Э. Н. Сокол-Номоконов "Футураструктурология (Новый Вавилон). Часть 2"

Во второй части автор исследует, мощный поток событий, объективно трансформирующий экономические отношения в направлении глобальной интеграции регуляционных механизмов экономики. Это отчетливо наблюдаемое временное сжатие технологических волн и предвестники технологической сингулярности. Исследование этой новой реальности на основе методологического подхода футураструктурологии, является беспрецедентным.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Издательские решения

person Автор :

workspaces ISBN :9785006414761

child_care Возрастное ограничение : 18

update Дата обновления : 30.06.2024

Если вернуться к управляемому хаосу, то можно высказать следующую гипотезу. Вероятно, апологеты общественно-политических аспектов теории, распространяя математические умопостроения на реальные социумы, не учли того, что отдельные страны и режимы в современном глобальном мире не являются обособленными открытыми системами. Они являются подсистемами единой мировой открытой общественно-экономической системы, в равной степени наполненными аттракторами общественного хаоса и порядка. Более того, весь мир обитания человека – это пересекающиеся поля полярных аттракторов. Локализовать хаос было, по-видимому, отчасти возможно до эпохи массовой коммуникации и глобальной миграции. Массовая коммуникация и глобальная миграция явились теми факторами, которые способны переносить локальные возбуждения хаоса (ангармонические общественные возмущения) по всей открытой системе в виде откликов, возмущающих другие аттракторы хаоса. На основе этой гипотезы можно построить достоверную модель глобального социально-политического, военного или экономического хаоса, который провоцируется в такой открытой системе весьма слабыми периферийными локальными воздействиями, и это одна из основных уязвимостей модели глобального мира (например, новейшие достижения российской военной науки и техники, вероятно, являются таким периферийным аттрактором мирового хаоса).

Одним из возможных доказательств высказанной гипотезы может стать череда демократических побед консервативных, в том числе национально-патриотических, сил в странах Запада, которые выдвигают поддерживаемые большей частью населения лозунги категорической защиты от возвращающихся с Востока бумерангов хаоса в виде беженцев и террористов. Более того, опасения государств и народов Запада связаны сегодня с возможным распространением управляемого хаоса на их национальные экономические системы. Действительно, нет гарантий того, что конкурентные процессы не подтолкнут империю к защите своих интересов в провинциях с использованием традиционных подходов, тем более что попытки мягких воздействий в виде предложений по созданию новых экономических блоков, упрочняющих империю, пока провалились.

Военно-политическое конструирование и опора на финансово-валютную монополию – не единственные скрепы империи. Следует признать исключительную выживаемость идеологии неограниченного потребления, которая, будучи основанной на системе физиологических ценностей, окрашена в традиционные мелкобуржуазные цвета либерально-социального мира. Оставаясь по существу идеологией обывателей, она стала привлекательной и для многих носителей духовности потому, что предоставила им возможность заниматься любимым творчеством без особых обязательств перед обществом за творческий результат. Решая проблему «лишних людей», соединяя это решение с развитием потребительского рынка творческих услуг, рыночная система генерирует широкий общественный заказ на псевдонауку, массовую культуру, виртуальное творчество и производство суррогатов. Это не означает, что окончательно умирает высокая духовная культура или фундаментальная наука, просто они смещаются в область узких рыночных ниш, связанных с венчурными проектами на переломе технологических укладов. Этот сектор невелик, и пока он особо оберегаем властью, бизнесом и обществом как аварийный выход из неизбежных кризисных социальных тупиков. Идеология неограниченного потребления способна объединить большую часть общества, в котором более нет неразрешимых классовых антагонизмов, свойственных первой половине прошлого века. Конечно, остаются противоречия между психосоциальными типами активистов и асоциалов, но подавляющее большинство вполне комфортно чувствует себя в среде инерционистов. Идеология неограниченного потребления увлекла за собой большую часть человечества, включая самые его окраины, а глобальная миграция из стран третьего мира на Запад вполне напоминает нам поиски счастья, начавшиеся в Европе в связи с открытием Нового Света и длящиеся до настоящего времени. Это нескончаемое движение, от которого Запад уже не может защитить себя, – не что иное, как свидетельство временной победы этой идеологии.

Одним из системообразующих стержней «новой-старой» идеологии неограниченного потребления является представление о свободном мире в либерально-правовой парадигме. Оно привлекательно для всех, включая активных асоциалов, поскольку определяет четкие критерии общественного поведения и общественного воздаяния. Оно приветствует любую частную инициативу, включая не совсем гуманные ее аспекты: игорный бизнес, эскортные услуги, торговлю оружием, слабые наркотики и алкоголь и т. д. Ограничивая асоциалов в явно преступных проявлениях, оно все-таки создает поле, в котором они ощущают себя «в своей тарелке». Для активистов политического толка эта идеология формирует широчайшее поле возможностей для манипулирования общественным сознанием, образующего надстроечное поле «так называемого общественного мнения» (по Линдону Ларушу). Мы в предыдущей части уже обсуждали проблематику иррационального роста властных систем и систем управления, который также решает проблему «лишних людей» среди представителей данного психосоциального типа. Идеологи империи нашли такой замечательный вариант организации общественного сознания на современном переломе технологических укладов, который трудно было бы представить теоретически в предшествующие периоды, но он вполне созвучен раннеутопическим социалистическим представлениям.

Несмотря на все средства, цементирующие здание последней империи, она, как и все предыдущие, подвержена риску разрушения, и мы являемся наблюдателями этого неизбежного процесса. Мы уже высказали некоторые предположения о причинах распада последней империи, попытаемся разобраться в таком уникальном для нашего времени явлении, как дивергентная национализация экономик.

Ранее мы указывали на отдельные кризисные проявления в глобализационном блоковом движении и росте тенденций дивергентной национализации (автономизации, суверенизации) экономик. Тенденции выражены политической волей, направленной на возврат капиталов в страну происхождения, усиление государственного контроля над возвратом на родину налоговых платежей, приоритетную поддержку экспорта перед импортом и импортозамещение, сокращение каналов нелегального и полулегального оттока финансов, гонку не выпускаемых на внешние рынки инновационных вооружений, охоту за интеллектуалами, защиту внутреннего рынка труда. Это декларируемые цели национализации, являющиеся популистскими политическими лозунгами. Вместе с тем это реальная экономическая политика многих государств внутри блоков и на мировом пространстве. Такая политика заставляет сторонников либерального направления задаваться вопросом о кризисе либеральной экономической рыночной модели и свертывании глобализационной экономики. Вместе с тем, если исключить такие серьезные деформации рынка, как борьбу санкций, то мы не обнаружим других свидетельств реального свертывания глобальной экономической деятельности на мезо- и микроэкономическом уровнях. Субъекты рынка успешно адаптируются к геополитическим инновациям и очень быстро организуют новые интернациональные каналы движения товаров и капиталов. Более того, глобальная экономическая инфраструктура продолжает совершенствоваться. Не означает ли это, что тенденции национализации экономик являются исключительно внутренними государственно-политическими инициативами, не связанными с реальными мировыми экономическими процессами?

Было бы наивным считать, что все объясняется столь простыми предположениями. У национализации экономик, которая, вероятно, продвигается не только властными государственными институтами, но и вполне определенными субъектами бизнеса и интеллектуальными элитами, обнаруживается несколько пластов суверенного смысла. Первым и немаловажным фактором стало давление, оказываемое на национальный бизнес глобальной конкуренцией в отраслях массовых производств на рынках высокого спроса. Прежде всего это касается сельского хозяйства и производства других потребительских товаров, реализуемых на рынках стран «золотого миллиарда». С этого рынка последовательно вытесняется местный производитель, продукция которого замещается дешевой товарной массой из стран Центральной, Восточной и Юго-Восточной Азии. Существенным фактором становится и регулируемая внутриблоковая конкуренция, например квотирование производства продукции, внутри Евросоюза. Дорогая европейская и американская продукция не может быть неограниченно предложена на дешевых рынках развивающихся стран, и потому наблюдается стагнация этих отраслей экономики на Западе (самым красноречивым свидетельством такой экономической политики является буквальное пропихивание американской сельскохозяйственной продукции на рынки Китая в период президентства Дональда Трампа[11 - Дональд Джон Трамп (англ. Donald John Trump; род. 14 июня 1946, Куинс, Нью-Йорк, США) – американский государственный и политический деятель, предприниматель, миллиардер и 45-й президент США с 20 января 2017 по 20 января 2021 года от Республиканской партии.]). Мы можем говорить здесь о кризисе перепроизводства дорогой западной продукции, провоцирующем серьезные экономические и социальные деформации. Движущими силами национализации экономик в связи с этим кризисом являются представители малого и среднего бизнеса, их наемный персонал и гражданские общественные объединения.

Вторым фактором становится зависимость богатых стран от внешних поставок энергоносителей и сырьевой продукции. Свертывание «грязных» добывающих и перерабатывающих технологий на рубеже тысячелетия сделало европейскую экономику весьма зависимой от России и азиатских стран. Национализация в этом направлении позволяет снизить такую зависимость на наиболее чувствительных направлениях, обеспечивающих ресурсную экономическую безопасность: продовольственную, сырьевую и энергетическую. Движущей силой на этих направлениях являются быстро возрождающиеся инновационные высокотехнологичные добывающие и перерабатывающие предприятия.

Однако реальная подоплека национализации экономик и сверху, и снизу обусловлена приближением человечества к новому технологическому укладу или последовательности быстрой смены укладов, как мы увидим далее, которые определят страны-победители в новой гонке, уже не связанной с массовым производством потребительских продуктов, а основанной на совершенно новой экономике. Именно этот фактор требует от стран-лидеров ограничительных действий в отношении национальных институтов инновационной экономики других стран, ведь от результатов их успешной деятельности может зависеть не только экономический прорыв, но и обеспечение глобального доминирования, связанного с созданием новейших вооружений. Многие страны, обладающие высоким научно-технологическим потенциалом, связывают с временной национализацией экономик возможность лидерства в условиях технологического перелома. Движущими силами такой национализации являются политические и интеллектуальные элиты, военно-промышленный комплекс и патриотически ориентированная олигархия.

Сочетание перечисленных факторов с нарастающими глобализационными рисками, порождаемыми глобальной коммуникацией и миграцией, позволяют противникам либеральной социально-экономической модели овладевать умами своих соотечественников и локализовать значительную часть экономических преимуществ от перспективных направлений развития мировой науки и технологий на национальных пространствах.

Очевидна постановка вопроса о границах национализации экономик. Мы можем только предполагать, что влияние этой тенденции может затянуться во времени, если подобная экономическая политика будет востребована национальными сообществами и будет достаточно эффективной, в том числе по уровню социальных последствий. Следовательно, все зависит от показателей качества жизни населения тех стран, которые обратились к модели суверенной национальной экономики. Здесь надо ответить на вопрос, становится ли суверенная национальная экономика изолированной либо она остается открытой, но с приоритетами односторонних национальных экономических преимуществ. Очевидно, что в значительной степени экономика третичного сектора современного мира нуждается в открытости, без этого фактора невозможен (несмотря на риски продвижения терроризма и инфекционных болезней) въездной туризм и развитие связанных с ним обслуживающих отраслей. Инновационные сектора экономики в условиях короткого (и постоянно сокращающегося) жизненного цикла новых технологий и продуктов нуждаются в быстром массовом выбросе огромных объемов продукции на мировые рынки. Наконец, существуют довольно узкие специфические ниши традиционных продуктов экспорта в каждой национальной экономике, которые также требуют открытости неконкурентного рынка. Поэтому мы можем с уверенностью заявить, что мы не увидим никакого национального самоограничения в тех областях экономики, которые нуждаются в открытом либеральном рынке. Однако мы увидим новую политику внутренних ограничений импорта в тех отраслях, которые наиболее чувствительны для национальной конкуренции, даже если национальное производство менее эффективно, подобно российскому продуктовому эмбарго, введенному в ответ на западные санкции после 2014 года. Вероятно, подобные тенденции, как и возможный возврат на каком-то этапе к либеральной глобальной экономике, в значительной степени зависимы от пограничных состояний будущей жизни человечества. Зависимы от того, как может измениться мир, распределение мирового богатства и качество жизни населения, от геополитических устремлений национальных лидеров, от процессов, происходящих в последней империи и в экономических блоках.

Все это приводит нас к мысли о футурологическом прогнозировании и построении возможных эволюционных экономических моделей. Мы называем их эволюционными прежде всего для того, чтобы отличить от революционных экономических моделей, обусловленных футураструктурологическими процессами, то есть сознательной деятельности человечества, направленной на построение мира рациональных ценностей, которые мы рассмотрим позднее. В свою очередь, эволюционные модели будут основаны на спонтанных и слаборегулируемых действиях большого числа субъектов экономической деятельности: от национальных правительств до домашних хозяйств.

Поскольку мы ассоциируем вероятное будущее с поведением инерционистов, следующих за теми или иными активистами, умело сочетающими собственные интересы и интересы поддерживающей его группы активистов с интересами большинства инерционистов, в том числе умело их обманывающих, мы будем моделировать будущее мировой экономики исходя из влияния их поведения на экономические процессы. Это объективное условие, поскольку инерционисты являются основной массой потребителей товаров и услуг и на этом основан современный маркетинг [170]. Под маркетингом мы понимаем весь комплекс средств воздействия на поведение потребителей-инерционистов, включая политику, идеологию, религию. Продвижение потребительского поведения как основного типа поведения вообще, а в конечном итоге как фактора, формирующего мировоззрение потребителя-инерциониста, осуществляемого национальными лидерами-активистами, акцентировано на конкурентном националистическом поведении, модель которого описана выше. Оно обусловлено экономическим превосходством отдельного государства либо государства – лидера экономического блока, гарантирующего его экономическую независимость (суверенитет) и достойное качество жизни его граждан. При этом важным фактором остается открытость и доступность внешнего рынка капиталов, товаров и услуг, на котором продолжается конкурентная борьба не только субъектов экономической деятельности, но и самих государств за привилегированное положение на рынке.

Для модельного описания стратегического поведения субъектов как основы футурологического прогноза мы используем некоторые теоретические представления американского экономиста Игоря Ансова (Ансоффа) в неоклассическом изложении. В общих чертах обозначенный подход заключается в формализации свойств турбулентной [171] внешней (по отношению к субъекту экономической деятельности) среды и установлении природы связанности факторов стратегического поведения субъектов экономической деятельности эквивалентным им свойствам внешней среды. В неоклассической теории каждому из корпоративных стратегических факторов Ансова сопоставлен внешний фактор: предсказуемости изменений – наиболее вероятная их обусловленность (закономерность), новизне изменений – случайность трендов развития изменений, стратегическому бюджетированию – доступные внешние финансовые ресурсы, реактивным скоростям изменений – скорости внешних процессов. У Ансова турбулентность внешней среды – ее естественное состояние, обусловленное в первую очередь конкурентным поведением субъектов рынка. Многосубъектность и индивидуальность потребительского, производственного, инновационного и маркетингового поведения субъектов рынка делает его малопредсказуемым, изменчивым, и происходит все это с ускоряющимися темпами и с нарастающим дефицитом стратегических финансовых ресурсов. Мы, рассматривая ту же систему факторов, полагаем, что они в значительной степени зависимы от внешних надрыночных манипуляций. Таким образом, мы можем говорить о внутренней и внешней структурных составляющих каждого фактора, которые, вероятно, взаимосвязаны.

Выходя во внешнюю турбулентную среду, турбулентность которой характеризуется представленными выше факторами, мы высказываем гипотезу об обусловленности турбулентности внешней среды интенсивностью внешнего воздействия на эти факторы, т. е. о возможности манипулирования турбулентностью внешней среды. Такое манипулирование может заключаться в повышении интенсивности турбулентности и, соответственно, в создании «плохих условий» для стратегического менеджмента субъектов экономической деятельности и, наоборот, в понижении интенсивности турбулентности и создании «хороших условий».

Далее распространим действие наших умозаключений на глобальную макроэкономическую внешнюю среду и на поведение всех микроэкономических субъектов, включая домашние хозяйства (индивидуальных потребителей). Мы можем утверждать, что в рамках предлагаемой теории воздействуя тем или иным способом на турбулентность внешней среды (глобальной или национальной), мы одновременно вызываем ответное стратегическое поведение (отклик) в системе микроэкономических субъектов всех уровней организации, что и определяет статистическую реакцию субъектов рыночной экономики и в конечном итоге состояние рынка. Переходя к построению футурологических экономических моделей на основе предлагаемой теории, попытаемся связать возможные изменения состояния экономики и общества с теми или иными внешними процессами, наблюдаемыми нами на мировом экономическом пространстве.

В традиционной глобальной экономике последней (той, что существует в современности, но, вероятно, не последней в истории человечества) империи манипулирование турбулентностью осуществляется из единого центра – метрополии, которая создает условия для соответствующего корпоративного стратегического поведения, заданные целью существования последней империи. Цель мирового экономического господства определяет полную обусловленность изменений глобальной экономики внутренней экономической политикой метрополии, основанной на неизменности господства. При этом субъекты экономической деятельности убеждены в целесообразности этой неизменности и выстраивают свой стратегический менеджмент под декларируемые условия имперской экономической модели. Очевидно, что тонкими настройками системы занимается ФРС США и другие институты финансового и фондового рынков, которые и создают слабый заданный уровень изменений турбулентности внешней среды. Это, очевидно, можно наблюдать при слабых возмущениях на рынке, связанных с решениями американских финансово-экономических институтов. Вместе с тем серьезные турбулентности глобального рынка порождаются кризисными деформациями на финансовых рынках и политическими деформациями внутри и вне империи, которые часто связаны друг с другом (пандемия коронавируса в 2020 году – одна из выразительных иллюстраций такой турбулентности, но парад санкций [172] против России в 2022 году и его влияние на мировые экономические деформации – еще более убедительный пример). Такие турбулентности малопредсказуемы, что вызывает растерянность субъектов экономики и ослабляет их стратегическую реакцию. При этом под субъектами экономики мы понимаем и потребителей, которые в условиях резкого роста турбулентности глобального рынка становятся дезориентированными в своем стратегическом поведении. Выбор приоритетов и объемов потребления, формирование индивидуальных запасов и резервов, активность на валютном рынке в эти периоды в значительной степени хаотичны и даже обусловлены индивидуальными психофизическими свойствами личности, принимающей стратегические решения. Высокотурбулентный слаборегулируемый глобальный рынок поражается, таким образом, на всех уровнях его организации.

Кризис и окончательный закат последней империи неизбежен, однако первые его проявления в современном мире характеризуются вероятной обусловленностью (закономерностью) изменений. Они обусловлены не недостаточно предсказуемой экономической политикой метрополии, но вероятными дивергентными процессами на периферии, а также в значительной степени вероятными противонаправленными конвергентными действиями вне империи, т. е. в системе экономики стран, не разделяющих целей империи либо имеющих собственные имперские устремления. В таких условиях субъекты экономики становятся зависимыми от источников турбулентностей, локализованных в разных частях глобальной рыночной системы. Поскольку таких источников может быть много, предсказуемость изменений снижается. В процессе гибели империи изменения становятся все более непредсказуемыми. Графически это представлено на рисунке 33, где показаны зависимости интенсивности турбулентности внешней среды (I) от вероятной обусловленности изменений или от величины отклонения от нормального предсказуемого состояния изменений (V). При состоянии закономерных изменений, характерных для устойчивой глобальной экономики, вклад данного фактора в интенсивность турбулентности равен нулю.

Рисунок 33. Зависимости интенсивности турбулентности внешней среды (I) от величины отклонения от нормального предсказуемого состояния изменений (V) при различных уровнях неожиданности изменений

По мере проявления каких-либо процессов (в том числе локализованных в пространстве и во времени), которые нехарактерны для глобальной экономической политики метрополии, вероятная обусловленность изменений системы снижается (отклонение от предсказуемого состояния увеличивается) и интенсивность турбулентности возрастает. Следуя Ансову, заметим, что с ростом интенсивности турбулентности предсказуемость изменений субъектами экономической деятельности (P) снижается, что снижает качество стратегического менеджмента и в целом дезориентирует экономическое поведение субъектов (субъекты в предельном состоянии не знают, как реагировать на изменения), рисунок 34.

Рисунок 34. Зависимости предсказуемости изменений субъектами экономической деятельности (Р) от интенсивности турбулентности внешней среды (I)

Соответственно, предсказуемость изменений снижается с ростом отклонения от предсказанного состояния.

Если мы вводим в рассмотрение четвертый фактор – скорость внешних процессов, график зависимости I от t сдвигается в область больших значений I с ростом скорости внешних процессов (иными словами, временная зависимость интенсивности турбулентности растет тем быстрее, чем выше скорость внешних процессов), рисунок 35.

Рисунок 35. Зависимости интенсивности турбулентности внешней среды (I) от времени при различных скоростях внешних процессов

При этом мы можем ожидать, что реактивные скорости будут снижаться, но еще быстрее будет снижаться предсказуемость изменений.

Фактически это означает, что быстрые изменения, связанные с ростом отклонений от предсказуемых состояний, моментально «сваливают» экономическую систему в состояние хаоса (полной непредсказуемости поведения экономических субъектов при полном реактивном торможении). Следовательно, для устойчивости глобальной экономической системы чрезвычайно важно, чтобы скорость отклонений от предсказуемых состояний изменений была как можно ниже.

Далее перейдем к сценарным моделям эволюционных экономических трансформаций глобальной экономической системы на основе наблюдаемых тенденций, используя теоретические представления неоклассической интерпретации стратегического менеджмента Ансова (при этом заметим, что мы в дальнейшем будем привлекать эти представления для объяснения других экономических и социальных феноменов).

Дивергентная национализация экономик снижает устойчивость сложившейся глобальной экономической системы. Первым следствием национализации экономик внутри империи становится самоограничение внешних инвестиций метрополией и ответное сокращение внешних инвестиций в метрополию (Бюро экономического анализа министерства торговли США сообщило о 32% сокращении внешних прямых инвестиций в 2017 году по сравнению с 2016 годом. Более развернутую картину наблюдаемой мировой динамики прямых иностранных инвестиций за последние четыре года дает доклад Юнктад о мировых инвестициях за 2018 год) [173]. Вместе с тем растут внутренние инвестиции (частные производственные инвестиции в США ускоренно растут в 2017—2018 годах – до 5—6%). Сейчас мы наблюдаем первые проявления такого процесса, частично поддерживаемые американским национально ориентированным индустриальным капиталом и активно осуждаемые транснациональными корпорациями третичного сектора.

Политические самоограничения в империи связаны с искусственной трансформацией рынка труда. Во-первых, сокращение внешних инвестиций и рост внутренних направлены на сокращение использования дешевого труда на периферии и на рост доли дорогого труда в метрополии. Во-вторых, политика ограничения внешней миграции сокращает приток дешевых трудовых ресурсов в метрополию.

Определенные ограничения накладываются на продуктовые рынки. С одной стороны, наблюдается свертывание программ международного экономического сотрудничества с высокой долей участия американской национальной экономики, с другой стороны, усиливается экономическое давление на одного из основных конкурентов на продуктовом рынке – на Китай. Вытеснение с имперского рынка китайских продуктов существенно сокращает экспортные возможности основного конкурента.

В процессе национализации экономик внутри империи самым непредсказуемым феноменом является попытка национализации экономики США, которая декларируется ее действующим правительством (в период президентства Дональда Трампа). Объявленное «самоубийство империи» – это трюк, который тем не менее связан с серьезными структурными преобразованиями американской национальной экономики. Метрополия имеет несколько серьезных проблем, которые нивелируют ее успехи на мировой арене. Проблемы постиндустриального развития – это проблемы так называемого Ржавого пояса. Десятки городов США находятся в экономическом упадке, длящемся уже три десятилетия. Их возрождение многие американские экономисты связывают с возрождением традиционных отраслей экономики, особенно учитывая тот факт, что в обрабатывающем секторе занято всего 10% трудоспособного населения. Серьезны проблемы американской инженерной инфраструктуры, которая начала создаваться почти восемьдесят лет назад. Несовершенны возможности американских компаний по обеспечению абсолютных приоритетов инновационного развития. США стали отставать в военно-технической сфере, в использовании мирного атома и в космических технологиях от России (при президенте Дональде Трампе эта тенденция стала ими преодолеваться). В свою очередь это влечет и отставание в смежных высокотехнологичных отраслях. Оставаясь лидерами в сфере информационных технологий и продуктов, США понимают, что удерживать монополию в коммуникативном мире не удастся. Поэтому необходимо либо прийти первыми к началу нового технологического уклада, либо навсегда потерять лидерство. Национальными экспертами давно критикуется состояние обеспечивающих такое лидерство отраслей – образования и науки. Словом, в ближайшее время метрополии необходимо решить много внутренних задач развития. Для их решения необходимо серьезное перераспределение ресурсов с внешних рынков на внутренний. Других причин для национализации американской экономики нет. Собственно, и сама национализация предполагается на основе ресурсов, изымаемых на периферии империи (в том числе в виде внешних займов, увеличивающих гигантский государственный долг). Последнее, несомненно, ослабит влияние метрополии и, вероятно, на некоторое время приведет к сокращению географических границ империи. Вместе с тем, если США удастся совершить инновационный скачок, то они возвратят себе былое могущество, предлагая новые уникальные продукты на мировом рынке. Ограничения на импорт продуктов из Китая, о которых говорится в правительстве США, связаны с диспропорциями во внешнеторговом балансе между этими странами, а также со значительными долговыми обязательствами Вашингтона перед Пекином. В своей традиционной манере империя использует политическую риторику, когда желает оказать экономическое давление. Сокращая ввоз трудовых ресурсов и трудовую миграцию, США ищет пути к решению обостряющихся проблем «лишних людей». Вопрос о том, способны ли США подготовить и совершить радикальный прорыв в одиночку, не имеет ответа, поскольку в современном мире решение таких задач требует концентрации ресурсов многих национальных экономик, однако научные прорывы могут совершать и отдельные ученые. Источником внутренней турбулентности экономической среды в США сегодня является противостояние в обществе и в экономических элитах тем инициативам, которые высказывает правительство, хотя необходимость этих изменений понимают многие. Трагедия Трампа в том, что он неотчетливо артикулирует свою экономическую программу в той ее части, которая касается интересов американских корпораций за рубежом (не говоря о том, что он неполиткорректен даже по американским меркам).

Внешним источником турбулентности для экономики США является растерянность игроков имперского рынка, которым неясна степень их дальнейшего участия в новой экономической политике США, поэтому следует ожидать большей волатильности [174] притока прямых инвестиций в американскую экономику.

Замороженные перспективы трансатлантического проекта усиливают обособления и национализацию экономик в империи и в Евросоюзе. Они подвигают Евросоюз, с одной стороны, к аналогичному экономическому поведению на внутренних рынках исходя из инстинкта следования Большому брату, с другой – к отказу от такого следования и началу строительства собственных имперских проектов. Наблюдаемая политическая картина скорее говорит нам о том, что следом за Великобританией Евросоюз могут покинуть другие ключевые игроки, и это сделает данный проект окончательно нереализуемым. Европа и Китай хотят торговать и инвестировать в экономики друг друга, но на основе все той же имперской модели, а следовательно, получить односторонние преимущества от этого процесса. Если им удастся найти консенсус, то возникнет вопрос об эквивалентности продуктовых обменов и инвестиционных потоков, что соответствует китайской внешнеэкономической доктрине, но на деле приведет к еще большей продуктовой зависимости Евросоюза. При этом Евросоюзу вряд ли удастся играть роль лидера четвертичного сектора, с которой успешно продолжают справляться американские IТ-корпорации. Высока вероятность дальнейшего свертывания европейского проекта и национализации экономик на этом фоне. Рано или поздно решающую роль в этом процессе сыграют политика открытых дверей и мультикультурализм, окончательно добивающие экономику Европы «лишними людьми». Развернутая сегодня санкционная политика США обращена не столько на Россию или Иран своей явной стороной, сколько на Китай, Европу и имперскую периферию (в скрытой форме).

Новая национализация экономики России только началась. Будучи основанной на неокончательно артикулируемой интернационально-патриотической идеологической модели, она развивается в русле концентрации усилий на совершенствовании военно-технического потенциала и ускоренной диверсификации внутреннего производства и потребления в условиях действующих самоограничений и внешних ограничений. В целеполаганиях доктрина национальной экономики выглядит перспективной, но пока непонятны ее ресурсные источники. Самым слабым звеном экономической реформы остается ретроградная природа институтов развития, ответственных за образование, науку и технологии (возможно, кроме ВПК, атомной энергетики и космоса). Плохо обстоит дело с внутренними источниками рыночных инвестиций. В этих условиях Россия малопривлекательна в качестве стратегического партнера и тем более в качестве имперской метрополии.

Таким образом, все возможные исходы процесса национализации и свертывания последней империи обусловлены явными и неявными целями государств, вовлеченных в этот процесс. Пока эти цели не выходят за очерченную нами выше область предположений.

Если скорость процессов национализации экономик во всем мире будет нарастать, то мы рискуем вступить в период критических турбулентных состояний с непредсказуемыми результатами. Надрыночные ограничения экономической деятельности могут накладываться на действия различных субъектов глобального рынка. В первую очередь это коснется продуктовых рынков. Ограничения внешней торговли в процессах национализации экономик заключаются прежде всего в создании односторонних преимуществ отечественным производителям, т. е. в стимулировании экспорта и сдерживании импорта. Для сохранения внешнеторгового баланса в ценовом выражении принято стимулировать экспорт продуктов с высокой добавленной стоимостью, поддерживая импорт дешевых сырьевых продуктов, но ограничивая импорт продуктов высокой степени переработки. Более слабые сырьевые экономики большинства государств не могут конкурировать в высокотехнологичной сфере, но с большим удовольствием экспортируют сырье: энергоносители, металлургическое сырье, деловую древесину, продукты первичной переработки сельского хозяйства, питьевую воду. Более низкие цены на продукты во внешнеторговом балансе компенсируются большими объемами поставок. Однако слабые экономики заинтересованы в изменении структуры своего экспорта. Поэтому они углубляют переработку, в том числе путем проникновения на зарубежные рынки, где перерабатывают ввозимое ими сырье либо используют механизмы реэкспорта с переработкой сырья на таможенной территории других государств. В «национализированной» экономике для стимулирования увеличения добавленной стоимости и сокращения объемов импорта высокотехнологичной продукции могут использоваться механизмы импортозамещения. В импортозамещении, основанном на использовании передовых технологий, можно добиться серьезных успехов и вытеснить большую часть импортируемой продукции с внутреннего рынка. Если при этом государство стимулирует внутренние инвестиции и ограничивает ввоз капитала, то оно препятствует замещению экспортных поставок выводом доходов. Очевидно, что такие меры различным образом влияют на стратегическое поведение субъектов внутренней и внешней экономики. Внешние импортеры наблюдают рост турбулентности на традиционных сырьевых рынках, связанных с дефицитом и/или подорожанием сырьевых продуктов (поскольку увеличивается доля внутренней переработки сырья). Они начинают искать альтернативные внешние рынки сырья, но могут их и не найти в условиях всеобщности тенденции национализации экономик. Тогда начинается поиск сырья внутри страны, в том числе с использованием новых технологий и замены сырьевых продуктов их улучшенными аналогами. Выработка таких стратегий требует больших реактивных скоростей и больших стратегических бюджетов. Огромному числу субъектов рынка такое стратегическое поведение недоступно, и турбулентность сваливает их в сырьевой кризис. Внутренние импортеры высокотехнологичной продукции испытывают давление от повышения ввозных пошлин и внутренней ценовой конкуренции. Они вынуждены сокращать объемы традиционного экспорта и осуществлять поиск тех продуктов, которые недоступны на внутреннем рынке, но будут иметь спрос. Изменение структуры экспорта не требует столь значительных затрат ресурсов и времени, как переориентация промышленных производств, поэтому для внутренних импортеров уровень турбулентности внешней среды не столь значим. Внешние экспортеры высокотехнологичной продукции весьма зависимы от рынков сбыта, современный рынок высокотехнологической продукции высококонкурентен и держится на плаву ввиду относительной узости предложения и высокой сменяемости поколений предлагаемых продуктов в процессе их инновационного развития. Сокращение рынка создает высочайшую степень турбулентности, инновационные затраты, связанные с предыдущим этапом стратегического планирования, не окупаются полностью, но уже возникает потребность в создании новых продуктов как ответа на сокращение рынков сбыта. Внутренние экспортеры сырьевой продукции могут выигрывать от искусственного сокращения рынка, перерабатывая продукцию внутри страны (для внутреннего потребления) либо получая более высокие доходы от роста цены предложения сырьевых продуктов. В предлагаемой модели всегда будет выигрывать сторона с изначально более низким экономическим потенциалом, потому что у нее, как правило, существуют большие возможности для роста внутреннего производства и потребления. Уровень турбулентности внешней среды для нее более низок. Если внутри страны при этом создаются достаточные преференции для развития внутреннего рынка и роста потребления, то тогда ее экономика выигрывает вдвойне.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70821820&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Николай Алексеевич Некрасов (28 ноября [10 декабря] 1821, Немиров, Винницкий уезд, Подольская губерния – 27 декабря 1877 [8 января 1878], Санкт-Петербург) – русский поэт, прозаик и публицист. Является классиком русской литературы. По взглядам его причисляют к «революционным демократам».

2

Владимир Владимирович Маяковский (7 [19] июля 1893, Багдади, Кутаисская губерния, Российская империя – 14 апреля 1930, Москва, СССР) – русский и советский поэт, драматург, киносценарист, кинорежиссер, киноактер, художник. Один из наиболее значимых русских поэтов XX века, классик советской литературы. К сожалению, оптимизм поэта не оправдался, и до своего столетия СССР не дотянул.

3

Пол Боулз (англ. Paul Bowles, 1910—1999) – американский писатель и композитор, признанный классик американской литературы ХХ века.

4

Барак Хуссейн Обама II (англ. Barack Hussein Obama II; род. 4 августа 1961, Гонолулу, Гавайи, США) – американский государственный и политический деятель, 44-й президент США с 20 января 2009 года по 20 января 2017 года. Лауреат Нобелевской премии мира 2009 года.

5

Питирим Александрович Сорокин (23 января [4 февраля] 1889, село Туръя, Яренский уезд, Вологодская губерния – 10 февраля 1968, Винчестер, Массачусетс, США) – русский, американский социолог и культуролог, педагог. Один из основоположников теорий социальной стратификации и социальной мобильности.

6

Джон Кеннет Гэлбрейт (англ. John Kenneth Galbraith; 15 октября 1908, Айон-Стейшн, Канада – 29 апреля 2006) – американский экономист, представитель старого (Вебленского) институционального и кейнсианского течений, один из видных экономистов-теоретиков XX века.

7

Игорь Ансов (в русских переводах его книг, как правило, Ансофф; англ. Igor Ansoff; 12 декабря 1918, Владивосток, Российское государство – 14 июля 2002, Сан-Диего, США) – американский математик и экономист российского происхождения.

8

Расул Гамзатович Гамзатов (авар. Х?амзатилазул Расул Х?амзатил вас; 8 сентября 1923 – 3 ноября 2003) – аварский советский поэт, прозаик, публицист, советский и российский общественный и политический деятель, переводчик.

9

Линдон Хермайл Ларуш-младший (англ. Lyndon Hermyle LaRouche, Jr; 8 сентября 1922 – 12 февраля 2019) – американский экономист и политический активист, основатель нескольких политических организаций, называемых также движением Ларуша.

10

Башар Хафез аль-Асад (род. 11 сентября 1965, Дамаск) – сирийский государственный и политический деятель, действующий президент Сирии с 17 июля 2000 года, верховный главнокомандующий вооруженными силами Сирии и секретарь сирийского регионального отделения партии Баас с 24 июня 2000 года.

11

Дональд Джон Трамп (англ. Donald John Trump; род. 14 июня 1946, Куинс, Нью-Йорк, США) – американский государственный и политический деятель, предприниматель, миллиардер и 45-й президент США с 20 января 2017 по 20 января 2021 года от Республиканской партии.

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом