Джон Фергюсон "Человек в темноте. Серия «Мир детектива»"

– Вы не должны винить себя за то, что случилось.

Голос ее звучал моложе, чем раньше.

Винить себя! Вот уж действительно! Хотел бы он, чтобы человек, ударивший его, пришел сюда. Он поговорил бы с ним насчет вины. Рано или поздно он, все равно, сведет с ним счеты… Он задаст ему такую взбучку, что тот будет помнить! Но о своих намерениях слепой молчал.

– Именно, как баран, – сказал он. – Отвратительная роль…

Она поправила поленья в камине. По ее механическим движениям было понятно, что она серьезно размышляла. О чем?.. Поднявшись с колен, она молча оставила его.

Кинлох напряженно прислушивался, пытаясь узнать, нет ли еще кого-нибудь в доме. Первым чувством, вернувшимся к нему после того, как он пришел в нормальное состояние, было любопытство. Его интриговала эта женщина. То, что она с головой замешана в это истории, было ясно. Ясно было так же, что она увезла его для того, чтобы облегчить положение убийцы. Стало быть, она была, если не преступницей, то соучастницей. Интересно, кто она такая и как выглядит. Об этом он сейчас думал больше, чем о ее роли в илингской трагедии. У людей, потерявших зрения, прочие чувства приобретают необыкновенную остроту. Слух улавливает звуки, недоступные нормальному человеческому уху, осязание обладает силой ясновидения. К этому нужно прибавить острое воображение и память. Люди, считающие слепых беспомощными существами, ошибаются. Они правы, поскольку речь идет об одном из пяти чувств: зато в отношении четырех других слепые имеют преимущество.

Можно было подумать, что Кинлох, стараясь представить себе образ этой женщины, ставил невозможную задачу. Он не разделял такого мнения. Наоборот, многое уже было ясно. Сидя около камина, он спокойно и методически искал ответы на разные вопросы. Никакого чувства признательности он не испытывал. Если она вытащила его из трудного и опасного положении, то сделала это не ради него, а в своих собственных интересах. Она боялась оставить в Илинге неудобного свидетеля. Полиция, арестовав Кинлоха, могла бы поверить его рассказу. Тогда положение ее друга и ее собственное могло стать чересчур опасным.

Женщина, по-видимому, много думала и никак не могла успокоиться. Почему она привезла его в деревню Минни? Потому, вероятно, что с этим домом связаны воспоминания о счастливом прошлом, и тут легче, и спокойнее думать о настоящем. Ответить на этот вопрос Кинлох, впрочем, не мог. Женщина была не расположена к откровенности. Наоборот, было ясно, что она старалась говорить, как можно меньше. Видно, она не переставала наблюдать за невольным гостем, потому что после ужина, когда он хотел вернуться к камину, она решительно взяла его под руку и вывела из комнаты.

– Пора спать, – сказала она. – А дальнейшие планы можно обсудить завтра.

Утром Кинлох убедился, что даже в этой одинокой усадьбе нельзя считать себя в безопасности. Очень рано его разбудил громкий стук в дверь. Пора завтракать. Голос женщины звучал решительно и нетерпеливо: она привыкла командовать. Но ему не хотелось так рано вставать. Давно он не нежился в такой мягкой, теплой постели. А когда он встал и потрогал рукой щетину на подбородке, всякая охота выходить из комнаты пропала. Он рад был, что не мог видеть в зеркале, на что стал похож.

За завтраком она сказала, что скоро придет старуха, делать уборку. Ему придется просидеть часа два взаперти в пустой комнате. Так, как старухе известно, что комната пуста, убирать ее она не будет. Посидеть взаперти, разумеется, не трудно, но все-таки… Положение, оказывается, не было так просто. Не успели они покончить с завтраком, как старуха уже стучалась на крыльце. От желания угодить, она пришла раньше времени. Кинлоха поспешно втолкнули в тесный чулан где-то в конце коридора. Дверь за ним захлопнулась, в замке повернулся ключ. Кинлох слышал через дверь, как вошла старуха.

– Доброе утро, мадам. Я пришла пораньше, потому что думала, не случилось ли чего после первой ночи.

– Вы очень милы миссис Спеддинг. Но что могло случиться? Вы думали, что я могла сжечь ветчину или пролить молоко?

Миссис Спеддинг усмехнулась.

– Нет, барышня, я не думала… Но я не знаю, умеете ли вы готовить. Я думала, что, может быть, вам страшно было спать одной в доме, особенно после всех этих историй с ворами и грабителями, о которых пишут в газетах.

Молодая женщина рассмеялась. Кинлох знал, что она стояла, прислонившись спиной к двери чулана, и боялась явившуюся уборщицу больше, чем миссис Спеддинг могла предполагать. Боялась она так же и того, что могла нечаянно выболтать словоохотливая старуха.

– Ну, видите, а мне не было ни капельки страшно, – ответила она храбро.

Но по сорвавшемуся голосу Кинлох понял, что она дрожала от ужаса. Старуха, однако, ничего не замечала.

– Нет, барышня… простите, барыня… все-таки, цвет лица у вас другой. Бледная вы какая-то. Вчера я думала, что это с дороги, а сегодня вижу, что вообще пропал ваш румянец. Уж не больны ли вы?

Голос старухи вдруг оборвался. Наступила жуткая пауза. Раздался робкий, испуганный вопрос:

– Что, с вами, миссис Спеддинг?

– Я думала, вы одни приехали.

Что увидела старуха, Кинлох не мог понять. Ясно было, что игра провалилась.

– Почему вы думаете, что я не одна?

– Стол накрыт на двоих… две чашки от кофе!..

После новой паузы старуха рассмеялась.

– Ага, я понимаю… Вы вчера пили кофе и не убрали. Вот это вчерашняя чашка, а вот это сегодняшняя…

– Я вчера очень устала, миссис Спеддинг.

Старуха зазвенела посудой, приступив к уборке. Кинлох напряженно прислушивался, ожидая нового замечания. Старуха должна была видеть, что обе чашки не успели остыть.

– Тут вы, даст Бог, быстро поправитесь, – болтала миссис Спеддинг. – Помните, как вы гуляли, когда были девочкой?

Она вздохнула и продолжала растроганным голосом:

– Мы не забыли вас, мисс Стелла. Господи, что тут было в деревне, когда увидели в газетах вашу фотографию по случаю свадьбы! Толпат – вы помните Толпата, который служит на почте? – читал газету и даже не понял, что это вы. Разве у мужчин есть глаза? Как только миссис Пребль увидела фотографию, она сразу сказала: «Да это наша мисс Стелла!» Она сразу же вырезала снимок и потом всем показывала. Очень хорошая фотография, помните? Вы выходите из церкви в подвенечном платье, а перед вами стоят офицеры и держат над головой обнаженные шпаги. И лицо у вас было такое счастливое, такое счастливое! По одной улыбке нельзя было не узнать вас. Я как увидела улыбку, так сейчас же сказала: «Господи Боже, да это…»

Дверь чулана, в котором сидел Кинлох, слегка треснула от тяжести прислонившегося тела. Слух его поймал звук, похожий на вздох или глухое рыдание. Миссис Спеддинг, занятая уборкой и собственной болтовней, ничего не слышала.

Старуха вернулась с кухни, продолжая говорить:

– Джейн Пребль положила фотографию в молитвенник, чтобы все в церкви видели. Вы не можете себе представить, что творилось в воскресенье. Люди стояли целой толпой. Фермер Нокс первый взял фотографию, а другие смотрели через его плечо. Раньше, чем он надел очки, на нос, кто-то прочел подпись под снимком и закричал: «Да это наша мисс Стелла!» Тогда он тоже прочел и всем показал: «Смотрите, – говорит, – это, правда, мисс Стелла. Кто бы сказал, что эта знатная леди скакала когда-то, как мальчишка, на моем пони Буллере?» А старый Джек Уич сказал: «Да, всегда она была сорви-головой. Не поверишь теперь, что я ее два раза ловил в саду, когда она воровала у меня вишни и яблоки». Тут Боб Эймс тоже что-то вспомнил, а бабы затрещали как сороки. Но старый Нокс снял очки и сказал: «Мало ли что было, теперь она настоящая леди. Смотрите, за какого красавца-парня вышла замуж!» А Джейн Пребль вырвала у него из рук фотографию и возмутилась: «Да как ты смеешь так говорить! Это же барон! Мужиком ты был, мужиком и остался!» Вот как она ему ответила… Язык у нашей Джейн такой, что она всякому рот заткнет.

Старуха, видно, что-то заметила. Потому, что словесный поток вдруг оборвался. Наступила пауза.

– Вы плохо себя чувствуете, барыня… простите, миледи, я хотела сказать…

Миссис Спеддинг была поражена и встревожена.

– О, нет… просто я… Да… я немного устала после вчерашнего. Дайте мне воды, пожалуйста…

Старуха поспешила на кухню. В то же мгновение дверь чулана раскрылась. Кинлох был схвачен за руку и водворен в одно мгновение обратно в свою комнату, по другую сторону коридора. От поспешности у него захватило дыхание. Женщина, которой только что едва не стало дурно, оказывается, притворялась. Напрасно он испытывал сочувствие. Внезапная слабость и просьба принести воду, были придуманы для того, чтобы остановить опасную болтовню и убрать миссис Спеддинг на минуту из коридора. Она не доверяла ему. Она отказалась сообщить название деревни. А теперь прибегла к обману, чтобы заткнуть рот старухе… Симпатия, которую Кинлох начинал испытывать, рассеялась. Поэтому, когда старуха ушла, он спросил:

– Итак, вас зовут Стеллой?

– Да.

– Стелла значит «звезда».

– Да.

– Я не знал, как обращаться к вам: довольно неудобно иметь дело с особой, которая не только безымянна, но и невидима.

– Можете называть меня Стеллой.

– А я не желаю. Звезда ничего не значит для слепого… не существует.

Она промолчала.

– Старуха называла вас «миледи», – напомнил он. – Так, пожалуй, лучше.

– Это ничего не значит: просто крестьянская вежливость…

– Стало быть, раз я не знаю вашей фамилии, мне придется звать вас Стеллой?

– Обстоятельства так сложились, что я даю вам это право.

– Гм! Не слишком ли это фамильярно после одних суток знакомства?

Ответа не было.

– Одним словом, мне не полагается ничего знать?

– Чем меньше будете знать, тем лучше.

– Лучше для кого?

– Для вас.

– Ага! Угроза?

В ответ хлопнула дверь. Она вышла из комнаты.

Глава V

С этого дня началась молчаливое противодействие. Обиженный недоверием и, презирая предостережения, Кинлох решил выяснить все, что можно, насчет трагедии в Илинге и людей, замешанных в этом событии. Женщина, как будто, продолжала воображать, что знать он может лишь то, что ей самой угодно будет сказать.

Он не пользовался разрешением называть ее Стеллой. Когда приходилось обращаться к ней, он говорил «миледи», приняв при этом полушутливый тон, потому что не верил, что она имеет право на титул.

Намерение Кинлоха разобраться в деле было самым серьезным. Вывести эту публику на чистую воду было теперь его долгом. Против женщины он ничего не имел. Наоборот, она скорее нравилась ему. Рука, промывавшая ему рану, была нежна и ласкова. А он привык разбираться в людях по прикосновению. Однако, виновна ли она или невиновна в илингской трагедии, он все равно обязан узнать правду ради собственного спасения, а может быть, и в ее интересах…

Часами перебирал он в мыслях то, что уже знал или о чем с уверенностью догадывался. Почему она не оставила его в Илинге вместе с убитым? Зачем увезла? Разве не было бы лучше для нее, если бы полиция нашла его рядом с жертвой? Как он мог бы объяснить полиции свое присутствие на месте преступления? Кто поверил бы ему?.. С точки зрения полиции, дело было бы ясным: с одной стороны, убит хозяин богатой виллы, а с другой, тут же схвачен бродяга с дурной репутацией. Кто поверит, что хозяин сам привел его ночью на виллу? Да его и слушать не станут! Собственно говоря, улики против него были серьезнее, чем мог думать настоящий убийца. Орудием преступления для слепого, разумеется, должен быть нож, а не револьвер. Убийца мог бы даже сунуть ему нож в руку для большей очевидности. Тогда виселицы не миновать… Кинлох внутренне содрогнулся.

Все-таки, было понятно, почему его увезли. Ведь, его самого чуть не убили: доказательством служит рана на голове. Если бы его нашли на месте преступления, то первым вопросом полиции было бы, «кто нанес рану?» Разумеется, не мертвый! А если рана была нанесена до убийства, то так же очевидно, что Кинлох не мог ответить ударом. Значит, на месте преступления находился кто-то третий. Это обстоятельство могло внушить доверие к его рассказу.

Его рассказу? Кинлох с сомнением качал головой. Конечно, если бы его нашли в комнате, он рассказал бы все честно и откровенно. Но стоит ли являться с этим рассказом теперь? Стоит ли давать показания? Ища ответа на этот вопрос, Кинлох понял, почему его увезли из Илинга…

Несомненно, не в интересах убийцы было, чтобы полиция нашла в комнате бесчувственное тело человека, который, придя в себя, мог бы (так рассуждал убийца) сообщить подробные приметы собеседников убитого. Но убийца так же понимал, что теперь, когда его рана почти зажила, Кинлох явиться сам в полицию уже не мог. Кто поверит ему, что он был ранен во время убийства и потерял сознание? Особенно, если он вынужден будет признаться, что не знает даже названия деревни, куда его увезли!..

Со всей ясностью он видел теперь первую задачу. Узнать, во что бы то ни стало, название деревни. Необходимо, на случай возможных осложнений, точно установить, где он находился. Долго он сидел на кровати, ломая над этим голову. Впервые он с ясностью сознавал твердое намерение женщины скрыть от него местопребывание и страшную опасность, которую это на него навлекало. Отчаяния, впрочем, не испытывал. Задача не казалась безнадежной. Он помнил про колокольню с часами и маленький город, через который проезжал автомобиль. Деревня, несомненно, находилась где-то в Суссексе. Припоминалась болтовня миссис Слединг. Как легко могла она выболтать название деревни! Не выболтала, чертова старуха…

Правда, она назвала ряд имен. По фамилиям можно иногда догадаться о местности. Тильдесли, например, значит Ланкашир. Фостерсы распространены в Востершире. Типичны ли Пребль, Эймс, Толпат для Суссекса? Этого Кинлох не знал: но другие должны знать. Специалисты, наверное, сумеют определить, к какой части Англии относятся такие фамилии. Впрочем, прока от этого мало. Это как соломинка, за которую хватается утопающий. Но как иначе найти деревню, которую она называет Минни? Задача была двойной: узнать, где он находился, и узнать так, чтобы она не догадалась. Потому что если ей станет известно, что он знает, его положение может стать опасным.

Несколько дней Кинлох размышлял об этом, но был неспособен продвинуться в своих догадках.

Наконец, тайна чуть случайно не раскрылась сама. Благодаря той же миссис Спеддинг. Конечно, после первого дня Стелла приняла меры к устранению возможных сюрпризов. Но тут она просчиталась.

Ее главной заботой было, пока уборщица работала в доме, держать Кинлоха на таком расстоянии от старухи, чтобы он не мог слышать ее болтовни. Дверь его комнаты держалась на запоре. Но в это утро так случилось, что дверь была открыта, когда миссис Спеддинг вошла в коридор. Он явственно услышал ее голос.

– В вашем списке, мисс Стелла, наверное, ошибка.

– Покажите.

Послышалось шуршание бумаги.

– Не может быть, чтобы вы уже израсходовали все припасы. Разве только Бен Хоррон бесстыдно обвесил вас.

Кинлох вдруг почувствовал приближение новой, непредвиденной опасности. Почувствовала это, очевидно, и Стелла.

– Я… мне… я хотела бы иметь некоторые запасы.

– Господи, Боже мой, мисс Стелла, неужели вы так много кушаете нынче? Вот уж не сказала бы, глядя на вас! Вы сильно похудели с той поры, как я помню вас.

Молодая женщина ответила с деланным смехом:

– Разве я… плохо выгляжу, миссис Спеддинг?

Старуха почувствовала ее волнение, но истолковала по-своему:

– Миледи, насчет этого можете не беспокоиться. Вы у нас красавица. Люди говорят в деревне, что второй такой на всем берегу не сыскать. Даже у такого старика, как Джейкоб Уич, закружилась голова, когда он вчера вас увидел. А Боб Эймс прямо ест вас глазами, когда вы проходите мимо. Я сама слышала, как старый Оден говорил, что вы прекраснее царицы Савской в колеснице, которую он расписывал на стенах церкви в Бруки шестьдесят лет назад. Но я не о том думала, а я…

Старуха понизила голос, и дальше Кинлох не слышал.

Но он долго и крепко размышлял над тем, что поймало ухо. Собственно, на первый взгляд он, как будто, ничего нового не узнал. Разве только то, что миледи выглядела красавицей. Для слепого это малоинтересно. По голосу он считал ее немного старше, чем она теперь оказалась. Зато смысл трагедии в Илинге стал ясен! Бомон недаром говорил, что в основе всех преступлений кроется женщина. Такая женщина должна быть красивой. Кинлох слышал, какое впечатление она произвела на старого Одена. Это будило воспоминания о собственной молодости. В голове пробегали имена знаменитых красавиц, вроде Прекрасной Елены, Клеопатры, Марии Шотландской, чары которых сеяли разрушение и смерть.

За преступлением в Илинге крылось, значит, больше, чем он предполагал. Вода оказывалась глубже, чем он думал. Теперь больше, чем когда-либо, нужно узнать, где он находится.

Что, собственно, выболтала миссис Спеддинг? Не так уже много. Но это немногое было крайне ценной информацией. Во-первых, она назвала церковь в Бруки. Ясно и определенно. Правда, церковь могла находиться от деревни в нескольких милях: все-таки это было нечто точное, положительное. Во-вторых, старуха произнесла два или три неизвестных слова, очевидно, на местном диалекте. Кинлох запомнил их… О смысле их он догадывался, но раньше никогда не слышал. Профессиональный сыщик, однако, мгновенно определил бы по ним местность. Кинлох не имел намерения обращаться к сыщикам, но решил слова запомнить.

После этого в течение нескольких дней не было ничего нового. Вечное наблюдение со стороны женщины действовало на нервы. Она следила за каждым его движением. Однажды она вдруг сказала:

– Ну, узнали что-нибудь?

Впервые она открыто призналась в борьбе, ведшейся между ними. Судя по тону, она считала его потерпевшим поражение. Она говорила даже как будто со снисходительным сожалением, как с неразумным ребенком.

– Не много, – ответил он.

– Просто ничего!

Она явно чувствовала себя госпожой положения.

– Только то, что вы моложе, чем я думал, да еще, что вы, оказывается, красавица.

– Вы этого не ожидали? – рассмеялась она.

Кинлох заметил с угрюмой усмешкой:

– К женской красоте, как вы, вероятно, уже догадались, я малочувствителен. Головы мне вашими прекрасными глазами вы не вскружите.