мной, такой удивлённый, но, кажется, счастливый.

Письмо моё он ещё не получил, и он решил, что я просто к нему приехала, потому что люблю, потому, что не могу забыть. А я свою причину приезда ему сразу не доложила, попросту забыла обо всём. Я Илью увидела и мой мозг перестал мыслить.

Мы быстро добрались до его квартиры, и там на столе на кухне я увидела, что лежит моё письмо. Его из госпиталя принёс сосед Ильи. Пока я раздевалась, Илья успел прочитать моё послание. «Так ты приехала, потому что ребёнок».

Илья после чтения письма показался мне расстроенным. Он задумался, от него повеяло холодком, он спросил: «Инга, ты меня любишь?». Я замешкалась, кивнула. Я подумала, что всё складывается опять не так. Снова недомолвки. Но мне было всё равно. Главное, что мой ребёнок там, где его будет охранять врач, офицер и отец. То есть капитан Лоевский, которого я люблю.

«ФИФА СТОЛИЧНАЯ, НЕ ЗАДЕРЖИВАЙСЯ ТУТ!»

Я поняла, что получилось абсолютно по дурацки. И письмо, и я тут вкупе, возымели противоположный эффект. Письмо и мой приезд взаимоисключающие две вещи.

А если бы он ещё спросил: « А ты уверена, что ребёнок мой?», то мне надо было бы разворачиваться и уезжать обратно в Ленинград. Но он не спросил, наверное, пожалел беременную женщину. А вот, что он подумал, по его виду сказать было сложно. Да, я и не собираюсь копошиться у него в извилинах, это будет вредно для моей нервной системы. Я радовалась, что я здесь у Ильи.

Забавно, но я перестала сразу думать о выкидыше, как только увидела Илью. Ночь мы провели бессонную и неспокойную, и у меня ни разу не возникла мысль, что это опасно для ребёнка. Когда я рядом с ним, у меня все мои рассуждения отключаются, я забываюсь. Он даже шепнул: « Вижу, что ты соскучилась. Держишь мою «штуку» аж двумя руками».

Я себя чувствовала не совсем уверенно в квартире, где живёт ещё один одинокий мужчина. Он хоть и дома не бывает, но всё говорило о том, что кухня это его вотчина и там устроено всё по мужски. На выцветших голубых стенах никаких шкафчиков или полок. Плита, и на ней чайник, одна кастрюля и одна сковородка. На столе две глубокие тарелки и две кружки, две ложки и две вилки, пару ножей. Вот и весь кухонный скарб нашего соседа Валеры. Илья как бы здесь и не присутствовал, а только заходил на минуту, когда для него соседом ставилась тарелка с едой. А клеёнка на столе засаленная и потёртая. Вот, что мне делать на такой кухне? Я, конечно, могу похозяйничать, пока сосед Валера на работе, но применить мои кулинарные способности было не к чему. Ни посуды, ни продуктов.

В холодильнике одна замороженная рыба. Всё-таки я решила проявить себя хозяйкой, решила испечь рыбный пирог. Пошла в магазин за мукой и яйцами. Магазин произвёл на меня удручающее впечатление, полки пустые вообще. Не могу сказать, что в Ленинградских магазинах изобилие, но всё же там есть, что покупать. А здесь нет ничего. Мука и яйца были, и кажется всё. Продуктов, к которым я привыкла, не наблюдалось.

А город мне понравился. Все здания кирпичные, одинаково пятиэтажные. Как в Ленинграде, прямые проспекты, строго параллельные. А перпендикулярно к ним идут аллеи с деревьями с двух сторон. Пробежала я даже площадь, на ней красуется Дворец Культуры имени Ленинского Комсомола. О, это моё!

Сливочного масла и молока я не купила. Ну что ж, есть множество рецептов для теста, буду использовать воду и растительное масло.

Целый день я занималась пирогом, и не заметила, что день подошёл к концу. В семь вечера пришёл Илья. Жизнерадостный, шумный, волнующий, энергично рассказывающий, что там в госпитале у него происходило. Он утром прооперировал двух матросов с аппендицитом, А потом оставшееся время рабочего дня спорил с начальством.

– Наорался я сегодня в кабинете у начальника госпиталя, аж горло першит. Категорически отказался проводить политзанятия с медсёстрами. Это должен делать профессионал, зам. командира по политчасти. Я что не прав?

– Ильюша, это точно. Ведь полковой поп никакому командиру батареи не поручал читать воскресную проповедь. Между прочим, я могу за тебя это сделать.

– Ну конечно! Тебе есть чем заниматься, носить нашего ребёнка и любить меня.

– А тебе за твои такие выступления ничего не будет. Армия всё-таки.

– Вышибут в очередной раз мозги. Но ты это не бери в голову, мне не привыкать.

– Так, любимая, собирайся, идём в ресторан. Надевай свою пилотку, и в ресторане её не снимай. Пусть мне позавидуют, какая у меня спутница.

– А я пирог испекла. А ты не обратил на это внимание.

– Да я, как вошёл, то сразу почувствовал аромат выпечки. Извини, завтра на завтрак съем сразу половину. Ну, ладно, дай кусочек, попробую.

Илья аж сожмурился от удовольствия, пробуя пирог. «Так к чёрту ресторан. Едим пирог и падаем в постель». Но теперь уж я захотела выйти в свет и утащила его из дома.

По дороге в ресторан я Илье рассказала о своих впечатлениях о местных магазинах.

– Ну вот, ты со мной здесь жить не захочешь. В магазинах нет ничего, потому что всё по талонам. Но нас теперь будет трое, так что всё выдадут, что положено. В Северодвинске ещё жить можно, а вот в Архангельске совсем грустно. Знаешь, как говорят: «Архангельск – это треска, доска и тоска».

– Доска?